Текст книги "Личность и Абсолют"

Автор книги: Алексей Лосев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 54 страниц)

Этот вопрос станет легче, если мы проведем параллель между вне–интеллигентным и интеллигентным диалектическим рядом. Мы помним: первое начало есть абсолютно сверх–сущее Одно. Когда мы заговорили о бытии этого Одного, тотчас же пришлось это Одно противопоставить иному и отличить от него. Получилось второе начало—оформление Одного и, следовательно, осмысление. Но, разрешивши задачу оформления, мы стали в недоумении перед вопросом: а где же подлинное совмещение тех противоречий, из которых состоит второе начало? Ведь второе начало, хотя и оформилось, не может перестать быть первым началом, ибо второе начало есть только один из диалектических этапов все того же первого начала. А первое начало—беспредельно и неопределенно, ускользает от всякого смысла и формы и даже есть нечто сверх–сущее. Значит, второе начало есть предельное и беспредельное одновременно. Как это возможно? Откуда этот предел—в беспредельном Одном? Откуда это иное, посредством которого беспредельное и предельное? Все это—те же самые диалектические вопросы, которые мы сейчас ставили относительно интеллигенции и которые сводятся к одной проблеме: как совместить абсолютную силу интеллигенции с находимой ею уже в качестве готовой и непререкаемой наличности границей и определяющим ее оформляющим меональным принципом?

Одно, рождающее триаду, должно и мыслить себя таковым. Диалектика в–себе–одного и. диалектика длясебя–одного—совершенно параллельны и формально одинаковы. Первая есть диалектика горизонтальная, диалектика вширь; вторая—диалектика вертикальная, вглубь. Абсолютная сила интеллигенции есть то самое в диалектике «для–себя–бытия», что сверх–сущее Одно, абсфлютно беспредельное и не подчиненное никакому пределу и форме, есть в диалектике «в–себе–бытия». Как в этой последней первый пункт гласил о сверх–сущем единстве, неохватном смысле всего, так в диалектике интеллигенции первый пункт гласит о сверх–интеллигентной активности интеллигенции, о той ее мощи, которая уже не подчиняется никакому оформлению и, наоборот, сама рождает всякое самосознательное оформление. Далее, в диалектике «в–себе–бытия» мы пришли ко второму пункту—к оформлению Одного, к различению в нем, и тут, в диалектике «для–себя–бытия», мы пришли с необходимостью диалектического разума тоже к соответствующему второму пункту—к интеллигенции, раздельно мыслящей самое себя, к оформленному и определенному самосоотнесению и самопротивопоставлению. Наконец, противоречия, заключающиеся во втором диалектическом пункте «в–себе–бытия», вызывают необходимость примирения их в третьем пункте: Одно беспредельное и Одно оформленное примиряются в Одном становящемся, которое существует именно в силу того, что в нем есть и Одно неизменное и Одно изменчивое, так что на вопрос «откуда иное?» получается совершенно яшыиги определенный ответ: иное искони было в Одно как его становление, одно искони было становящимся. Тут мы получаем яснейшую нить для разрешения поставленного выше вопроса о преднаходимости интеллигенцией своего иного, своего оформления.

В самом деле, триада должна самосоотноситься. Она и самосоотносится; мы вывели систему самосоотношения. Но вот оказывается, что самосоотношение возможно только благодаря тому, что в интеллигенции налична ее граница и форма, что интеллигенция, углубляясь в себя, находит себя, т. е. нечто, некий смысл, стало быть, свою границу и форму. Самосоотнесенность мы вывели. Но этой интеллигентной границы мы не выводили. Поскольку самосоотнесенность диалектически нерушима и поскольку она для себя требует оформления и границы, постольку мы должны диалектически вывести и эту последнюю. Надо найти нечто третье, где абсолютная сила сверх–сущей интеллигенции совмещалась бы с оформлением и ограничением этого сверх–сущего, где они были бы—одно.

Третье начало «в–себе–сущего» было размывом и распылением второго; становление смысла есть его меонизация. Такой же меонизацией самосознающего смысла (разного– по разным началам тетрактиды) должно быть и третье начало – «для–себя–сущего».

