Текст книги "Личность и Абсолют"

ЛОСЕВСКАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПРЕДИКАТИВНОСТИ

Лосевская философия языка строилась, как известно, сверху вниз: от трансцендентной апофатической точки—к сфере «чистого» смысла (эйдетика и логос), а от него–к конкретно–чувственным и ситуативно насыщенным языковым формам. В качестве глубинных инвариантных форм, определяющих («фундирующих») собственно лингвистические характеристики всех явлений «естественной речи», включая и предикацию, Лосевым рассматривались семантические процессы в эйдетической и логосной сфере «чистого смысла», понимаемые как свободные от непосредственной (звуковой, а иногда и грамматической) плоти языка. Собственно же языковые процессы «естественной речи», направленные как на чувственно воспринимаемые явления, так и на их образную или рациональную обработку, интерпретировались Лосевым как этажи, надстраивающиеся над этими инвариантно–глубинными смысловыми формами. Лосевская концепция предикативности, являющаяся частной теорией внутри его общей философии языка, тоже может быть аналогично охарактеризована в ее общем смысле как двухуровневая, но вместе с тем не дуалистическая: к первому уровню по–лосевски понимаемой предикации относятся эйдетика и логос, ко второму—насыщенная языковой плотью и чувственной конкретикой «естественная речь». [982]982
  От собственно трансцендентной сферы в проблеме Имени мы здесь отвлекаемся, поскольку «для описания непосредственно лингвистических аспектов предикативной лосевской концепции достаточен в качестве исходного эйдетиче–ски–логосный уровень рассмотрения; вместе с тем очевидно, что в полном объеме лосевская философия языка включает по меньшей мере три, а возможно—и более, уровня.


[Закрыть]Как и в общей философии языка, определяющим для предикации является ее первый уровень; с него и начнем.

Имена как предикаты, предикаты как имена. Специфика двойственного лосевского подхода к предикативности не поддается простому внешнелогическому описанию, поскольку этот подход предполагает некие «точки взаимотрансформации понятий». Так, если первый—эйдетически–логосный—уровень лосевской предикативной концепции описывать в рамках привычной терминологии, то все происходящие на нем базовые смысловые процессы, и прежде всего само именование, оказываются по своей генетической природе не чем иным, как предикацией (принцип «взаимотрансформации понятий» в действии).

Очевидно, что такой «синтетический» подход должен был быть основан на некоем особом решении традиционно сложного вопроса о соотношении имени и предиката. И действительно, данная выше краткая формула этого решения «имя есть предикат» является тезисным выражением специфически имяславской обработки идеи символа как, с одной стороны, не прямой, но, с другой стороны, и не условной связи между денотатом и обозначающим его словом. «Непосредственные» символисты не склонны были называть символы именами  [983]983
  Ср., напр., у Вяч. Иванова: ,«Символы наши—не имена…» Ц Иванов Вяч. По звездам. СПб., 1909. С. 193.


[Закрыть], имяславцы же, напротив, сближали эти понятия. Сближали, чтобы подчеркнуть тем самым неусловность связи символа с референтом; однако, с другой стороны, синтезируя категорию имени с понятием предикативности, имяславцы одновременно настаивали и на непрямом характере этой связи. Естественно, что столь нестандартный (ориентированный на синтез с именем) разворот темы предикативности требовал особых теоретических обоснований. Эта сама по себе трудная задача дополнительно усложнялась для имяславцев тогдашним терминологическим фоном, поскольку понятие предикативности было в то время одновременно и нарастающе «модным» (причем в прямой ущерб понятию именования), и максимально аморфным. На таком фоне целенаправленное обсуждение теории предикативности могло заслонить «главную» имяславскую идею. И если, например, С. Н. Булгаков все же решался ставить предикативность в центр имяславской доктрины  [984]984
  См.,: Булгаков С. Н. Философия имени. Париж, 1953. С. 74.


[Закрыть], то в текстах раннего Лосева даже само это понятие встречается крайне редко. Однако это никак дела не меняет: развитие имяславской темы вне всяких сомнений велось ранним Лосевым именно в предикативном направлении, а многие поздние лосевские тексты прямо построены вокруг понятия предикативности.

Что же конкретно стоит за синтетической формулой «имя есть предикат»! За, ней стоит идея о том, что вся сфера языка в целом является по своему генезису результатом предикации, а следовательно, эта формула в каком–то смысле отрицает наличие в сфере языка субъектов. В философском контексте эта идея восходит к соответствующему толкованию дихотомии сущности и ее энергии–толкованию, при котором только энергия считается реально проявляющейся во всех типах меона, включая эйдос и язык; сущность же как таковая всегда, с этой точки зрения, остается в апофатической недосягаемости. Все, что познается в сущности, говорил Лосев, познается только в свете ее энергии [985]985
  Лосев А. Ф. Философия имени. Цит. по: Лосев А. Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993. С. 695 и др.


