Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

Лев II восхвалял Тамару и сообщал ей, что его трудами и воинскими подвигами Южная Армения в Киликии, где он правил, распространила свое господство на запад, к Помфилийскому заливу, но он был огорчен печальной участью Северной великой Армении, которую безжалостно разоряли и истребляли сельджукские турки, и просил иверскую царицу взять армян под свое покровительство и защитить их от ига иноземцев. В то же время он писал, что готовится принять участие в 3-ем крестовом походе, и выражал надежду, что могущественная иверская царица также примкнет к крестоносцам и будет сражаться против Саладина.

Прочитав письмо, Тамара передала его содержание игумену и спросила, что делается в Армении.

– О, боголюбивая царица, – ответил Антоний, – армянский царь очень честолюбивый и умный человек. Но он признал главенство папы над своей церковью и насаждает в стране нравы и обычаи западных государств.

– Иверия всегда выступала на защиту восточных христиан, – задумчиво сказала царица. – Я готова так же, как и мой отец, защитить их от турок. Об этом мы будем говорить с нашими полководцами и амир-спасаларом Мхаргрдзели. – Затем она спросила:

– Поведайте мне, как вы живете, притесняет ли вас султан Саладин?

– О, великая царица, – ответил Антоний, – слава о Вашем благочестии и щедрых деяниях разнеслась повсюду, султан оказывает нам почет и уважение; мы живем в совершенной тишине и покое. Но скорбь терзает наши сердца при мысли о том, что древо креста находится в руках неверных. Нам подобает скорбеть об этом, так как наш Крестный монастырь основан, по преданию, на том самом месте, где росло древо креста, отчего он и получил свое наименование. А поэтому мы просим Вас, боголюбивейшая царица, – снарядите посольство к Саладину и предложите ему богатый выкуп за священное древо, ибо никому не надлежит ходатайствовать об этом деле так, как Вашему величеству!

Речь Антония, назначенного еще при царе Георгие III игуменом Крестного монастыря и проведшего в нем многие годы, дала более светлое и возвышенное направление ее мыслям. Она тихо повернула голову, глубокая складка грусти, лежавшая у нее меж бровей, разгладилась, живой блеск снова загорелся в глазах, и она произнесла ласково и сердечно:

– Благодарю Вас, святой отец, что Вы успокоили мое сердце благими вестями и обрадовали меня сообщением, что не терпите никаких притеснений и живете в мире и покое. Скорблю душою о взятии Иерусалима султаном Саладином, но думаю, что в этом дан великий урок со стороны провидения, которое посылает грозных завоевателей для наказания царей и народов, а после того сокрушает орудия своего правосудия. Что касается Вашей просьбы выкупить у неверных древо креста, то, если всевышний не оставит вас своей милостью, мы в ближайшее время направим к Саладину царского посла, облеченного самыми высокими полномочиями и снабженного богатейшими дарами. Будем надеяться, что ему удастся смягчить сердце султана и исполнить Вашу просьбу.

Поощренный словами царицы и ее обещанием снарядить посольство, Антоний подробно рассказал ей о том, что делалось в Палестине.

После взятия Иерусалима войска Саладина продолжали вторгаться во владения христиан и постепенно оттеснять их к морю. По всей Европе начались приготовления к новому крестовому походу. Палестина вновь должна была сделаться ареной самых ожесточенных и кровопролитных сражений, принять на себя удары как европейских, так и мусульманских ратей.

В такое решительное время царица Тамара должна была продумать направление своей внешней политики: скрестить ли ей путь своей родины с европейскими странами и соединиться с крестоносцами или же действовать самостоятельно, не ставя себя в зависимость от европейских союзников? Тамара не сомневалась, что положение на Востоке складывалось крайне благоприятно для могущественного развития Иверии. Крестовые походы, начиная с царствования Давида Строителя, отвлекали от Иверии огромные мусульманские силы, и впервые за все свое историческое существование страна могла оправиться от опустошительных набегов диких завоевателей и освободиться от иноземного ига.

