Текст книги "Пьющий души (СИ)"

Автор книги: Алена Маслютик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

Глава 13

…И полная темнота, длившаяся секунду-две, взорвалась белым цветом, и шум многотысячной толпы ворвался в сознание. Мишка вскинул руку, пытаясь защитить глаза, и непонимающе уставился на боксерскую перчатку. А вокруг, простилался ринг, во тьме за канатами шумели восторженные зрители, желавшие скорейшего завершения перерыва, начала нового раунда, победы своему боксеру и проигрыша сопернику. Мишка даже улыбнулся, прикольный сон сниться, вот только просыпаться пора, ведь Настя запретила. И тут кто-то коснулся его плеча. Прикосновение оказалось настолько реальным, что Мишка вздрогнул, едва не свалившись с табурета, на котором остывал.

– Ты чего дергаешься, – просил до боли знакомый голос тренера. – Нам нельзя уступить в этом раунде, так что успокойся и соберись. Твой противник все время открывается с лева, не упусти момент. Ну, все гонг. Не пуха…

– К черту, – обескураженный Мишка, засомневался сон ли это. Слух зрение, осязание и обоняние, все твердили, что все вокруг реальность. Даже в воздух присутствовал какой-то особый вкус, присущей лишь разогретому рингу.

Рефери махнул, сходитесь.

– Бокс.

И бой начался. Тело само вспоминало, замирало в защите, срывалось в нападение, ему следовало лишь не мешать. И Мишка полностью расслабился, с радостью ощущая, что казавшиеся ранее забытым, никуда от него не делось, все при нем. Отдавшись на волю схватки, он не заметил недоброго блеска в глазах соперника, его ухмылке. А противник вдруг присел, и ударил по коленной чашечке. Мишка закричал от боли, опустил перчатки, и тут же был уронен на ринг точным хуком справа.

– Брейк, – проговорил судья. И, глядя на Мишку укоризненно, добавил. – Еще одно нарушение, и вас дисквалифицируют, а победу припишут сопернику. Удары ниже пояса запрещены.

– Но ведь это он…, – начал Мишка с трудом вставая.

– Последнее предупреждение. Бокс!

Противник снова усмехнулся, и, крутанувшись на одной ноге, пяткой второй врезал в Мишкино солнечное сплетение, заставив его согнуться пополам. А в довесок сверху на открывшуюся шею, опустился локоть, уронив боксера лицом на ринг. Воздух с трудом протискивается в легкие, в голове муть. Попытался встать, руки подогнулись в локтях. Тело стало чужим, неповоротливым. Противник, с легкой ленцой подошел к поверженному Мишке, пару раз ударил поддых. Проговорил чуть раздраженно:

– Нужно было лечь в прошлом раунде.

«Добей! Добей!» неслось со всех сторон.

Парень занес ногу, и резко ее опустил на спину противнику. Что-то хрустнуло, боль больше всех предыдущих прокатилась по телу, и Мишка перестал чувствовать ноги.

Не откуда вынырнул рефери и невозмутимо принялся отсчитывать:

– … Десять, – закончил он и вскинул руку победившего.

Мишка с трудом повернул голову. Толпа неиствовала.

Тренер зло сплюнул, проговорил:

– Всегда знал, что ты слабак, – и ушел в темноту.

А он лежал, истекал кровью, боль терзала его тело, и никто не подошел, не помог. Затем свет на ринге померк, звуки стихли, и мир перестал существовать. А может он сам умер…

***

… Луна стальной монетой холодно и безучастно смотрела с черного безоблачного неба. С трудом верилось, что и вчера она же, кутая в облаках свой желтоватый свет, плыла по небосводу, столь разнились ее лики. Если вчера она с теплым сочувствием утешала испуганную девочку, то сегодня с надменным призрением насмехалась над ней. Казалось, ее больше заботит муравьиная суета в развалинах старого замка, над которыми она соизволила замедлить сегодня свое ночное шествие.

Там внизу на расчищенном от камней и сора замковом дворе в кольце полу разрушенных стел люди разложили костры, которые располагались так же, как и отсутствующее сегодня звезды небесные. Костры отличались друг от друга не только яркостью и высотой, но даже цветом и формой пламени, густотой и толщиной дымного хвоста.

