Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Сослан изменился в лице и произнес с тревогой:

– Теперь, когда я свободен, я должен прежде всего найти своего друга. Время ли мне оставаться на пиршестве?

– Не навлекай на себя гнев султана, – предупредил его эмир, – иначе ты лишишься того, что успел приобрести, и не выедешь свободным из Дамаска.

Слова эмира, прекрасно осведомленного о привычках и характере своего повелителя, несколько ослабили жизнерадостное настроение Сослана и напомнили ему, что он должен быть осторожным.

Вскоре они были приглашены к столу султана и вошли в пышный зал, убранный с восточной роскошью. Ковры, золотая, серебряная парча, превосходное шитье арабесков украшали сидения, на которые были положены богатейшие подушки. Столы были уставлены золотыми, серебряными блюдами, хрустальными чашами, наполненными шербетом, – все было приготовлено для пиршества, которое, по обычаю, султан устраивал для своих гостей и подчиненных ему именитых представителей мусульманского мира.

Во время пира султан сохранял радушие и приветливость, хотя с грустью взирал на веселье пирующих и не отступал ни на иоту от своего сурового воздержания. Он не притрагивался к явствам и напиткам, обильно заполнявшим стол и напоминавшим Сослану о широком гостеприимстве Тамары и о пирах в Иверии.

Сослан сидел невдалеке от Саладина, но не успел вступить с ним в беседу, так как шумное пиршество было вскоре прервано неожиданным появлением гонца, прискакавшего из Акры. Саладин покинул гостей, чтобы немедленно принять его, и в зале сразу воцарилось уныние и безмолвие, изредка нарушаемое долгими вздохами и отрывистыми молитвенными возгласами.

Эмир по своему неугомонному и подвижному нраву не мог усидеть на месте, тихо ускользнул из зала, чтобы раньше всех узнать о новостях, привезенных вестником из-под Акры. Он еще не вернулся, а среди гостей уже пронеслись слухи, что посланец привез какие-то нехорошие вести.

В дверях появился эмир и коротко сообщил, что защитники Акры открыли ворота и христиане вошли в крепость. Все поднялись со своих мест, готовясь сменить пышное пиршество на ожесточенную брань с неверными.

– Царь царей, – сказал тихо эмир, – преисполнился скорбью, так как делал все возможное, чтобы не допустить падения твердыни исламизма. Он покидает Дамаск, дабы немедленно вернуться к своему стану и напасть на врагов, которые падут под ударами мусульманских мечей, как листья падают осенью под ударами бури.

Сослан был ошеломлен этим известием, так как оно отодвигало на неопределенное время начатые им переговоры с султаном. Он опечалился при мысли, что взятие Акры могло отвратить султана от желания поддерживать дружественные отношения с царицей Иверии. Зал мгновенно опустел. Веселые клики смолкли, и только одни развешанные по стенам мрачные знамена все также вещали о тленности всего земного и о неизбежности конца великого повелителя Востока.

Сослан вышел из дворца вместе со своим покровителем, который был глубоко огорчен вестью о падении Акры, а также необходимостью вместе с султаном покинуть Дамаск.

– Счастлив ты, о храбрый рыцарь, что успел получить свободу, прежде чем это печальное известие достигло слуха нашего повелителя. Иначе тебе пришлось бы сопровождать меня обратно. Я выполнил свою клятву, но клянусь чалмой пророка, что мне жаль расставаться с тобою!

– Клянусь моей родиной, – ответил Сослан с чувством признательности, – что я пребуду верным тебе и никогда не забуду твоей услуги. Не печалься разлукой! Дело мое не окончено, и я вместе с тобою направлюсь в Акру. Мне надо спасти свое золото, которое находится в лагере крестоносцев.

Они дружески распрощались, скрепив клятвой обещание оказывать помощь друг другу, и каждый отправился своей дорогой.

