Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

– Ты всё же его любишь.

– Нет, – резко ответила Шэрра. – Не люблю. Я голодна, Тони, сколько можно повторять тебе это?

Он взялся за костёр. Шэрра стояла молча и смотрела вдаль. Она слышала лес и понимала, что никогда не сможет спеть ему настолько красивую песню, как это сделал Роларэн. Но она могла попытаться хотя бы подышать им, почувствовать силу. Разумеется, на одной только пище из силы никто не пройдёт далеко, разве что истинный Вечный.

Она сотню раз спрашивала Роларэна, как можно узнать, вечен ты или нет. Он молчал. Молчал так старательно, словно это давно уже было тайной за семью печатями, пусть её и кто-то раскрыл. Не ответил ни разу, сколько б она ни просила, и ни единого намёка не сделал, когда она пристально смотрела на него и пыталась вытрясти хотя бы что-то. Хотя бы одно маленькое словечко. Хотя бы несколько знаков, которые не понял бы никто другой.

Он говорил, что даже в человечьем мире, где вечность была у каждого, смог бы отличить Вечного. Не видя даже его дерева, он смотрел в глаза и замечал, как распускаются Златые Листья. Он через глаза человека видел его душу. Видел то, что золотилось посреди их великолепного – в прошлом – леса.

Шэрра спрашивала, что он видел в её глазах, но Роларэн молчал. Ему нравилось молчать с нею, молчать на каждый из её вопросов, молчать так старательно, что она уже и не надеялась на то, что однажды услышит правду. Роларэн не хотел её поведать, равно как не мог открыть какое-то ещё таинство из эльфийского колдовства. И Шэрра, сколько б она ни прорывалась в его сознание, знала, что никогда не прорвётся.

Сам пожелает – сам расскажет.

Она и не заметила, как умудрилась к ним так близко подобраться весна. Не знала, сколько всего их окружило. Не ведала, сколько в мире было удивительных цветов, которыми она дышала сейчас.

Шэрра закрыла глаза и раскинула руки. Она представила себя очередной пленницей Златого Леса, убегающей от него в страшной погоне за собственную жизнь. Она представляла, как за нею мчался страшный охотник, как пытался уничтожить и разорвать на кусочки, и как его руна жгла её плечо. Она видела, что у него хватало оружия – а самое главное, он сжимал в руках подневолие, он пытался и её заковать в невидимую золотую клетку.

Она заведомо знала, что Рэн найдёт её в этом лесу фантазий, что вытащит оттуда на свет, что не позволит утонуть. Потому – сама спокойно шла с головой под воду и не представляла даже жизни без этого прекрасного ощущения, когда воздуха в груди не хватало, и приходилось жмуриться и отпускать кусочки силы.

Она вновь бежала по Златому Лесу. Она вновь чувствовала каждое мёртвое дерево.

Но у людей деревья были живыми. Они ещё дышали. Они раскрывали ей каждый уголок, каждое великолепное таинство, всё, о чём она только могла попросить. Они шептали ей о том, как на самом деле всё происходило на свете. Она срывала тонкие стебельки цветов, она тянулась к ним своими руками и отчаянно надеялась на то, что однажды получит маленький, незабвенный шанс. Она уже его получила.

Цветы! Сколько здесь было цветов! Роларэн говорил, что только Вечный мог спеть песню лесу, которая бы заставила его расцвести, а Шэрра не могла – потому что она и слов-то не знала. Рэн повторял, что слова приходят сами, потому он не может её научить.

Равно как она в неведенье водила пальцами по кошмарному знаку на его плече, знаку, который светил клеймом её собственного имени, так и он в этот вечер мелкими поцелуями осыпал то, что было его – её знак, её маленькая боль, её чернила, расплывающиеся под его губами. Она не была для него отрывком из прошлого, она вернула своё, однозначно вернула.

Вокруг жил мир. Она теперь понимала, почему эльфы покидали Златой Лес, почему отправлялись сюда. Дело было не в вечности, которой их одарили невидимые силы справедливости. Нет, вся беда, вся заковырка в том, что они здесь имели чем дышать. Ничто не сковывало им лёгкие, ничто не ложилось кандалами на плечи, не окутывало страшными цепями грудь.

