Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА III

Отдав ларец с драгоценностями франкам. Гагели и не подозревал, что посеет раздор между рыцарями, охладит в них всякое желание хлопотать о свидании с Саладином и принимать какое-либо участие в судьбе его повелителя.

Вскрыв ларец, оба были поражены количеством и величиной драгоценных камней, которые могли посчитаться редкостью даже на Востоке, где западные короли и рыцари надеялись пополнить запасы оскудевших казнохранилищ различными драгоценностями. Тут были огромные жемчужины, яхонты, гранаты, смарагды, сапфиры, лалы, изумруды, рубины и алмазы необычной величины; все они сверкали и переливались огнями, ослепляли воображение, разжигая страсти, с которыми труднее всего было бороться обнищавшим рыцарям Запада.

Молчание, долгое, напряженное, воцарилось между франками, устремившими взоры на ларец и, видимо, не находившими слов, чтобы обменяться впечатлениями. Каждый из них как бы стыдился перед другим обнаруживать жадность, высказывать затаенные глубоко корыстные мысли. Они не успели высказать своего мнения, как вошел невольник и доложил, что поверенный константинопольского императора Исаака просит графа Бувинского принять его по важному и неотложному делу.

Густав поспешно закрыл и спрятал ларец и с радостным возбуждением произнес, обращаясь к Раулю:

– Этот посланник подоспел как раз вовремя. Он нам может принести большую пользу, если мы сумеем узнать от него то, что нам надо. Будь осторожен. Не произноси ни слова, иначе мы лишимся того, что имеем, – и, обратясь к невольнику, прибавил, – веди немедля гостя да присмотри, нет ли поблизости каких лазутчиков или, еще хуже, исмаэлитов!

Эта предосторожность была нужна в этой стране, где кишмя кишели перебежчики, шпионы и изменники, переходившие из одного лагеря в другой и всячески вредившие неугодным им рыцарям, а особенно вождям, которым они служили.

– Если до ушей исмаэлитов дойдет весть о наших сокровищах, – озабоченно промолвил Густав, – они не остановятся перед тем, чтобы напасть на нас. Вот когда тебе надлежит проявить свою храбрость и поговорить с ними языком копий и мечей, дабы освободить землю от этих гнусных изуверов.

Рауль отметил, что Густав назвал ларец «нашим сокровищем», что означало, что он больше не предполагал расстаться с драгоценностями и не только не выключал Рауля из обладания ими, но даже призывал его защищать добычу. Он не успел насладиться радостью сознания, что он – владелец богатства, которое весьма прочно и надолго обеспечивало ему жизнь в будущем, как вошел Лазарис. Рауль сейчас же обратил внимание на наружность грека, на его некрасивое; но резко врезывающееся в память лицо византийского склада, которое невольно заставляло остерегаться его и во время общения с ним взвешивать каждое свое слово. Лазарис хорошо объяснялся на многих языках, так как много путешествовал по чужим странам, и заговорил с Густавом по-французски.

– Привет тебе, достопочтенный Лазарис, – любезно ответил Густав, решив осторожными расспросами узнать у него все подробности относительно иверской царицы. – Давно мы с тобой не видались. Что привело тебя в город, где ислам празднует свою победу над христианством?

– Восточная мудрость гласит, что здесь был сотворен первый человек, и сюда соберутся народы в последний день, когда великий судья будет судить живых и мертвых. Здесь Юг соединился с Севером, Восток с Западом, – мудрено ли здесь не встретиться людям, одинаково любящим свое отечество и пекущимся о процветании веры и религии?

Цветистые фразы Лазариса не удовлетворили пытливой любознательности Густава, который понял, что за ними скрывается желание уклониться от прямого ответа. Вероятно, заметив недовольство Густава, Лазарис докончил:

– Я послан к Саладину с личным письмом императора Исаака. Судьба благоприятствовала мне, так как великий султан после нападения исмаэлитов прибыл в Дамаск и избавил меня от необходимости ехать к нему в Акру.