Сослан прощальным взглядом окинул дворец Саладина, куда он несколько часов тому назад вошел пленником, а вышел свободным человеком, и бодро устремился вперед на поиски исчезнувшего Гагели.

ГЛАВА V

После взятия Карса и разгрома турок Юрий вернулся в столицу победителем, с полной уверенностью, что царица признает его заслуги, отметит их перед народом, и они будут, наконец, вместе управлять государством.

Он возвратился в наилучшем расположении духа, с богатыми трофеями и заполнил все казнохранилища золотом, дворцы украсил златотканными материалами, коврами, хрусталем и великолепными вазами. Воины были награждены всякого рода оружием, отделанным чеканкой, гравированием и эмалью.

Столица Иверии наполнилась пленными, ручными барсами, верблюдами и превосходными конями, к которым Юрий питал особое пристрастие.

Этот поход сразу возвысил царя во мнении иверского общества и собрал вокруг него много приверженцев. Захария Мхаргрдзели всемерно старался всю славу победы приписать Юрию, скромно оставаясь в тени, полагая, что эта победа возвеличит царя и примирит с ним царицу.

Город был убран и нарядно украшен в честь возвращения Юрия и его боевых сподвижников. Воины, военачальники чествовали победителя громкими криками восторга и радости, и царица, прибывшая на смотр войск, нисколько не препятствовала оказанию ему почестей, каких царь заслужил своей победой над турками.

Царица милостиво приветствовала Юрия, как бы разделяя общее восхищение его храбростью, но не менее благосклонно встретила Захария, показывая всем, что не делает разницы между ними и чествует их равно обоих как победителей Карса. Юрий не мог ни на что пожаловаться и не имел оснований считать себя обиженным. Ему воздали царские почести, но царица не устроила пиршества по случаю победы и не выразила никакого желания видеть его у себя во дворце. Юрий, еще не остывший от воинского рвения и исполненный светлых надежд на будущее, решил терпеливо ожидать приглашения царицы и пока не докучать просьбой о свидании. Помимо того, ему хотелось удивить царицу размахом работ по украшению столицы и поразить ее воображение созданием необыкновенного храма – символа единства Руси и Иверии.

Прежде всего он вызвал к себе Арчила и преданных ему людей, от них узнал, что на вершине одной из самых недоступных гор уже начались работы по возведению задуманного им сооружения; были перенесены материалы и запасено большое количество белого камня, гранита и мрамора. Из похода Юрий привез много пленных. Он распорядился отправить их на самые тяжелые работы – в горах пробивать скалы и воздвигать стены под наблюдением иверских зодчих, опытных в этом деле.

Но теперь, после победы, Юрий не хотел устраняться от государственных дел, стремился вмешаться во все стороны жизни Иверии и установить в ней порядок. В этом стремлении его всецело поддерживал и направлял Роман, утешенный тем, что царь больше думал о делах, чем о царице, и вел себя достойно своего высокого звания, как подобало сыну великого князя Андрея Боголюбского.

Охваченный порывом вершить дела высокие и славные, Юрий прежде всего решил ознаменовать свою победу награждением воинов, сражавшихся с ним под Карсом, не только деньгами и оружием, но и землей, чтобы они противостояли крупным владетельным князьям и постепенно ослабляли их силу и влияние.

Он понимал, что ничем не мог так угодить царице и заслужить ее расположение, как разумной помощью в борьбе с князьями и укреплением единовластия в стране. Но помогая в этом царице, Юрий рассчитывал также усилить власть и смирить непокорных противников, которые в любой момент могут свергнуть его и изгнать из Иверии. Особенно он возмутился, когда узнал от Романа, что в столице появились беглые крестьяне, которые искали защиты и справедливости от притеснений и поборов князей. К этому прибавилось еще сообщение Арчила о Вальдене, которого Джакели в его отсутствие выслал из столицы, по выражению Арчила, «пустил по миру», закрыв мастерскую.