Тут эльфам полагалось быть живыми. Шэрре нравилось быть живой даже в таком страшном мире, как этот.

Тони застыл у неё за спиной. Он видел невидимые цветы, сковывавшие её руки. Видел, как девушка впитывает в себя всё то, что было в лесу, всё то, что он выпивал из неё, словно родниковую воду. А он мог забить насмерть того паренька на арене, если б не вклинился Мастер! Зачем? Знал ли он, что это Шэрра? Если да, то это не было подвигом. Ради такой, наверное, Тони тоже вмешался бы.

Но он долго ходил со своим зайцем-беляком. Он договорился об условных знаках. Он умел справляться с бедами.

Он уже представил – слишком явственно, – крепость, что будет защищать Шэрру, поэтому не мог отказаться от странного видения – как она в той крепости застынет и будет вечно счастлива.

А Шэрра нынче и не спорила. Она вдыхала лес.

А потом открыла глаза.

Посмотрела на Тони, посмотрела на Роларэна, опять опустилась на меховую шкуру, провела кончиками пальцев по его щеке.

– Ты завтра будешь меня учить? – прошептала она совсем тихо.

– Да.

– Я уже кое-что умею, – прошептала она в ответ. – В этом лесу были люди. Были люди…

Роларэн улыбнулся и утянул её в свои объятия – целомудреннее одного только даже взгляда Тони. Громадина застыл, ревностно поджимая губы, но не мог выдрать её из рук ненавистного эльфа, при всём своём желании – попросту не мог. Он бы и хотел, он и рвался было к ней, но ничего не получалось – почему? Знать бы только – тогда, возможно, было бы легче.

Он съел кроля, которого ему привёл Роларэн, закутался в плащ, наколдованный им, и принялся рассматривать меч, управляться которым научил Миро. Единственное, что осталось от славного клеймённого рыцаря.

Он не слышал, что Шэрра говорила о людях. Он ждал.

Глава двадцать первая

Год 120 правления Каены Первой

Тони всегда считал себя могучим парнем – сильным, способным сражаться на своё счастье. Он хвастался широченными плечищами, радовался, как дитя, когда становился выше и мощнее. Он, казалось, упивался властью, которую давала физическая сила, одно только преимущество в масштабах над другими.

Громадина Тони. Детское прозвище – он был весьма крупным ребёнком, – переросло в его собственное имя. Ему не нужны были другие обозначения, кроме этого, единственного верного и подходившего ему что по духу, что по внешности. Ему приятно было полагать, что он в своих объятиях человека может сдавить до смерти. И до Академии Громадина был уверен, что достаточно только ему увидеть эльфа, он голыми руками переломает ему все кости – или же разрубит своим большущим мечом пополам. Эльфы хрупки.

Он смотрел на Рэ с ненавистью; таким слабакам нет места в Академии. Почему Мастер подобрал его – никто не знал. Никто не знал, почему занимался лично и учил чему-то в тишине тренировочного зала. Громадине не хотелось быть учеником Мастера. Тот казался ему таким же слабым, как и все остальные. И когда он впервые увидел его в эльфийском, настоящем обличии, то был уверен в том, что это будет нетрудно. Сжать своими могучими руками – и эльф обратится в прах.

Он до сих пор мечтал об этом, наблюдая за быстрыми, молниеносными ударами. Сначала Шэрра выдерживала какой-то десяток, прежде чем падала без сознания от яда, коснувшегося её кожи. После – переносила уже и прямые удары, отбивала их мудрее.

Теперь ему казалось, что эта пляска, смертельная и дикая, по всей поляне никогда не закончится. Он так и будет наблюдать за нею и ничего не делать, а они – не замрут и не позволят себе передышку даже на несколько минут, продолжат призывать каждым движением, каждым маленьким шажком смерть на свою или, может быть, чужую голову.