– Какое нападение? – спросили в изумлении оба рыцаря. С тех пор, как они прибыли в Дамаск, их мысли были всецело заняты золотом, и они не имели сведений о Саладине и его свите.

– Если доблестным рыцарям известно про эту страшную секту, то мне мало остается добавить к сказанному. Саладин решил истребить исмаэлитов, за что они жестоко мстят ему. Провидение, к великому удивлению, сохранило жизнь султану, и он избежал страшной опасности. Это происшествие так повлияло на него, что, объятый смятением, он бросил Акру и на некоторое время удалился в Дамаск. К сожалению, султан предался молитве и уединению, и мне не удалось получить у него свидания.

Извещение Лазариса произвело на рыцарей различное впечатление.

– Да поможет провидение султану истребить с лица земли этих гнусных извергов! – воскликнул Густав в сильном беспокойстве, так как больше всего боялся сейчас всяких грабителей и разбойников. Он не думал о том, что сам уподобился исмаэлитам, беззастенчиво завладев чужими драгоценностями; он даже вменял себе это в заслугу, а не в преступление. Вслед за этим его осенила утешительная мысль, что султан, находясь после покушения в тяжелом состоянии, откажется принять посольство французского короля. Значит, они могут спокойно уехать, сняв с себя всякую ответственность за невыполненное поручение. Рауль, однако, воспринял слова грека совсем иначе, чем Густав. Теперь он понял, почему битва под Акрой, когда франки должны были уже понести поражение, вдруг закончилась паникой среди мусульман, и они не воспользовались своей победой.

– «Надо немедленно снимать осаду Акры и возвращаться в Европу», – подумал он, и мысли его устремились к ларцу с драгоценностями. Он опять испытал радость от сознания, что может спокойно вернуться в Европу и предаться утехам праздной и разгульной жизни.

– Император Исаак, как я вижу, не изменил своей политики, – ядовито заметил Густав, – одной рукой пишет письма Саладину, а другой шлет ласкательные заверения крестоносцам. Поведай нам, с каким поручением тебе надлежит явиться к султану?

– Император Исаак не удостоил меня своей доверенностью, – скромно ответил Лазарис. – Со мной прибыл принц Алексей Дука. Он как представитель императорской фамилии будет вести переговоры с султаном.

Сообщение, сделанное греком с такой откровенностью, показалось Густаву подозрительным, и он подумал: «Не стал бы Исаак рассылать делегации в такое тревожное время, если бы не задумал чинить вред крестоносцам. Стараясь услужить Саладину, он, несомненно, блюдет свои интересы и преследует враждебные нам цели».

– Насколько мне известно, – продолжал Лазарис, – ваша делегация прибыла к великому султану в качестве посольства французского короля Филиппа и имеет к нему важное дело.

– Твои сведения соответствуют истине, – промолвил Густав, крайне заинтересованный его словами, – и если наши поручения совпадают, можно только удивляться мудрости проведения, сталкивающего людей, желающих творить одно и то же дело.

– Судьба не наделила меня прозорливостью, но дала мне способность судить о намерениях людей по их поступкам. Не гневайтесь, храбрые рыцари, если я скажу вам, что в вашем посольстве находится одно лицо, за которое император предложил вам хороший выкуп, чтобы получить его в качестве заложника.

– Что ты говоришь, Лазарис? В уме ли ты? – в недоумении вопросил Густав, дивясь его странному предложению.

– Могу вас заверить в щедрости нашего императора, – спокойно закончил Лазарис. – Он не остановится ни перед какими расходами; что же касается этого лица, то, клянусь святой Софией, ему не будет учинено никаких обид, жизни его не угрожает опасность.

