Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА III

Когда царь Георгий IV, как теперь именовался Юрий, восседал на троне и принимал своих подданных, вид у него был угрюмый, неприветливый, редко улыбка озаряла его лицо. Особенно суровым становился он, когда к нему подходили наиболее влиятельные сановники, царедворцы и вельможи, оказывая знаки внимания и почета и преподнося подарки, состоявшие, главным образом, из воинских доспехов и украшений.

– Да утвердит бог царствование Вашего величества! – становясь перед троном, провозглашал каждый из них, – и да пронзит копье грудь изменников Ваших!

Равнодушно слушая все эти льстивые заверения в преданности, не веря их искренности, Юрий тяготился праздным этикетом, который не доставлял ему больше ни малейшего удовольствия, не возбуждал самолюбия и ничуть не укреплял его престижа.

Юрий понимал, что у него создалось в Иверии трудное положение. В сравнении с ласковой, щедрой царицей он казался неприятным, жестоким, даже коварным царем, от которого избалованные сановники не ожидали никаких милостей, а, напротив, готовились к самым резким и неожиданным выходкам с его стороны. Между тем, Юрий очень внимательно и старательно изучал государственную жизнь Иверии и не только не хотел проводить время в праздности и блистательных пиршествах, но стремился к деятельности, расширению своих обязанностей по управлению страной, чтобы сильней укрепить царскую власть.

Видя, что владетельные князья, уединившись в своих роскошных поместьях, никому не подчинялись и творили, что хотели, Юрий решил, что его главной обязанностью является наведение порядка в стране. Царица очень заботилась о просвещении, о том, чтобы поднять духовный уровень своих подданных.

Столица была богато украшена, здесь уже образовалось рыцарское общество с иноземными нравами и обычаями, нарождались новые идеи гуманизма, поэты в своих произведениях прославляли отечество и царицу. Но, наряду с этим внешним блеском и широким размахом жизни, столица не была благоустроена. Многочисленные мастерские, наполненные ремесленниками, выполнявшими срочные заказы на всю Иверию, множество приезжих купцов, иноземцев, оживленные торговые сношения с восточными странами – все это нуждалось в строгом надзоре и упорядочении.

Роман неоднократно говорил Юрию, что хотя город и знатный, но ночью, пожалуй, вряд ли пройдешь спокойно. Караваны, нагруженные товарами, часто подвергаются нападениям, население не ограждено в достаточной степени от всякого рода зачинщиков беспорядков.

Юрий был уверен, что царице одной трудно справиться с новым укладом жизни, установить справедливость и правосудие. На этом пути она встретила всевозможные препятствия не только со стороны владетельных князей, но и Микеля, потакавшего своеволию высшей знати. В государстве не было твердой руки, которая держала бы в страхе непокорных и защищала от произвола население. Юрий считал своим долгом помочь царице, в этом его поддерживал Роман. – Суди право, – поучал он. – Первый суд – великое дело! Если случится разбирать спор между богатым и бедным, держи сторону бедного. Не отклоняйся от правды, чего бы это не стоило!

– Мое дело навести порядок, – замечал Юрий, – удалить вероломных от царского двора и каленым железом выжечь измену и предательство. Тогда царица будет довольна!

– Ты лучше каленым железом выжигай грех из своей души, – наставительно говорил Роман, подразумевая под грехом любовь князя к царице, но Юрий не слушал его, увлекшись мыслью благоустроить жизнь в столице.

Сосредоточив на этом все внимание, Юрий сам стал производить суд, принимать жалобы и разбираться в делах ремесленников и торговцев. По горячности нрава он не был так рассудителен, как Тамара, вступал в споры с влиятельными людьми государства и за короткое время приобрел себе среди них много врагов. Однажды к нему явился Арчил с башмачником Вальденом, которому Юрий заказал красную сафьяновую обувь для парадных выходов. Вальден был чем-то сильно расстроен и долго вздыхал, пока, наконец, не высказался:

– Беда со мной приключилась, царь. Сегодня в ночь мою мастерскую закрыли. Вашего заказа не могу выполнить.