Надо найти такое начало, которое бы вмещало в себя интеллигенцию как причину своего собственного оформления. Только в таком случае интеллигенция будет и абсолютной активностью и иным, которому она сама себя противопоставляет. Интеллигенция должна беспредельно углубляться в самое себя, в целях самосознания и самосозерцания, но тут же она должна наталкиваться на самое себя (ибо что же иное, как не себя,, она сознает?) и тем самым ограничивать и оформлять себя как интеллигенцию. Она должна и остаться неизменной себе, не ограниченной сверх–сущей бездной самосознания, и остаться интеллигенцией, сознательно направленной все же не на что иное, как только на себя. Интеллигенция в своем смысловом устремлении на себя самое должна в себе самой найти препятствие к беспредельности сверх–сущей интеллигентности. Она и устремление самосознания, и препятствие для этого самосознания, препятствие для себя как интеллигенции. Она со всей строгостью диалектической необходимости должна вечно дожигать себя самое же, вечно преодолевать препятствие самой себя, вечно меонизироваться и быть в распылении, ибо только распыленное может стремиться к собранному и только меонизированное может искать остро отточенных изваянностей, полноты самосознающего смысла. Другими словами, интеллигентное Одно должно постоянно стремиться к самому себе, должно постоянно влечься к самому себе испытывать влечение к тому, чтобы стать одним. Стремление, или влечение, и есть тот необходимый третий диалектический пункт интеллигенции, где она является и абсолютнейшей сверх–сущей силой, и активностью, и причиной своего же собственного оформления, своего же собственного иного, т. е. осмысления себя. Влечение есть диалектический синтез самосознающей активности и задержки ее самою собою, фактом своего собственного смысла. Таким образом, Одно необходимым образом искони стремится к себе самому, и в этом стремлении—диалектическое единство и объяснение всей интеллигенции. Только в стремлении, или влечении, мы находим такое знание, которое есть и активное проявление смысла и самосознания, и задержка, препятствие, поставленное этой активностью для себя самой. Тут впервые примиряется в–себе–бытие, конструированное со стороны, неизвестно кем, с для–себя–бытием, которое само себя для себя конструирует. И примирение это заключается в том, что такое «в–себе–и–для–себя–бытие» порождает себя самое, влечется и стремится к самому себе, так что тут ему приходится одновременно быть и беспредельно устремленным знанием, и устремленным только на самого себя. Оно искони влечется само к себе. Как становление в диалектике в–себе–бытия было синтезом одного и иного, как жизнь в диалектике для–себя–бытия была синтезом запредельного источника, сердца и ума, так влечение, или стремление, в диалектике в–себе–и–для–себябытия есть синтез стремящегося Одного и результата этого стремления—самосознательно стремящегося к себе смысла.

9. Продолжение: b) проведение принципа. Стоит несколько подробней остановиться на различиях, господствующих в разных началах тетрактиды в связи с диалектикой в–себе–и–для–себя–бытия.

1. Первое начало—сверх–сущее Одно. Как в диалектике интеллигенции мы принуждены были отрицать за первым началом самосоотнесенность, так теперь в диалектике стремления мы должны отрицать за первым началом стремление к самому себе. Ведь когда мы говорим «Одно» в смысле первого начала, то этим вовсе не даем ему какую–нибудь положительную характеристику. Наша диалектика учит нас в этом одном видеть только неподчиненность ничему отдельному и раздельному, т. е; осмысленному. Самое обозначение «одно», как учим мы, есть только указание на то, что оно не есть многое, т. е раздельное, что оно ни то и ни это, что оно выше всего этого. Только и всего. Поэтому в интеллигенции мы должны были этому началу отказать. Разумеется, это не есть просто натуралистическое отсутствие какого–нибудь факта или события. Если интеллигенция есть вообще самосознание, то это тот максимум самосоотнесения и самосознания, когда наступает уже экстаз и неразличимое самбслияние; абсолютное Одно настолько абсолютно и цельно знает себя, что уже не отличает себя сознающего от себя сознаваемого. Такой экстаз, разумеется, не есть раздельное и изваянное самосознание, это есть сверхинтеллигенция, в себе нерасчленимая, но действующая как необходимое условие раздельного самосознания. Так же точно должны мы рассуждать и в отношении диалектики стремления. Одно в смысле первого начала есть сверхсущее стремление, сверх–стремление; это тот максимум устремленности на самого себя, который уже не подчиняется отдельным и раздельным оформлениям, и потому можно совершенно точно в смысле диалектики сказать, что сверх–сущее Одно ни стремится, ни не стремится куда–либо, оно—выше стремления и влечения к себе или к иному.

