Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Он в ярости, как лев, ходил по своей палатке и повторял про себя на чужом для них языке какие-то отрывистые и гневные восклицания.

Сослан с удивлением взирал на него, не понимая причины его гнева, а Гагели тщетно старался уловить, о чем он говорит, и не понял ни одного слова.

Рыцарь мгновенно забыл про своих гостей и сразу потерял интерес к беседе. Теперь его мысли были сосредоточены на принятии каких-то срочных и весьма важных решений. Он, усталый от гнева, возлег на свое ложе и впал в мрачное раздумье.

Гагели сделал тайный знак Сослану, показывая, что самое лучшее для них – немедленно удалиться отсюда, чтобы не раздражать рыцаря своим присутствием.

– Приношу тебе благодарность за гостеприимство, но я хотел бы знать имя рыцаря, встреча с которым у меня навсегда останется в памяти, – любезно спросил Сослан, поняв намек Гагели, и поднялся. – Твое имя будет славным среди народов, я хочу унести его с собою.

– Мое имя? – с заминкой спросил рыцарь и, немного помолчав, с прежним лукавым добродушием промолвил: – Герцог Гвиенский. «Рыцарь тростника». А ваши имена, доблестные рыцари?

– Мы подданные иверской царицы Тамары. Я именуюсь Давидом Сосланом, витязь мира. Мой друг – Гагели.

– Рыцарь хромой ноги, – добавил Гагели, и улыбка опять появилась на лице рыцаря. Он велел невольнику проводить их, и после ухода гостей долго ходил по своему шатру и, видимо, никак не мог успокоиться.

По дороге они встретили Мелхиседека, который беспокоился их долгим отсутствием, и сообщил, что купил пару арабских лошадей за весьма высокую цену. – Но люди говорят, – прибавил он, – что ведут они свой род от кобыл самого царя Соломона.

– От кого бы ни вели свой род, – воскликнул Сослан, – хорошо, что у нас, наконец, есть кони! Нет коня – нет жизни. Есть конь – есть рыцарь!

Они вернулись домой утомленные, но возбужденные радостным известием Мелхиседека. Оставшись наедине, Гагели сказал:

– Мы вышли из большой беды. И сейчас еще не могу избавиться от страха, который внушил мне герцог Гвиенский. Я бы никогда не доверился этому человеку.

– Это неустрашимый рыцарь, и я очень рад, что свел с ним знакомство. Напрасно ты недоволен. Через него я получу доступ к самому Ричарду!

Не хотел бы я видеться с королем Ричардом, раз у него такие свирепые слуги, – пробурчал Гагели. – Пока он еще ничего не сделал для нас, а дал поручение, которое грозит большими неприятностями и для жизни, и для нашего дела.

В другое время Сослан обратил бы серьезное внимание на предупреждение своего друга. А сейчас, напротив, поручение герцога Гвиенского подогревало воинственный жар Сослана и звало его к подвигам и воинским состязаниям на поле брани. Он заснул крепким сном, не думая больше ни о делах, ни об опасностях.

Только Гагели долго не мог заснуть, размышляя о грубых и жестоких нравах, царивших в лагере крестоносцев, о герцоге Гвиенском и особенно о том, почему тот впал в такую мрачную меланхолию при известии о Конраде Монферратском и его предполагаемых переговорах с Саладином.

ГЛАВА VI

Наконец-то, кончилось проклятое затишье! – как-то, вернувшись в шатер, сообщил Гагели. – Все войска пришли в движение. Сегодня на рассвете Саладин проник в Акру и своим присутствием воодушевил защитников крепости. С утра оттуда доносятся крики: «Ислам! Ислам!»

– Ужели близится наше освобождение? – обрадовался Сослан. – Сколько времени мы находимся в ожидании, кругом царит уныние, а герцог Гвиенский не дает о себе знать!