– Кто закрыл? – вспыхнул Юрий. – Немедленно найти виновного и предать суду!

– Ничего нельзя сделать! – тихо сказал Вальден и сокрушенно посмотрел на Арчила, как бы спрашивая: говорить или нет? И, помолчав, добавил:

– Нехорошее дело вышло, государь. Я сам виноват.

– Говори! Чего боишься? Я тебе помогу, – сказал Юрий.

– Вот такое дело. Тут один князь заказал мне для жены башмаки. Он дал мне две большие жемчужины для застежек. Таких жемчужин я никогда не видал, цены им нету. Видно, привез издалека. Пришла беда, пропала жемчужина. Искал, искал, нигде не мог найти. Ох, что было – не передать! Как жив остался, не знаю. Князь закрыл мастерскую, наложил печати; пока, говорит, не найдешь жемчужину – не открою! Сам без работы и все материалы в мастерской остались! И судиться не с кем!

– Кто этот князь? Скажи мне его имя.

– Джакели.

– Джакели? – переспросил Юрий и, что-то вспомнив, нахмурился. – Знаю я этого князя. Потерпи немного. С ним дело иметь труднее. Я тебе дам работу.

Вальден ушел. Юрий сделал Арчилу большие заказы по изготовлению оружия и воинских доспехов, а для себя лично заказал меч полтора аршина длиною с надписью на рукояти: «Своей чести никому не отдам» и кинжал с рукоятью, подобный булаве, но без надписи.

Юрий всегда охотно беседовал с Арчилом, который сообщал ему многое из того, что делалось при дворе.

Узнав, что Тамара очень любила эмалевые изделия, какие выписывались из Константинополя для украшения церквей, Юрий распорядился вызвать оттуда искусных мастеров для того, чтобы они научили этому искусству местных ремесленников и перенесли в Иверию лучшие образцы константинопольских изделий.

От Арчила Юрий узнал также, что царица имела большое пристрастие к строительству дворцов, храмов и крепостей в недоступных местах и что ею намечалось строительство грандиозного пещерного двора Вардзиа, который должен был по своим размерам и оформлению превзойти все подобные сооружения.

Это подсказало Юрию мысль воздвигнуть на вершине горы храм невиданной красоты и великолепия. Он пригласил к себе лучших строителей, поручил им составить план будущего храма, соединявшего, по его мысли, древнерусский стиль со строгостью и величием византийского зодчества.

Арчил, оставшись с царем после ухода Вальдена, рассказал ему, какие собраны материалы, какие каменотесы будут прорубать скалы в горах и какое место выбрано для построения храма.

– Нет лучшего места, государь, – говорил Арчил, – чем на той вершине, что вблизи Гелати.

Роман всегда присутствовал при беседах Юрия с Арчилом и вполне одобрял его стремление построить храм.

– А какой храм построил во Владимире покойный князь Андрей Юрьевич, – вспомнил Роман, – далеко по Руси шла его слава. Недаром владимирцы называли его «Златоверхим». Строили его известные мастера. Не пожалел Андрей Юрьевич своей казны на это святое дело!

– Помню! Как сейчас помню: церковные врата были обложены золотом; амвон из золота и серебра, стены расписаны по золоту, а сколько драгоценных каменьев, жемчуга было на иконах – не пересчитать! Вот и здесь надо украсить храм по такому образцу! – с живостью отозвался Юрий.

– Правильно сказано! – одобрил Роман слова Юрия, а Арчил добавил:

– Выпишите из Опизского монастыря Бека, мастера по чекану, его царица издавна почитает и жалует. Недавно поручила ему оковать икону Спаса в Анчисхатской церкви. Возложите на него все украшения храма, чтобы он поставил работу по чекану, по эмали и всяким узорам. Лучше мастера Бека по всей стране не сыщете!