Громадина был уверен в том, что Мастер не брался показывать ему ни один удар только потому, что Тони для этого слишком силён. И с кем бы он ни сразился, ему не понадобится волшебная палица. Он сможет раздавить врага голыми руками. Даже сейчас, после всего того, что он увидел, это казалось реальным.

Но больше всего Тони поражало отношение к женщине. Шэрра была очень хрупкой, и он с испугом смотрел, как Мастер – он не смел называть его по имени, – наносил серии ударов. Сражаться должен мужчина. Девушке место дома. Тони повторял, что он заберёт Шэрру отсюда, уведёт и спрячет, так спрячет, что никто больше не посмеет причинить ей вред. Шэрра хохотала и, глядя на него, не отводя взгляд, весело улыбалась. Она считала, что это невозможно. Что, если она сама того не пожелает, ни один мужчина в свете не посмеет её к чему-то принудить. Даже Роларэн. За ним она, впрочем, шла и сама, несмотря на то, что подобное подчинение могло сулить лишь одно – смерть.

Тони сидел и наблюдал. Он знал, что мог бы тоже попытаться попросить об обучении, но язык не поворачивался – он не хотел отвлекать. В конце концов, это не так уж и просто – заставить Мастера взять в ученики того, кого он не желает.

Шэрра отбивала удар за ударом. Сегодня, на очередной день путешествия, которым давно уже был потерян счёт, Тони наблюдал за нею и чувствовал, как сердце замирало. Он вкусил её родниковую, такую чистую магию, которую теперь Мастер уничтожал. Мастер… Ведь он мужчина. Какое он имеет право нападать на девушку, какое имеет право сражаться с существом слабее себя? Соперников всегда надо выбирать равных.

…На этот раз Шэрра не потеряла сознание. Она ошеломлённо посмотрела на руку, которой схватила палицу – и тут же отпустила ядовитое древко. По раскрытой ладони стекала кровь.

Рэн перехватил её пальцы с воистину эльфийской быстротой и прижался губами к запястью – так магия шла лучше. Это Тони тоже слышал – и этому верил ещё меньше, чем тому, что Мастер способен научить чему-то женщину.

Рана на её руке и вправду быстро затягивалась. Шэрра ему улыбалась.

Тони взял в руки меч.

– Положи, – не отпуская девушку, сухо промолвил эльф. – Тебе не поможет эта железяка, я буду быстрее. Ты неповоротлив – мои собратья, даже смертные, легко убьют тебя.

– Можно взять грубой силой, – недовольно заметил Громадина Тони. – Против моей мощи ни один эльф не устоит.

– Я всегда знал, что ты слишком скромен, – отметил Рэн, отпуская её. – Шэрра, ты не откажешь ему в милости хотя бы один раз сразиться?

– С девушкой? – не смог сдержать презрительного фырканья Тони.

– Можно со мной.

Он кивнул. С Роларэном сражаться было почётнее – он, разумеется, тоже эльф, этого не отнять, но, по крайней мере, он мужчина. А это означало, что можно попытаться нанести ему смертельные ранения. Можно победить его по-настоящему. Тони хотелось сражаться. Тони хотелось его убить. Тони хотелось схватить Шэрру и увести её отсюда на край света, а там выстроить громадную неприступную крепость и только одному упиваться её родниковой магией.

Мастер смотрел на него – иллюзия окутывала его, возвращая покрытого шрамами мужчину, которому, наверное, было бы легче держать в руках меч, чем эльфу, даже если на фоне своих Рэн не был тщедушен и слаб.

– Ты бросаешь камни, – отметил он, возвращаясь в истинный лик – шрамы, мигнув, пропали. Иллюзия рассыпалась. Тони перехватил свой двуручник крепче – а потом понял, что сжимает в руках пустоту. – Зачем ты бросаешь камни?

…Громадина тогда так и не ответил.

Роларэн не стал больше задавать вопросы.

…Они практически не останавливались в человеческих селениях. Эльфы в основном бежали, Тони хотелось настоять на том, чтобы они взяли лошадь. Его утомляла монотонность дней – дорога была очень далёкой, и казалось, что ноги превратятся в живые раны.