– Куда же он девался? – спросил Юрий с живостью, вспоминая, что Вальден был у него и жаловался на Джакели, и он тогда, перед своим отъездом в Карс, обещал заступиться за него.

– В Палестину уехал искать счастья, – отвечал Арчил, – там, говорит, собрался народ со всего света. Меня звал с собой. Поедем, говорит, выделкой оружия ты заработаешь большие деньги. Вернемся купцами.

– Правильно сказал, – одобрил Юрий, – потерянная жемчужина принесет ему счастье.

– Нашлась жемчужина, – радостно сообщил Арчил, – и где нашлась? Оказывается, закатилась в башмачок. Но было поздно, Вальден уехал.

Не трогая пока Джакели, Юрий долго обдумывал, как умней и безопасней начать борьбу с владетельными князьями, чтобы не встретить с их стороны решительного отпора и не потерпеть поражения. Роман просил его не спешить и не поступать круто и наставительно говорил:

– Пойми, что ты в чужой стране, иноземный царь. Люди здесь гордые, воинственные. Понапрасну не озлобляй их!

– Умное ты слово сказал, – согласился Юрий, – врага нажить легко, а друга приобрести трудно. Но и потакать их вольностям тоже нельзя.

Спустя немного времени, Юрий пришел к мысли, что надо действовать осторожно, но твердо и, главное, незамедлительно; он подумал прежде всего издать повеление, что в случае жестокого обращения крупных землевладельцев с поселянами часть их земель будет передана воинам, защищавшим отечество, или служилым людям. Такая мера вполне соответствовала возросшим потребностям страны и не могла быть, по мнению Юрия, отвергнута царицей, которая проводила разумные начала справедливости и гуманного отношения к людям.

«Рано или поздно надо вводить новый порядок, – размышлял Юрий, – и на место князей выдвигать служилых людей или воинов, которые полезны государству и будут верно служить нам». Но он не мог ничего сделать без согласия царицы, и потому спешно испросил себе свидание для решения дела государственной важности.

Не отказав Юрию, Тамара, однако, приняла его вместе с Чиабером, показывая этим, что между ними могут быть только официальные отношения и деловые беседы в присутствии посторонних лиц. Она была так строга и холодна, что Юрий не только не вымолвил ни слова о переполнявших его чувствах, но ничего не мог рассказать о себе и о своей жизни.

Видя, что за ним неотступно наблюдает Чиабер, Юрий начал с негодованием говорить о том невыносимом положении, в каком находится население, и о злоупотреблениях властолюбивых и корыстных князей. Будучи открытым и пылким по натуре, Юрий еле сдерживал волнение и, не думая о том впечатлении, какое могли произвести его слова на Чиабера, заявил царице о своем намерении отбирать поместья у наиболее жестоких владельцев и лишать их права распоряжаться жизнью и свободой крестьян.

Заявление Юрия настолько испугало и потрясло Чиабера, что он изменился в лице и с ужасом смотрел на царя, разрушавшего, как ему казалось, самые основы государства. Тамара во время беседы не промолвила ни слова. Нельзя было понять, то ли она соглашалась с решением Юрия, то ли дивилась ему, только едва заметная улыбка на мгновение осветила ее лицо, а затем оно сделалось еще более строгим, непроницаемым, безучастным ко всему окружающему.

Чиабер никак не мог прийти в себя от неслыханного, по его мнению, дерзкого намерения царя, который осмелился говорить о лишении прав феодальной знати. Однако, будучи осмотрительным и дальновидным, Чиабер сейчас же решил оградить себя на будущее от возможных нападок царя. Боясь, что и его могут обвинить в каких-либо злоупотреблениях или жестоком обращении с крестьянами, он вдруг обратился к царице с почтительным заявлением:

– О, державная царица! С давних пор имею желание пожертвовать Шио-Мгвимскому монастырю в моление за мою душу несколько жителей из моего имения вместе с их домами и угодьями, чтобы они пребывали там свободными и счастливыми. Если будет на то соизволение Вашего величества, то я жертвую своих крестьян окончательно, не имея более участия в их доходах и освобождая их от всякой барщины.