Вероятно, он занят ссорами и раздорами, как и его патрон! Но Саладин прекратил их распри своей победой. Слышно, что он уже отогнал войска франков и назначил вождем в Акру своего сподвижника, самого неукротимого из всех эмиров – Каракуша. Галилейские пути усеяны мусульманскими ратниками, которые подходят из Дамаска. Кругом говорят, что ожидаются решительные сражения.

– Первый раз ты принес мне благоприятные вести. С какой бы радостью я пустился на своем славном коне в битву с сарацинами и добился бы решительной победы!

– Боюсь, что герцог Гвиенский направил наши мысли на ложный путь, – покачал головой Гагели, – не пристало нам, посланникам царицы, пускаться в битву с сарацинами против ее воли. Не для этого мы приехали с Вами в Палестину!

– А нам теперь что делать? Не можем мы, христианские рыцари, стоять и смотреть, как бьют наших братьев по вере? За это я отдам ответ богу.

– А что Вы скажете Саладину, сражаясь против него? – спросил Гагели, испытывая то же чувство, что и Сослан: желание сразиться с неверными. – Как мы явимся к нему и что скажем, имея поручение от царицы?

– Скажи мне лучше, – перебил его Сослан, – где короли и что о них слышно?

– Слышно, что Саладин их вылечил своим лекарством и прохладительными напитками. Своей добротой и любезностью он так пленил обоих монархов, что Ричард даже потерял охоту с ним сражаться. Но теперь, когда они выздоровели, Саладин решил положить конец затянувшейся осаде и изгнать крестоносцев из их стана.

Сведения, принесенные Гагели, скоро подтвердились: к вечеру того же дня под Акрой разгорелась жаркая битва. Полчища франков понеслись к станам крепости с быстротой потока. Воины взбирались на стены, подобно диким козам, вскакивающим на крутые скалы, в то время, как сарацины заливали их оттуда кипящим маслом и лавой свинца, не допуская никого к твердыням крепости. Многих витязей пожрал огонь, другие пали жертвой меча и рукопашных схваток на стенах башен, но пролитая кровь не была возмещена победой.

В следующие дни крестоносцы двинули к крепости три осадных башни, высотой в несколько этажей, где помещались метательные машины, тараны, и несколько военных отрядов. Вслед за ними лавиной устремились франки, надеясь этим неожиданным и сокрушительным нападением преодолеть сопротивление сарацин. Но осажденные подожгли башни, воины едва выбрались оттуда, спасаясь от лавы раскаленного песка, который сыпали на них со стен крепости.

Непрерывные битвы, потери, всевозможные препятствия и трудности изменили жизнь лагеря. Все думали только о скорейшем взятии крепости. Разнеслись слухи, что Каракуш заявил, что они будут защищать Аккон, как лев защищает пещеру свою, и что легионы европейцев лягут на Акрской равнине.

В эти тяжелые дни Сослан нетерпеливо ждал известий о взятии Акры крестоносцами, так как это являлось для него сейчас единственным спасением. Он больше не горел желанием сразиться с сарацинами и быть в рядах противников Саладина. Слова Гагели глубоко запали в его сердце, и он со всей ясностью понимал теперь всю необычность и действенность своего положения. Желание у него было только одно: любой ценой вырваться из лагеря крестоносцев и поехать с письмом Тамары к Саладину. Но впереди его ждали большие испытания.

Однажды под вечер к их шатру прискакал всадник на крупном вороном коне, с закрытым забралом, и крикнул:

– Где здесь Давид Сослан и Гагели, подданные иверской царицы?

– А на что они тебе? – отозвался уклончиво Гагели, испытывая большую тревогу при появлении незнакомого всадника.

– Я от герцога Гвиенского, – ответил тот, и Сослан пригласил его в палатку.

– Мы – подданные иверской царицы, – любезно сказал он. – Рад получить известие от герцога Гвиенского. Что ты привез нам?

