Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА V

Корабль, на котором плыл Давид Сослан со своей свитой в Палестину, во время страшной бури разбился в Латмийском заливе, а его выбросило на берег невдалеке от древнего греческого города Милета. С большим трудом и опасностью для жизни, спасши свои драгоценности и золото, они решили остановиться в Милете, так как в Латмийском заливе свирепствовали беспрерывные шквалы и бури, и ни один корабль зимой не заходил в это место.

Они пробыли в Милете довольно продолжительное время, ожидая захода случайного корабля, и до них донеслось много печальных вестей, связанных с происшествиями в Палестине. Особенно сильное, впечатление произвело на них сообщение о трагической гибели немецкой армии во главе с их знаменитым полководцем Фридрихом Барбароссой. Хотя немцы, подобно другим европейцам, принимали участие в крестовых походах и отличались воинственностью, тем не менее они каждый раз терпели поражения, и все их попытки стать на защиту Иерусалима кончились для них катастрофически.

Давид Сослан и Гагели знали, находясь еще в Иверии, что германский император Фридрих Барбаросса, стремясь снискать расположение римского папы, снарядил огромную армию для борьбы с Саладином и, не дожидаясь остальных крестоносцев, отправился вместе со своим войском в Палестину. Хорошо помня о страшном поражении, понесенном немецкой армией во втором крестовом походе под предводительством Конрада III, Фридрих Барбаросса принял все меры, чтобы избежать ошибок своего предшественника. Но тщетными оказались все его усилия. Голод, лихорадка – бич Азии, чумная эпидемия, трудности горных переходов и беспрерывные нападения турок превратили его многочисленную, хорошо снаряженную армию в жалкое сборище изнуренных людей, быстро таявшее по мере приближения к Палестине.

К довершению катастрофы, не дойдя до Палестины, Фридрих Барбаросса утонул в реке Селеф. Лишившись своего полководца, последние остатки его войск рассеялись по окрестностям, а многие, не пережив несчастья, покончили с собой. Не менее печальная участь постигла и сына Барбароссы, Фридриха Швабского, который никак не мог найти место, чтобы похоронить кости своего отца, и возил их с собой до тех пор, пока, наконец, и сам не последовал за ним в могилу.

Гибель немецкой армии доставила большую радость Саладину, который неожиданно для себя освобождался от одного из сильнейших противников, а крестоносцы теряли союзника с огромной армией, прибытия которой они нетерпеливо ожидали. Но вместе с тем, как узнал Гагели, немцы приобрели своими неудачами такую дурную славу на Востоке, что крестоносцы избегали соединяться с ними, боясь, что их постигнет тот же злой рок, который преследовал немцев.

– Судьба наказывает их за высокомерие и гордость, – заметил Сослан, – и если они не образумятся, то лучше было бы не вступать им в борьбу с сарацинами и не обрекать заранее себя и других на неудачу.

– Во избежание несчастья лучше не встречаться с ними, – заключил Гагели, – надо принять все меры, чтобы не попасть в их лагерь.

Весной с первым же кораблем Давид Сослан и его спутники отплыли в Акру, куда незадолго до них со своим флотом явился английский король Ричард Львиное Сердце.

Чем ближе становилась Палестина, тем более возрастало их волнение, так как само море, усеянное парусными судами, своим необычным видом напомнило о несметном скоплении народов, о битвах и собранном здесь воинстве со всей Европы и Азии.

Акра лежала на обширной равнине, которая с севера ограждалась горою Сарон, а с востока – горами Галилейскими и с запада – Средиземным морем. Огромные башни поднимались на ее стенах: между ними выделялась так называемая башня «Проклятая». Рощи и сады покрывали окрестности Акры, на холмах возвышались виллы богачей, а на скатах гор раскинулись деревни.

С моря была видна – крепость Акры, высившаяся на уединенной скале среди морских пучин, и за Акрой – раскинувшийся обширный христианский стан, больше похожий на город, чем на военный лагерь. Позиция Акры была защищена самой природой, и начатая крестоносцами осада, несмотря на ряд кровопролитных битв и решительных сражений, пока не сулила им близкой победы.