– Кажется мне, что ты заблуждаешься и обратился не туда, куда следует. – Однако слова о щедрости императора Исаака и заверения, что тот не остановится ни перед какими затратами, приковали внимание Густава и заставили задуматься над вопросом: кого же имел в виду Лазарис? О каком важном лице шла речь, когда, кроме него и Рауля, никого больше в их посольстве не было?

Но гордый Рауль обозлился:

– Твоя наглость, грек, зашла слишком далеко. Ты забыл, что говоришь с рыцарями, которые никогда не торговали заложниками и не предавали своих товарищей по оружию. Иди со своим предложением к сарацинам и покупай у них невольников, сколько потребуется твоему императору.

Лазарис хладнокровно выслушал Рауля и обратился к Густаву, которого он хорошо знал по прежним встречам и считал более сговорчивым человеком, чем вспыльчивый франк.

– Клянусь храмом Софии, равного которому нет на всем свете, что я подставил бы свою голову под ваш меч, если бы осмелился сделать подобное предложение относительно западных рыцарей, проливающих кровь за освобождение гроба господня, – произнес он, нисколько не смущаясь. – Но пусть не гневаются на меня доблестные рыцари, если я скажу, что мое предложение относится к человеку, происхождение и имя которого вам неизвестно, но который, по неизвестным для меня причинам, оказался в вашем посольстве. Этот человек не связан с вами общим вероисповеданием, а подчинен нашей греческой церкви. Он никогда не будет сражаться в ваших рядах и, насколько я выяснил, является вашим тайным врагом, а не другом.

Густав от волнения вскочил и сделал знак рукой Раулю, чтобы он не прерывал их разговора.

– О ком ты говоришь, Лазарис? – задыхаясь от любопытства, вскричал он. – Назови нам имя этого человека?! Клянусь моим мечом, ты не уйдешь отсюда до тех пор, пока не скажешь нам всей правды!

Но угроза, решительно прозвучавшая в устах Густава, ничуть не напугала Лазариса. Очевидно, стремление достигнуть своей цели так сильно овладело его умом, что он и не мыслил уходить отсюда, не соблазнив их своим выгодным предложением.

– Этот человек, да будет вам ведомо, храбрые рыцари, – тянул медленно свое признание Лазарис, видимо, желая произвести на них наибольшее впечатление, – этот человек возглавляет посольство иверской царицы Тамары к султану Саладину и облечен чрезвычайными полномочиями. Как нам известно, он уполномочен вести с ним переговоры о деле, которое способно взволновать умы и сердца крестоносцев.

– Итак, я не ошибся! – воскликнул в чрезвычайном возбуждении Густав. – Вот кем оказался наш грубиян Пуртиньяк. Не говорил ли я тебе, – обратился он к Раулю, – что он обманул короля Филиппа и прикрылся именем Пуртиньяка, чтобы сделать это гнусное дело? Он хотел воспользоваться королевскими грамотами, чтобы проникнуть во дворец Саладина. Не говорил ли я тебе, что у него золото иверской царицы, и он ввел нас в заблуждение своей басней о свертке? Теперь понятно, почему он настаивал на личном свидании с Саладином. Этот предатель не постеснялся обмануть нас, скрыв свое происхождение и богатство!

Будучи сильно возбужден, Густав совершенно упустил из вида, что такое знатное лицо, как иверский посланник, могло обойтись без письма короля Филиппа и от имени своей царицы явиться к султану. Поглощенный мыслями о ларце с драгоценностями, он ухватился за сообщение Лазариса, как о единственно правильном объяснении странного поведения мнимого Пуртиньяка, отдавшего им с такой легкостью свои сокровища, очевидно, стремясь любой ценой получить свидание с султаном.

Кроме того, он был так заинтересован возможностью нового обогащения через императора Исаака, что не стал расспрашивать Лазариса ни про иверскую царицу, ни про ее посланника и не обратил внимания на явное противоречие между тем, что они слышали от Пуртиньяка, и тем, что говорил Лазарис. Не успев продумать как следует сообщение Лазариса и понять нелепость его предложения, Густав еще более запутал дело, сосредоточив все внимание на Пуртиньяке, и тем самым окончательно ввел в заблуждение как Лазариса, так и Рауля.