– Я послан герцогом Гвиенским сообщить вам, что на завтра назначен всеобщий приступ, в котором примут участие оба короля, Ричард Львиное Сердце и Филипп Французский, – с гордостью произнес гонец. – Согласно условию, вам поручено защищать вход в стан, который я укажу вам. Вы не должны никому разглашать тайны, вверенной вам герцогом Гвиенским. Никто не должен знать о начале приступа, а также о том, кому поручено охранять стан. – Сказав это, он попросил их следовать за собою. Сев на коней, они помчались в конец лагеря, где были вырыты рвы и стояли башни. Он указал место, где могли прорваться сарацины, и дал подробные разъяснения о том, где находилась ставка Саладина и откуда можно было ждать нападения мусульманской рати.

– Как только вы заметите движение войск, идущих с той стороны, – сказал он, указывая на видневшиеся невдалеке горы и обращаясь уже к Гагели, – немедленно скачите по направлению башни «Проклятой», расположенной с восточной стороны Акры. Спросите графа Генриха Шампанского, и он со своим отрядом окажет вам немедленно помощь. Но помните: в случае нападения нельзя терять ни одной минуты, иначе стан наш весь будет уничтожен!

Гагели заверил его, что не допустит приближения мусульманской рати и немедленно известит графа Шампанского об опасности.

– Известно ли, где находится сейчас Саладин? В Акре или в своей ставке? – спросил Сослан.

– Никому не известно местопребывание султана, – ответил всадник. – Одни предполагают, что он сам сейчас руководит защитой Акры; другие говорят, что он по настоянию эмиров удалился опять в свою ставку, дабы внезапным нападением с тыла лишить нас возможности взять крепость. Завтра будет видно, где находится султан. Обычно он как-то бывает осведомлен о наших намерениях и быстро переходит в наступление.

Он исчез так же быстро, как и появился, а Сослан и Гагели долго стояли и смотрели на Кайзанские горы, где были раскинуты шатры Саладина.

– Как быстро мы могли бы достигнуть ставки Саладина и закончить свое дело, – произнес Сослан. – Посмотри на коней! Они летают без крыльев, с ними можно умчаться на край света. Недаром арабы называют их «сынами воздуха»!

– Какую мы совершили непоправимую ошибку, – не удержался от горестного восклицания Гагели, – теперь и арабские скакуны не смогут перенести нас к Саладину. Погоня будет и с этой, и с той стороны, как за лазутчиками и изменниками. Надо желать только одного, чтобы уцелеть и не попасть в руки Саладина как его противники.

Сослан не возразил ни слова, так как тоже опасался неожиданных последствий завтрашнего дня, но в то же время он был доволен, что может проявить, наконец, свою мощь и отвагу.

– Я охраняю, но не нападаю, – пытался он утешить самого себя.

Ночью, перед сном, Сослан неожиданно сказал Гагели:

– Мы, воины, должны быть готовы ко всяким случайностям. Если завтра я не вернусь с боя, ты поспеши с возвращением в Иверию. Не разлучайся с Мелхиседеком, а сокровища передай в здешние монастыри, чтобы они молились о моей душе. – Затем, помолчав немного, он тихо добавил: – Скажи царице, что я уйду из этого мира с чистой совестью. Пусть ведают все, что я неповинен в смерти царевича Демны.

Больше он ничего не сказал, не захотев продолжать беседу. На Гагели эти несколько слов оказали такое сильное действие, что он не мог заснуть всю ночь и поклялся найти Липарита Орбелиани и раскрыть тайну гибели Демны.

На другой день, на рассвете, вдруг раздались на стенах Акры звуки рожков и труб и послышались исступленные крики: «Ислам! Ислам!» Все христианские рати быстро были собраны вместе, предводители войск, уже осведомленные о решении королей, объявили, что надо немедленно идти на приступ и, чего бы это ни стоило, взять Акру. Разнесся слух, что Саладин с моря проник в крепость. Не боясь больше, что стан их будет подвержен нападению с тыла, крестоносцы с большим воодушевлением двинули вперед две колоссальные башни, недавно только построенные ими из дерева, железа и стали. Вслед за башнями к стенам Акры бросились полчища воинов, надеявшихся своим неожиданным нападением сломить сопротивление сарацин и принудить их к сдаче крепости. Черные кольчуги рыцарей, казалось, затмевали небосклон, целое море сверкающих шлемов, длинных копий заняло все пространство от стана до города. Десятки тысяч мечей загорелись ярким блеском при утренних лучах солнца. Все многочисленные разноплеменные рати христиан пришли в движение и с яростью напали на стены, стремясь одним совместным ударом машин и непрерывного человеческого потока преодолеть неприступные твердыни и ворваться через какой-либо проход или образовавшуюся в стенах брешь в Акру.