Каждый вечер повторялось одно и то же. Роларэн брал свою боевую палицу, Шэрра – превращала иллюзией в неё какую-то корягу. И они сражались до той поры, как она проигрывала. Она падала с жуткими ранениями – в основном на руках, на плечах, несколько раз – даже на ногах. Эльф склонялся над нею, прижимал ладонь к месту раны, шептал привычные заклинания и исцелял.

А потом засыпал на расстеленном меховом плаще, оставляя Тони наедине с его камнями.

Тони верил, что однажды эльфа можно будет победить. Он теперь думал, что познал всё самое жуткое, что только таилось в этой древней страшной расе. Ему казалось, что вот-вот станет проще, и ему не придётся больше страдать от одного только приближения Мастера. Он его убьёт. Во сне или наяву – он его убьёт.

Но Шэрра холодела к нему с каждым днём всё больше и больше. А ещё она ни разу не попыталась сбежать, хотя – Тони уже об этом знал, – отправлялась на верную смерть. Это для человека оставалось таким же непонятным, как и желание оставаться рядом с Роларэном. В этом эльфе было что-то излишне притягательное, но понять, что именно, Громадине было не дано.

Он пытался сражаться с собственными зависимостями, но не получалось.

Весна вступила в силу. Теперь цветы под их ногами были настоящими, не взращёнными эльфами. Шэрра склонялась к ним и вдыхала аромат. Они остановились на солнечной полянке, когда уже последние лучи небесного светила угасали в тучах. Переглянулись – Тони никогда никто не спрашивал, – и одновременно кивнули друг другу.

Шэрра колдовала очень плохо. Это Тони видел сейчас – прежде ему даже такая магия казалась божественной. Она кое-как сумела сотворить иллюзию пламени, легко разрушимую, но зато очень тёплую. На таком пламени можно было даже зажарить очередного зверька, которого поймал – призвал, – Роларэн.

Мастер, казалось, вновь попал в другой мир – сел у дерева, закрыл глаза и молчал. Тони обычно не решался нарушить его тишину.

– Почему, – наконец-то обратился он к Шэрре, стараясь не смотреть на эльфа, – он сражается с тобой? Ведь ты женщина.

– А что делать женщине, когда она окажется пред ликом опасности, не умея ничего делать? – удивилась девушка. – Разумеется, он учит меня защищаться. Потому что иначе я не смогу спастись.

– Но ведь он, как мужчина, должен тебя защищать.

– У эльфов всё иначе, – покачала головой Шэрра.

Ей подумалось, что хорошо, что тут был Тони. Так она не пыталась задавать вопросы Роларэну. Так у неё не было необходимости задумываться над чем-то страшным. По крайней мере, она чувствовала себя уверенной в принятом решении, а не вынуждена была сбегать за тридевять земель, лишь бы только… Только что?

Ей казалось, что Тони давно уже должен был отстать. Но он всё ещё держался, старательно хватался за то, что имел некоторое место в их маленькой компании. Шэрре было смешно. Он ведь человек, что ему делать среди эльфов?

Она помнила измученного Фирхана. Она знала, что Тони шёл с какой-то целью. Она старалась это игнорировать.

– Девушек всё равно надо защищать, – возразил Громадина. – Ты такая хрупкая, что мне кажется, что ты бы сломалась, если б я улёгся с тобой вот так, как он, к примеру… – он сморгнул образ Роларэна, нависавшего над девушкой – пытался не вспоминать, как руки, рассеивающие исцеляющие чары, скользили по её талии. Он пытался не думать о том, что Рэн касался её, будто бы своей собственности – хотя, наверное, Шэрра вела себя не менее по-хозяйски.

– Ему можно, – ответила Шэрра. – Мы принадлежим друг другу.

– Ты его не любишь, ты сама говорила. И он вряд ли способен любить тебя, он же эльф, – неуверенно промолвил Тони. – Мне почему-то кажется, что эльфы вообще не умеют…

– Умеют, – оборвала Шэрра. – И для того, чтобы принадлежать друг другу, не обязательно быть связанными любовью. Между нами есть что-то большее. Долги, обещания, – она повела плечами. – Мы не можем быть свободными по отдельности. Он не выполнит своё предназначение без меня.