Царице было ясно, что благо и могущество родины зависели от правильного направления политики на Востоке и отношения Иверии к крестовым походам. Она не могла остаться равнодушной к призыву армянского царя присоединиться к крестоносцам и вместе с ними выступить против Саладина, чтобы освободить Палестину от его владычества, но благоразумие удерживало ее от этого рискованного и крайне опасного для Иверии соединения с европейцами. Крестоносцы, покинув родину, сражались на чужой земле, но их государства были ограждены от нападений вражеских полчищ. Тамара же, напротив, двинув свои вооруженные силы в Палестину, оставляла позади себя воинственных сельджуков, которые могли воспользоваться ее вмешательством в европейские дела, беспрепятственно вторгнуться в Иверию и опустошить всю страну, как делали это раньше. Тамара, отправив свои войска на помощь крестоносцам, оставила бы беззащитным государство и, начав поход против Саладина, не имела бы возможности его благополучно закончить. С другой стороны, она думала, что может оказать гораздо более существенную пользу христианству, не вмешиваясь в борьбу крестоносцев и сдерживая огромные силы сельджуков, которые боялись Иверии и не присоединялись к остальным мусульманам, сражавшимся под знаменем Саладина. Кроме того, Тамара по своим религиозным убеждениям не могла пойти против греческой церкви, которая считала крестовые походы измышлениями римских пап и не давала на них своего благословения. Все эти соображения побудили Тамару не торопиться с решением вопроса об участии ее в крестовом походе, а прежде всего заняться тем важным делом, о котором просил ее Антоний: выкупом древа креста у Саладина.

Во время беседы с Антонием у нее явилась мысль отправить на восток вместе с посольством доверенных лиц, хорошо знакомых с военным искусством, которые на месте ознакомились бы с положением крестоносцев, выяснили военные силы Саладина и сообразно с этим определили исход предстоящих схваток между восточным и западным мирами.

Приобретение древа креста невольно становилось важной государственной задачей, так как доставляло ей возможность войти в непосредственные отношения с могущественным противником крестоносцев – Саладином, что помогло бы определить в дальнейшем свою политику в Палестине.

– Были ли вы у патриарха? – заканчивая беседу, спросила царица и пристально посмотрела на игумена.

Антоний, видимо, смутился от неожиданного вопроса царицы и решительно ответил:

– Наш ученейший муж Николай Гулабридзе, которого Ваше величество выписало на церковный собор из Иерусалима, не будучи в состоянии низвергнуть с патриаршьего престола Микеля, заказал мне с ним не встречаться. Но патриарх вызвал меня для беседы, обещал исходатайствовать всякие льготы и дары для Крестного монастыря, и я пока не имею причины быть чем-либо недовольным.

Царица больше не промолвила ни слова. Она поняла, что игумен был нужен Микелю.

Она отпустила Антония с милостью, прося зайти к ней перед отъездом в Палестину. Оставшись одна, Тамара хотела написать несколько приказов и послать их Чиаберу, но вошла Астар и доложила, что явился патриарх Микель, которого царица вызвала к себе утром по особому распоряжению, и просит принять его. Тамара с внутренним содроганием ждала Микеля, одного из самых опасных противников Давида Сослана, но тем не менее мужественно пошла навстречу этому мучительному и неизбежному объяснению с патриархом. Она без промедления попросила Астар провести его в ее покои и никого не впускать к ней до конца беседы.

Микель, высокий и грузный, вошел поспешно и важно в покои царицы, отнюдь не с кротким желанием успокоить свою духовную дщерь, а с грозным намерением призвать ее к покорности, покаянию и послушанию. Тамара подошла к патриарху под благословение, пригласила его сесть в особое кресло с золотой инкрустацией и резьбой из слоновой кости, но сама села поодаль от него, чтобы он не мог заметить ее волнения.

Микель выжидательно молчал, решив про себя, что если его вызвала царица, то ей подобает первой начать беседу. Он приготовился беспощадно пресекать все ее женские прихоти и капризы, как он про себя мысленно называл любовь царицы к ненавистному Сослану.

Угадав по нетерпеливым движениям Микеля, что он горит желанием узнать, зачем она его вызвала, Тамара начала твердо и спокойно свою речь.

– Святой отец! Вы поставлены во главе церкви и несете ответ за спасение душ наших. И потому не подобает мне скрывать перед Вами своих сердечных намерений, но следует поведать о них со всей прямотой и искренностью как служителю церкви. Еще в ранней юности я обручилась с царевичем Сосланом, поклялась быть его женою и сохранять ему верность. Те испытания, какие были нам ниспосланы свыше, ни в какой мере не поколебали моего чувства, и если бы мне не суждено было соединиться с ним брачными узами, то я предпочла бы девство, дабы не осквернять себя нарушением клятвы. Теперь же, когда наше царство укрепилось, я решила выполнить свою клятву и дать царевичу Давиду престол Иверии, на который он имеет право, как прямой потомок нашей династии.