Сзади наступавших войск медленно двигался чрезвычайной высоты земляной курган, который вырастал по мере своего продвижения, так как воины все время продолжали сыпать на него землю. Под Акрой вдруг выросла целая гора.

Непрерывный страшный гул наполнил всю равнину. Стрелы пронизывали свистом воздух; от сильных ударов мечей, копий и сабель раздавался треск, с которым сливался звон щитов и шлемов.

При виде этого зрелища Сослан мгновенно забыл о своих сомнениях и тоске и преисполнился отваги и рвения. Он надел боевые доспехи, которые сделали его еще более неуязвимым и величественным. Стальной панцирь с богатой золотой насечкой облегал его высокий стан; ноги и бедра были покрыты легкими кольчугами, а башмаки украшены бляхами, как и нарукавники. На голову был надет стальной шлем с забралом, который должен был не только предохранять его от ударов, но и скрывать лицо, так как он не хотел, чтобы его видели. Широкий длинный меч висел на правом бедре, на левом боку – стальная секира, а в руке он держал копье со стальным наконечником. Щит он подвязал вокруг шеи, чтобы руки могли свободно действовать.

В такие же доспехи облекся и Гагели; и, сев на своих скакунов, они помчались к указанному месту, строго приказав Мелхиседеку не отлучаться от шатра и ждать их возвращения. Мелхиседек проводил их с глубокой скорбью, как бы надолго расставаясь, вопреки приказанию поручил Тимофею, старшему из слуг, хранить золото и драгоценности, захватил оружие, доспехи и направился за царевичем.

Сослан и Гагели недолго оставались без дела. Толпа мусульман напала на окопы, и им пришлось отбиваться так решительно, что большинство было сброшено в ров, остальные убиты на месте. Вслед за ними появились новые отряды, действовавшие с большим проворством и ловкостью. Они засыпали стрелами бесстрашных витязей, охранявших вход, пробрались через ров и вступили в единоборство с Сосланом, надеясь свалить его и пробиться в лагерь крестоносцев. Очевидно, это были только разведывательные отряды, так как вскоре на горизонте появилась подозрительная темная туча.

Гагели, хоть и помогал Сослану в борьбе, но ни на минуту не забывал следить за ставкой Саладина и, заметив, как потемнел небосклон, в тревоге промолвил:

– Клянусь святым Георгием, это движется мусульманская рать. Вчерашний посланец был прав. Вероятно, Саладину стали известны намерения королей идти на приступ; он ввел их в заблуждение, сделав вид, что проник в крепость. Я уверен, что он находится в ставке и решил внезапно напасть на стан и отрезать нам путь к отступлению.

Туча медленно, но грозно росла, и вскоре уже не оставалось сомнений, что это двигались полки сарацин, очевидно, знавшие о начавшемся приступе на Акру и спешившие на помощь осажденным. Своим нападением они могли внести страшное смятение в ряды христиан и быстро разбить их в сражении.

– Немедленно отправляйся к графу Шампанскому, – распорядился Сослан, – и извести об опасности. Если это рать Саладина, то он захватит стан, и я буду отвечать перед герцогом Гвиенским.