– Хорошее ты слово сказал! Завтра же выпишем твоего Бека! – распорядился Юрий и обратился к Роману:

– Устрой мастера во дворце и отпусти из нашей казны средства для его содержания!

Вместе с начатыми работами по строительству храма Юрий горячо стремился к воинским подвигам и походам, к которым он привык с юности. Иверия все время подвергалась нападениям турок и персов и нуждалась в строгой охране своих государственных границ и владений.

Юрий не без основания полагал, что царица оценит по достоинству его стремление к защите и возвеличению ее отечества, и надеялся, что она постепенно свыкнется с мыслью, что он – царь и вместе с нею призван управлять государством. Кроме того, Юрию хотелось показать Тамаре, что в храбрости и мужестве он не уступает Сослану. Пребывание в столице, как убедился Юрий, ничуть не приближало его к царице, скорей даже отдаляло и только вызывало в нем мучительное раздумье об ожидавшей его печальной участи.

Пока собирались люди и готовились материалы для построения храма, Юрий решил предпринять какой-либо поход, чтобы пополнить казну и напомнить царице не только о своем существовании, но и о своих правах как царя и военачальника.

Однажды на приеме, когда он, как обычно, скучал, выслушивая донесения феодальных владельцев, он вдруг увидел появившегося в зале своего любимого амир-спасалара Захария Мхаргрдзели и оживился, ожидая услышать от него важные военные новости. Захария, умный, испытанный человек, хорошо понимал душевное состояние нового царя, подошел к нему смело, хотя и с печальным поклоном, и стал подробно докладывать о положении дел в стране и о состоянии войска в Иверии.

– Все ли готово к походу? – быстро спросил Юрий, с интересом выслушивая спокойный рассказ главнокомандующего, который один из всех вельмож умел подходить к царю, а иногда даже вызвать улыбку на его лице и привести в хорошее расположение духа. Успех Захария Мхаргрдзели вытекал из его любви к походам, из-за неустанного стремления составлять военные экспедиции, отражать врага на границах, возвеличивать славу Иверии и с богатыми трофеями возвращаться на родину. Новый царь, как быстро заметил Захария, подобно ему, был также преисполнен воинственного пыла и с большой охотой беседовал с ним о ратных подвигах и приключениях.

– Сельджуки поблизости от Карса нападают на наши границы, убивают воинов и быстро скрываются, – сообщал Мхаргрдзели со скрытым негодованием, не желая раздражать царя и взвешивая в уме последствия тех решений, какие могли быть приняты в результате их беседы.

– Я со своей дружиной один ходил к Трапезунду, – гордо заявил Юрий, – разве у нас не хватает войска, чтобы дать отпор сельджукам, надолго отучить их ходить в наши владения? Скажи мне, какое количество воинов находится на царском содержании и может выступить в поход по первому нашему зову?

– Около шестидесяти тысяч хорошо вооруженных воинов могут в любой день отправиться в путь по царскому приказу, – быстро ответил Захария, видя, как разгорячился царь. – Но нам известно, что под Карсом стоят ничтожные силы противника, всего войска не потребуется для похода. Под городом сильные позиции, если мы вовремя займем их, то враг к нам не подступится, мы легко завладеем крепостью.

– Наконец-то, ты меня порадовал настоящим делом, в котором можно показать свои силы, – с непривычным оживлением отозвался Юрий. – Незамедлительно собери войско и позаботься о хорошем снабжении. Пусть воины наши ни в чем не нуждаются! Поспеши с этим делом, дабы враги не узнали раньше времени о наших намерениях. Быстрее извести царицу!