Удивительно, что при таком обилии открытого огня, площадь казалась почти не освещенной. В полумраке ломаными силуэтами сновали люди, подкармливая жадные до угощения костры травами и ветками.

В центре двора, на небольшой почти идеально круглой площадке свободной от костров, грудой грязного тряпья лежало существо, которое пару недель назад было молодо, амбициозно и именовалось человеком. Теперь же от него не осталось даже имени. Редкие седые волосы скатаны клоками. Кожу на лице и теле, покрывают многочисленные кровоподтеки, ссадины и какие-то непонятные символы, нанесенные чуть светящейся краской. Пальцы на обоих руках переломаны, и в пустых, потухших глазах ни намека на разум. Набедренная повязка и широкий железный ошейник с короткой цепью, вот и все одеяние. Безучастный как к свой судьбе, так и происходящему вокруг, он сидел не шевелясь, лишь изредка кашлял, когда клок дыма отделившись от близлежащего костра, проплывал мимо.

На краю площадки замерла девочка, она с жалостью и ужасом рассматривать искалеченного человека, впервые начиная осознавать всю беспросветность уготовленной для нее судьбы. Еще утром она была уверенна, что нет ничего страшнее предательства близкого человека. Эмоции, теснившиеся в ее груди, казались бурей в океане, а утренние на их фоне рябью на поверхности мелкой лужи. Костры ярко и как-то синхронно вспыхнули, и на площадку шагнул хозяин замка: элегантно одетый седой старик, сохранивший, несмотря на возраст, прямую осанку и ясный молодой взгляд. Девушка вздрогнула. Её уже не могла обмануть лживая маска, она успела осознать, какой монстр скрывается за ней. Если бы не слабость от дурманящего отвара, спеленавшего ноги лучше любой веревки, девушка сорвалась бы с места и бежала бы, бежала, пока не упала от усталости, лишь бы оказаться как можно дальше от этого человека.

Да и можно ли назвать человеком этого монстра. За краем площадки замерли слуги хозяина.

Старик обвел задумчивым взглядом площадку, одинаково безразличным к замученному человеку, испуганной девочке и теням мелькающим в свете костров. Затем взглянул на диск полной луну, на золотые карманные часы, кивнул своим мыслям и произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Что ж, можем начинать? Поднимите это… – рука повелительно и в тоже время брезгливо шевельнулась в сторону сломленного.

Через мгновение рядом с безучастным человеком выросли двое схожих лицом, телосложением и в одинаковых костюмах. Они попытались предать безвольному телу вертикальное положение, но у пленника подогнулись колени, и он с тихим стоном, осел на землю.

– Ну что за неудобство! Сплошные помехи. Держите это вертикально. Отпустите, когда скажу. Ты держи здесь, а ты вот так!

Один из костюмов запрокинул человеку голову, так чтобы свет луны коснулся зрачков. Другой с легкостью удерживая на вытянутых руках тщедушное тело. Хозяин подошел не спеша, лицо сосредоточено, на губах застыла довольная улыбка, как у человека, предвкушающего нечто приятное для себя. Остановился на расстояние шага, замер: глаза закрыт, губы шевелятся, что-то шепчут. В левой руке зажат некий металлический предмет, отдаленно напоминающий рыболовный крючок на длинной ручке. Резкий внезапный выпад, серебристый блеск, и тоненький порез на груди жертвы, которая лишь слегка дернулась. Что ей пара капель крови из маленькой ранки, когда этому предшествовали недели пыток. Но еще через пару мгновений человек кричал, как никогда прежде. Пытался вырваться, а не мог даже пошевелиться.

А старик медленно и сосредоточенно двигал руку к себе, точно рыбак, который подцепил рыбу, но еще не вытащил ее на берег, и боится, как бы она не соскочила с крючка. Старик дернул, подсекая, и вслед за невидимой леской из пореза на груди выскользнул крохотный, но очень яркий огонек. Маленький, серебристо белый комочек света, чуть дрожал и пульсировал. А жертва перестала биться и вырываться, обвиснув в руках, державших его, сломанной куклой.