Чиабер произнес свою речь с несвойственным ему жаром, видимо, стремясь показать свое великодушие и непричастность к тем злоупотреблениям, которые вызвали гнев царя и могли повлечь за собою жестокое наказание.

Тамара взглянула на Чиабера очень внимательно, как бы решая, по каким соображениям он решился сделать такое щедрое пожертвование и сообщить о нем в присутствии Юрия.

– Сердечно радуюсь твоему намерению пожертвовать Шио-Мгвимскому монастырю крепостных людей, – одобрительно произнесла Тамара, – пусть они обретут себе там свободу и: жизнь, сообразную человеческому достоинству. Постараюсь быть у тебя в Шинванском имении и утвердить твою дарственную запись Шио-Мгвимскому монастырю!

Юрий вспыхнул от радости, поняв, что царица своим поощрением пожертвования Чиабера выразила одобрение и его распоряжению о передаче земель воинам. Он порывисто поднялся, желая выразить ей свою благодарность.

– О царица! Будет твоя воля, и я приведу к покорности наших врагов! Пускай простые люди будут опорой твоему престолу!

Чиабер с испугом посмотрел на царицу, прося ее умерить опасную ретивость царя, но она ничего не прибавила к сказанному, поднялась и вежливо распрощалась с гостями. Несмотря на явное желание Юрия остаться после ухода Чиабера, Тамара твердо заявила, что она уезжает в Сионский собор и не имеет времени для беседы.

Вернувшись от царицы в крайнем возбуждении, Юрий вызвал к себе Захария Мхаргрдзели и велел немедленно готовиться к новому походу на персов, не желая больше оставаться в столице. Он понял, что царица медлит с решением, очевидно, ожидая известий от царевича Сослана, и он может заслужить ее благоволение только геройскими подвигами и возвышением Иверии.

Но и громкая победа над персами и еще более богатая добыча, с какой вернулся Юрий, не доставили ему признания и расположения царицы. Напротив, он сразу попал во враждебную ему атмосферу лукавых царедворцев, уже успевших под влиянием Чиабера и Абуласана сплести вокруг него тончайшую сеть дворцовых интриг и ухищрений, сыгравших впоследствии роковую роль в его жизни.

Не разбираясь в этом лабиринте интриг и раздоров, не приноравливаясь больше ни к людям, ни к окружающей обстановке, Юрий начал смело вмешиваться во все дела, всюду посадил своих судей и начальников, которые должны были по его желанию постепенно добиваться ослабления влияния старой аристократии. Он не был добр и милостив, как царица, и не мог приобрести любовь народа, и одних раздражал своим самовластием, других отталкивал от себя слишком крутыми и резкими мерами. Стоя посредине между враждующими сословиями, Юрий забывал, что он находится в иной земле, чем Суздальская, среди иного народа, чем его сородичи, с иными нравами и обычаями.

Чем дальше шло время, тем больше росло в стране недовольство и обострялись разногласия. Владетельные князья не только отошли от Юрия, но смертельно возненавидели его за то, что он посягал на их права и поместья. Теперь они готовы были поддерживать царицу в ее борьбе с нелюбимым мужем и искать нового царя для Иверии. Но зато Юрий нашел сильную поддержку среди поощряемых им кругов среднего сословия, питавших к нему горячую привязанность за его храбрость, расправу с аристократией и втайне осуждавших царицу за ее отношение к мужу. Несмотря на то, что Юрий успешно сражался и утверждал могущество Иверии, он оставался все тем же одиноким, отвергнутым царем, который не мог ни в войне, ни в государственной деятельности найти себе утешение. Не имея в сердце покоя, в мыслях – трезвости и порядка, в чувствах – тишины и отрады, Юрий метался по Иверии, как по негостеприимной чужбине, не веря никому из приближенных и не ожидая ни от кого ни помощи, ни совета. Замыкаясь в покоях древнего дворца, откуда открывался вид на крепость и на цепь расстилавшихся вдали холмов, Юрий несчетное число раз мысленно возвращался к тому вечеру, когда перед своим отъездом в Карс он был у царицы. Вместо того, чтобы воспользоваться ее мягкостью и снисхождением, он выказал тогда непростительную нерешительность и навеки погубил себя великодушным отказом от законных прав, дарованных ему церковью. Перебирая в уме все подробности того свидания, Юрий казнился и мучился запоздалым сожалением о прошлом и в то же время изыскивал способы вновь увидеться наедине с Тамарой и напомнить ей о данном обещании.