Захария понял, что царь больше всего заботился о том, чтобы царица скорей узнала о их предполагаемом походе, надеясь хоть воинской славой снискать ее благосклонность. При дворе ни от кого не было скрыто, что Тамара жила отдельно от нелюбимого мужа, изредка только при посторонних принимала его в своих покоях и не жаловала его ни милостью, ни вниманием. При таком положении многие вельможи и военачальники одобряли поведение Мхаргрдзели, который неожиданной экспедицией решил увести царя из столицы, предоставляя ему возможность прославиться своим мужеством и отвагой завоевать сердце царицы.

Беседа амир-спасалара с царем неожиданно всколыхнула иверских рыцарей. Они громкими и шумными возгласами приветствовали Захария, единодушно принимая его предложение и высказывая положение, чтобы царь не задерживался в столице, а скорее двинул бы войска к Карсу, где они могли прославить свое отечество. Общее одобрение предстоящего похода еще сильнее воодушевило Юрия. После приема он отправился на смотр войск, где должна была присутствовать также и царица. Его сопровождал верный дружинник Роман, который и раньше не отличался говорливостью, а после воцарения Юрия превратился в молчальника. Он с глубокой скорбью наблюдал за душевными переживаниями своего князя, который не столько сделался счастливее от того, что стал царем, но, по его мнению, приобрел неизлечимую душевную рану, могущую преждевременно свести его в могилу.

Как всегда на приемах, Тамара находилась вместе с Русудан и Чиабером, не желая оставаться с царем наедине и выслушивать его жалобы на неразделенное чувство, причинявшее ему теперь одни горькие страдания. Он, как заметили все присутствующие, направился прямо к царице, почтительно поклонился и сел рядом с нею, из гордости показывая гостям, что между ними установилось полное семейное согласие. В то же время Юрий робел перед Тамарой, боясь каким-нибудь неосторожным словом или движением вызвать ее недовольство.

Начался смотр. При звуках воинской музыки выступили войска – гордость и слава Иверии.

Тамара пришла в восхищение при виде войск, представленных к смотру. Мужественный вид воинов, отличные кони, блестящее дорогое вооружение и, главное, многочисленность армии, заполнившей обширное Дидубийское поле, доставили удовольствие не только придворной знати, но и самому Юрию. Он невольно вспомнил бесчисленные рати и ополчения русских князей, какими он часто предводительствовал в междоусобных бранях и особенно в осаде Киева. Но теперь, готовясь к походу, в котором он должен был проявить не только свою храбрость, но и военное искусство и победить не столько сельджуков, сколько неприязнь Тамары, он внимательно рассматривал вооруженных воинов, обмениваясь замечаниями с Чиабером по поводу предохранительного снаряжения. Кольчуги и латы с набедренником, по его мнению, были сделаны искусно, но слишком нарядно и легковесно для ожесточенных схваток с врагами.

– До сего времени нам не приходилось жаловаться на наше оружие в бою с неверными, – произнесла Тамара, еще не зная о воинственных планах царя. – Турки давно изведали нашу силу, и пока никто из них не смеет вторгаться в наши пределы.

– Дозволь думать несколько иначе, чем ты полагаешь, живо возразил Юрий, – нельзя допускать, чтобы враг заносился перед нами и в нашем миролюбии видел свою силу. Пришло время устранить наших противников и изгнать их из областей, откуда всегда могут угрожать нашим войскам и производить свои набеги. Сильному царству подобает не ждать нападений, а предотвращать завоевательные замыслы врагов и останавливать их далеко за пределами своих владений. Спроси амир-спасалара Мхаргрдзели, он тебе поведает, что делается на границах и как враги беспокоят наших подданных!

Внимательно выслушав Юрия, царица поняла, что юн затеял серьезное дело, иначе бы не упоминал о Захария, который никогда попусту не беспокоил ее своими воинственными планами. Она решила вначале ознакомиться с их доводами и затем высказать свое суждение.