– Убирался бы он к самому дьяволу, этот герцог Гвиенский!! – выругался про себя Гагели, с ужасом думая, в какую ловушку попал Сослан и все благодаря неосторожности и доверчивости, проявленной им по отношению к какому-то неизвестному рыцарю, о котором они ничего до сих пор не слыхали в лагере. С беспокойством и возмущением Гагели сел на коня и помчался в сторону Акры, решив найти самого герцога Гвиенского и заставить его бросить свои войска обратно в стаи на помощь Сослану.

Тем временем под стенами города шла кровопролитная битва. Все христианские рати смешались, нельзя было надеяться найти там кого-либо из витязей или начальников войск, так как все они сражались уже на стенах самой крепости.

– Где отряд графа Шампанского? Где герцог Гвиенский? – спрашивал он всех попадавшихся ему по дороге рыцарей, но никто не слушал и не давал ему ответа. Он поскакал по направлению башни «Проклятой», но там шло самое ожесточенное сражение, и граф Шампанский с королем Ричардом, как ему сказали, бросились на приступ башни, надеясь прорваться и водрузить там английское знамя.

– А где герцог Гвиенский? – в отчаянии спрашивал Гагели, видя, что никакой помощи не получит для Сослана, который обречен был пасть первой жертвой в неравной схватке с ратью Саладина.

«Чего я больше всего боялся, то и случилось, – подумал Гагели, ни герцога Гвиенского, ни графа Шампанского я не найду, и весь стан будет захвачен».

– Где герцог Гвиенский? – неистово закричал он, чтобы привлечь к себе чье-либо внимание, и рыцарь в черной кольчуге, оказавшийся с ним рядом, свирепо крикнул по-французски:

– Что ты кричишь – герцог Гвиенский! Нет такого рыцаря здесь. Что тебе надо?

– Идет султан со своей ратью! Надо защищать стан! – тоже по-французски крикнул ему Гагели. – Надо немедленно двинуть войска, иначе все вы погибнете!

– Молчи! – крикнул черный рыцарь. – Не вноси расстройство в наши ряды! Еще одно усилие – и победа наша! – и он помчался к башне «Проклятой».

Гагели понимал, что в момент, когда все были объяты одним желанием одержать победу под Акрон, нельзя было призывать спасать стан. Он молил небо только об одном, чтобы мусульманская рать задержалась в своем движении и крестоносцы успели ворваться в город. Тогда потеря стана не была бы катастрофой для христианских армий. Он слышал, как попеременно то воины Запада, то воины Саладина ударяли в щиты.

Впереди виднелась колесница крестоносцев, на которой возвышалась башня с водруженным знаменем. Она обычно предводительствовала ими в самые решительные минуты сечи; Гагели заключил, что перевес в битве склонился на сторону европейского воинства.

– Остается одно: вернуться назад и умереть вместе с моим повелителем! – мысленно решил Гагели, уже потеряв надежду на спасение стана и защиту Сослана. Он помчался назад, но вдруг увидел на ближнем холме группу всадников, наблюдавших, как видно, за битвой и ожидавших исхода сражения.

Вероятно, они знали план наступления и готовились в нужный момент перебросить войска в наиболее уязвимое место, откуда можно было бы потом ринуться в город. Гагели поскакал к ним, чтобы сообщить о приближении войск Саладина.

Но с возвышения уже заметили, что их стану угрожает опасность. Всадники внезапно снялись с наблюдательного пункта и помчались вниз, прямо навстречу Гагели, очевидно, поняв, что он спешил известить их о чем-то важном, что требовало немедленного вмешательства в дело защиты христианского лагеря.

– Охраняет ли кто вход в стан? – поравнявшись с Гагели, крикнул по-французски витязь в синей броне, и осадил коня, желая выслушать его донесение. Вслед за витязем остановились и другие рыцари, сохраняя почтительное молчание во время его беседы с Гагели.

– Охраняет один только иверский рыцарь, – ответил, ему Гагели также по-французски, что сразу возвысило его во мнении франков. – Он будет стоять у входа до тех пор, пока к нему не подоспеет помощь или пока не скосит смерть.