А старик, весьма довольный собой, приблизился, взял огонек на ладонь, поднес к сложенным трубочкой губам и втянул в себя. И лицо его потекло, плавясь и меняясь. Исчезли морщины и старческие пятна, потемнели брови и загустели ресницы, и на волосах растаял снег седины, открыв светло-русые пряди. Расправив, ставшие шире плечи, человек глубоко вздохнул и улыбнулся, сверкнув белыми зубами. Нет, он не стал безусым юнцом, скорее мужчиной в самом рассвете сил: тридцати пяти-сорока лет.

Повернулся к белой от ужаса девушке, давая понять, что помнит о ней и ее не избежать той же участи. А затем махнул разрешающе рукой, и к жертве, которая, оказывается, была еще жива, направился очень красивый молодой парень. Его необычные серебристые волосы были убраны в тонкую длинную косичку. Элегантный белый костюм сидел на стройной фигуре идеально. А правильные черты лица рождали мысли о прекрасной статуе, что изваял гениальный скульптор. И даже глаза были статуе под стать, стольже холодны и пусты, и легкий белесый туман на поверхности.

Вот юноша подошел к безвольно замершему человеку совсем близко, схватил его за горло и резко дернул на себя. И девушке, в ужасе замершей за кругом, показалось, что пленник разделился. Вот он замер в крепких руках амбалов, и он же болтается невесомой грязной тряпкой в руке беловолосого. Или не так. Будто тень став объемной, вдруг поднялась и встала впереди хозяина.

В этот момент девушке показалось, что она сидит в огромном кино зале и смотрит жуткое и не очень интересное кино. А может, она просто спит. Сошла с ума… Умерла?

А сереброволосый между тем разорвал тень на две не равные половины. Та часть, что имела очертания головы, черным дымом втянулась в руку державшую ее. А большая упала под ноги красавчику, и, тот брезгливо переступив через нее, покинул круг. Ком тьмы задергался, принял очертание собаки. Пес поднялся на лапы, совершенно по-звериному встряхнулся и убежал, под радостный вой собратьев, приветствующего его.

Человек, и хотя разум и чувства к нему не вернулись, больным он больше не казался. И уже самостоятельно, хотя и как то слегка не уверенно, будто забыв, как ходить, скрылся в другом направление.

Все действующее лица покинули эту странную сцену среди горящих костров. Дым одного из них вдруг стал разрастаться, слоиться по земле и подниматься к небесам. Все растворялось в нем. Даже свет холодной луны, даже яркий огонь костров, и уж конечно силуэты людей и самого замка. И девушка замерла в этой беспросветной белесой мути, боясь одинаково, как пошевелиться, привлекая к себе внимания тех, кто внушал ей ужас, так и остаться совсем одной…

– А я думал, что совсем излечил тебя от этих кошмаров, – раздался рядом знакомый голос, и из дымной тьмы выступил брат. И Настя, наконец, осознав, что до этого спала и видела кошмар, сорвалась с места и, совсем как в детстве повисла у брата на шее, радостно ощущая знакомый запах и тепло.

– Ты ведь мне не снишься? – настороженно спросила она, и он отрицательно покачал головой и тут же отстранил девушку от тебя.

– Ася, я ненадолго. Прости, я думал, что уничтожил всех теней, но внезапно объявилась еще одна. Сил убить и ее у меня еще не скопилось, но отвлечь – получилось. К рассвету, когда псы вынуждены будут прекратить осаду, она еще не доберется, но у вас будет максимум полчаса.

– Но…

– Знаю! Это очень мало. Но вы должны успеть. Здесь недалеко протекает речушка, а дальше по дороге, на более полноводной реке, расположился городок. Доберись туда и на какое-то время будете в безопасности. Я постараюсь как можно скорее прибыть и освободить твоих друзей. Не волнуйся, они будут в полнейшей безопасности, как и многие до них. Только доберитесь до городка на острове. А теперь пора просыпаться, а то беды не миновать.