Тамара кончила и строгим взглядом посмотрела на Микеля, как бы заранее прекращая всякие возражения и заставляя его подчиниться ее решению. Но Микель вовсе не был склонен уступать царице, особенно в таком важном вопросе, как ее замужество и выбор будущего царя Иверии. Он произнес с надменностью:

– Властью, данной мне свыше, снимаю с тебя клятву и освобождаю от уз, какими связала тебя твоя юная душа с богоотступником. Да будешь ты отныне свободна в избрании себе мужа, который достоин принять трон Иверии! Да благословит господь твое потомство и снимет позор бесчадия с царского дома!

Тамара встала, будучи не в силах сдерживать своего гнева и волнения.

– Кого вы называете богоотступником? – строго спросила она патриарха. Кто этот грешник, подвергшийся столь жестокому осуждению? Назовите мне имя того нечестивца, кто отрекся от церкви, дабы я могла наказать его по всей строгости законов, ибо нам, царям, надлежит соблюдать добродетель и искоренять зло в своем царстве!

Царица ждала, что Микель откажется от своих дерзких речей и найдет для беседы с нею иные слова, более сдержанные и приличные. Но патриарх гордо выпрямился, расправил бороду и, вопреки благоразумию, произнес высокомерно и заносчиво:

– Богоотступник тот, кто поднял меч, обагрил себя кровью законного наследника Иверии, не загладив своего греха церковным покаянием, устремился сделать новое зло и путем обольщения пробиться к трону. Бог не даст совершиться этому преступлению!

– Более греха на том, кто принимает клевету на невинного и бесчестит его, не имея к тому достаточных оснований, – возразила Тамара с непоколебимой твердостью, исключавшей всякую надежду на проявление с ее стороны уступчивости и снисходительности. – Никому из нас не ведомо, от чьей руки погиб Демна, и никто не посмеет утверждать, что царевич Сослан повинен в его смерти.

– Запрещаю тебе общение с богоборцем, который рождает в тебе такие нечестивые мысли! – вдруг произнёс Микель спокойно, но с холодной непреклонностью. – Я не разрешу твоего брака с преступником!

– Вы забыли, святой отец, что сказано в писании: «Кого бог сочетал, того человек да не разлучает», – проявляя полное непослушание, ответила царица. – Мы обручились перед богом, и я утверждаю твердо и неизменно, что не изберу иного мужа, кроме Сослана, никогда не нарушу своей клятвы и сохраню ему верность до смерти!

Тамара говорила негромко, ничуть не повышая голоса, чтобы не раздражать патриарха, но Микель вдруг встал с кресла и поднял руку:

– Если сей преступник немедленно не покинет пределы нашего отечества, а будет возбуждать умы и соблазнять верных чад церкви, – грозно, точно в исступлении, произнес он, – то властью, данной мне свыше, он будет отлучен от церкви и предан проклятию! Да изымет его христианское общество из своей среды, пусть ни одна церковь не даст ему убежища. Всякий, кто убьет его, да совершит суд божий!

Хотя царица была ко многому подготовлена и ждала всяких нападений и покушений на царевича Сослана, однако заявление Микеля поразило ее тем сильнее, чем меньше она имела средств бороться с его жестоким и несправедливым решением. Она хорошо знала, что отлучение от церкви, особенно, если бы Микель предал Сослана публичному проклятию в храме, влекло за собой лишение всех прав и ставило его вне закона. Каждый из его врагов мог взяться за меч и убить отступника, никто не посмел бы вступиться за отлученного. Тамара ни минуты не сомневалась, что Микель мог привести свою угрозу в исполнение, и долго молчала, думая, как избавить Сослана от неминуемой гибели и отвести от него опасность вечного изгнания.

После долгого безмолвия, когда, казалось, противники испытывали стойкость и силу друг друга, Тамара, к изумлению патриарха, вместо слез и мольбы о пощаде, спокойно произнесла:

– Игумен Крестного монастыря Антоний просил меня отправить посольство к Саладину для выкупа древа креста. Царским послом мы решили отправить царевича Сослана, которому даны будут чрезвычайные полномочия вести переговоры с султаном. Дайте ему ваше пастырское благословение и молите всевышнего даровать ему свою милость.