Хитроумная Русудан тотчас же разгадала тайные замыслы Юрия, его желание прославиться перед царицей и решила поддерживать его боевые стремления. Она строго посмотрела на Чиабера, как бы приглашая его присоединиться к ее мнению, и затем с важностью произнесла, обращаясь к Тамаре:

– Твой отец никогда не давал покоя врагам. При малейшей их попытке продвинуться к границам царства отправлялся в поход и, разогнав неверных, возвращался на родину с победой, обогащая казнохранилища несметными богатствами. Разве преданное тебе войско и наши витязи не стремятся повторить подвиги своих отцов?!

– О том же будет и моя речь, – скромно прибавил Чиабер, избегавший после изгнания Сослана опрометчивых высказываний и державшийся пока в тени, чтобы не навлечь на себя ни недоверия царицы, ни презрительного отношения царя. Он опасался его, как своенравного, упрямого человека, чьи поступки и решения он никогда не мог предвидеть. Хотя Юрий ничем пока не проявлял себя с худой стороны и не подвергал гонениям ненавистных ему сторонников Абуласана, тем не менее Чиабер ожидал от него всяких неприятностей. Он был уверен, что в недалеком будущем царь покажет свой истинный нрав и жестоко отомстит подданным за свое унижение перед царицей. Он с предубеждением и даже некоторым страхом взирал на неприветливого и хмурого царя, представлявшего полную противоположность любезной и милостивой со всеми царице. Но вместе с тем Чиабер не был доволен и царицей, которая одна могла успокоить Юрия и смягчить его нрав. По его мнению, внутренние разногласия между царицей и Юрием вели к большим государственным осложнениям. Они не только не вносили мира в управление страной, но порождали раскол в иверском обществе, разделяя его на сторонников царя и приверженцев царицы, всегда готовых ожесточенно враждовать между собою.

Тщательно следя за Юрием, Чиабер видел, что он рьяно стремился управлять государством, но, не встречая сочувствия со стороны царицы, был стеснен в своих действиях, еще сильней переживал отвергнутую любовь и затаивал в себе недобрые чувства. Поэтому Чиабер считал самым благоразумным отправить Юрия в поход, где он мог бы принести гораздо больше пользы, чем находясь в столице.

– Да будет разрешено напомнить Вашему величеству, что разные времена и сроки положены для процветания и отмирания царства, а также для войны и, мира, – вкрадчивым тоном продолжал Чиабер, пытливо наблюдая, какое действие произведут его слова на царя, – бывает время, когда плохой мир надо предпочесть хорошей ссоре, а бывает и другое время, когда необходимо нарушить мир и разжигать ссору. Хорошо сказано у древних: «То дело преуспевает, которое совершается во времени, положенном сроками».

Пространная речь Чиабера, обычно молчаливого и предусмотрительного, в защиту, как казалось Тамаре, предложения Юрия о походе внушала ей подозрение – не было ли тайного сговора между ним и Русудан в пользу Юрия? Но она не выразила своего недовольства, а деловито спросила:

– Амир-спасалар даст мне отчет, что делается на наших границах, надлежит ли двинуть войска или лучше сохранять мир с соседними народами?

Царица не удостоила Юрия ни взглядом, ни приветливым словом, так как предвидела, что он воспользуется благовидным предлогом явиться во дворец для свидания с нею.

Русудан взглядом одобрила Чиабера, но, озабоченная холодностью царицы, решила оказать на нее влияние, чтобы она более милостиво отпустила Юрия и не препятствовала его завоевательным стремлениям. Юрий, охваченный нетерпеливым желанием воинскими подвигами стяжать себе славу, решил немедленно добиться свидания с царицей.

– Сегодня же к вечеру мы будем с амир-спасаларом во дворце и назначим время нашего выступления, – твердо заявил он. – Не предпочтительней ли в боях закаляться духом и укреплять сердце мужеством, чем предаваться неге и беспечности? Они расслабляют человека и ввергают его в бездну скорби и отчаяния. Разреши мне искать успокоения в боях и покрыть славой твое царство, дабы все народы прославляли твое имя!