***

Резкий запах нашатыря привел Мишку в чувства, выдернув из болезненной мути.

– Где я? В больнице?

– Все хорошо, – знакомый голос прогнал остатки сна. – Я же предупреждала, что нельзя спать, псы слишком близко. Могли зацепить.

Мишка открыл глаза, Настя наклонилась близко-близко, взволнованно вглядываясь в его лицо.

"Странно, откуда Настя в больнице? Мы ведь тогда еще не были знакомы. Или были? В мозгах какая то каша."

– Пришел в себя? Тогда пойду другим помогу. Тоже не послушались.

Настино лицо уплыло куда-то вверх и в бок, прошуршали шаги, он увидел над собой земляной потолок, и пришло понимание, что ему просто все приснилось. Но какой реальный сон, все четко помнится даже по пробуждению. Хотя лучше не помнить.

Мишка сел. Голова слегка кружилась, и тело ныло, а в остальном норма. Огляделся. Стася пришла в себя без посторонней помощи, и, похоже, чувствовала себя намного лучше Мишки. А вот Тимур что-то вскрикивал, постанывал, но не просыпался. Настя смочила ватку, менее резкий, но узнаваемый запах нашатыря поплыл по комнате, и сунула ее под нос Пчелычу. Парень взмахнул руками, вскакивая, распахнул шальные глаза. Огляделся, зачем-то вытянул руки перед собой, пошевелил пальцами и, радостно засмеявшись, и сграбастал Настю и Стасю в охапку. Настя тут же вывернулась, но он даже не заметил.

– Девчонки! Как же здоров быть живым! Я живой и все при мне! – прокричал он в близкий потолок. – Мне такая чушь приснилась! Будто я на столе у маньяка-хирурга, и он мне в подробностях и красках рассказывает, что и за чем будет у меня отрезать. А потом берет мясницкий нож…

– А я видела бабушку, – не дослушав, пробормотала Станислава и медленно отодвинулась. – Она выглядела, как при нашей последней встрече. И говорила со мной, будто мы расстались только вчера, но при этом знала, что уже мертва достаточно давно. А еще… Подождите…

Станислава, освободилась из рук Тимура, сползла с табурета и нырнула под столом.

– Славка, ты куда? – удивленно пробормотал парень, заглядывая в темноту, но Стася уже выползала обратно.

– Значит, это действительно не было сном, – в глазах девушки дрожали слезы, а в руке она сжимала небольшую шкатулку, слегка запачканную землей. – Бабушка сказала, что я найду ее там, в тайнике. Что это последний ее подарок, и ей жаль, что не удалось вручить его мне лично. Но тогда мне нужно еще уснуть, хотя бы на пару минут. Бабушка хотела мне что-то сказать важное.

Настя кивнула, поверив сразу, лишь предупредив, что бы не долго. Псы могут найти тропку и к самому защищенной душе.

Станислава уснула сразу, едва закрыла глаза, будто лишилась сознания. Все та же комната, но никого кроме бабушки нет. И первым, что сделал Стася – обняла свою любимую старушку, уткнулась в ее родное плече, и глубоко вдыхала такой знакомый запах, с трудом сдерживая слезы. А нежные руки гладили по волосам, успокаивали.

– Ну все, Атаска, – проговорила бабушка, отодвигая Станиславу, и утирая свои непрошенные слезы. – Поздоровались и будет. Времени мало. Послушай, в этот дом, всякой нечисти ход заказан, его хранит память многих поколений женщин нашей семьи. Но дольше, чем до утра оставаться здесь не стоит. Как рассветет, те твари, что сторожут дом, уйдут, но другие подберутся совсем близко. Так что запрыгивайте в машину этого шалапая и едте через брод, по мосту не успеете, да и размыло мост в последние дожди.

– А как я пойму, что пора выбираться?

– Девчонка, та что помечена тьмой, подскажет. И еще. Я люблю тебя, Атаска. Береги себя, не рискуй понапрасну. Ведь не все достойны твоего доверия. А теперь пора просыпаться.

– Но я не хочу…

Прошептала Станислава и открыла глаза. Над ней склонились три взволнованных лица.