– Благославляю и разрешаю! – милостиво произнес патриарх, обрадованный и удивленный тем, что царица по собственному изволению решила отправить Сослана в Палестину, тем самым идя навстречу его желаниям и осуществляя планы, которые он втайне начертал в своем уме. Теперь у него не было больше никаких оснований ссориться с царицею, и он пожелал вознаградить ее за проявленное послушание и кротость.

– Великое дело совершит он, если привезет древо креста, – благосклонно сказал Микель. – Да благословит его бог искупить свой грех и послужить церкви! Обещаю даровать ему полное прощение и примирение! Церковь примет его в свое лоно, и он сможет спокойно пребывать в Иверии.

Впервые после нескольких лет борьбы, вражды и недоверия между патриархом и царицей не было никаких разногласий, и они оказались единодушными в принятом решении. Теперь у Микеля совершенно изменилось настроение, и царица предстала перед ним совсем в ином свете. Он даже решил не упоминать пока о ее предполагаемом замужестве, находя, что достигнутая победа уже решает ее брак с русским князем в будущем; успокоившись на этой мысли, сделался весьма любезным и обходительным. Он попросил царицу отправить подарки греческим монастырям и патриарху в Константинополь вместе с его духовным посланием и, зная, как царица принимала близко к сердцу дела милосердия, подробно рассказал ей о намеченной помощи вдовам и сиротам. Затем он как министр просвещения обсудил с ней вопросы образования и воспитания в школах, преподавания философии, истории и словесности, наряду с богословием; они долго и дружески беседовали, быстро приходя к взаимному пониманию и согласию. Микелю во время беседы даже казалось, что умнее, краше и боголюбивей их царицы нет никого на свете, и, уходя, он еще раз пообещал простить Сослана, если он привезет древо креста в Иверию. На прощание он напутствовал ее как благословенную и именитую царицу, которой надлежит совершить славные дела и возвысить свое отечество.

Похвалы и любезность Микеля не растрогали и не воодушевили Тамару, но его обещание примириться с Сосланом влило в ее сердце глубокое успокоение и надежду на светлое будущее. Теперь она более не страшилась ни разлуки, ни интриг противников, находясь в твердой уверенности, что Сослан своей храбростью и воинственным рвением преодолеет все препятствия, выкупит древо креста у Саладина и привезет его в Иверию.

ГЛАВА VII

В столицу Иверии с большой пышностью прибыл князь Юрий. Он ехал со своей дружиной, хорошо вооруженными всадниками, как и подобало сыну великого русского князя Андрея Боголюбского, сзади шли мулы, на которых навьючены были тюки с одеждой, провизией и дарами. Юрий вез в подарок царице изящные эмалевые украшения, приобретенные им во время пребывания в Константинополе, индийские тончайшие ткани, меха и пару ручных барсов.

Князь Юрий был в наилучшем расположении духа, шутил со своим верным дружинником Романом и заранее представлял себе все прелести отдыха в резиденции иверских царей, издавна славившихся своим гостеприимством, богатством и великолепием придворной жизни. Он думал об охоте, о пирах, развлечениях, рыцарских состязаниях и стремился скорей увидеть царицу и познакомиться с жизнью народа, который издавна привлекал его внимание своей храбростью, твердостью в вере и мужественной борьбой с мусульманством.

В таких приятных мыслях незаметно закончилось путешествие, и князь Юрий вступил в столицу, совсем неподготовленный к тому, что его там ждало. Даже осторожный Роман, всегда с боязнью относившийся к каждому их новому переезду, на этот раз ехал спокойно и беззаботно и во время остановок вел продолжительные беседы с населением, встречавшим и провожавшим их большим радушием и гостеприимством.

Их встретили в столице с царскими почестями; отвели роскошное помещение в загородной вилле Абуласана, окружили блестящей свитой царедворцев, одарили богатыми и разнообразными подарками и проявили столько внимания, радушия и любезности, что князь Юрий оказался в приятном плену, лишенным всякой возможности самостоятельного и свободного общения с людьми.