Сойдя с корабля рано утром на берег, где происходила высадка европейцев, Сослан со своими спутниками прямо направился в христианский стан, вынужденный, таким образом, с самого первого момента прибытия в Палестину связать свою судьбу с судьбой крестоносцев.

На берегу стояли датчане, фрисландцы и другие воины Севера, которые охраняли высадку христиан, прибывших морем из Европы.

Войдя в стан, Сослан и его спутники очутились в укрепленном городе, который был так хорошо защищен от неприятеля, что даже опытные лазутчики с трудом могли туда проникнуть. Кругом были вырыты рвы, воздвигнуты стены, и осадные машины крестоносцев день и ночь громили твердыни Акры. Саладин раскинул свои шатры позади христианского стана, расположившись со своими войсками на горах Кайзанских, откуда был виден берег моря. Он не допускал выхода крестоносцев из занимаемого ими места, постоянно сзади нападал на них, так что, осаждая Акру, крестоносцы были сами осаждены и крепко заперты Саладином в своем убежище. На далеком пространстве, какое только можно было окинуть взглядом, развевались знамена мусульманских ополчений.

Гагели, благодаря хорошему знанию европейских языков, в тот же день узнал обо всем, что делалось в лагере, и вернулся озабоченный и крайне встревоженный.

– Мы попали сюда, как в западню, – сообщил он, – в самом стане все пути строго охраняются тамплиерами. Перебежчиков убивают на месте. Но если бы мы даже и вышли отсюда, то на краю равнины все проходы заняты мусульманской стражей, которая никого не пропускает в свой лагерь. Саладин находится недалеко, но пройти к нему невозможно. Нас примут за лазутчиков или изменников и расправятся с нами без всякой пощады. Кто позволит в такое время перевозить золото Саладину?

– Ты прав, – согласился Сослан. – Надо было ехать не в Акру, а в Тир и оттуда пройти к Саладину. К сожалению, перенесенные испытания еще малому нас научили, и за это мы несем наказание. Видно пока нам придется остаться в Акре и ждать, когда кончится осада. Надо полагать, что с прибытием европейских королей крепость будет быстро взята, и мы освободимся!

Гагели, опасавшийся, что Сослан огорчится его сообщением и будет настаивать на немедленном свидании с Саладином, умолчал о том, что быстрое взятие Акры было маловероятным, так как в армии франков было больше храбрости, чем дисциплины, и вожди их жестоко враждовали между собою. Саладин же, пользуясь беспорядками и неурядицами среди крестоносцев, умело добивался успеха и почти в каждом сражении вырывал из их рук победу. Гагели умолчал также о том, что на европейских королей рассчитывать было нечего. Каждый из королей втайне замышлял отнять первенство и славу у другого. Зато, скрыв от Сослана печальное, Гагели с большим оживлением остановился на приятных сторонах предстоявшей им новой жизни в лагере и близком знакомстве с приемами и методами войны как мусульман, так и крестоносцев.

– Редкий случай привел нас сюда, – говорил он с увлечением, – здесь, на этой равнине, мы позаимствуем самые усовершенствованные способы ведения войны и привезем их в Иверию. Нам не будут страшны никакие противники после того, как мы постигнем военное искусство на примерах здешних сражений. А пока нам нужно разбить свой шатер, как делают это все рыцари, и обзавестись конями.

Сослан предоставил Гагели полное право распоряжаться их устройством по своему усмотрению, так как всецело был занят мыслями о том странном положении, в какое они попали. Зная хорошо намерения Тамары поддерживать мир на Востоке, Сослан не мог примкнуть к крестоносцам и участвовать в войне, которую они вели с Саладином. В то же время, находясь в христианском лагере, он не мог оставаться безучастным зрителем всего происходившего и по своему воинственному характеру не в состоянии был избегать сражений и отказывать в помощи своим братьям по вере.