Но Тамара отлично понимала всю опасность нового свидания с Юрием и твердо решила не встречаться с ним в уединенной обстановке дворца и не допускать его до новых объяснений. С той поры они бывали вместе лишь на официальных приемах в присутствии посторонних лиц. Ему ни разу не удалось наедине повидаться с царицей. Мысли и желания, мучительные по своей напряженности и неотступности, сбивали и путали Юрия, не внося ясности в его душевную жизнь, напротив, толкая к крайним поступкам и решениям, могущим навсегда опорочить его не только в глазах Тамары, но и всего иверского общества.

Он долго составлял план, как тайно проникнуть во дворец Тамары, но главным препятствием по пути к осуществлению этой цели являлась Астар, которая никогда не отлучалась из дворца и все время находилась при царице. Юрий подозревал, что Астар не питала к нему ни доверия, ни расположения и употребила бы все имевшиеся в ее распоряжении средства, чтобы не пропустить его к Тамаре. Будучи беззаветно предана своей повелительнице и зная, что Тамара всячески избегала встречаться с Юрием, Астар усилила наблюдение над охраной дворца, принимая для этого даже скрытые от царицы меры. Не было человека в Исани, кто не был бы дважды или трижды проверен и лично известен Астар своей преданностью царице; все входы во дворец как потайные, так и парадные были тщательно замкнуты; два привратника неотлучно находились на своих постах и должны были немедленно извещать Астар о всех подозрительных лицах, появлявшихся в Исани. Во время пребывания Юрия в столице Астар с беспокойством, о котором не говорила царице, следила за всем, что происходило при дворе, за поведением приближенных сановников, за выступлениями Юрия, и по отдельным слухам, намекам и речам она решала, чего следовало бояться и откуда ждать беду. Астар всегда знала, в каком настроении находился Юрий, предавался ли он развлечениям и утехам, был милостив и благодушен или, напротив, был суров, уединялся во дворце и не хотел никого видеть.

В последнее свое возвращение из экспедиции Юрий вел жизнь, очень рассеянную и неровную: то устраивал пиры, созывая новых именитых людей Иверии, и проводил время с ними в играх и развлечениях, то вдруг отменял парады и приемы, никуда не показывался и в одиночестве переживал свое, как он думал, бесчестие и горе. Бурные периоды чередовались с затишьем в жизни царя, доставляя особое беспокойство Астар. Тогда она усиливала свою бдительность, бодрствовала по ночам, опасаясь, что царь внезапно появится во дворце и она не успеет вовремя предупредить царицу.

Астар не подозревала, что в те долгие дни и ночи, когда Юрий изнывал от тоски и не знал, как успокоить свое сердце, единственным утешением для него была беседа с верным дружинником Романом, который, подобно ему, не находил себе места от печали и с ужасом взирал на душевное состояние князя.