Подобный хитрый прием, употребленный Абуласаном, вначале не был замечен Юрием, полагавшим, что его конница и богатое вооружение произвели такое неотразимое впечатление на иверских вельмож, что они стали заискивать перед ним и искать его дружбы. Однако Роман сразу заподозрил в поведении окружавшей их придворной знати известную преднамеренность и недоверчиво приглядывался к окружающим, ко всему прислушиваясь и пристально наблюдая за новыми друзьями своего князя. Пока Юрий развлекался с ними то на охоте, то в конных состязаниях, то проводил время на веселых пирах и собраниях, Роман исходил всю столицу, побывал в различных монастырях и свел дружбу с Арчилом, восхищаясь его искусством ковать оружие и делать булатные клинки, которым, по его мнению, не было равных на всем свете. Он уговорил Юрия заказать ему саблю и украсить рукоятку драгоценными каменьями. Он подробно рассказал Юрию, какую мудрую политику проводит царица, покровительствуя ремесленникам и торговцам, какую обширную торговлю ведет с заморскими странами – в первую очередь с Индией и Аравией.

– Ты мне лучше поведай, как народ живет? – спрашивал его Юрий, не столько из участия, сколько из желания узнать о положении народа в стране, где ему предлагали царствовать. – Смотри не вверх, а вниз. В столице блеска много, а что за городом делается?

– Что за городом делается – не расскажешь! – отвечал Роман. – Народ бедный-пребедный! Земли-то у них мало, и та не своя, а княжеская. У нас степи, поля – без конца в длину, без края в ширину, а у них – одни горы и ущелья. В ущельях много хлеба не соберешь, а что соберешь, то отдавай князю. Живут войной, походами, всякими добычами. Потому царица милостыню раздает, что народ бедный. Будь народ богатый, никто бы в ее милостыне не нуждался! А городская беднота только и живет милостями царицы!

Сообщение Романа огорчило Юрия. Теперь ему понятно стало, почему царица славилась всюду своей щедростью. Этой щедростью она хотела облегчить вопиющую нужду народа.

Однажды Роман вернулся удрученный из города, куда любил ходить, чтобы посмотреть на порядки и обычаи горожан, и сказал князю:

– Будь осторожен, князь! Не доверяйся воеводам: слышно, что они замыслили что-то лукавое и недоброе, и тебя недаром чествуют и ласкают.

– А не слыхал ли ты чего о царевиче Сослане? – спросил Юрий, огорченный словами Романа, вспомнив, что ему не пришлось пока познакомиться с опальным царевичем и предложить свою помощь и дружбу.

– Никто ничего не знает о нем, а может, и говорить боятся. Одни болтают, что он укрылся в монастыре, а другие – будто видели его в горах невдалеке от столицы, третьи говорят – давно уехал в Осетию. Но помни, князь, царица одинока, у нее нет защитников, а войско не выйдет из повиновения воеводам.

Предостережение Романа совпало с тайными мыслями Юрия, который успел уже ознакомиться с военной силой Иверии, видел военачальников, эриставов, вполне преданных патриарху и Абуласану, и понимал, что ни он со своей дружиной, ни царевич с отрядом молодых рыцарей не смогут достичь победы. Несколько охладев в своем великодушном порыве, Юрий перестал стремиться к запретному свиданию с Сосланом. В то же время, заметив, что при дворе происходят какие-то тайные переговоры, интриги и недомолвки, Юрий решил избегать общения с царицей. Но Абуласан, пока решался вопрос об отъезде Сослана в Палестину, всячески оттягивал это свидание, опасаясь, что царица может обратиться к русскому князю с жалобами на своих подданных, склонить его к отказу, и тогда они потеряли бы самого угодного им претендента на трон Иверии.

– Вам надлежит, князь, прежде представиться царской наставнице – Русудан, – сказал Абуласан, когда Юрий начал просить свидания, – царица слушает ее и исполняет все ее ходатайства. Русудан – первая государева советчица, она превыше всего ставит благо своего отечества, – хитро добавил Абуласан. – Она вскормила и воспитала царевича Сослана, но, когда он совершил тяжкое преступление и покрыл позором царский дом, Русудан первая воспротивилась его браку с царицей и потребовала удаления мятежника из Иверии.

Абуласан сказал это с тонким расчетом, чтобы князь больше не колебался и не думал о царевиче Сослане, как о своем сопернике. Он хотел заранее отвести Юрия от благородного стремления оказать помощь царице и, кроме того, решил подготовить ему такую встречу, когда Юрий при всем своем желании не смог бы расстроить их планы. Юрий вспыхнул, возмущенный словами Абуласана, который без всякого стеснения распоряжался судьбой повелительницы Иверии, но смолчал, поняв, что князья не отступятся от своего решения и никогда не позволят царице соединиться с царевичем.