2. Однако не надо забывать, что мы все время вращаемся в кругу диалектических понятий, т. е. в кругу антитетических конструкций. Сверх–сущее Одно ни к чему не стремится. Но [ohoJ, не просто сверх–сущая Бездна. Оно еще и начало логического ряда: оно переходит во второе диалектическое начало, в бытие. Как только это произошло, необходимо утверждать, что Одно (а кроме и выше сверх–сущего Одного, ничего нет) стремится к самому себе, влечется к самому себе. Необходимо признать, что выход из самого себя, из бездны сверх–сущего, в свет оформления и осмысления, т. е., если хотите, раздробления, есть не иное что, как влечение Одного к самому себе, стремление к самому себе, возврат к самому себе, утверждение самого себя. Смысловое раздробление и смысловое воссоединение есть одно и то же влечение одного к самому себе, или то же самое влечение Одного к иному, поскольку иное есть оно же, но—в аспекте его оформления.

Приполучивши конструированные нами в диалектике второго начала в–себе–бытия категории, пять основных категорий—сущего, тождества, различия, покоя и движения, – мы можем и более четко судить о стремлении второго начала к самому себе. Второе начало есть сущее, бытие, оформление. Значит, бытие влечется к самому себе оформленно, стремится к самому себе как к осмысленно–раздельному. Но такое бытие предполагает самоограничение, границу с иным, от которого оно отличается. Значит, в уме нет ничего, что не стремилось бы, в бытии нет ничего, что не влеклось бы к самому себе, поскольку ум только тогда и ум, когда он точнейше отграничивает себя от того, что не есть ум. Второе начало стремится к себе. Мы уже говорили, что в нем– то же Одно, что и в первом начале. Следовательно, поскольку Одно, как бытие, влечется к себе, постольку сверх–сущее Одно, по диалектической антитезе, тоже влечется к себе, т. е. ум, второе начало, есть результат влечения сверх–сущего к самому себе. Если ум влечется к самому себе, то это значит то же, что сверх–сущее Одно влечется к уму, что и есть влечение его к самому себе. В смысле диалектики в–себе–и–для–себя–бытия первое начало есть произволяющее, творящее, а второе начало—произволенное, полученное из недр первоединого, осуществленное первоединым, осуществление первоединым самого себя, осуществленное первоединое. Таким образом, все первое начало насквозь есть произволение и устремление, влечение и стремление; и все второе начало насквозь есть произволение и устремление, влечение и стремление. Нет ничего в уме, что не было бы не порождением первоединого, и нет ничего в Одном, что не порождало бы ума. Далее, второе начало требует категорий тождества и различия. Ясно, что в стремлении и влечении эти категории вполне отчетливо заявляют себя как стремление к себе же никуда не стремящегося перво–единого сверх–сущего и как стремление к иному того, что стремится исключительно к самому себе, как осмысленное стремление сущего ума к самому же себе. Полагаю, что это уже очевидно. Наконец, категории покоя и движения в применении к диалектике в–себе–и–для–себя–бытия равным образом отчетливо заявляют себя как неизменное и неподвижное пребывание в себе устремленного на себя смысла и нерастекаемая изваянность увлеченности смысла к себе самому ; с другой стороны, это—неизменное влечение к самому себе, данное как нечто в себе оформленно–неподвижное и нетекуче–закрепленное.

Если первое начало в смысле диалектики в–себе–и–длясебя–бытия есть произволяющее и осуществляющее, а второе начало—произволенное и осуществленное, то третье начало триады есть, по вышеприведенной диалектической схеме, становление произволения и осуществления; или распространение произволения, т. е. осуществления, а четвертое начало тетрактиды есть, по тем же схемам, самый факт осуществленной и произволенной триады, наличность и сделанность результата устремлений. Так как четвертое начало не есть какой–то новый факт в сравнении с триадой, но факт самой триады, то наличие его в тетрактиде сводится только к некоторой модификации трех основных начал. А именно, произволяющее и осуществляющее первоначало превращается под влиянием четвертого начала, т. е. как Основа, в рождающее или, точнее* соблюдая характеристику сверх–сущего, нерожденное (геннесййный момент тетрактиды), ибо рождение из себя и есть как раз совмещение произволения и стремления получить из этого произволения некую наличность, некий факт; второе начало, как умно–произволенное й осуществленное под влиянием четвертого начала, т. е. как Форма, модифицируется в рожденное, ибо рожденное есть именно факт и результат устремления повторить себя в йном виде (геннесийный момент тетрактиды); третье начало, как распространение первоеданого одного и становящийся, неизменно и постоянно возникающий и самовозникающий аспект его, как постоянно выходящая и распространяющаяся из него жизнь, как Действие смысла, модифицируется под влиянием четвертого начала в творчество, исходящее из первоединого Одного (экпоревтический момент тетрактиды); и, наконец, сам четвертый момент тетрактиды; как существующий только лишь в качестве факта триады, модифицируется под влиянием диалектического сопряжения с цельной триадой в самосоздаваемое, самосоздающее и самовозникающее тело триады, или, короче, в живое существо триады (софийный момент тетрактиды).