– Достойный ответ истинного рыцаря! – произнес витязь, видимо, довольный ответом Гагели, и, обратившись к своим спутникам, приказал:

– Немедленно соберите наши войска и отправьте их на защиту стана!

Несмотря на свое волнение, Гагели обратил невольное внимание на витязя в синей броне и поразился его красивому лицу, благородной осанке, мягким, но повелительным жестам и всей манере держать себя, как подобало человеку, облеченному высокой и незыблемой властью.

– Неужели Ричард? – подумал Гагели, но тотчас же отогнал от себя эту мысль, вспомнив, что Ричард сражался на стенах башни «Проклятой».

Двое из всадников отделились от них и поскакали вверх исполнять приказание витязя в синей броне, остальные поехали вместе с ними к стану. Гагели быстро заметил, что поверх шлема необыкновенного размера лежал золотой обруч, и прежде чем он догадался, кто был этот красавец-витязь, к ним со всех сторон мчались всадники, услышавшие об опасности. И всюду разносились приветственные возгласы: «Да здравствует король Филипп! Победа наша!» Гагели вначале смутился, узнав, кто был его спутник, но затем обрадовался при мысли, что теперь Сослан не будет предоставлен собственным силам, Филипп сделает для него то, что обещал, но не сделал герцог Гвиенский.

Сзади слышен был топот коней, возвещавших о приближении конницы франков. Гагели ехал по стану вместе со свитой Филиппа, когда он несколько успокоился, услышал любезное обращение Филиппа:

– Укажите мне этого доблестного рыцаря, чтобы мы могли достойно наградить его… – Но он не докончил своей фразы, так как по улицам бежали воины и громко кричали: «Сарацины! Сарацины! Саладин идет на нас!» Иные же восклицали: «Святой Георгий сошел с неба и защищает наш вход в стан!»

Они пришпорили лошадей и помчались к месту, где находился Сослан, причем Гагели, не соблюдая этикета, мчался впереди, объятый одним желанием – быть как можно скорее возле своего друга и повелителя. Еще издали они увидели, что невдалеке от стана поднимался целый лес сверкающих копий приближавшейся мусульманской рати. Но двигалась она медленно и, очевидно, боясь внезапной встречи с противником, выслала небольшой передовой отряд, который должен был открыть им свободный доступ в стан. Глубокие рвы и высота вала преграждали путь сарацинам, и они с яростью пробивались к единственному доступному входу, возле которого, как заметил Филипп, стоял невиданный богатырь и мощной рукой поражал всех, кто осмеливался приблизиться к нему.

Бесчисленные стрелы, камни, удары копий не уязвляли его, он стоял спокойно, весь утыканный дротиками, вызывая у одних крики восторга, у других вопли проклятий и ужаса. Крестоносцы величали его святым Георгием, который сошел с неба, чтобы помочь им, мусульмане же считали его демоном.

Гагели, радуясь, что Сослан стоял невредимый на месте, громко крикнул Филиппу:

– Вот он, рыцарь из Иверии, для которого не страшна смерть! – и, соскочив с коня, бросился на подмогу Сослану. С удивлением он увидел, что возле царевича находился верный Мелхиседек, следивший за конем, непрестанно менявший оружие и тревожно наблюдавший за боем.

Он укоризненно взглянул на Гагели, как бы упрекая его, зачем он бросил своего повелителя, но, увидев мчавшуюся конницу франков, успокоился и тихо пробормотал про себя:

– Святой Георгий! Святая Нина! Помогите нам! Отгоните сих изуверов!

Вблизи кольчуга Сослана напоминала огромного ежа, с острыми иглами: то были стрелы, коими он был весь утыкан.

Филипп не мог скрыть своего изумления.

– Клянусь святой девой! – воскликнул он. – Я никогда не видел ничего подобного! Подвиг, достойный высшей похвалы, который под силу было бы совершить только нашему брату, королю Ричарду!

Сказав это, Филипп сейчас же подумал: «Вот человек, который может затмить славу Ричарда и заставить забыть о всех проявленных им чудесах храбрости!»