Вскоре после этого Юрий встретился с Русудан в покоях Абуласана и после любезных приветствий сказал ей:

– Смею просить Вас передать Вашей повелительнице, что мне необходимо видеться с нею по одному важному и неотложному делу, которое не могу никому открыть, кроме царицы.

Русудан, думая, что князь уже дал свое согласие Абуласану и хочет в личном свидании с Тамарой сказать ей о своих намерениях, была удивлена его решительностью и смелостью, так как до сих пор никто из искателей руки царицы не дерзал прямо явиться к ней и выражать свои чувства. Между тем Юрий хотел совсем иное. Он только стремился скорей узнать, как относится царица к его пребыванию в столице и, предполагаемому избранию в цари Иверии и не даст ли ему поручение оказать помощь Сослану.

Русудан долго расспрашивала его о Киевском княжестве, о его дяде Всеволоде, о княжеских междоусобицах, затем попросила рассказать о пребывании в Константинополе у императора Андроника и о жизни кипчаков на берегу Понта.

Ответы Юрия ей понравились своей прямотой, серьезностью, глубоким знанием жизни и больше всего тем, что обнаруживали в нем ясный и трезвый ум и твердый характер.

– Этот князь не даст себя в обиду нашим врагам! – подумала Русудан. Она с удовольствием отметила про себя, что он был весьма привлекателен, с открытым мужественным лицом, с пышными светло-русыми кудрями и статной фигурой и нисколько не уступал иверским витязям. Она рассталась с ним дружески, пообещав исполнить его просьбу, но предупредила, что едва ли царица согласится принять его в ближайшее время.

Неискушенный в интригах придворной жизни, Юрий с огорчением отнесся к словам Русудан, решив, что царица смотрит на него как на приспешника своих врагов, и ему нечего надеяться на свидание с нею. Юрий тщетно искал человека, кому он мог бы поведать свои думы и испросить совета, как вдруг патриарх Микель прислал ему свое пастырское благословение и просил принять от него в дар драгоценный перстень с разводами византийского стиля и с большим изумрудом. Обещание Микеля, главы иверской церкви, означало, что он приветствовал князя как представителя великой страны, одинакового вероисповедания с Иверией и втайне поддерживал мысль о его брачном союзе с царицей.

Необычайное внимание Микеля, лесть придворных сильно повлияли на Юрия, заставив его забыть о привычной осторожности и слепо положиться на своих новых друзей, неустанно твердивших ему, что он призван управлять обширным царством и быть мужем прекрасной царицы. Но эта беспечность бесследно исчезла, как только Абуласан сообщил ему, чтобы он пожаловал на торжественный пир, устраиваемый в его честь в Метехском замке, в бывшем дворце Георгия III, и что там произойдет, наконец, его встреча с царицей. При этом Абуласан намекнул ему, что если он произведет благоприятное впечатление на их повелительницу, то они не замедлят объявить населению о предстоящем браке царицы с русским князем и вскоре отпразднуют их свадьбу.

Юрий ничего не ответил, но, оставшись наедине, предался грустным мыслям. Он не хотел явиться к царице, как друг и наперсник Абуласана, участвующий в их заговоре против царевича Сослана, и в то же время понимал, что ему нельзя открыто выступать в роли защитника царицы против ее притеснителей, так как они немедленно удалили бы его из Иверии. Как всегда в затруднительных случаях, Юрий призвал Романа и поделился с ним своими думами.

– Как я предстану перед лицом царицы и что скажу ей? – горестно вопрошал он Романа. – Не навлеку ли я на себя ее гнев, когда она увидит меня в стане врагов своих, и как оправдаюсь перед нею? Но, с другой стороны, пристойно ли мне восставать против князей из-за того, что они предлагают мне царскую корону? Как я могу укорять людей, готовых повиноваться мне как своему государю? Скажи, брат, что делать, чтобы честь свою не уронить и царицу не разгневать?

Роман и сам понимал всю неловкость и необычность положения князя.

– Тайн судеб божьих никто не знает, – глубокомысленно заметил он, – и что нам будет – доброе или злое – тоже никому неизвестно. Но полагаю, князь, что нет тебе иного пути, как преклониться перед волею царицы. Как она скажет – так и делай. Изгонит из своего царства – не прекословь, велит остаться – благодари за честь! А дальше, как говорил великий князь Святослав Всеволодович, «пусть будет так, как бог даст!»