3. Употребляя всю эту терминологию, нужно всячески бояться привнесения' в нее какого–нибудь натуралистического или метафизического содержания. Профан в диалектике, прочитавши о давно знакомых ему словах «ум», «тело», «рождение», «творчество» и т. д., поймет эти слова так, как он понимает их в своей обыденной речи и жизни, со всей неразберихой и смутной сентиментальностью, какая обычно присуща, и пройдет мимо того диалектического утончения и кристально ясной систематики мысли, которой они характеризуются по своему существу. Эти слова, как их употребляет диалектика ничего общего не имеют с обыденным их пониманием, полным всякой непродуманной спутанности и замутненности. Я не знаю, да и в настоящей работе не интересуюсь знать, что понимает толпа, напр., под «умом» или «рождением». Однако я не выдумываю новых терминов, а привлекаю старые, лишь вкладывая в них чисто феноменолого–диалектическое содержание. Такое же положение вещей находим мы и во всякой науке. Возьмем такие термины, как «масса», «тело», «движение», «свет», «звук», «теплота» и пр. и пр. Научное содержание их имеет весьма и весьма отвлеченное отношение к обыденному их пониманию. Тем не менее наука оставляет их в своем обиходе, давши им, разумеется, вместо обыденной неразберихи вполне фиксированное логическое содержание. Ровно так же должны мы поступать и в диалектике, и я совершенно не стесняюсь употреблять здесь такие термины, как «тело» или «рождение», давая им, однако, строжайше критическое, а именно, феноменолого–диалектическое содержание.

а) Я говорю прежде всего о рождающем и конструирую геннесийный [845]845
  В машинописном оригинале: агеннесийный; вероятно, опечатка.


[Закрыть]момент триады. Конечно, этим я совершенно ничего не говорю ни о том, кто рождает и кто рождается, ни о том, как это рождение кого–то происходит. Всякому, разумеется, вспомнится наше человеческое, или, вообще, животное, рождение. Диалектическое рождающее не имеет, правда, ничего общего с физическим рождением, но, не имея соответствующего термина, который был бы зафиксирован в общеизвестных ныне изложениях диалектики, и по необходимости испытывая в нем нужду, я беру это общеизвестное слово, не без мысли, конечно, помочь все–таки этим словом все той же· диалектике. Что такое «рождающее», или «нерожденное», в нашем диалектическом смысле? 1) Это есть сверхсущее, единство, сверх–сущее Одно, не подчиняющееся никаким смысловым оформлениям, ибо в каждой и во всех точках оформленного бытия совершенно одинаковое, так что уже нет того, от чего его можно было бы отличать. 2) Это есть такое сверх–сущее Одно, которое в то же время есть и беспредельное многое; оно—принцип единства или точнее, единичности всего как целого; оно предполагает многое раздельное, т. е. смысловое. 3) Это есть такое сверх–сущее Одно, о котором не только мы или кто–то еще высказывают те или другие смысловые ознаменования (ибо что такое мы?!), но оно само полагает себя самого, т. е. само полагает себя как себя, т. е. само полагает себя в ином себе, само повторяет себя в ином и само знает, что оно здесь повторяет себя, само с собой соотносится. 4) Мало того, это сверх–сущее Одно, будучи выше знания и бытия, стремится к самому себе, т. е. стремится к иному, что и есть само оно в аспекте оформления. Оно стремится повторить себя в ином и вот, повторяет. Это мы понимаем и как έκπόρευσις [846]846
  исхождение (греч.).