– Ужели Пуртиньяк обманул нашего короля? Ужели он пробрался в наши ряды, чтобы предать нас султану? – безостановочно повторял Рауль. – Подобное вероломство должно быть наказано! Но смотри, грек, если ты лжешь – ты испробуешь моего меча!

Лазарис видел по лицам своих собеседников и по их взволнованным жестам и возгласам мог судить, что предположение его оправдалось, и он, наконец, нашел того, кого искал: иверского царевича! Он не удивился, что Сослан скрывался под чужим именем и оказался в стане крестоносцев, так как иного пути попасть к султану у него не было.

Густав успел быстро оценить и взвесить все значение услышанного и с присущей ему деловитостью начал допрашивать грека:

– Хотел бы я узнать, – из каких соображений император стремится получить заложником посланника великой царицы, слава о которой идет по всему Востоку?

Лазарис, вероятно, ожидал этого вопроса, так как без замедления ответил:

– Да будет известно вам, храбрые рыцари, что у царицы Тамары в Иверии находятся заложниками два юных принца царской крови, и император ничего больше не желает, как получить их обратно. Но царица Тамара отказалась выполнить его желание. Имея заложником ее доверенное лицо, Исаак надеется склонить ее к уступчивости и получить в обмен на него двух принцев.

Рауль с недоумением слушал грека, не зная, в какой степени можно доверять ему, но остерегался излишней болтливостью раздражать Густава. Он с любопытством смотрел на приятеля, стараясь угадать, что он может предпринять в таком трудном и запутанном деле.

Между тем Густав впал в глубокую задумчивость, искренне дивясь тому невероятному обстоятельству, что этот «дурень», как он назвал Пуртиньяка, отдавший им собственными руками, без всякого насилия ларец с драгоценностями, вдруг оказался таким важным лицом, что они могли вторично заработать на нем хорошие деньги. Мысль о подобной возможности усиливала интерес Густава к предстоящей сделке, и он уже решил пойти на сговор с Лазарисом, затребовав с него большую сумму денег. Он мысленно взвесил все обстоятельства: если император Исаак дорожил своими принцами, – что он дорожил ими, было бесспорно, – то он даст хороший выкуп за Пуртиньяка, и они могли бы таким образом вторично обогатиться за счет последнего, – случай совершенно небывалый в богатой практике Густава! Кроме того, они навсегда освобождались от свидетеля их не особенно честного поступка и становились законными обладателями драгоценного ларца, и никто никогда не мог бы посягнуть на их достояние.

Эти глубокомысленные размышления Густава были прерваны неожиданным восклицанием Рауля:

– Что касается меня, то я бы был рад отделаться от этого грубияна и скорее вернуться в Акру!

Испугавшись того, что коварный грек истолкует слова Рауля в желательном для себя смысле и захочет обсчитать их, Густав гневно посмотрел на своего приятеля и сурово остановил его.

– Разве ты забыл про поручение, данное нам королем Филиппом? Если для Исаака важно получить заложником доверенное лицо царицы Тамары, то Филипп, как тебе известно, дорожит этим рыцарем. Нет, благородный Лазарис, – обратился к нему Густав, – твоя просьба не может быть исполнена! Мы не желаем быть в ответе перед нашим могущественным монархом и должны выполнить его поручение.