– Но ты же можешь от него просто сбежать!

– Я дала слово. Ему не нужны цепи для того, чтобы я выполнила обещание и довела дело до конца, – равнодушно ответила Шэрра. – Мы не люди. Мы не предаём и не бросаем на полпути. У нас нет дурной привычки распоряжаться словами, словно мусором, в вечности каждое из них приходится взвесить и понять, что именно следует говорить, а что будет таким же лишним, как и твои признания.

– Он не бережёт тебя, – грустно промолвил Тони. – Это глупое потребительское отношение…

– Это у тебя оно потребительское, – возразила Шэрра и поднялась, показывая, что разговор окончен. – Рэн!

Он открыл глаза, посмотрел на неё и встал, пошатываясь, словно был очень слаб. В зелёных глазах светилось что-то большее, чем просто боль – что-то большее, чем мог осмыслить Тони.

Роларэн поднял палицу и тихо швырнул Шэрре другое оружие. Тони встал. Он всегда уходил в такие мгновения – потому что от одного удара по её хрупкому телу ему становилось плохо.

…Шэрре до дикости хотелось попросить его сражаться в полную силу. Не щадить. Не чувствовать к ней ни капли жалости, позволить ей упасть от боли. Даже умереть. Она вряд ли способна погибнуть здесь – но, может быть, он сделает всё возможное?

– Нет, – уверенно ответил Роларэн. – Сегодня ты сама попробуешь взять в руки её оружие. Сама.

Его палица застыла на раскрытых ладонях. Там, где дерево соприкасалось с кожей, появлялись капельки крови, но Рэн не шипел от боли. Она часто видела, как палица замирала на грани иллюзии и реальности. И сейчас, протянув ладонь, почти рискнула к ней прикоснуться.

– Я не готова, – покачала головой Шэрра. – Я не смогу сегодня к ней прикоснуться.

– Драться со мной в полную силу хуже, поверь, – возразил Роларэн. – Ты просто не до конца представляешь, что такое Вечные – ты не видела их в бою. Ты не представляешь, что они способны сотворить с оружием, которое не причиняет им боли.

Шэрра содрогнулась. Она и не хотела этого видеть. Но она обещала ему, что выживет, а там никто не будет её щадить – вот только взять в руки его оружие она не могла. Не имела на то сил.

– Просто попытайся ударить меня побольнее, – она выдавила из себя улыбку, сотворив иллюзию уже не с коряги, а с воздуха. Та тяжестью ударила о руки – но она не жгла. – Рэн. Ведь я не Вечная. У меня даже нет дерева, из которого можно было бы извлечь душу.

– Прежде я считал это изъяном, – отметил он.

Девушка сжала своё сотканное из воздуха оружие в руках. Скользнула взглядом по странным рунам, невидимым, спрятавшимся где-то среди древесных разводов на настоящем оружии – и перенесла их мысленно на своё собственное. Она не могла заставить себя принять такой смертельный дар из рук Роларэна, хотя, пожалуй, до безумия хотела это сделать. Ей следовало бы избавиться от груза собственного долга, даже путём смерти. Вот только как умереть Вечному?

Роларэн отступил на шаг назад. В зелени его глаз мелькала какая-то дикая, странная грусть.

– Если я не смогу нанести тебе действительно болезненный удар, – прошептал он, – как я тогда смогу убить Каену?

– Сможешь, – одними губами ответила Шэрра, сжимая оружие покрепче. – Я хочу, чтобы на этот раз всё было по-настоящему.

– Я с этой палицей очень долго. Они вряд ли способны на большее, чем банальное прикладывание её к коже в расчёте на смерть.

– Я не столь самонадеянна, – отрицательно покачала головой Шэрра. – Ведь ты понимаешь, что должен это сделать?

Роларэн понимал. Он провернул в тонких пальцах своё смертоносное оружие, так, что по его рукам потекла кровь, сцепил зубы, то ли от боли, то ли от желания больше никогда-никогда не позволять ей делать ничего подобного, а после атаковал – без единой остановки, с крепко сжатыми зубами, не шипя от боли только по той причине, что уже привык.