– Правильно рассудил, Роман! – обрадовался Юрий. – Поступлю так, как скажет царица, без думы и без печали.

На другой день Юрий поехал во дворец, подбирая в уме слова, как ему лучше, изысканней приветствовать царицу и дать понять ей, что он не пойдет против ее воли и никогда не будет ставленником ее врагов.

Он был одет в парадный великокняжеский костюм, с чрезвычайно богатой и красивой отделкой. На нем был кафтан, немного ниже колен, малинового цвета, и поверх него синий плащ, с красным подбоем, застегнутый на правом плече. Воротник, рукава, подол были украшены золотом. От шеи до пояса шла золотая обшивка с тремя поперечными золотыми полосами. Сапоги у него были красные, сафьяновые, остроносые. На голове красовалась синяя шапка с красными наушниками и зеленоватым подбоем. Он был настолько наряден и привлекателен лицом, что горожане, торговцы, ремесленники и люди простого сословия толпами заполняли улицы и шумными одобрительными возгласами приветствовали русского гостя.

Подъехав ко дворцу, Юрий сошел с коня и в нерешительности остановился. Томительная и неведомая до той поры грусть овладела им, точно он расставался навек со своей привольной жизнью и обрекал себя на долгие и тяжкие страдания.

Меж тем во дворце уже собралось множество гостей – прекрасных дам, изысканных молодых рыцарей, сановитых князей и эриставов, соперничавших друг с другом в изяществе одежды и галантности обхождения. Среди них находился византийский царевич Алексей Комнен, сын Андроника, вокруг которого собралась большая группа вельмож, оживленно обсуждавшая с ним последние придворные новости. Но как только появился Юрий, все присутствующие обратились к нему, горячо и дружно встретили русского князя, открыто выражая ему свою радость и одобрение. Князь Юрий растерялся от волнения, совсем не ожидая такого приема. Но он тотчас же вспомнил своего отца, Андрея Боголюбского, который никогда, ни при каких обстоятельствах не терял своего княжеского достоинства и спокойствия. Вооружившись хладнокровием, кланяясь налево и направо, Юрий проследовал между гостями в главный зал дворца, где он надеялся увидеть царицу. В зале, украшенном позолоченными колоннами, Юрия встретила Русудан в пышном царском одеянии и сообщила, что она исполнила его просьбу, и царица изъявила согласие почтить своим присутствием пир, устроенный в честь русского князя. Это сообщение ободрило и в то же время еще больше взволновало Юрия. Он передал ей подарок для царицы и не успел оправиться от своего смущения, как появилась высокая фигура патриарха Микеля в сопровождении епископов, Абуласана и преданных военачальников. Он вместо приветствия, как полагалось, благословил князя Юрия и осведомился, доволен ли он своим пребыванием в столице.

– Благоверная отрасль великого русского государя! – произнес он с важностью. – Да будет исполнено мира и веселия твое сердце, ибо тебе предстоит держать скипетр и править обширной страной от края и до края!

Юрий едва поборол свое замешательство при этом неожиданном и лестном обращении к нему патриарха. Он не мог сразу найти слов, наиболее подходящих для такого торжественного случая, но, как видно, никто и не ждал от него никакого ответа.

Разнеслась весть, что прибыла царица, и взоры гостей обратились к выходу. Среди глубокой и напряженной тишины раздалось нежное пение, звуки тимпанов и цимбал; вошла царица Тамара, окруженная свитой. Юрий так же, как и все, смотрел на нее, не отрываясь, с сильным биением сердца, пораженный ее красотой и величием. Золотая ткань покрывала стройный стан царицы; мантия в изумрудах, диадема и порфира составляли ее царское одеяние. Корона из офазского золота была унизана драгоценными каменьями, и весь вид ее, могущественной и державной царицы, казалось, должен был напомнить князю о неосуществимости его помыслов и заранее внушить мысль о неизбежном отказе. Пораженный ее красотой, Юрий на мгновение замер. Весь пышный зал, пленивший его своим великолепием, сразу исчез из его глаз; он не видел никого и ничего кругом, потрясенный, стоял и смотрел на царицу. Если бы князь Юрий не был в таком смятении, лишившем его обычной находчивости и рассудительности, он заметил бы, как в зал вошел вместе с царицей молодой рыцарь и неотступным взглядом следил за ним. Но Юрий стоял, как глухонемой, и очнулся от своего неподвижного состояния в тот момент, когда твердая и властная рука Микеля коснулась его плеча.