– Вернулась? – спросила Настя, и отошла, опустилась на лавку напротив.

Станислава не ответила, села.

– Ну что бабушка Дотя сказала? – влез Тимур.

– Что ты шалапай, – ответила Станислава. Парень широко улыбнулся. – А еще, что Псы уйдут, но за ними прейдут другие.

– Да, я знаю. Но мы успеем, главное не усните опять. Я не знаю, почему псы еще не схватили вас, но в следующий раз я могу не успеть.

– Бабушка сказала, что Настя узнает, когда Псы уйдут, – проговорила Станислава, не глядя на девушку.

– Но как? – непонимающе начала Настя. – Хотя может и почувствую.

Станислава кивнула и пересела к столу, поставила перед собой шкатулочку. Тимур без слов понял, что ее сейчас лучше не трогать, по возможности даже взглядом. И, желая переключить внимание с нее на себя, подсел ближе к Насте.

– Ну, раз нам спать нельзя, а очень хочется, – проговорил он бодрым голосом, в котором не наблюдалось и тени сонливости, – развлеки нас, красна девица, рассказом. Очень уж интересно, как ты дошла до жизни такой.

И увидев тень былого ужаса, быстро добавил:

– Не надо про страшное. Мне интересно узнать, что было раньше. Про детство, где ты жила. Про родителей, брата. Ведь не всегда все было плохо?

– Если не хочешь, можешь не рассказывать, – Миша присел рядом.

– Конечно. Тогда будем слушать бородатые анекдоты в моем исполнение, но здоровый и крепкий сон я вас после них гарантирую! Настя?

– Ладно, я расскажу, – сдалась девушка, а Миша рядом лишь глубоко вздохнул. – Только вот с чего же мне начать?

– Да как обычно, – подбодрил ее довольный Тимур, – "Жили-были…"

Настя помолчала пару секунд, собираясь с мыслям, и начала:

– Жили-были…

Глава 14

Жили-были люди. Обычные люди: добрые и не очень, красивые и не вполне, честные и не до конца. Кого-то любили, кого-то ненавидели. Жили они в небольшом городке в долинке между трех холмов. Туристы, если бы такие существовали в принципе, могли полюбоваться на три достопримечательности: развалины средневекового замка на холме, залежи полудрагоценных камней и очень красивое, практически идеально круглое озеро по другую сторону замкового холма. Дети появлялись на свет на развилке трех жизненных дорог: либо проработать всю жизнь на ткацкой фабрике, которая одевала весь город и пару соседних деревень, либо на заводе по обработке полудрагоценных камней, либо с легким сердцем покинуть эту глушь и спать спокойно до конца своих дней не вспоминая о ней.

Однажды в этот город приехал очень необычный человек, и пожелал остаться, став за несколько недель всеобщей знаменитостью. Многих удивило его желание. В то время городок все больше и больше приходил в запустение, как и многие городки большие и маленькие по всей стране. Закрылась ткацкая фабрика, как и множество других ткацких фабрик. Залежи полудрагоценных камней почти иссякли. И даже озеро за замковым холмом потеряло былую округлость и зеркальный блеск. Власть менялась, ломался строй, каждый искал лучшей жизни и мечтал сбежать из умирающего городка. И лишь замок на холме взирал на всех пустыми бойницами с безразличием древнего старика. Что ему мелкая рябь человеческих жизней, он и не такое видел.

И в такое время просить постоянной прописки, да еще обещать спокойствие и процветание городку, которого там никогда не было. Да будь ты хоть трижды иностранец и, похоже, при деньгах, твои мечты останутся всего лишь мечтами. Так судачили старушки у подъездов, мужики за кружечкой пивка, и молодые мамочки, гулявшие в единственном парке с колясками.

«Да еще и жену с собой притащил. Уж больно молоденькая», – говорили одни.