И Филипп, который непрестанно завидовал Ричарду и раздражался восхвалениями его славы, тут же решил всемерно обласкать этих двух рыцарей из Иверии и оказать им свое королевское внимание. Но ему не пришлось предаться сладостным мыслям о том, что нашелся, наконец, достойный соперник Ричарду, как разразились события, предвидеть которые никто не мог в то время, Подоспевшая конница франкских рыцарей, охваченных жаром битвы, происходившей под Акрой, промчалась через уцелевший проход по ту сторону стана, желая разбить сарацин и одержать победу в тот день, когда ожидалось падение Акры. Между франками и сарацинами завязался сильный бой, но едва успех стал склоняться на сторону франков, они были внезапно окружены конницей сарацин, налетевшей на них сзади, и отрезаны от стана. Видя, что его лучшие рыцари обречены на гибель, Филипп в смятении велел послать за подкреплением и с надеждой взирал на Сослана, который один мог помочь ему в беде и спасти его рыцарей от плена или верной смерти. Прежде чем Гагели успел промолвить слово и остановить Сослана, он вскочил на своего коня и помчался вслед за франками. Ретивый конь его с такой смелостью врезался в ряды противников, опрокидывая и бросая их под свои копыта, что суеверный ужас распространился среди них, особенно, когда они увидели на коне того самого демона, который поражал их у стана. Паника овладела всеми. Сарацины обратились в бегство; гонимые страхом, они бросили дротики, знамена, все вооружение, стремясь скорей спастись от грозного противника. Смелость и ретивость коня увлекли Сослана в дальнейшую погоню. Он не видел, что вслед за ним мчались Гагели и Филипп со своей свитой, и летел на своем коне с такой быстротой, что был сам полуоглушен, полуослеплен стремительной скачкой, не думая о том, что происходило у него позади. Он не заметил, что увлекшись преследованием, слишком отдалился от отряда франков и остался один среди бегущих сарацин. Ему уже казалось, что он скоро достигнет ставки Саладина, от которого зависело сейчас все будущее его жизни. Но вдруг появилась новая армия сарацин, которая со свежими силами могла возобновить битву.

Филипп Французский, видя безнадежное положение, в которое попал неустрашимый рыцарь, благоразумно повернул со своей свитой обратно, иначе ему грозила опасность попасть в плен к Саладину. В это время на ратном поле появилась конница Конрада Монферратского.

Несмотря на усталость, Сослан твердо держался в седле, по-прежнему наводя ужас на противников, которые не выдерживали сокрушительных ударов его меча и разбегались в разные стороны.

Гагели, успевший прискакать вместе с франками, бросился вперед на помощь Сослану. В то же время он зорко наблюдал за течением боя, чтобы в нужный момент вывести своего друга из окружения и прекратить битву, в которой обе стороны понесли значительные потери. Сражение продолжалось до вечера. Земля была покрыта изорванными знаменами, переломленными копьями и мечами; конница и пехота слились вместе, сарацины и франки дрались с ожесточением, близким к изуверству, и вскоре сарацины были вновь опрокинуты.

В самый разгар сечи, когда победа была почти в руках франков, на правом крыле появился всадник на белом коне с отрядом телохранителей, бесстрашно врезался в середину боя и остановил отступавших мусульман. Гагели поразился, с какой быстротой и умением он снова ввел в битву свои расстроенные войска, поднял мужество сарацин и заставил их не только отразить все атаки крестоносцев, но и ударить на них с такой силой, что сразу внес в ряды франков смятение и беспорядок. Всадник носился перед войсками на белом коне, воодушевляя мусульман, своим присутствием, установив порядок на правом крыле, он быстро укрепил середину и оттуда пронесся на левую сторону. Вскоре победа была исторгнута у крестоносцев, конница дрогнула, но Сослан продолжал сражаться впереди всех, не допуская мысли о бегстве, мужеством своим ободряя рыцарей, которые дрались рядом с ними.