Положение осложнялось еще тем, что Сослан стремился как можно скорей выполнить поручение Тамары и с победой вернуться в Иверию, а случайная остановка становилась в известной степени трагической, обрекая поездку к Саладину. Здесь, находясь у крестоносцев, он должен был подчиняться суровым условиям военной обстановки и не мог никуда двинуться без разрешения франков. Таким образом, сделанная в выборе пути ошибка становилась в известной степени трагической, обрекая Сослана с его спутниками не только на вынужденное бездействие, но, самое главное, ставя его в зависимость от тех событий, какие разыгрывались в стане крестоносцев.

Эти чувства настолько волновали Сослана, что он не заметил, как слуги поставили шатер, занесли туда вещи, и он оказался в своем новом жилище, убранном с воинской простотой и суровостью. Мелхиседек устлал ложе Сослана барсовой кожей, Гагели развесил по стенам их лучшее оружие: сабли, мечи, булатные клинки Арчила, и Сослан с грустью смотрел на это скромное украшение, напоминавшее ему о дорогой Иверии, с которой мысленно никогда не расставался.

– Видел я у англичан хороших борзых, – с сожалением сказал Мелхиседек. – Они могли бы сослужить нам хорошую службу – защищать от всяких воров и проходимцев. Говорят, у английского короля огромные белые борзые, он с ними ходит на охоту. С такой собакой можно спать спокойно.

– А ты попробуй купить у них, – посоветовал Гагели и насмешливо прибавил, – чего только нельзя купить у этих рыцарей! За деньги продаются целые царства. Рассказывают, что Ричард Английский перед походом в Палестину нарочно устроил гонение на евреев, чтобы таким путем добыть деньги на снаряжение своего войска. А Филипп Французский тоже под стать ему. Он завидует Ричарду, что тот богаче и славится своей силой. Если бы они знали, сколько золота хранится в наших казнохранилищах, что у нас драгоценностей больше, чем во всех их владениях, они бы нас окружили царскими почестями и пригласили бы к столу Ричарда.

– Сохрани тебя бог от такого бахвальства! – остановил его Сослан. Вечером, когда они легли спать, Сослан с любопытством спросил Гагели:

– Скажи, что ты слышал про Ричарда? Этот государь больше всех меня интересует.

– Здесь много говорят о его неукротимом нраве и подвигах, превышающих всякое понятие о человеческой силе и мужестве, – ответил Гагели, – свирепость столько же, сколько и храбрость, доставила ему прозвище «Львиное Сердце».

– Хотел бы я померяться с ним силою, – заметил Сослан, – я готов сразиться с ним даже за борзую собаку.

– Господь избавит нас от такого несчастья, – живо откликнулся Гагели. Этот царь, говорят, чрезмерен во всех делах и без границ в гневе. Он запальчив до крайности и лучше не попадаться ему на глаза!

– Ты разжигаешь мое любопытство. Собери о нем, пожалуйста, самые подробные сведения и проверь, правду ли болтают, будто он упражняется в словесности и ведет дружбу с поэтами? Тогда он – благородный рыцарь, и нам приятно было бы сломать копье с таким витязем. Иного пути, вероятно, и нет, чтобы завязать с ним знакомство.

– И чтобы сделаться его врагом, ежели Вы не пожелаете остаться побежденным, – возразил Гагели, но в то же время сочувствовал желанию Сослана, был уверен в непобедимости своего повелителя и не мог побороть соблазнительную мысль присутствовать при таком поединке.

– Ты ошибаешься. Благородным рыцарям чужда зависть к своим соперникам по оружию. Английский король так прославлен своими победами, что, наверное, ищет подобного себе рыцаря, с кем бы он мог сломать копье и приобрести новую славу. Известно, что сражаясь с храбрецами, человек делается еще храбрее. Не все же мне бороться со львами и тиграми. Наконец-то, я нашел могучего ратоборца, с которым еще никто не сравнялся из знаменитейших рыцарей!