«Да и красивая слишком, – добавляли другие. – Приживется ли? Здесь ведь у нас, это не там у них»

Но, не смотря, на скепсис многих, Джо Байпас, как звали нового жителя, взялся за дело с умом. Он не стал восстанавливать ткацкую фабрику или возрождать добычу камней, а занялся производством мебели, из ценных пород деревьев, в изобилии росших на склонах холмов и в их окрестностях. И сбыт наладил не внутри страны, где стабильности в ближайшие лет десять ждать не приходилось, а за границу. Очень быстро маленькая мастерская переросла в небольшой заводик, где нашлась работа для всех жителей городка. Даже ткацкая фабрика вновь заработала, но ориентированная не на одежу для населения, а на обивку для мебели. Из города уезжать перестали, даже наоборот, начался незначительный прирост населения, за счет приглашения квалифицированных мастеров и их семей.

Вот только в отношении молодой жены Джо Байпаса многие оказалась правы. Не прижилась. И года не прошло, исчезла. А на осторожные вопросы жителей, Джо отвечал, что ее здоровье пошатнулось, и она была вынуждена вернуться к маме на восточное побережье.

«Да сбежал она, – горячились одни. – Бросила такого замечательного человека!»

«Да он сам ее выставил! – вторили им другие. – Застукал с другим и выгнал в зашей. Да только любит до сих пор. Не хочет ее чернить в глазах других»

И все сходились на том, что «дура она баба, бросила такого мужика»

Город процветал.

Через пару лет в большую дружную семью маленького городка влилась еще одна ячейка общества. Семена, который успел завоевать большую известность в узких кругах, пригласили работать резчиком по дереву. Он привез с собой молодую жену Марту и маленького сынишку. Девушка, поговаривали, пострадала в несчастном случае, и почти не помнила своего прошлого. Она редко не выходила из дому, мало улыбалась и не старалась завести знакомств даже среди соседей. Муж ее тоже особой общительностью не отличался, но это скорей вследствие излишней серьезности, чем из-за надменности или не уважения. Он всегда был предельно учтив, как на работе, так и в семье.

Еще через пять лет, у них родилась…

***

– … у них родилась я, – проговорила Настя. И было видно, что рассказывать про абстрактного кого-то и жизнь городка, ей было несравнимо проще, чем про себя. Ее это смущало, но раз решившись, она не собиралась отступать. Переведя взгляд с пальцев, нервно переплетающихся на ее руках, на некую точку над головой Тимура, она вздохнула и продолжила.

***

Детство мое протекало беззаботно. Отец, и это было видно, души не чаял в матери. Она отвечала тем же. И нас с братом они любили. Я знала, что счастливее людей в нашем городке нет и быть не может.

А потом счастье разбилось.

Зимой, в год, когда мне исполнилось семь, моя мама умерла. Подробности ее смерти остались не раскрыты. Говорили, что ее загрыз дикий зверь, когда она ушла прогуляться в лесу и заблудилась. Но мама вообще редко покидала дом. А в лесу, что вплотную подступал к городку, она ни разу все это время не была, даже не изъявляла желание туда сходить. Да и зверей крупнее зайца в нашем лесу давно не водилось, их распугали стуки топоров на вырубках. Но разбираться никто не стал. Власти закрыли дело. Отцу было не до подробностей, он ни как не мог оправиться от горя. Я мало что понимала, а брата просто никто не слушал, считая ребенком.

Какое-то время мы жили втроем: я, отец и брат. Отец постепенно приходил в себя, и хотя улыбаться перестал совсем, все же старался заботиться о нас, как и прежде. Вот только продлилось это не долго. Однажды брат очень сильно поругался с отцом и уехал в другой город, к бабушке – матери отца. Прописался у нее, пошел учиться.

Отец окончательно сломался, начал пить. С начала понемногу – рюмку за завтраком, две за обедом, но от меня стараясь скрыть, что нетрезв. Потом стал уходить в запой на два-три дня, а то и на неделю, и уже не таясь. На работе долго терпели его выходки, помня былые заслуги, но все же не выдержали – уволили. Брат, приезжавший раз в две неделе, грозился забрать меня с собой, если отец не возьмет себя в руки. Какое-то время эти угрозы имели действие, отец не пил, находил работу, даже улыбался иногда. Но проходило от месяца до трех, и он опять срывался.