Рауль вспыхнул и хотел крикнуть Густаву, что его изворотливость привела их к бесчестному поступку и что напрасно он старается прикрыться рыцарским достоинством и благородством, но его прервал Лазарис. Избегая ссоры между рыцарями, могущей повредить его делу, он сразу пресек их сомнения, заявив Густаву:

– Вы не будете в ответе перед вашим королем, храбрые рыцари, ибо я открою вам тайну иверского посланника. Он направляется к султану с богатыми дарами, чтобы выкупить у него святой крест и отнять у вас знамя, за которое вы боретесь. Судите сами, будет ли гневаться ваш король, узнав, что вы помешали осуществлению его намерений, предав врага в руки императора Исаака? Густав, боясь, что Рауль испортит всю беседу неудачным вмешательством, сразу перешел к делу.

– Ты вполне убедил меня, Лазарис, – ты правильно рассудил. Едва ли наш король был бы доволен, если бы иверский посланник получил через него крест у султана. Но скажи мне, Лазарис, в какую сумму оценил твой император своего предполагаемого заложника?

– В тысячу динаров, – спокойно ответил Лазарис и сразу потушил благородное возмущение Рауля, заставив его забыть про все рыцарские обязанности и интересы короля Филиппа.

Рауль едва не вскрикнул от изумления, но Густав, хотя и не ожидал такой крупной суммы, не высказал своей радости.

– Ты умный человек, Лазарис, и с тобой приятно иметь дело, – сдержанно сказал Густав. – Без лишних разговоров, когда прислать твоего заложника? Нам надо торопиться со своим отъездом из Дамаска!

Лазарис несколько удивился той легкости, с какой франки согласились передать ему иверского царевича, но, подобно Густаву, скрыл свою радость под личиной равнодушия. Полагая, что грек раздумал совершать эту сделку, видя, как быстро они ухватились за его предложение, Густав пожалел, что не запросил больше и не заставил его вести с ними продолжительные переговоры.

Один только Рауль находился в приятном самозабвении, полагая, что они вступили в ту счастливую полосу, когда одна удача следовала за другой и поток щедрых даров судьбы вознаграждал их с избытком за все перенесенные невзгоды и лишения ратной жизни.

Наконец, Лазарис прервал молчание.

– Позволительно спросить, доблестные рыцари, – промолвил он не без оттенка недоумения и иронии, – каким образом предполагаете вы передать нам иверского посланника? Насколько мне известно, вы прибыли сюда без стражи и не можете никоим образом прибегнуть к насилию. Между тем вы сами знаете, этот рыцарь не согласится добровольно попасть в руки императора Исаака, от которого он тщательно укрывался и спасся бегством?

Этот простой вопрос смутил обоих рыцарей, так как они меньше всего думали о практической стороне дела, но Густав быстро справился.

– Об этом надлежало прежде всего думать тем, кто заинтересован в приобретении сего ценного заложника, – тоже не без иронии возразил он. – Мы не тратили, как известно, ни средств, ни времени на его поиски. Если вы приехали сюда без вооруженной стражи, то каким путем вы надеялись доставить его вашему императору?

– У нас есть вооруженный отряд императора Исаака, но на земле Саладина мы не имеем права прибегать к оружию. По моему мнению, можно лишь обманом заполучить его в свои руки, а дальше мы знаем, как с ним управиться.

– Твой ум, Лазарис, укажет нам лучший выход, чем мы могли бы придумать сами, – поощрительно произнес Густав, приунывший было при мысли, что это предприятие могло рухнуть вследствие его неосуществимости. – Скажи, что ты предложишь нам совместимое с нашим рыцарским духом и обычаями?

– Насколько мне известно, иверский посланник всецело занят мыслями, как получить свидание с султаном. Насколько я лично убедился, он уже вступил в сношения с одним из сарацинских эмиров, вероятно, в надежде получить через него доступ во дворец Саладина. Медлить нельзя, ибо иначе он ускользнет от вас, не нуждаясь больше в грамотах короля Филиппа.