[Закрыть], а это и значит—в виде предикатов. Можно, следовательно, говорить, что понятие предиката фундирует лосевскую имяславскую философию языка точно так же, как понятие энергии фундирует все другие лосевские концепции о многообразных формах меонального выражения сущности. Уясняется на таком фоне и смысл отрицания в языке субъективной сферы: в языке, по Лосеву, нет непосредственного (субстанциального) проявления самой сущности; даже само ее имя есть только ее энергия.

С этой точки зрения, все—и эйдетические, и логосные, и собственно языковые–формы расчленения, сочленения и развития смысла суть формы расчленения, сочленения или синтеза предикатов. Развитие чисто смысловых, а вслед за ними и языковых сюжетов происходит только внутри или среди предикатов, между которыми распределяются различные синтаксические роли, в том числе и роли логических или грамматических субъектов. Но эти развивающие смысл «межпредикативные» сюжеты не хаотично текучи и не беспредметны; сочетания и расчленения предикатов имеют свои внутренние закономерные формы, поэтому только организованная соответственно этим формам саморазвития смысла совокупность предикатов может, по Лосеву, осуществить адекватную референцию к «предмету».

Но все это только одна сторона медали. Специфика лосевских «единиц» на том же первом эйдетическом уровне одновременно состоит и в том, что они мыслятся, при всем своем предикативном генезисе, функционирующими как имена (отсюда и самоназвание этой концепции—Гшлславие). Не только, следовательно, «имя есть предикат», но и предикаты являются в каком–то смысле именами. Эта сложная идея взаимообратимости разрабатывалась Лосевым с многих сторон и во многих аспектах, мы дадим здесь лишь две ее интерпретации—общефилософскую и собственно лингвистическую.

В общефилософском плане сущность этой лосевской идеи становится понятней, если принять во внимание, что наряду с некими «точками взаимотрансформации понятий» для интеллектуального рисунка лосевских текстов характерно также «внутреннее саморасподобление» изначально единых понятий. Согласно лосевской мысли, как есть разные степени меональности выражения первосущнос!и, так есть предикация и предикация: одно дело—чистый эйдос в качестве энергийной именной «предикации» первосущности, другое дело—предикация в собственном смысле, осуществляющаяся на втором уровне лосевской концепции, т. е. в последующих «нисходящих» состояниях языка, все более приближающихся к абсолютному меону, в данном случае—к непосредственночувственной сфере и к ее образным и рационально обработанным представлениям.

В по–лосевски понятой эйдетике мы имеем дело не с предицированием некоего смысла некоему референту как бы «со стороны» (когда «о чем?» является субъектом, а «что об этом?» – предикатом высказывания), а с особым смысловым процессом—с самопредикацией. Именно последнее понятие может послужить ключом к лингвистической интерпретации лосевской концепции. Помимо всех других раскрывающихся здесь смысловых возможностей [986]986
  Эта же идея исходящей из трансцендентной области «самопредикации» при другом ракурсе рассмотрения ведет к коммуникативной интерпретации лосевской философии языка.


[Закрыть]многозначное понятие «самопредикации» значит и то, что между «о чем?» и «что об этом?» на первом эйдетическом уровне—в идеале—не существует границы, аналогичной лингвистической границе между субъектом и предикатом. Здесь утверждается более тесная связь апофатического субъекта с исходящими из него сялкшредикатами—связь, долженствующая, по замыслу, отразить диалектическую идею «различия в тождестве» сущности и ее энергии. Если брать более широкий философский контекст, то такой тип связи ассоциируется обычно с неагностически понимаемой связью сущности и явления  [987]987
  От себя для наглядности добавим, что эта отражающая «различия в тождестве» связь аналогична неконвенциональной зависимости светового пятна на какой–либо поверхности с породившим его источником света, зависимости, при которой световое пятно, не будучи самим источником света, но его «самопредикацией», все же несет в себе некую адекватную информацию о самом источнике света, а следовательно, в каком–то смысле и именует его.