Изменился не только отец. В городе начали происходить странные вещи. Стали пропадали люди: кто в лесу или на озере, а кто и рядом с домом. Иногда, спустя какое-то время, находили их изуродованные трупы, иногда, они исчезали бесследно. Ткацкая фабрика закрылась, мебельная приходила в упадок. Зато в городке во множестве открывались казино и ночные клубы.

А самое удивительное, что всем вокруг стало безразлично, что жизнь в городе рушиться. Даже те, кто раньше мечтали покинуть городок, будто позабыли о своих желаниях. Молодежь не стремилась, как раньше, уехать искать лучшей жизни. Дети, даже самые маленькие до глубокой ночи торчали во дворах, а их родители либо пили, либо играли в различных казино, совершенно не волнуясь о своих чадах. И все эти перемены случились как-то вдруг, за какие-то пару месяцев. Всем стало наплевать, что вокруг, лишь бы были деньги еще на одну ставку.

Отец тоже пристрастился к игре. И теперь даже брат не мог на него повлиять. Все заработанные деньги он оставлял в казино. Когда они кончались – нес из дома все ценное и не очень, что можно заложить или быстро продать. Все меньше и меньше в нем оставалось от отца, я с трудом узнавала этого человека с алчным блеском в глазах.

Однажды, мне тогда только-только исполнилось четырнадцать, он захотел продать мамино обручальное кольцо, последнюю память о ней. Я попыталась остановить его, и он впервые меня ударил. Все что помню – звон в голове, боль в щеке и пустота в душе, ноги не держат. А он вырвал кольцо из стиснутых пальцев и ушел. Я тогда долго плакала, хотела позвонить брату, но боялась, что из-за слез не смогу ни слова произнести.

А брат… Он всегда чувствовал, когда мне плохо. Приехал тем же вечером. Увидав мое заплаканное лицо и свежую ссадину на скуле, он ничего не спросил, развернулся и вышел. Я побежала следом. Я поняла, что он ищет отца, и испугала. Не за отца, за брата. Всю дорогу я уговаривала брата, не марать руки об этого в конец опустившегося человека, не портить себе жизнь. Но он меня будто и не слышал.

Отец нашелся, где и всегда – за игральным столом казино. Уже изрядно пьян и весел. Он сразу заметил брата, даже поднялся ему на встречу. И, улыбаясь от уха до уха, основательно заплетающимся языком громко прокричал:

– О, сын шлюхи явился!

И мои руки, мертвой хваткой державшие локоть брата всю дорогу, сами разжались. Кто этот человек, так нагло нацепивший личину моего, когда-то сильно любимого отца.

И брат, не сдерживаемый более не чем, вложив всю ярость в замах, ударил в эту ухмыляющуюся рожу, опрокинув на игральный стол. Цветные фишки брызнули в разные стороны. Второй раз брату ударить не дали. Подоспевшие охранники, втроем скрутили, выкинули за дверь. Я выбежала следом, смогла увести, пока он не до конца очухался, уговорила срочно покинуть наш городок, где закон и порядок давно потеряли свое значение. За эту драку брата вполне могли забить до смерти еще в камере предварительного заключения, не доводя дело до суда и приговора.

Уезжая, брат пообещал, что в следующий раз вернется, как мой официальный опекун и заберет меня. Бумаги почти готовы, осталась лишь маленькая подпись и пухлый конверт на лапу чиновника, который ее поставит. Просил, продержаться еще месяц, не больше. Я просто кивала, совсем соглашалась, боясь лишь одного, что он не успеет уехать.

Следующий месяц выдался на удивление спокойным. Я не переступала порог дома, пока не убеждалась, что отец не ушел. Избегать его оказалось совсем не сложно, он редко приходил, да и зачем бы, все, что можно было продать, он уже вынес. А когда появлялся, попросту игнорировал мое присутствие. И это меня более чем устраивало. Я почти успокоилась, месяц близился к концу, и брат никогда не нарушал обещания. Я его очень ждала. Я много раз думала потом, что если бы тогда была внимательнее, может успела бы убежать, до начала всего кошмара.