[Закрыть]. Одного. Таковы вот те четыре пункта, которые конструируют понятие интеллигентного и выраженного сверх–сущего Одного. Каким одним словом можно обнять все эти четыре пункта, так, чтобы каждый из них в одинаковой мере был бы виден и в одинаковой мере объединялся с прочими? Я и подыскал слово «рождающее». Пусть толпа понимает под этим словом что хочет, но на то мы и занимаемся философией, чтобы употреблять слова не как толпа, а философски.

В словах «рождающее», или «нерожденное», по–моему, довольно удачно схватываются все четыре вышеупомянутых момента первого начала интеллигентно–выразительного бытия. Рождающее есть по отношению к рожденному прежде всего нечто первичное и основное. Рожденное—многообразно и множественно, рождающее—едино; в нем объединены все рожденные предметы. Рождающее—и не просто объединение рожденного. Объединение рожденного и есть не более как объединение, ничего само по себе не говорящее о рождающем. Но рождающее есть именно сверх–рожденное, отличное от рожденного и самостоятельное. Все выявленное™ рождающего не суть само рождающее. Все виды не суть сам род. Но род везде в них присутствует, всех их объединяет, осмысливает, возводит к единству. Род—везде в своих рожденных видах, и каждый из них несет на себе энергию целого и единого рода. И каждый вид отличен от рода, не есть род, хотя и рожден им и участвует в сущности его. Род везде в видах присутствует весь, целиком, хотя и в то же время все виды отличны друг от друга. Таким образом, первое определение из приведенных четырех вполне вмещается в наше понятие «рождающего» и «нерожденного». Последнее особенно подчеркивает, между прочим, момент сверх–сущности, косвенно указывая на сущность, – рожденное. Второе определение говорит о необходимо связанной [847]847
  Видимо, имеется в виду сущность.


[Закрыть]со сверх–сущим единством, разделением его и оформленным осмыслением его. И это вполне ясно дано в понятии рождающего. Что такое рождающее? Это значит—повторяющее себя в окружающей среде, в ином. Одно оказывается не только одним, но и многим, т. е. уже не одним, или вступившим во взаимоотношение с иным. Рождающее из себя не может рождать ничего иного, кроме себя же, ибо оно рождает из себя. Однако это есть не просто самопорождение; это—самопорождение в ином. Иначе и нельзя родить себя как себя, так как рождение себя как себя есть рождение некоего определенного смысла, т. е. рождение и иного. Ясно, что второй пункт определения интеллигентно–выразительного первоначала вполне вмещается в наше понятие рождения. Далее, третье определение говорит об интеллигенции, о знании Одним того факта, что оно получает себя в ином и, следовательно, полагает это иное. Но как раз именно понятие рождения взято из той сферы, где почти всегда есть если не вполне разумное и раздельное осознание повторения себя в ином, то по крайней мере животно–чувственное и бессознательноинстинктивное ощущение и себя, и иного, а это—тоже интеллигенция, или степень ее. Рождать–значит чувствовать, что сам повторяешь себя в ином. Рождать—значит иметь некое знание, что ты—родитель, а оно—порожденное, результат твоего сознания себя как родителя. Рождать—значит извнутри ощутительно сливаться со своим порождением, несмотря на то что оно уже в ином, что оно—не ты. Когда мы не имеем в виду этого знания и этого ощущения, мы говорим о причине и последствии, о действии и результате, а не о родителе и рожденном. Наконец, четвертое определение гласит о стремлении сверх–сущего повторить и создать себя в ином, о влечении извести нечто из себя самого же, продолжить себя в ином. Но разве это не есть рождение? Влечение и воля продолжить себя в ином– разве не свойственно рождающему и стремление выйти за пределы себя, чтобы оставаться самому даже тогда, когда нет тебя самого, – разве не значит это быть рождающим, или родителем? – Итак, «рождающее» и «нерожденное» есть точнейшая диалектическая квалификация первого начала тетрактиды, если ее рассматривать с точки зрения интеллигенции (и ее дальнейших осложнений).

b) Точно так же вполне подходящим термином для обозначения второго начала является «рожденное».