Сраженный ударом Сослана, упал на землю эмир, особенно яростно нападавший на него, но конь его вырвался и поскакал к крестоносцам. Сарацины погнались за ним и врезались в конницу франков. Распространился слух, что христианская рать побеждена и рассеяна, дружины, объятые ужасом, искали спасение в бегстве. Сарацины, воодушевленные успехом, бросились вслед за ними, и в начавшемся беспорядке Гагели потерял из вида Сослана.

Наступившие сумерки закрыли ратное поле. Один из рыцарей, бывших с Сосланом, передал Гагели, что видел, как неустрашимый витязь промчался назад к стану защищать его от нападения сарацин.

Гагели вместе с остатками разбитой конницы Конрада Монферратского вернулся в стан и тут узнал страшную весть: Сослан, окруженный сарацинами, как главный трофей, взят в плен.

Мелхиседек все также неподвижно стоял у входа, узнав о пленении своего господина, заплакал горькими слезами. Однако он не потерял мужества и твердым голосом произнес:

– У нас есть золото. Отдадим его за выкуп царевича. Я слышал, что пленниками здесь торгуют, как рабами. Пока мы живы, жив будет и царевич!

Гагели, онемев от ужаса и скорби, ничего не ответил Мелхиседеку, решив про себя во что бы то ни стало найти скорей герцога Гвиенского и заставить его вырвать Сослана из плена.

В тот же день, поздно вечером, когда бой утих, прискакал гонец от короля Филиппа и попросил Гагели немедленно следовать за ним. Король с почетом принял его в своем шатре.

– Сей герой не останется в плену! – сказал он твердо и решительно, показывая, что на его слова можно вполне положиться. – Мы войдем в переговоры с Саладином об его выкупе. Надеюсь, что этот великодушный государь не оставит моей просьбы без последствий.

– Мой господин в состоянии сам за себя заплатить хороший выкуп! – с гордостью произнес Гагели, думая о том, что больше нечего прикрываться перед королем. – Наши царские казнохранилища полны, мы здесь можем предложить значительную сумму золота для его выкупа.

Как он и предполагал, услышав о золоте, Филипп проявил самое живое участие к судьбе Сослана, решив приложить все усилия к скорейшему освобождению его из плена.

– Клянусь святым Бенедиктом, – сказал он, – что Саладин не тронет твоего господина, так как мы сегодня же вечером пошлем к нему наше посольство. Но открой мне правду, кто твой господин? И будь уверен, что французский король сделает все необходимое, чтобы спасти жизнь благородного рыцаря.

Сомнение овладело душой Гагели, он некоторое время молчал, боясь раскрыть правду Филиппу. Помня, однако, что сейчас самое важное было спасти его из неволи, он вскоре склонился к мысли открыться перед Филиппом, умолчав только о посольстве к Саладину, которое, вследствие пленения царевича, теперь само собой отпадало.

Видя его нерешительность, Филипп сделал знак, чтобы удалились присутствовавшие при беседе приближенные витязи, и произнес ласково:

– Доверься мне! Помни, что слово французского короля нерушимо, он умеет хранить чужие тайны!

– Ваше величество! – воскликнул Гагели, удивленный его мягким обхождением. – Наша державная царица Тамара, августейшая повелительница Иверии, взяла с нас клятву, что мы не будем разглашать, кто мы такие. Мой повелитель – иверский царевич, Давид Сослан, облечен высокими полномочиями царицы. Греческий патриарх, как известно, предал проклятию франков, а наша иверская церковь находится в подчинении у Византии. Царица, как верная дочь церкви, будет сильно огорчена, если из-за нашей неосторожности последует разрыв с Византией. До нас же дошли сведения, что константинопольский император Исаак всюду разослал своих лазутчиков, чтобы навредить нашей царице, могуществу которой он очень завидует. Поэтому мы скрываем свое пребывание здесь. Да будет Вам одному известна наша тайна, дабы не подпасть нам под тягчайшее церковное наказание и не навлечь на себя проклятий!