– Правильные ты имеешь сведения, Лазарис? – недоверчиво спросил Густав, а Рауль вскричал:

– Я был уверен, что здесь кроется измена! Клянусь своим мечом, что изменник заслужил бы немедленной расправы, если бы ему не была уготована другая участь – стать заложником вашего императора, участь более горькая, чем сама смерть! Мы поставим в известность короля Филиппа и предостережем его на будущее время от излишнего доверия к чужеземцам.

В этот горячий момент ни Густаву, ни Раулю не пришло на ум, что мнимый Пуртиньяк не передал бы своих драгоценностей, если бы решил действовать самолично и завязал сношения с сарацинским эмиром. Они были объяты одним желанием – беспрепятственно завладеть драгоценностями и тем или иным путем избавиться от Пуртиньяка, который мог в любой момент потребовать свой ларец, а в случае отказа – обвинить их в краже и пожаловаться на них королю Филиппу. Густав прекрасно знал, что Филипп не миловал за такие поступки и жестоко расправлялся с теми, кто позорил честь и достоинство рыцаря.

В свою очередь, и Лазарис, озабоченный поимкой Сослана и не встречавший возражений со стороны рыцарей, был уверен, что речь идет именно о Сослане. Он черпал свою уверенность из того факта, что, если он видел вместе с Густавом его неразлучного спутника – Гагели, то, несомненно, и сам царевич находился в посольстве франков, скрытый в целях осторожности под – фамилией Пуртиньяк. Это недоумение ни одна сторона, ввиду щекотливости дела, не стремилась выяснить, и франки с горячностью заканчивали сговор с греком, торопясь получить деньги и уехать из Дамаска.

– Выслушайте мой совет и немедленно приведите его в исполнение, – сказал Лазарис, видя, что рыцари не были осведомлены о сношениях Сослана с эмиром, – постарайтесь сегодня же оповестить его, что ему назначено свидание с султаном. По обычаю, существующему на Востоке, к султану рыцари должны являться на свидание невооруженные, вверяя свою жизнь и безопасность его великодушию. Мы остановились близ дворца Саладина, нам представлены как посольству византийского императора пышные чертоги, где раньше размещались военачальники султана. Ничего не будет подозрительного в том, если вы уверите его, что в этих покоях он будет дожидаться приема и что его тайным ходом проведут к султану. Тому, кто доставит к нам иверского посланника, будет выдана тысяча динаров.

Густав поднялся и коротко промолвил:

– Все будет сделано, Лазарис, согласно твоим указаниям. Сообщи точно, куда его доставить.

Лазарис сделал необходимые пояснения, где и как в посольстве можно было найти его, и затем они распрощались, вполне довольные произведенной сделкой. Лазарис, уходя, предупредил их:

– Прошу вас случайно не обмолвиться о моем посещении. Помните, этот гордый ивериец немедленно скроется, и вы его нигде не найдете.

Дав клятву, что тайна будет соблюдена, Густав, простившись с греком, радостно потер руки и принялся расхаживать по комнате.

– В один день мы из бедных рыцарей превратились в знатных князей, которым могут позавидовать даже храмовники! Вот что получается, когда счастье соединяется с умом, а доблесть подчиняется рассудку!

Он достал ларец и хотел насладиться блеском драгоценностей, но Рауль, озабоченный предстоявшей отправкой Пуртиньяка, остановил его:

– Золото не уйдет от нас, а Пуртиньяк может скрыться, почуяв опасность, нависшую над его головой. От этого изменника следует скорее освободиться, так как он может предать нас сарацинам и разрушить все наши планы.

Густав вполне одобрил его благоразумное предостережение и велел немедленно позвать Пуртиньяка. Следуя точным указаниям Лазариса, он приветствовал его с отменной любезностью, тот остановился выжидательно возле стола; воцарилось непродолжительное молчание.

Франкские рыцари с интересом осматривали мнимого слугу, удивляясь, как они вначале не заметили его привлекательной и изящной наружности, горделивой осанки и всей благородной манеры держаться. Теперь все это настолько ярко бросалось им в глаза, что они окончательно уверились в правильности слов Лазариса и приняли Гагели за то лицо, которое искал император Исаак.