Я настаиваю на том, что именно диалектический смысл захватывается этим термином. Как и в отношении первого начала, перечислим во избежание всяких посторонних привнесений со стороны читателя основные признаки понятия рожденного. 1) Рожденное, или второе начало интеллигенции, есть прежде всего бытие, т. е. оформленно и раздельно данный смысл, образ, вид, резко очерченная фигурность смысла. 2) Рожденное есть такой раздельный смысл, который может существовать только лишь как выявление сверх–сущего единства, как тяготеющее к этому единству и держащееся им. Отсутствие абсолютного первоединства повело бы к мгновенному уничтожению этого смысла. Он рассыпался бк в ничто, не будучи ничем сдерживаем. 3) Рожденное есть такое осмысленное выявление первоединства, которое сознает таковым себя самое, которое ощущает свое происхождение от первоединого Одного и которое единственно знает это первоединое.

4) Рожденное также вечно влечется к себе самому, стремится быть самим собою, это и есть не более как влечение первоединого к нему, или, что то же, к себе самому.

5) Категории, выведенные в диалектике в–себе–бытия для второго начала, конечно, остаются в силе и здесь, и рассмотрение их уточняет формулу рожденного, а) Рожденное тождественно себе самому, как никогда не выходящее из своего бытия в качестве рожденного; и рожденное вечно отлично от себя самого, как вечно остающееся в лоне рождающего и, следовательно, самим рождающим, и в то же время пребывая вышедшим из самого себя в иное, пребывая рожденным. b) Рожденное отлично от рождающего, ибо иначе рождающее никогда не вышло бы в иное и, следовательно, рождаемое не родилось бы; и рождаемо вечно тождественно с родившим, ибо иначе рождение не было [бы] повторением первоединым себя же самого в ином, с) Наконец, рождающее есть сущее, раздельно и цельно отличное от не–сущего, и потому нет в нем ничего, что не рождалось бы и что не разделяло бы общей судьбы рожденного в отношении и себя, и рождаемого, и иного. Было бы ненужным увеличением размеров этой работы, если бы мы по порядку стали проверять, все ли перечисленные признаки второго начала в–себе–и–длясебя–бытия соответствуют одному понятию рожденного, Мне кажется, что это соответствие очевидно, и рассматривать его подробно я не стану.

с) Нечто новое представляет в отношении избранной нами терминологии третье начало. Мы избрали термины творчество и исхождение, творчество, исходящее из первоединого Одного. Обоснованно ли это и имеется ли для этого какая–нибудь почва в реальном значении слов «творчество» и «исхождение»? Прежде всего рассмотрим, почему к третьему началу является совершенно неприложимым термин «рожденное». Функции третьего начала сводятся к распространению, к меонизации первоединого Одного и сущего Одного, к приведению его в состояние становления и неизменно–наличного возникновения, или самовозникновения. Есть ли третье начало изведение первого начала в иное? Есть ли третье начало выхождение первоединого Одного в иное? Никоим образом. Это второе начало есть изведение первоначала в иное и полагание первоначалом себя в ином. Третье начало есть уже пребывание первоединого в ином, а не цростое только изведение его в иное, и притом не только пребывание Одного в ином, но и определенная форма пребывания его в ином, а именно распространение, растягивание, размыв, неизменно и сплошно протекающая длительность Одного в ином. Третье начало есть такое Одно, которое, будучи в ином, исходит из себя самого, распространяется из себя самого, изводится из себя самого, становится самим собою. Я поэтому и беру такой термин, который бы указывал как раз на это распространение, выхождение, исхождение. При этом я настаиваю именно на исхождении, ибо этот термин как раз указывает на специфическое отношение третьего начала к первому, а без установки этого взаимоотношения (ибо сверх–сущее Одно держит всю тетрактиду) не может быть никакого и определения ни третьего, ни второго начала. Распространение правильно отмечает момент становления, но не подчеркивает момента зависимости этого становления от одного. «Растягивание», «размыв» и пр. – слова, привлеченные скорее ради уясняющих аналогий, чем для фиксйрования диалектических конструкций, являются сами по себе довольно рискованными. «Длительность» скорее соответствует диалектике в–себе–бытия, чем в–себе–и–для–себя–бытия. Именно исхождение подчеркивает и зависимость от Одного, и форму этой зависимости, и характер, вид пребывания Одного в ином, и необходимый момент «длясебя» (поскольку исхождение как раз говорит о том, что Одно само направляется из себя, и при этом говорит как раз о хождении, т. е. о сознательном и самосознающем, целесообразном процессе). Поэтому ни в коем случае нельзя говорить о рождении третьего начала от первого, если не путать и переворачивать всю диалектику вверх дном. Следует говорить только об экпоревзисе третьего начала из первого, об исхождении. Это экпоревтический момент триады.