[Закрыть]. Из этих предпосылок и делается интересующий нас лосевский вьюод: поскольку традиционно считается, что имя более тесно связано со своим носителем, нежели предикат, постольку и самопрединация, тесно увязываемая в ее лосевском понимании с сущностью, трансформируется по функции в имя. Можно, следовательно, говорить, что на первом уровне лосевской концепции практически дезавуируется резкая «онтологическая» граница между понятиями имени и предиката: генетически эйдос есть самопредикат, функционально—имя.

Непосредственно же лингвистическая интерпретация идеи трансформации предикативного по генезису эйдоса в функциональное имя состоит в том, что в случае самопредикации ее «результат» действительно больше соответствует не тем конкретным языковым характеристикам, которые обычно отмечаются у лингвистических предикатов, а языковым характеристикам имен. В самом деле: в случаях лосевской самопредикации между самопредицирующимся субъектом и результирующим предикатом отсутствует промежуточная семантическая зона, чаще всего называемая «значением» и мыслимая необходимой для самого существования предикатов, поскольку считается, что последние «выбираются» говорящим именно из этой промежуточной между «вещью» и «именем» самостоятельной области значений. Между же сущностью и эйдосом как, ее самопредикатом такого рода посредствующего звена, семантически независимого от самой сущности, нет и не может быть по определению.

Если же, говоря лингвистическим языком, области значений нет, а есть только «вещь» и называющее ее «слово», то такая «укороченная» – напрямую—связь между референтом и словом и есть в лингвистике одна из главных характеристик именовательной связи (связь же слова с понятием о вещи, т. е. с областью значения, есть связь «выражения» [988]988
  См.: Степанов Ю. С. В трехмерном пространстве языка. М., 1985. С. 14. Не случайно Лосев проводил прямую параллель между своей философией языка и философией выражения: именование как самопредикация вбирает в себя в том числе и всю традиционную проблематику, связанную с категорией выражения.


[Закрыть]). Поэтому эйдос как самопредикат не только в философском контексте, но и с формально–лингвистической точки зрения должен функционально уподобляться собственному имени. Лосев был, таким образом, последователен, когда толковал энергетический, т. е. предикативный, по природе эйдос как проявление предметной сущности имени.

Самопорождение и саморазвитие смысла. Исходя из сказанного, можно утверждать, что регулирующей идеей лосевской концепции предикативности применительно к ее первому эйдетически–логосному уровню является идея самопорождения и саморазвития смысла, предполагающая как смысловое обоснование самого факта самообразования смыслов, так и смысловое же объяснение форм дальнейшего саморазвития смысла. В лосевских текстах такого рода кружение вокруг понятия «смысл» в пределах одной фразы не пустая тавтология, а частая и намеренная «синтаксическая фигура», самой своей формой как бы отражающая свое содержание. Эта идея многократно и по самым разным поводам высказывалась Лосевым, и почти всегда—именно в такой «кружащей» форме  [989]989
  См., например, в недавно опубликованной ранней математической работе «Математика и диалектика» о необходимости фиксирования в «самопорождающейся стихии смысла завершенных, умно–оптических и визуально–смысловых оформлений, нерушимо пребывающих в непрерывно подвижной стихии смысла» (Лосев А. Ф. Хаос и структура. М., 1997. С. 800).


[Закрыть].

Самопорождение и саморазвитие смысла происходят, по Лосеву, только на первом уровне предикации. Эти категориально различаемые, но взаимосвязанные процессы, предполагающие порождение и последующее движение некоего определенного смысла, по самой своей природе не могут быть обеспечены только «статичными» именами или только «движущимися» предикатами. Здесь должно мыслиться некое «коалиционное» действие стандартно понимаемых субъектов и предикатов. Но какое именно? Если эйдос, будучи умно–воззрительным статичным целым, функционирует как имя, то каким образом он может «участвовать» в процессах саморазвития, а значит, и движения, смысла, которые выше определялись, согласно самой же лосевской позиции, как формы внутреннего расчленения и внешнего сочленения предикатов? Известно, что имена обладают способностью занимать предикативные синтаксические позиции, но это не ответ на поставленный вопрос, поскольку в таком случае, с синтаксической точки зрения, это уже не имена, а именно предикаты. Ситуацию и здесь помогает разрешить идея предикативного генезиса эйдосов, обеспечивающего, с лосевской точки зрения, не только их порождение как определенных умно–воззрительных целых, но и их внутреннюю смысловую многосоставность которая и оказывается ключом к решению поставленного вопроса.

По известной лосевской формуле эйдос, с одной стороны, интеллектуально «картинное», образное единство, с другой—множество, организованное в едино–раздельное целое. Оба этих момента взаимозависимы. Как нечто образно очертанное, эйдос имеет границу, а с ней он приобретает и объем и количество, т. е. множественность и делимость [990]990
  Философия имени // Указ. соч. С. 687.