Более осведомленный, чем Юрий, о придворных интригах и много наслышавшийся о любви царицы к царевичу Сослану, он не ждал впереди ничего хорошего, будучи уверен, что рано или поздно Юрия свергнут с престола и изгонят вон из Иверии. В ожидании подобной катастрофы Роман и не пытался прочно устраиваться на чужбине, больше интересуясь близлежащими странами, где, по его расчетам, князь мог более спокойно, чем здесь, обосноваться с остатками своей дружины. Роман, беседуя с Юрием, нарочно складывал речи длительные и монотонные, какие, по его мнению, должны были действовать на князя успокоительно, отвлекая его от жгучих дум о царице и возвращая к безвозвратно ушедшим дням юности. При этом Роман каждый раз упорно напоминал Юрию:

– Негоже благоверному русскому князю кланяться со своей любовью иверской царице, памятуя, что честь превыше всего, а любовь, добытая силой, никогда никому не приносила счастья. Всякую вещь украшает мера, и все, что без меры, не ведет к добру. А ты, князь, преступаешь меру, и потому любовь твоя приносит тебе одно горе.

Юрий снисходительно выслушивал Романа, стараясь в беседе с ним скоротать время, но с доводами его не соглашался и таил в себе иные думы, не решаясь высказывать их вслух, чтобы не омрачать печалью чистое и простое сердце Романа. После тихой нравоучительной беседы Юрий еще сильнее разгорался неукротимыми желаниями и не видел для себя иного спасения, кроме свидания с царицей, которая одна могла прекратить его тяжкие муки.

Однажды он позвал к себе Гузана, возведенного им в сан полководца, бывшего с ним в походах и глубоко ему преданного. Юрий решил обратиться к нему за помощью и поделился с ним своими планами.

– Можешь ли указать мне вход во дворец Исани, который не был бы никому известен и не охранялся бы стражей?

Молодой и предприимчивый Гузан ненавидел Сослана, был горячо привязан к Юрию и всячески стремился содействовать его сближению с Тамарой.

– Если такой вход не существует, – не задумываясь, ответил он, – то его можно сделать. Кто из привратников или стражи посмеет поднять оружие против царя, если он захочет открытым или потайным ходом пройти к царице? Скажи слово, и все двери раскроются пред тобою!

Смелые, почти дерзкие слова Гузана вернули былую самоуверенность Юрию и зажгли в нем надежду, что печальная жизнь его кончится, как только он увидится с Тамарой. Преодолев свою застенчивость, Юрий признался Гузану, что ему необходимо видеть царицу, но так, чтобы никого не было при этом свидании.

– Тебе известно, – прибавил он, – что царица никогда не бывает одна. Ее прислужница Астар безотлучно находится при ней и при всяком случае готова поднять тревогу. Я хотел бы, чтобы в ту ночь, когда я буду у царицы, ее не было во дворце и никто не помешал бы нашей беседе. Если бы ты нашел способ удалить Астар или дать ей снотворного, чтобы она не проснулась до утра, ты оказал бы мне неоценимую услугу!

Впервые Юрий говорил так откровенно, вскрывая свои тайные намерения, какие могли скомпрометировать его перед подданными и поставить в неловкое положение перед царицей. Но мысленно он уже давно преступил грани дозволенного и, как только представилась возможность, неудержимо устремился к осуществлению заветной цели.

Гузан между тем нисколько не был удивлен признанием царя. Сочувствуя страданиям Юрия, он готов был помочь ему в устройстве тайного свидания. Он понимал также, почему Юрий с такой настойчивостью требовал удаления Астар из дворца. Будучи находчивым и сообразительным от природы, он быстро придумал средство избавления от докучной Астар и, довольный своей выдумкой, весело заявил:

– Желание царя будет исполнено. В ту ночь, когда Вы будете у царицы, Астар с вечера исчезнет из дворца и вернется только поутру. Никто не помешает Вашему свиданию.

Юрий весьма обрадовался, услышав от Гузана такое решительное обещание; приятно было найти человека, который мог облегчить горе и помочь ему, наконец, свидеться с царицей.