[d]) Равным образом строжайше следует отличать отношение третьего начала к первому от отношения третьего начала ко второму. Тут тоже опаснейший подводный камень, способный разбить вдребезги наш корабль диалектики, уже приближающийся к месту назначения. Третье начало есть определенная форма пребывания первоединого в ином. Оно уже предполагает, что Одно находится в ином, и только говорится, как именно Одно находится в ином. Второе начало не предрешает вопроса о том, как именно Одно находится в ином, а только конструирует самый принцип пребывания Одного в ином, самый факт выхода Одного за свои пределы. Тут существеннейшая разница между смыслом оформления как смыслом и смыслом оформления как оформлением, т. е. как оформливанием, становлением оформления. Одно изводит, другое распространяет изведенное. Если так, то можно ли сказать, что третье начало исходит как из первого начала, так и из второго? Можно ли первое и второе начало сравнять и отождествить в смысле отношения к третьему началу?

е) После всего вышеизложенного не мешает в точных выражениях закрепить понятие исхождения, как оно только что было конструировано. 1) Исходящее есть возникновение, становление и изменение, т. е. распространение того, что в существе своем остается во всех пунктах этого самораспространения абсолютно–тождественным себе. 2) Исходящее есть распространение Одного, которое, несмотря ни на какие свои судьбы, всегда и везде неизменно остается самораспространяющимся [848]848
  В машинописном оригинале: не самораспространяющимся.


[Закрыть], самодовлеющим пребыванием в себе, так что самораспространение и есть исконное пребывание сверхсущего в самом себе, вхождение в самого себя и ограничение самого себя самим собою. 3) Исходящее есть то, что сознательно и саморасчлененно распространяет себя самого, знает, кто оно и как оно распространяется, и осязает свою распространяющуюся повсюду смысловую стихию. 4) Наконец, исходящее есть то, что стремится изойти; это есть Одно, влекущееся к самовыхождению и самораспространению. Должно быть ясно также и то, почему мы третье начало в–себе–и–для–себя–бытия назвали творчеством. Творчеством обычно ведь и называется [1)] процесс сознания, 2) нерушимо связанный с творящим и представляющий лишь его излучение, 3) таящий в себе определенный замысел и форму, задуманную у творящего, и 4) органически–животно, непосредственно–цельно захватывающий творящего, влекомого властною силою к творению, так что творец уже и не знает, его ли это была воля й влечение, или что–то иное им руководило и чрез него действовало.

4.а) Скажем несколько слов о четвертом начале тетрактиды, модифицированном под диалектическим влиянием цельной триады—в смысле в–себе–и–для–себя–бытия—в живое существо, как мы сказали выше. И здесь трудно подыскать слово, которое бы более наглядно выражало все заключающиеся тут признаки. 1) Живое существо есть нечто фактически наличное, утвержденное и реально положенное. 2) Живое существо есть такой наличный факт, который обязательно должен: а) все время меняться и длиться (ибо какая жизнь без движения?); b) все время оставаться самим собою и быть независимым от своей текучести, хотя в то же время и определенно–оформленным фактом (ибо без этого что же именно могло бы течь и меняться?); с) все [живое] должно пребывать объединенным в некое единство, которое во всех решительно его частях и моментах самотождественно и не равно ни одной из этих частей и моментов. 3) Живое существо есть такой осмысленный факт, который так или иначе знает или ощущает себя, ибо чем иначе оно отличалось бы от неживого факта? 4) Но живое существо, наконец, не просто знает и ощущает себя; оно еще и деятельно, оно активно утверждает себя, оно борется за себя, оно стремится быть собою.

b) Наконец, пятое начало, Символ и Понимание, несомненно, в порядке конструируемого нами синтеза внеинтеллигентнрй и интеллигентной стихии должно превратиться в становящееся, в активно–наступающее Понимание. Я называю это понимание Словом и в данном месте не вхожу в его анализ, так как этот анализ давался мною уже много раз [849]849
  В машинописном оригинале здесь стоит знак примечания, но само примечание отсутствует.


[Закрыть].