[Закрыть]. В нашем контексте все это и значит, что с точки зрения своей онтологической функции по отношению к первосущности лосевский эйдос в качестве единичной целостности есть имя, но с точки зрейия заложенной в этом имени многосоставной «информации» он несет в себе и «предикативно–подвижную» синтаксическую сферу саморазвивающегося смысла, т. е. является и предикатом, а точнее—совокупностью предикатов. Лосевский эйдос как «едино–раздельная целостность» лингвистически может в таком случае интерпретироваться и как единораздельная целостность имени и предиката (предикатов). Поскольку же целостный умно–оптический эйдос–имя многосоставен и не статичен именно в смысловом отношении, постольку он изнутри и изначала естественно предрасположен, согласно лосевской концепции, к смысловому «саморазвертыванию», причем не хаотическому, а строго семантически упорядоченному. Согласно Лосеву, такое упорядоченное и имеющее онтологическое обоснование смысловое «саморазвертывание» эйдетической сферы может происходить в трех главных и принципиально значимых для нашей темы направлениях: в сторону логоса, в сторону диалектики и в сторону мифа [991]991
  Направленность на чувственный опыт, согласно лосевской концепции, есть второй уровень предикации, надстраивающийся над первым, и потому не расценивается как онтологически самостоятельное направление саморазвития смысла.


[Закрыть].

Оказывается, впрочем, что «троица» является в данном случае символом «двоицы». К числу самых оригинальных, интеллектуально насыщенных и потому многовекторных для интерпретации лосевских идей относится сущностное сближение двух последних направлений смыслового саморазвертывания эйдоса–имени—в сторону диалектики и в сторону мифа. Известно, что диалектика понималась Лосевым, согласно одному из его фундаментальных постулатов, как результат интеллектуальной рефлексии над мифологией. Так интерпретировалась им не только конкретная история взаимоотношений мифа и диалектики (например, функция платонизма и особенно неоплатонизма Плотина и Прокла по отношению к античной мифологии), но и общая теория их «естественных» взаимоотношений, о чем свидетельствует, в частности, специально обосновывавшаяся Лосевым идея тождества Абсолютной Диалектики и Абсолютной Мифологии [992]992
  См.: «Абсолютная Диалектика—Абсолютная Мифология»// Лосев А. Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 263—298.


[Закрыть]. Отсюда, по всей видимости, следует, что те синтагматические процессы объединения значений, которые детерминированы, по Лосеву, диалектическим саморазвитием эйдетического смысла, в определенном отношении переносились им и на типы синтаксического разворачивания имени в миф. С другой стороны, однако, непосредственно словесная, согласно самому же Лосеву (а не «чисто» эйдетически–смысловая), природа мифа неизбежно должна неким особым образом наполнять «еще» не отягощенные конкретной языковой плотью эйдетические структуры диалектики. Выявление таких особых конкретно–лингвистических способов «перевода» не отягченных конкретной языковой плотью диалектических эйдетических структур в непосредственно языковые мифологические формы, часто прямо глагольно–предикативные по своей структуре, составляет самую, вероятно, сложную проблему лосевской философии языка в целом. Но во весь свой рост эта проблема встает не сразу; оценить ее ключевой «финальный» характер и адекватно к ней подойти можно, только лингвистически проинтерпретировав все предваряющие этапы лосевской предикативной концепции, что и предполагается сделать в данной статье. На предварительных же этапах этот «финальный» лосевский тезис о сущностном сближении мифа и диалектики имеет пока только тот смысл, что миф в своей сущностной словесной структуре аналогичен именно диалектике (а не логосу или «естественной речи»).

Если учитывать, что мифология и диалектика в конечном счете сближаются Лосевым, то применительно к первому уровню его предикативной концепции можно, следовательно, говорить не о трех, а о двух основных и уже, по–видимому, принципиально различаемых направлениях развертывания имени (или, что то же, самопорождения и саморазвития смысла)—в сторону диалектики и в сторону логоса.

Саморазвитие смысла в логосе. Хотя логос вторичен по отношению к эйдосу, являющемуся его основанием, в том числе—и с точки зрения развития смысла, однако мы начнем рассмотрение именно с него, поскольку он «теснее», чем диалектика, соприкасается с непосредственно языковыми формами «естественной речи» и тем самым предоставляет возможность установить более конкретные и устойчивые критерии для сопоставления первого и второго уровней лосевской концепции предикации в их целом.