Тамара поняла, что Юрий больше не мог спокойно выносить свое ложное положение при дворе. Терзаемый стыдом, уязвленным самолюбием и злополучной любовью, он взирал на ее верных слуг, как на личных врагов, и собирал себе новых приближенных, какие могли в будущем стать яростными противниками Сослана. В таких обстоятельствах поход, предпринимаемый Юрием и горячо поддержанный Чиабером, несомненно, для всех них являлся спасением. Он давал надежду, что царь увлечется славой, сменив праздную и наскучившую ему жизнь на боевую и полную опасностей, постепенно забудет про царицу и обретет душевное спокойствие.

Вспомнив про письмо киликийского царя Льва, просившего ее защитить армян от сельджуков, Тамара обратилась к Захария с предложением.

– Давно я думаю помочь нашим братьям-армянам, как делал мой отец. Отогнав турок от Армении, мы защитим и наши границы, – затем, обернувшись к Юрию, милостиво добавила, – не мне противиться твоему желанию, направленному на благо нашего отечества. Сегодня же вечером приму вас с амир-спасаларом и мы вместе обсудим, когда и в каком порядке наши верные войска выступят к границам. Тебе надлежит предводительствовать над ними!

Согласие Тамары, ее ласковый взгляд, доверие, оказанное ему, как будущему предводителю похода мгновенно изменили угрюмое настроение Юрия. Он сразу сделался любезным, веселым и обходительным со всеми, как и в первые дни своего приезда в столицу Иверии. Эта разительная перемена не укрылась от наблюдательных глаз Чиабера. Он обменялся с Русудан взглядом, дав понять, что благоденствие и процветание Иверии в зависимости от расположения царицы к царю, и призывал верную союзницу умолить племянницу не отталкивать от себя Юрия и быть более благосклонной к нему.

Смотр кончился военными играми, метанием копья, джигитовкой; молодые рыцари, стремясь показать перед царицей свою отвагу и ловкость, с такой горячностью и изяществом предавались военным состязаниям, что Юрий распорядился выдать щедрые награды особо отличившимся воинам. Теперь, когда он надеялся видеться с Тамарой, жизнь представлялась ему такой обольстительной и приятной, что он одинаково радовался как мастерству рыцарей, так и солнечным лучам, весело освещавшим Дидубийское поле. Оно казалось ему самым привлекательным и живописным местом из всех мест, какие только он видел во время своей скитальческой жизни. Невольная жалость овладела сердцем Тамары, но она больше всего боялась и избегала этого чувства. Оно одно могло изменить ее отношение к Юрию и склонить на милость, а милость неминуемо привела бы к измене Сослану и к нерасторжимому союзу с русским князем. Поэтому она быстро удалилась с ристалища вместе с теткой, сославшись на неотложные государственные дела и на необходимость рассмотреть их, прежде чем она примет царя с Мхаргрдзели. Глубокие и беспрерывные вздохи Русудан, грустный, озабоченный вид не оставляли ни малейшего сомнения у Тамары, что ее спутница стремится скорее начать задушевную беседу и излить жалобы по поводу ее сурового обращения с Юрием.

– Что ты хочешь мне поведать? Говори, не бойся! – поощрила ее к высказыванию Тамара, и Русудан, как всегда, прежде чем приступить к сетованиям, залилась слезами.

– Душа моя! – говорила она жалобно, но мягко, без упреков, что сильнее всего действовало на царицу. – Я не имею покоя с тех пор, как в дом отца твоего вошел новый царь, которого постигло жестокое искушение. Его слезы и стоны могли бы тронуть и самые камни, но та, кто милости свои щедро изливает на всех окружающих, остается равнодушной к его страданиям. Не твой ли друг в своих песнях неумолчно повторял: «Влюбленного даже и враги жалеют». Как ты можешь быть столь бесчувственной и лишать милости того, кто больше всего в ней нуждается?!