…Шэрра думала, что что-то умеет. Но когда он стал биться в полную силу, осознала, насколько глупым было её представление о Вечных. Насколько страшными оказались удары волшебной палицы, когда они прожигали её одежду и скользили по рёбрам, по животу, по бёдрам и по рукам.

Но она уверенно принимала бой – отражала удары, которые могла, впитывала в себя яд в те мгновения, когда увернуться не получалось.

Ей казалось, она сама превратилась в яд. Сплошной, без единой клеточки исключения. И когда на этот раз она упала на зелёную траву, казалось, всё тело парализовало от жути и усталости. Роларэн сжал зубы, склоняясь к ней.

Она пыталась найти такую желанную для сражения жестокость. Пыталась отыскать в его глазах желание убить. Она чувствовала, как жёг последний удар – тот самый тычок в грудь, от которого больше не сможет встать.

Трава превратилась в мягкий мех. Она всегда падала и всегда чувствовала под собой плащ, растворявшийся после в воздухе. Они путешествовали не первый день и не первую неделю, и Шэрра почти не устала каждый вечер умирать – но она даже не знала, что всё это тоже лишь поток очередной иллюзии, которой он пользуется так умело и так привычно.

Роларэн склонился к ней и смотрел в глаза – а она опять не могла отвести взор от его тоненького серебристого кулона.

– Как ты убьёшь Каену? – прохрипела она, чувствуя, как жгли невыносимо рёбра, как удары, как ранения на теле превращались в язвы, в то, что больше никогда в жизни не заживёт. – Так, как меня пытался убить сейчас? Мне нечем защищаться, – Шэрра попыталась улыбнуться, но это походило больше на гримасу. – У меня нет даже Златого Дерева – значит, у меня нет души, – она почувствовала, как постепенно ослабевает дыхание. Вечные не умирают. Но он наносил удары не ей, не девочке, которую дважды спасал от смерти, а своей жене, что лежала в могиле. – Ты никогда не почувствуешь ко мне ничего больше долга. Я никогда не смогу большего, чем просто воздавать то, что тебе задолжала.

Он склонился совсем низко, и теперь Шэрра как-то отстранённо подумала о том, что Тони был прав. Она бы никому не позволила так к себе прикоснуться, но Роларэн пользовался тем, на что другие попросту не имели никакого права. Роларэн уничтожал её изнутри, убивал её тем, чего она никак не могла понять в последствии. Он разрушил всё, до чего только смог дотянуться – а как она сопротивлялась? Никак, кажется. Никак.

– Не исцеляй меня. Там некому будет меня исцелять, – прошептала Шэрра. – Вечные не предают. Вечные не любят больше, чем однажды.

– Любовь бывает разной, Шэрра, – выдохнул он, и ледяная ладонь скользнула под её рубашку по спине, по шрамам. Она не могла отвести взгляд от кулона, висевшего у него на груди, но сил протянуть руку и сжать его не было. Она не хотела, чтобы он отстранялся от неё ровно настолько же, насколько надеялась, что он сейчас же отпрянет. Это было воистину страшно – и в тот же миг, она до конца не сознавала, насколько дикой была её глупая, страшная жизнь.

И насколько быстро она закончится.

Любовь бывает разной. Но они ведь не могли любить друг друга. Они шли за смертью, смертью королевы или своей собственной. Разумеется, в этом всём не было места для жажды и поцелуев.

Роларэн исцелял её – опять, как каждый раз. Но Шэрра нашла в себе силы перехватить его руку, пусть только за предплечье, и устало покачала головой. Ей казалось, небо вот-вот упадёт на неё и придавит всем своим кошмарным весом. Она только сейчас осознавала, насколько страшной была эта дикая, глупая игра.

– Если у тебя нет Златого Дерева, это не означает, что у тебя нет души. Может быть, – прошептал Роларэн. – Твоя душа глубже, чем у каждого из нас. Там, где ей положено быть, – его пальцы добрались до обнажённой кожи у сердца, куда пришёлся последний удар.