– Приведет ли к добру подобная встреча? – все еще сомневаясь, но склоняясь уже мысленно к словам Сослана, произнес Гагели. – О нем легко собрать сведения, здесь только и разговоров, что об английском короле. Говорят, Французский Филипп более спокоен и осторожен, и хотя отличается храбростью, но благоразумно удерживается от громких подвигов, полагая, что ратная слава не принесет столько пользы, его государству, сколько твердая и мудрая политика. Не следовать ли нам его примеру?

Это было последнее возражение, которое он счел нужным сделать Сослану, но тот был одушевлен какой-то мыслью, которую считал пока преждевременным раскрывать Гагели.

– Узнай все, что говорят здесь про Ричарда, – повторил он перед сном свою просьбу Гагели, – а больше всего о том – не поддерживает ли он какие-либо связи с Саладином. Судя по его характеру, от него можно ожидать самых невероятных поступков и крайних решений.

На этом беседа их прервалась. В походной палатке, в боевом лагере, отрезанном от сообщения с внешним миром, где каждый момент можно было ждать вражеского нападения, среди чуждых им народов они заснули крепким сном, со счастливым сознанием, что, наконец, они в Палестине, и самая трудная и длинная часть их пути закончена.

Так началась их жизнь в Акре, настолько необычная и любопытная, что на некоторое время они забыли об истинной цели своего путешествия и с жадностью отдались наблюдениям над крестоносцами, Называясь франками, собранные в одном стане крестоносцы, однако, были строго разделены между собою, каждая нация имела своего вождя и отдельное место в лагере. Каждый народ, кроме того, имел свой характер, нравы и обычаи, весьма различные между собою. Так, итальянские купцы на своих флотилиях, перевозившие богомольцев в Палестину, зарабатывали огромную прибыль и не подчинялись никаким уставам. Генуя, Венеция, Пиза – морские республики, доставлявшие крестоносцам оружие и продовольствие, получали громадные привилегии и располагались особыми кварталами с базарами и церквами. Рыцари для своих нужд прибегали к услугам местных христиан, которые крайне недоверчиво, с опаской относились к франкам, отягощавшим их всякими оброками и ненормальными работами. Дружины крестоносцев часто соперничали и враждовали друг с другом, особенно во время дележа добычи после победы над мусульманами, называвшимися здесь сарацинами.

Жизнь в стане крестоносцев для простых воинов была очень суровой. К ним применялись самые строгие наказания, если их уличали в воровстве, распущенности или даже в небольшой драке между собою. Но совершенно иначе протекала жизнь предводителей войск, знатных рыцарей и королей, которые привезли с собой пышную обстановку своих замков и без стеснения предавались всевозможным развлечениям и излишествам, особенно в короткие промежутки перемирия. Часто печальное однообразие Акрской долины оживляли рыцарские празднества и турниры.

Как раз с прибытием Сослана наступило некоторое затишье, так как Ричард и Филипп страдали лихорадкой и лежали в бездействии в своих палатках, войска с нетерпением ждали их выздоровления.

Однажды вечером Сослан и Гагели в полном вооружении отправились осматривать лагерь. Гагели обратил внимание Сослана на рыцарей, облеченных в длинные кольчуги, и сказал:

– Смотрите на этих рыцарей, как мрачны и грубы их кольчуги. Издали они напоминают змей, на них нельзя смотреть без отвращения. Я уверен, что Ваша кольчуга и вооружение скоро привлекут к себе внимание любопытных и Вас почтут за принца или за какого-нибудь знатного рыцаря.

– Не смущайся ее изящной отделкой, – возразил Сослан, – она выдержит удар любого меча, ни одно кольцо её не погнется. Самое приятное, что она легка и плотно прилегает к телу.

Увлекшись прогулкой, они зашли далеко, почти в конец стана, где на склонах холмов стояли башни, внизу были раскинуты шатры, высоко развевалось знамя креста, охраняемое стражей.