Рауль прервал молчание, которое могло показаться странным Пуртиньяку и, стараясь сохранить непринужденность и поддержать начатую игру, весело сказал:

– Ты можешь быть доволен! Желание твое исполнилось. Ты отправишься сейчас к Саладину и будешь иметь с ним свидание.

Гагели был так удивлен этим известием, что в первую минуту подумал, что это – шутка, придуманная рыцарями для своей забавы. Он молча посмотрел на Густава, который считался руководителем посольства, направленного к Саладину.

Найдя, что Рауль сделал это сообщение несколько преждевременно, Густав решил произвести небольшое испытание.

– Как добрый слуга ты получишь награду за свою верность. Но прежде чем отправить тебя к Саладину с письмом, нам необходимо знать подлинное твое имя. Иначе султан может счесть нас за обманщиков, а короля – введенным в заблуждение. Кто ты? И какому принадлежишь народу?

– Я от вас и не хочу скрывать, благородные рыцари, ни своего имени, ни происхождения. Меня зовут Гагели. Я принадлежу к знатному роду иверских дворян, верноподданный великой царицы Тамары.

– Напрасно ты раньше притворялся простачком, – не утерпел Рауль, который не мог забыть своего первого объяснения с ним, – если ты такой же рыцарь, как и мы, тебе не следовало обманывать нас, а объяснить честно, чтобы мы знали, с кем имеем дело. Особенно плохо то, что ты скрыл правду от короля Филиппа.

– Его величество знает правду, – живо возразил Гагели, – и от него ничего не скрыто! Ему было угодно причислить меня к своей армии под именем Пуртиньяк, и он повелел мне не разглашать этой тайны.

Рыцари переглянулись между собой. Действительно, Гагели являлся знатным лицом и скрывал свое происхождение по каким-то важным и известным только королю Филиппу государственным соображениям. Боясь, что Рауль по своему подвижному и своенравному характеру проникся расположением к иверскому рыцарю и откажется отправить его к Лазарису, Густав решил прекратить опасный разговор.

– Надобно выполнить главное, ради чего мы приехали сюда, – произнес он. – Времени остается мало. Приготовься, храбрый рыцарь, к свиданию с султаном, чтобы тебе с честью выполнить важное поручение. Не бери с собой оружия в дорогу, ибо по заведенному здесь обычаю представители посольства являются к султану в одежде мирного времени, вверяя себя его чести и великодушию.

Гагели испытующе посмотрел на Густава, решая про себя, не скрывается ли за его словами какая-либо хитроумная ловушка.

– Я еду с тобой, тебе нечего беспокоиться, – заявил Рауль с гордостью, исключавшей возможность коварного замысла, – никогда еще в этой стране не были нарушены правила гостеприимства, и Саладин первый подает пример своим подданным.

Густав обеспокоился неожиданным решением Рауля и не согласился с ним. Он хорошо знал, что Рауль был доверчив и мог по дороге наболтать Пуртиньяку много лишнего. Эта болтовня испортила бы все дело и раскрыла прежде времени их планы. Но Рауль вдруг заупрямился и ни за что не хотел отказываться от своего намерения провожать иверского рыцаря.

– Из нашей свиты больше некому сопровождать его, – решительно заявил Рауль. – Как тебе известно, вопрос очень серьезный. Кому можно поручить дело, которое мы обязались сами с тобой выполнить? Только тебе и мне!

Гагели понял заявление Рауля, как желание лично передать султану выкуп за пленника и тем заслужить похвалу от своего монарха. Не подозревая о каком-либо умысле с их стороны, Гагели с радостью изъявил согласие ехать к султану и, взволнованный, вышел из комнаты, трепеща при мысли, что через самый короткий промежуток времени выяснится, наконец, судьба Сослана.