– Не смей убирать моё клеймо, – прошептала она. – Что угодно. Не смей убирать этот шрам.

– Ты слишком хрупкая, даже как для эльфийки, – он склонился к ней ещё ближе – теперь кожу холодил лёд его странного кулона. Она подалась вперёд, чувствуя, как пальцы сжимают его плечи всё сильнее и сильнее – но всё же слишком отстранённо. – Может быть, он и прав, когда говорит, что тебе надо быть в громадной крепости.

– Я эльфийка. Эльфы не бывают слишком хрупки, – возразила она.

– Шэрра сломалась, – шёпот Роларэна перешёл в хрип. – Она сломалась в тот миг, как я взял её в жёны, как родила нашу дочь. Её больше нет. Ты понимаешь? – он тряхнул головой, словно отчаянно пытался выбить что-то из головы, но никак не мог. – Шэрра так просто, так легко сломалась… Даже от любви. А тебя не портит само равнодушие. Удивительно…

– Что?

– Она была жалкой пародией на эльфийку. Но без оригинала трудно отличить подлог, – он сжал зубы, так, что, казалось, сейчас сам расколется на мелкие кусочки. – Слишком трудно даже для Вечного.

– А Каена? – спросила вдруг Шэрра. – Что ты чувствуешь к ней?

– Ты поймёшь.

Кулон обжигал кожу. Ей хотелось сорвать его с шеи Роларэна и растоптать, чтобы у него больше не было другого прошлого, кроме того, которое она может восстановить. Чтобы больше не было воспоминаний.

Он впервые за всё это время поцеловал её искренне – только потому, что сам того вдруг пожелал. И Шэрра впервые за столько дней не смогла ответить, что она совсем его не любила.

Это было что-то другое. Он, может быть, прав, может, её Златое Дерево глубже, ближе к сердцу, чем у каждого из них. Может быть, он прав, когда говорит, что не может ненавидеть Каену.

Она почти его разгадала. Она чувствовала, как родниковая, свежая магия протекала по её телу одной сплошной волной, заживляла все шрамы, кроме того последнего, одного, у сердца, запечатлённого последним ударом ненавистной палицы.

Она поражалась тому, как странные разряды волшебства пронзали тело. И Шэрре казалось, что Рэн почти признался.

Вечные не предают, она знала это.

Вечные не переступают через границы.

Они в этот вечер и не переступили. Людям было не понять. У людей что любовь, то пошлость – они не умеют иначе.

Но Тони ведь влюбился в чистую, светлую магию эльфов, затягивающую все раны. И она тоже могла…

Наверное.

Или нет.

Шэрре не хотелось думать о Тони. Не хотелось вспоминать о том, что могли сделать люди. Она не представляла, что бы сейчас они увидели в этом поцелуе, в его руках на её обнажённой спине.

Возможно, только эльфам нужно было духовное единение – то, что они расколотили своими же боевыми палицами о вечность, разрушили навсегда. Возможно, они слишком многое хотели от человечества. Шэрра не отрицала этот вариант.

Но она впервые подумала, что в Роларэне было намного больше, чем она могла предположить.

Да, у него была только одна любовь. Но её, может быть, хватило бы на многое.

Нет, она его не любила. Эльфы не любят. Но она дышала его магией, его волшебством, захлёбывалась его чувством. Она сама, добровольно принимала его клеймо на собственную кожу, не задумываясь о том, что будет дальше – потому что это казалось самым правильным на свете.

Она ни капельки его не любила. Не в том понимании, как любят люди.

И он, наверное, тоже.

…Жаль, что она не слышала человеческие мысли. Жаль, не знала, как люди могут желать защитить. Как прибегают к каким угодно методам, лишь бы добиться столь желанного результата и заполучить то, что хотят. Им бы поскорее, попроще, побыстрее – почему они так плохо умеют ждать? Люди… У людей нет в распоряжении вечности.

У Тони её тоже не было.

Поэтому он сражался так, как умел то делать. Так, как это обычно делают люди. Он не мог этого видеть.

Ни её ран.

Ни её сияющих глаз.