Роман уже успел изрядно надоесть ему постоянными укоризнами, назиданиями и, главное, советами заблаговременно покинуть Иверию и бросить все надежды на взаимность царицы. Между тем Юрий нуждался совсем в обратном, – в поощрении своей страсти и в деятельном помощнике для проведения в жизнь его замыслов и облегчения страданий. Он не мог бы найти более почтительного исполнителя, чем Гузан, который считал явной несправедливостью отвержение царицей своего мужа.

– О, царь! – воскликнул он с чувством, – если бы Вы не таили своих мучений, а открыли их верному рабу, то, поверьте мне, многие печали Ваши были бы давно утешены. Вы обладали бы тем, к чему горячо стремилось Ваше сердце. Клянусь Вам, в течение ближайших дней исполнить Ваше поручение!

Гузан тотчас ушел, видимо, желая как можно скорей сдержать свое слово и блеснуть перед царем находчивостью и расторопностью. А Юрий остался в состоянии полного душевного расстройства, бессильный справиться с нахлынувшими на него чувствами. Когда на следующий день к нему пришел Роман для очередной беседы, князь не принял его и приказал не являться до тех пор, пока он сам не позовет его.

Огорченный Роман предположил, что временно князь нашел себе забаву и чем-то утешился. Он не подозревал, что князь вступил на опасный путь легкомысленных похождений и не желал больше слушать его благоразумных увещаний.

Гузан явился к Юрию через три дня, вечером, с ликующим видом.

– Нынешнюю ночь вход во дворец будет открыт для царя, – доложил он. – Астар находится в надежном месте и вернется в Исани по нашему распоряжению завтра к полудню. Никто из стражи не будет знать, что Вы прошли во дворец. Я укажу Вам потайной ход в опочивальню царицы, и Вы никого не встретите по дороге. Трудно сыскать более благоприятное время для выполнения Ваших желаний!

– Каким образом ты достиг подобной удачи? – с изумлением спросил Юрий, боясь даже верить своему счастью. – Чем ты мог прельстить верную рабыню, что она решилась покинуть царицу в такое неурочное время?

Гузан не мог сдержать веселой улыбки.

– Сегодня вечером гонец принес Астар радостную весть:

«Приехал вестник от Давида Сослана с письмом к царице. Поспеши к нему, он ждет тебя в Метехи». Едва она переступила порог Метехского замка, как была похищена нашими верными людьми и посажена в башню, откуда нет выхода. Ей сказано, что завтра в полдень она будет отпущена на свободу и что ничего страшного ей не угрожает. Иного способа разлучить ее с царицей не было, – прибавил Гузан, как бы оправдывая перед царем свой поступок. Но Юрий пришел в восхищение от его хитроумной выходки, не приносившей никому вреда, а ему открывавшей свободный доступ к царице.

Поздно вечером, когда огни в городе погасли, стихло движение, а на улицах не было видно прохожих, они сели на коней и помчались в Исани. Видимо, Гузан за эти дни хорошо ознакомился с расположением дворца, изучил все входы и выходы, ибо безошибочно нашел нужное ему место. Он остановился у главного входа, а с противоположной стороны, где за стеной росли высокие неподвижные кипарисы, быстро нашел скрытую калитку, через которую они проникли в пустынный сад и очутились возле башни.

– Стража стоит у главного входа, а здесь никого нет, – тихо пояснил он Юрию. – Лестница из башни прямо ведет в царские покои, и Вы сможете беспрепятственно пройти в опочивальню царицы. До утра Вас никто не потревожит, ибо по моему распоряжению внутренняя охрана снята, и привратник спокойно спит возле калитки. Ныне Вы будете охранять покой царицы, и она не нуждается в иной защите.

Они вошли в башню и поднялись наверх по небольшой лестнице, и, прежде чем открыть потайную дверь, Гузан сказал тихо:

– Теперь я покину Вас. Во избежание всяких подозрений, я скроюсь вместе с конями. Пусть судьба дарует Вам счастья, и Вы получите то, чего так усердно желали!