– Странно мне слушать твои неразумные речи, – строго прервала Тамара жалобы Русудан, показывая, что ее невозможно склочить к уступкам, противным чувству долга и справедливости, – разве ты не знаешь, что скорей смерть закроет мои очи, чем я нарушу данную мной клятву о верности. В свое время я предупреждала русского князя, что ему не следует вступать на престол, который по праву принадлежит другому. Если он, вопреки разуму и моим указаниям, пожелал выполнить невыполнимое, то никто не может быть ему утешителем, кроме бога.

– Достоин осуждения тот человек, который принял твою клятву и связал тебя на всю жизнь! – воскликнула Русудан, решившись во что бы то ни стало побороть упрямство Тамары. – Как можешь ты идти вопреки воле народа, и брак, освещенный церковью, превращать в посмешище для людей и в страдание для мужа? Не повелевает ли тебе церковь подчиниться ее закону и не уклоняться от выполнения супружеских обязанностей? Тем самым ты успокоишь страну и снимешь с себя позор бесчадия. Не забудь, что в твои годы промедление опасно, ты можешь оставить Иверию без наследника, и твои враги завладеют ею.

Это был самый сильный довод, который только могла привести Русудан для убеждения царицы, и казалось, что она достигла цели. Тамара замолчала. Она не стала больше ни опровергать Русудан, ни защищать свою любовь к Сослану, замкнулась в самой себе, не желая поверять тетке своих тайных мыслей.

Русудан не подозревала, что ее слова о необходимости «снять с себя позор бесчадия и дать наследника Иверии» больше всего устрашили Тамару, так как рождение ребенка, особенно сына, от русского князя закрепило бы его права на престол и уже навсегда разлучило бы ее с Сосланом. Каким образом она могла бы в будущем соединиться со своим возлюбленным, имея законного наследника от Юрия, и как она могла бы изгнать его из Иверии, не имея веских причин для развода? При том неодолимом влечении, какое он испытывал к ней, Тамара не могла надеяться, что он когда-либо добровольно уйдет от нее и предоставит свое место другому. Скорее она могла ожидать обратного, что любовью и покорностью Юрий постепенно в какой-то мере заслужит ее привязанность и уважение. Все эти глубокие и серьезные соображения вынуждали Тамару всячески избегать сближения с Юрием, так как она боялась не столько проявления его любви, сколько собственной слабости и мягкосердечия. Если бы Юрий был менее настойчив и не так решителен и упорен, Тамара никогда не относилась бы к нему с такой суровой холодностью и не избегала бы общения с ним, как вынуждена была делать теперь. Она хотела лишить его всякой надежды и заставить искать себе счастье вне пределах Иверии. Тамара ясно видела, что Юрий, несмотря на постигшую его неудачу и любовные терзания, проявлял исключительную выдержку и терпение, задавшись целью тем или иным образом – хитростью или лаской – овладеть сердцем царицы и вынудить ее нарушить клятву верности Сослану. Читая в его сердце, Тамара также видела, что, благоговея перед нею и послушно исполняя ее повеления, Юрий тем более придирчивым и взыскательным становился для окружающих его подданных, как бы преднамеренно вызывая общее недовольство. В то же время он ясно давал понять всем, что раздражительность в нем происходила из мучительных отношений, сложившихся между ним и царицей, и если бы она изменилась к нему, то он сделался бы самым добрым и снисходительным из всех царей, какие только были в Иверии. Он весьма искусно и расчетливо восстанавливал вельмож и придворную знать не столько против царицы, сколько против Сослана, верность которому принуждала Тамару отвергать любовь мужа и ждать возвращения своего друга. Создавшееся опасное положение усугублялось еще тем обстоятельством, что Тамара весьма благосклонно относилась к Юрию. Мужество царя, его порывистость, храбрость и в свое время благородная решимость выступить на защиту Сослана, терпеливая покорность в страданиях волновали царицу и заставляли ее задумываться о нем и его печальной судьбе чаще, чем она могла бы позволить себе, соблюдая верность Сослану. Не так равнодушно, как казалось, она встречалась с ним на приемах, стараясь не замечать его восторга и пламенных взглядов. Но чем больнее сжималось ее сердце от жалости к нему, тем она внешне становилась строже и холоднее, стремясь всегда сократить время их встречи.