– Наверное, здесь разместились предводители войск, – промолвил Гагели, и они хотели повернуть обратно, как заметили, что возле одного шатра в задумчивости сидел некий рыцарь и внимательным взглядом следил за ними. Видимо, рост Сослана, его мощная фигура и вооружение сильно заинтересовали рыцаря; он, не сводя с них глаз, что-то сказал стоявшему рядом с ним оруженосцу, и тот подал ему шлем и меч. Прежде чем они успели отойти от шатра, он встал и стремительно двинулся к ним навстречу.

– Не говорил ли я Вам, что к Вашей кольчуге не останется равнодушным ни один витязь, – тихо сказал Гагели, – хотел бы я знать, что ему нужно от нас?

Они заметили, что стоявший возле шатра оруженосец хотел следовать за рыцарем, но он сделал нетерпеливое движение рукой, означавшее, чтобы его оставили в покое. Подойдя к Сослану, он еще раз с интересом всмотрелся в его фигуру, как бы меряясь с ним силою, и высокомерно спросил на местном наречии:

– Кто вы такие? Кто вам разрешил гулять в местах, куда не позволено проникать чужим воинам?

– Если мы преступили дозволенное, прошу снисходительно отнестись к нашей вине, так как мы недавно прибыли и недостаточно знакомы с вашими правилами, – с достоинством ответил Сослан и тоже с любопытством посмотрел на стоявшего перед ними витязя. Он был почти одинакового с ним роста, широкоплечий, могучего сложения, с открытым и смелым лицом, курчавыми светло-русыми волосами и большими голубыми глазами, сверкавшими умом и веселой насмешливостью. Гагели почему-то испытал необъяснимое беспокойство при этой встрече и острым взглядом всматривался в незнакомца, стараясь понять, чем вызвано его любопытство и какие намерения он преследует, преграждая им дорогу и заставляя беседовать с собою.

– В какой дружине вы состоите, – быстро спросил витязь, – и принимали ли участие в сражениях?

– Вам, наверно, известно, как и нам, – уклончиво ответил Сослан, – что с болезнью королей Филиппа и Ричарда прекратились все битвы, мы обречены на бездействие.

По лицу рыцаря пробежала тень досады и огорчения, но он ничего не сказал и как бы на мгновение погрузился в раздумье. Затем веселая усмешка опять заиграла на его губах, прикрытых темными усами, и он спросил:

– Король Ричард скоро оправится от своего недуга. Близок час, когда заиграют трубы и начнется решительный приступ.

– Ты принес нам добрую весть! – воскликнул Сослан. – Ничего я так не желал бы, как выздоровления короля Ричарда!

– Ты, наверное, чужеземец, – усмехаясь, сказал веселый рыцарь, – здесь никто из князей не любит короля Ричарда, они укоряют его в гордости и запальчивости, – затем он быстро повернулся и широким жестом пригласил их следовать за собою. – Пройдемте ко мне в шатер. Я хочу побеседовать с вами.

– Позволь отказаться от твоего любезного приглашения, – вежливо, но решительно возразил Сослан, – близится вечер, а мы должны спешить к дому, так как не знаем хорошо здешнего расположения.

Рыцарь вспыхнул от гнева, очевидно, чувствуя себя оскорбленным их отказом, и с раздражением произнес:

– Еще никто никогда не отказывался разделить со мной трапезу из-за дальности своего жилища. Не будем спорить по-пустому! Я хочу провести с вами вечер за стаканом доброго вина.

Он говорил тоном, не допускавшим возражений, и Гагели готов был уже склониться, чтобы исполнить его желание, как Сослан с твердостью, тоже исключавшей всякое предложение о возможных уступках, ответил:

– В другое время я охотно принял бы твое приглашение, но сейчас, к сожалению, я спешу домой и не могу воспользоваться твоим гостеприимством.