Однажды я вернулась домой и обнаружила довольного, просто светящегося от счастья отца.

– Вот и моя любимая доченька вернулась, – выкрикнул он и раскинул руки, пошел в мою сторону, будто желая объять.

А в глазах все тот же алчный блеск, как во время крупных выигрышей. И вот тогда я испугалась по-настоящему.

Я извернулась, метнулась к двери… По коридору на крыльцо… Там выход…. Поймать машин… К брату…

Хлопнула входная дверь, и я поняла, почему меня никто не преследует. На ступеньках, полностью перегораживая проход, застыли двое абсолютно одинаковых людей: в черных костюмах и солнечных очках, одинаково лысых. А сзади подошли двое таких же, и молча затолкали меня, замершую в оцепенении от страха, в припаркованную у ворот машину.

Следующие дни я помню смутно, а может это были недели. Мне, похоже, что-то подмешивали в еду. Я не воспринимала время, пространство и себя в нем. Иногда за окнами становилось темно, порой сумрачно или очень светло. Я чувствовала слабость, не ощущала не рук не ног. Не могла бы с уверенностью сказать лежу я сейчас, стою или сижу. И только одно было четко и низменно: Он и его голос.

***

Настя вздрогнула всем телом, и надолго замолчала. Миша придвинулся ближе, обнял, но она не ощутила его присутствие. Ее бил холодный озноб. Она опять была там. С Хозяином Псов, Теней и Бездушных…

***

… Ты никто, – плыли слова, холодные и острые, как осколки вечной мерзлоты, – Ты вещь, инструмент необходимый мне, и лишь эта потребность в тебе ценна. И когда я выпью твою душу, когда ты полностью выполнишь свое предназначение, я выкину тебя. Я не оставлю тебя даже в качестве игрушки. Кому нужна сломанная игрушка…

… – Ты посмотри на себя! Отец продал, чтобы расплатиться с карточными долгами! Брат, испугавшись ответственности, сбежал! Мать не выдержала бремени растить такое чудовище, предпочла умереть! Всеми брошенная, всеми переданная! Забытая! Без прав, без желаний! И ВОКРУГ НИКОГО! Ты одна! Одна в пустоте!!!..

…– Слышишь эти крики? Это твоя вина, что девушка так кричит! Бедная… Если бы ты так не упрямилась, она была бы сейчас дома, со своей семьей. Хватит уже! Скольких мне еще замучить, что бы твоя душа наконец закрылась!.. Ее боль – твоя вина!!! О, перестала кричать… Обморок?… Какая жалость, кажется, очередная жертва твоего упрямства….

***

– Он! – проговорила Настя, безуспешно пытаясь унять дрожь, – Как же я его ненавижу! Я его боюсь и ненавижу!

– Настя, успокойся, – Миша прижал к себе девушку, уже сам ненавидя того неизвестного «Его», что издевался над его девочкой. А заодно и Тимку, что заставил ее вспоминать. – Успокойся! Не надо больше ничего рассказывать.

– Меня спас брат, – чуть слышно проговорила Настя, пряча лицо на груди Мишки.

– Что? – не расслышал парень.

– Через несколько месяцев меня спасли: брат и наш друг Дан, – громче проговорила Настя. – Если честно, я их даже не узнала. Я вообще перестала воспринимать окружающую реальность, постепенно забывая, свое прошлое. Я почти умерла… Более двух лет мы прятались от слуг Хозяина. Полгода из этого времени я не помню. А потом нас все же нашли. Брат увел за собой часть погони. Тогда мы расстались, и следующие шесть месяцев я выживала сама, не зная, что с ним.

Она опять замолчала. А Тимур, ведущий себя до этого на удивление спокойно и молчаливо, проговорил задумчиво:

– Я вот тут считаю, и у меня что-то не сходиться.

Настя вопросительно взглянула на него.

– Если твой отец тебя предал, когда тебе было четырнадцать, брат спас через несколько месяцев, плюс еще два года и еще пол… В результате никак не выходит, что тебе сейчас двадцать один. А в твоей «трудовой» указан именно так возраст, я это хорошо помню.