Он нажал пружину, дверь бесшумно раскрылась, и Юрий с бьющимся сердцем вступил в заветные покои, куда он тщетно пытался проникнуть в течение долгого времени, которых, наконец, достиг обманом и хитростью. Он понимал, что подвергался опасности навлечь на себя гнев царицы и навсегда утерять последнюю надежду на сближение с нею, но не мог больше терпеть свое унижение и быть вдали от любимой.

Полутемные покои с аксамитовыми занавесями, драгоценными камнями, тканями и коврами были освещены расставленными повсюду кадильницами, синими, пурпуровыми, изумрудными, мерцавшими, подобно лампадам, сиянием робким, загадочным, едва рассеивая мрак и сгущая кругом беспокойные тени.

Содрогаясь от волнения в ожидании предстоящей встречи и невыразимого возбуждения, какого не испытывал никогда в жизни, Юрий на минуту задержался на месте, наслаждаясь тишиной и красотой пустынных покоев, где он мог обрести или вечное счастье, или вечное изгнание. Мысль, что он находится рядом с Тамарой и через несколько минут будет с нею наедине, доводила его до исступления, лишала правильного представления о том, как ему нужно вести себя, что сказать ей, как предупредить ее гнев и склонить к милости и снисхождению. Разноцветные кадильницы излучали рассеянный, прозрачный свет, отчего все предметы получали причудливые очертания, то вырастая до гигантских размеров, то совсем исчезая в полумраке. Беспорядочная игра бликов, теней и красок невероятно раздражала, беспокоила и туманила и без того взбудораженное сознание Юрия. Не помня себя, он двинулся вперед, осторожно и нерешительно раздвинул тяжелый аксамитовый занавес, и пред ним открылась длинная анфилада полуосвещенных комнат, в которых не было видно ни одной живой души, не слышалось откликов и звуков человеческой речи. Было жутко в этой сгущенной тишине немых покоев от полос бледного света, от развеянных повсюду миражей и от ощущения полной замкнутости и оторванности от жизни. Преодолевая это тяжелое чувство, Юрий быстро прошел несколько комнат, ему вдруг показалось, что он заблудился. Он вернулся назад и направился в противоположную сторону, но и там не оказалось опочивальни царицы.

Теряя присутствие духа, Юрий начал беспорядочно метаться взад и вперед по зачарованным покоям, обошел все прилегавшие помещения, но та же тишина, те же мерцавшие кадильницы всюду встречали его. Он мог убедиться в правильности слов Гузана: дворец был пуст, нигде не было телохранителей, нигде не было видно вооруженной стражи. Вернувшись назад, Юрий инстинктивно устремился в правое крыло дворца, где уже не было той пышной обстановки и суровая пустота сменила великолепие и изысканную роскошь убранства.

Отчаяние овладело душой Юрия. Он не надеялся больше в лабиринте темных и запутанных комнат найти опочивальню Тамары и готов был скорее умертвить себя, чем опозоренным возвращаться обратно, не достигнув того, к чему так страстно и безудержно стремился.

Кружась бессмысленно по пустым комнатам, он, наконец, незаметно для себя оказался в покоях царицы, расположенных в самой отдаленной и глухой части дворца, и когда он подошел к опочивальне, то оцепенел от неожиданности. В дверях неподвижно стояла Астар.

– Где царица? – крикнул обезумевший Юрий.

– Наша повелительница отбыла в Метехи к своей тетке Русудан, – почтительно ответила Астар. – Она вернется завтра, не раньше полудня.

Кровь бросилась в голову Юрия при этом ответе, глаза запылали гневом, он в неистовстве схватил Астар одной рукой за волосы, а другую приставил с кинжалом к горлу и дико закричал:

– Ты – моя погибель! Если ты не скажешь, как сюда попала, то я убью тебя, и никто не взыщет с меня твою кровь!

– Если Вы меня убьете, то ничего не узнаете от меня и к своему горю прибавите новое горе. Кто покупал себе покой ценою крови? Разве только безумные, отчаявшиеся в своей жизни!