Добродушная усмешка пропала на лице рыцаря, голубые глаза загорелись местью и гневом. Казалось, он готов был схватиться врукопашную со своим неожиданным противником.

– Не пробуй вступать со мной в поединок, – угадав его намерение, произнес Сослан со снисходительной небрежностью. – За твое приглашение я не хочу причинять тебе зла, так как по всему видно, что ты веселый и хороший малый. Оставь нас в покое, и мы пойдем своей дорогой!

Презрительный ответ Сослана еще более разжег незнакомца. Он крикнул своему оруженосцу:

– Дай копье и щит!

– Безрассудный! Что ты делаешь! – воскликнул Сослан, а Гагели побледнел от волнения, видя, что незнакомец был вне себя от ярости и больше не хотел ничего слушать, стремясь, как можно скорей отомстить за нанесенную ему обиду. Гагели не сомневался, что поединок примет серьезный характер, и рыцарь будет биться с ожесточением, желая проучить чужеземца.

– Я готов сразиться с тобою, – добавил Сослан, обнажая свой меч. – Но скажу тебе правду, что я никогда не дрался по такому пустому и ничтожному поводу.

– Надо полагать, что дамы в вашей стране так безобразны, что ни одна не стоила осколка копья, сломанного в честь нее, – уже насмешливо кинул рыцарь, – иначе ты умел бы драться по всякому пустому поводу!

Он, видимо, наслаждался предстоящим поединком и ни за что не хотел идти на примирение.

Из шатра вышло несколько витязей, заинтересованных происшествием, и рыцарь знаком руки отослал их, не желая, чтобы кто-либо присутствовал.

Сослан, потеряв хладнокровие, решил жестоко отомстить рыцарю за его непристойную и оскорбительную шутку.

– Я тебе покажу, какие у нас дамы, и стоят ли они осколка копья, сломанного в их честь! – крикнул он. – Но прежде чем драться, скажи, есть ли на тебе панцирь? Я подожду, пока ты приведешь себя в порядок.

– Ты обо мне не заботься, – ответил рыцарь, потрясая мечом, – лучше подумай о себе. Ты, видно, больше привык гулять на пирах, чем ломать копья в сражениях. Твоя нарядная кольчуга не защитит тебя от моего удара!

– Дело покажет, чья кольчуга лучше выдержит удары, – возразил Сослан. Рыцарь скинул с себя мантию, под ней оказалась плотная кольчуга с бляхами на груди, такой искусной и прочной работы, что она могла выдержать любое нападение. Рыцарь, как видно, искушенный в боях воин, с такой ловкостью направил копье свое, целясь прямо в голову Сослана, что копье его ударилось о гребень шлема и раздробилось на мелкие куски до самого нарукавника.

Удар был такой силы и мощи, что ни один боец не мог бы после него устоять на ногах. Но Сослан успел сделать едва уловимое движение головой, которое ослабило силу удара, не только не упал, но сейчас же ответил ударом так метко и сильно в грудь рыцаря, прикрытую щитом, что невольно покачнулся на месте и издал громкий возглас удивления.

Испытав силу друг друга и поняв, что каждый из них имеет дело с неодолимым противником, они стали биться напряженно, но осторожно, постепенно входя в азарт и нанося все более меткие и опасные удары. Они несколько раз уже сменили рассыпавшиеся по самые рукоятки копья, скрещивали мечи с силою громового удара, но ни одному еще из них не удалось свалить другого на землю и намести последний сокрушительный удар, после которого кто-нибудь из них должен был бы признать себя побежденным. Поединок уже длился долгое время, и Гагели с отчаянием взирал на Сослана, как бы умоляя его прекратить схватку, которая могла иметь самые печальные последствия для них, но Сослан не хотел прекращать боя, стремясь довести его до конца, без всякой снисходительности и пощады. В мыслях своих он теперь бился за Тамару, горя желанием именно в этом поединке показать силу свой любви к ней и явить западному рыцарю образец преклонения перед дамой, ради которой он мог бесстрашно принять смерть, ни минуты не скорбя об утере жизни.