Вероятно, Русудан угадывала происходившую борьбу в своей племяннице и, помолчав немного, опять начала вкрадчиво и нежно.

– О, душа моя! Зачем ты так безрассудно убиваешь себя и с тоской взираешь на жизнь вместо того, чтобы предаваться радостям и утехам? Разве наш молодой царь не блистает, подобно солнцу, своей красотой? Разве он уступает кому-либо в храбрости и отваге? Разве под твоим мудрым водительством не суждено ему прославить Иверию и быть твоей верной опорой?

Строгий взгляд Тамары не остановил Русудан, она с увлечением продолжала:

– Не будут ли радоваться подданные нашему счастью, и мир и благоденствие водворятся, наконец, в стране? Из-за любви к тебе царь готов на всякие жертвы! Он не пожалеет своей жизни ради тебя…

– Оставь меня! – прервала Тамара, и Русудан, всегда безошибочно распознававшая настроение царицы, не обиделась на ее просьбу, но молча покорилась и вышла.

Они расстались взволнованные и обеспокоенные, и хотя сильно любили друг друга, однако каждая из них желала противное тому, о чем думала другая. Русудан своими коварными речами сильно смутила Тамару, она долго не могла успокоиться после ее ухода. Эти речи пленили сознание царицы, внушая ей желание покориться неизбежности и, уступив общим настояниям, прекратить борьбу с Юрием. Она устала от одиночества, от внутренней борьбы, от несогласия и сопротивления приближенных и печально смотрела на будущее. Иногда она даже думала о том, что не будет нести ответственности ни перед богом, ни перед своей совестью, соединившись с Юрием, так как не в ее воле было предотвратить этот брак и не ее была вина, что Абуласан и Микель не пожелали считаться с ее любовью, а искали только одного – как бы погубить и сокрушить Сослана. Но дойдя до этой мысли, Тамара сразу пришла в себя, представив со всей ясностью, что у Давида, помимо нее, не было никого в жизни, и, изменив ему, она тем самым делала его вечным изгнанником, который предпочел бы скорей погибнуть на чужбине, чем примириться с потерей родины и возлюбленной. Непреодолимая пропасть легла между нею и Юрием, и ни доводы Русудан, ни недовольство подданных, ни чувство жалости к Юрию не имели больше власти над ее душою и не могли заставить ее отречься от Сослана.

Привыкнув к терпению и постоянному самоотречению, Тамара предалась государственным занятиям. Но и здесь ей пришлось невольно опять вспомнить про Юрия. Она с удовольствием заметила, что новый царь постепенно отстранил от государственных дел именитых сановников, не слушался ни Микеля, ни Абуласана, сам чинил суд над виновными и приближал ко двору людей новых, служилых и щедро раздавал им земли и всякие награды. Тамара видела, что у него было высокое понимание своей роли и возложенного на него долга перед государством, что он стремился к большой деятельности, и меры, проводимые им, вели к укреплению и усилению единовластия и уничтожению розни между высшими и низшими сословиями. Юрий поступал так, как будто хорошо знал о государственных планах Тамары и хотел облегчить ее борьбу с непокорными князьями; ни одно из его распоряжений не вызывало в ней недовольства и противодействия. Она тщательно скрывала от него это неожиданное единомыслие их в делах управления, боясь, что он возгордится, вознамерится серьезно царствовать и совместно с нею решать все важные государственные вопросы.