Гагели видел, что положение становилось угрожающим. Несмотря на запрещение рыцаря, из шатров выскочили витязи, крича что-то непонятное для Гагели, и видно было, что каждое мгновение они могли вмешаться в поединок. Если бы даже Сослан одержал победу, то десятки новых витязей тотчас же вступились бы за своего военачальника и не допустили его поражения. Кроме того, они могли схватить Сослана, наложить оковы и, выяснив, кто они такие, взять их имущество. Бесчисленные беды мерещились Гагели и, не дожидаясь нового столкновения между Сосланом и целым отрядом крестоносцев, он вскричал в сильном волнении:

– Доблестные рыцари! Вы уже в достаточной мере испробовали мужество и силу друг друга. Каждый воздаст хвалу вашему бесстрашию и искусству. Но неужели ни у одного из вас не хватит мужества опустить меч и полюбовно разойтись, выпив стакан доброго вина в честь несокрушимой силы и славы друг друга!

Крики воинов, раздавшиеся сзади, как угадал Гагели, также требовали прекращения поединка, поэтому он крикнул Сослану по-иверийски:

– Ради царицы прекратите брань! Иначе мы погибнем!

Это воззвание Гагели сразу достигло цели. Сослан приостановился, заметил бледность на лице рыцаря, то ли вызванную утомлением, то ли другими причинами, и опустил меч, промолвив тихо, но выразительно:

– Я готов биться хоть до утра и не вложу меч в ножны, пока не достигну победы! Но я охотно готов предложить тебе мир и первым прекратить поединок!

Рыцарь не поверил словам Сослана и махал мечом, призывая его продолжить бой, но Гагели решительно крикнул ему:

– Мы – твои гости! Не нарушай правил гостеприимства!

Снова веселая улыбка заиграла на губах рыцаря. Он бросил меч в сторону и с благородной откровенностью произнес:

– Признаюсь тебе, что с подобным противником я еще ни разу не бился, рад был испробовать твою силу! Что это за страна, в которой рождаются такие исполины?

– Иверия! – с гордостью ответил Сослан, невольно раскаявшись в своей вспышке.

Вокруг шатра уже стояло множество воинов, готовых кинуться на дерзкого чужеземца, посмевшего затеять драку в лагере, где строго соблюдались воинские правила. Если бы Сослан на минуту продолжил состязание, а Гагели опоздал со своим предупреждением, ему пришлось бы теперь жестоко расплачиваться за проявленное легкомыслие и безрассудство.

Дружески беседуя, они направились к шатру рыцаря. Палатка, в которую они вошли, была убрана коврами с большой изысканностью и вкусом; на полу и на скамейках лежали шкуры льва и леопарда, а в воздухе стоял густой и пряный запах благовоний, приготовляемых на Востоке. Войдя в шатер, рыцарь снял мантию и облачился в тунику из алого бархата, отороченную по краям золотою парчой. Его мужественное, открытое лицо казалось усталым и бледным; он возлег на ложе, сославшись на нездоровье, – приглашая возлечь и своих гостей, по восточному обычаю.

Когда они выпили вино и закусили дичью, между ними началась непринужденная беседа.

– Не было пока в моей жизни ни одного противника, – говорил Сослан, – которого я не повергал бы на землю после нескольких ударов, а ты не только устоял, но сражался с такой силой, что победить тебя – большая слава. У кого такая крепкая рука, тот в самом себе заключает целое воинство. Неужели у вас много подобных витязей?

Рыцарь весело засмеялся, показывая блестящие белые зубы из-под темных усов. Глаза его заискрились лукавой усмешкой, так как похвала Сослана, видимо, ему была очень приятна.

– Ты еще не испытал моей крепкой руки, – сказал он. – По нездоровью я дрался только наполовину. Но клянусь моей саблей, как только мы возьмем Акру, то мы с тобой встретимся на турнире. И кто бы ты ни был – князь, простой дворянин или полигрим – я вступаю с тобой в бой, так как твоя доблесть является для тебя лучшей славой. А теперь скажи мне, ты хотел бы драться под стенами Акры и под чьими знаменами?!

– По уставам греческой церкви, к какой принадлежу по вере, я не имею права сражаться вместе с крестоносцами, – ответил Сослан. Гагели наблюдал за выражением лица рыцаря, боясь, что ответ Сослана вызовет его раздражение и поведет к новому столкновению. – Но, несмотря на это, – продолжал Сослан, – я не хотел бы оставаться праздным и с удовольствием принял бы участие в битвах. Мы никого не знаем из здешних вождей, и потому я не могу тебе сказать – с кем бы мы хотели соединиться, чтобы драться с сарацинами?

Гагели, неослабно следивший за выражением лица рыцаря, к своему удивлению заметил, что он сделался вдруг задумчивым, веселость его сменилась озабоченностью.

– Я тебе дам одно поручение, – помолчав немного, промолвил рыцарь и долгим, проницательным взглядом посмотрел на Сослана, как бы взвешивая его силы. Скажи мне чистосердечно, хочешь ли ты быть полезным королю Ричарду?

– Ни с кем бы я не хотел встретиться и померяться силой, как с ним, – воскликнул Сослан, – и я готов выполнить любое твое поручение, лишь бы принести ему пользу!

– Твое желание будет исполнено, – с видимым удовольствием ответил рыцарь, уже испытывая полное доверие к своему недавнему противнику, – с королем Ричардом ты встретишься, когда он выздоровеет, но прежде выполни мое поручение. Между королями Филиппом и Ричардом условлено, что, когда один из них с войсками пойдет на приступ крепости, другой должен охранять безопасность стана и удерживать Саладина. Но ни один из этих государей не желает оставаться в бездействии и охранять стан. Здесь есть один вход в стан, куда обычно устремляются сарацины, как только мы уходим к Акре. И вот тебе мое поручение: скоро мы пойдем на всеобщий приступ, и ты будешь одной своей силой охранять этот вход. Он окружен рвом с башней, и там легко отражать натиск сарацин, пока мы не подоспеем на помощь. Накануне приступа я пришлю гонца, который укажет тебе место, а твоему другу, – он указал на Гагели, – передаст к кому надо обратиться за помощью в случае внезапного нападения самого Саладина. Ты не будешь оставлен нашим вниманием. Только никому не говори о моем поручении.

– Охотно исполню твою просьбу! – живо ответил Сослан. – Передай королю Ричарду, что он может спокойно идти на приступ. С божьей помощью, я один справлюсь с врагами, если только не подоспеет Саладин со своими войсками, Скажи мне, что знаешь ты о Саладине? И действительно ли он мудр и великодушен, что вызывает удивление даже среди своих противников?

Лицо рыцаря расцвело самой приятной и привлекательной улыбкой.

– Кто может сравниться с этим героем? – с искренним чувством произнес рыцарь. – Он своим благородством и доблестью превзошел всех рыцарей и заслуживает самого глубокого почтения и уважения! Признаюсь вам в том, что у меня лежит на сердце, но чего я никому не открывал. Если бы Саладин принял христианскую веру, то он был бы величайшим и лучшим государем на Востоке, но сейчас он является нашим злейшим врагом, и мы должны с ним сражаться, чтобы вырвать из его рук крепость Ислама, какой по его воле стала Акра!

– Правду ли болтают злые языки здесь, что Конрад Монферратский из зависти к королю Ричарду хочет вступить в переговоры с Саладином и даже обещал уступить ему Акру?

Неосторожное замечание Сослана возымело совершенно неожиданное действие на рыцаря. Он вскочил со своего ложа и в припадке сильнейшего гнева крикнул:

– Сей вероломный поплатится головой за свою измену! У короля Ричарда не дрогнет рука расправиться с изменником! Хорошо, что вы принесли мне это известие.