Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

ГЛАВА II

На следующий день после прибытия Сослана в Дамаск туда также явились франки с Гагели, получившие пропуск в резиденцию султана как официальные послы французского короля Филиппа, снабженные особыми полномочиями и доверительными грамотами.

Золото, с большой щедростью отпущенное Гагели на все расходы, связанные с путешествием, способствовало отменному расположению духа Густава Бувинского. Он проявлял невиданную энергию в пути, преодолевая всевозможные препятствия, быстро и легко разрешая возникавшие затруднения, устраняя все преграды с помощью золота, – так что они следовали в Дамаск без остановок и задержек и прибыли туда раньше, чем предполагали. Восхищенные красотой города, живописной местностью и той роскошью, какой была насыщена столица Востока, франки готовились ознаменовать свое пребывание здесь непрестанными пиршествами, разнообразными восточными развлечениями, приобретением оружия и драгоценностей, с беспечностью полагая, что Гагели обязан выполнять все их прихоти и желания, так как от них зависит освобождение его повелителя. Поэтому они не торопились выполнить свою миссию, и пребывали в приятном бездействии, желая тем самым удлинить сроки своего пребывания в Дамаске.

Между тем Гагели, мучимый неизвестностью, тщетно старался разузнать, где находится Сослан, прибыл ли он в Дамаск вместе с султаном или же остался в его лагере на Кайзанских горах, брошенный на растерзание мусульман.

Мелхиседек, несмотря на все свои старания, также не нашел никого из стражи во дворце, кто мог бы за хорошую взятку дать ему сведения о пленнике. И оба они, терзаемые беспокойством, однако опасались действовать открыто, чтобы не возбудить подозрения сарацин.

Сгорая от нетерпения выяснить все подробности пленения Сослана, Гагели в то же время вынужден был сносить беззаботную праздность своих спутников, отнюдь не торопившихся начать хлопоты о свидании с Саладином.

Его мучения стали совсем невыносимыми, когда, проезжая однажды с Густавом по городу, он встретил Лазариса, проводившего их долгим и странным взглядом. Казалось, что грек нисколько не удивился неожиданной встрече, а только был рассержен, увидев его одного с франком, без иверского царевича.

Гагели успел заметить, что Густав небезразлично отнесся к встрече с Лазарисом и обменялся с ним коротким, но многозначительным приветствием, обозначавшим, что они встречались где-то при иных обстоятельствах, но остерегались при посторонних обнаруживать свое знакомство.

Эта встреча еще более обеспокоила Гагели, внушив ему подозрение, что Лазарис каким-то образом был предупрежден о его приезде и что-то знал о Сослане. Размышляя обо всем этом, Гагели пришел к твердому убеждению, что появление Лазариса в Дамаске было подготовлено и преследовало темные цели. Гагели сразу лишился покоя и привычной рассудительности. Он решил поторопить своих ленивых, нерадивых спутников и заставить их скорее закончить начатое дело. За время пути он хорошо ознакомился с нравами и привычками сопровождавших его франков и понял, что у них было только одно желание:

– Выманить у него как можно больше золота и подольше не возвращаться в Акру.

Видя, что он сам был причиной их праздности и своими щедрыми подачками приучил жить широко и развлекаться на чужой счет, Гагели подумал, что самое лучшее заставить рыцарей самих изыскивать средства к легкому существованию в Дамаске. На очередное требование Густава дать им деньги Гагели ответил учтивым, но твердым отказом.

– Храбрые рыцари! Как вам известно, я не жалел золота, чтобы вы совершили свое путешествие с приятностью, ни о чем не заботясь и ни в чем не имея недостатка. Но средства мои иссякают, а судьба пленника может иметь зловещий конец, если мы не поспешим с его освобождением, и мы должны спешить с выполнением поручения короля Филиппа.

Ответ Гагели заставил Рауля вспыхнуть от раздражения и досады, и он, не стесняясь, осадил его.

– Не твое дело вмешиваться в наши переговоры с султаном и назначать сроки для нашего свидания с ним! Мы сами знаем, когда нужно освободить твоего господина, и обойдемся без твоей помощи.

Резкий окрик Рауля вывел из равновесия Гагели, который терпеливо сносил всю дорогу придирки и насмешки франков, но теперь готов был жестоко наказать зарвавшегося обидчика, не думая о дальнейших последствиях своего поступка. Он бы не удержался и ударил Рауля, но вдруг заметил холодный, как бы подстерегающий взгляд Густава. Рука Гагели застыла: трезвый рассудок взял верх над гневной вспышкой, и он вдруг отчетливо увидел всю безвыходность своего положения. Все бумаги и грамоты с пропусками и разрешениями находились у Густава, в случае ссоры он, не задумываясь, предал бы его мусульманам. Гагели не только не получил бы доступа во дворец султана, но, не имея документа, разрешавшего ему въезд в Дамаск, он как перебежчик или, того хуже, как лазутчик немедленно был бы заключен в темницу. Это ужасное предположение заставило Гагели моментально измениться, принять вид грубоватого, придурковатого слуги, с которого нельзя было много взыскивать и требовать.

– Вы без меня никак не обойдетесь, храбрые рыцари, – с видимой покорностью сказал он. – Я со своим повелителем изъездил все страны и могу такое рассказать султану, что он согласится немедля отпустить моего господина. Помимо того, я имею золото, предназначенное для его выкупа, и должен лично передать его Саладину.

– Ежели ты рассчитываешь больше на свои слова, чем на силу имени французского короля, – запальчиво произнес Рауль, – тогда отправляйся сам к султану и хлопочи за твоего господина. А золото короля Филиппа передай нам, и мы распорядимся им по своему усмотрению.

Гагели понял, что своей прямотой и настойчивостью он не только не ускорил желанное свидание с Саладином, но восстановил франков против себя, разжег в них еще большую жадность к деньгам и сильно повредил делу освобождения Сослана. Кроме того, сообщив им, что король пожертвовал золото для посылки султану, и прославляя щедрость, Гагели никак не мог раскрыть правду франкам, чьим золотом он распоряжался. Он вынужден был ограничиться обещанием, что Сослан вознаградит их за услуги, когда выйдет из плена.

Густав сохранял подозрительное молчание в течение всей беседы. Он не сделал ни одного замечания, не оборвал Рауля и не выразил досады по поводу отказа Гагели дать им денег. Его выдержка и невозмутимое спокойствие были гораздо опаснее, чем несдержанная резкость Рауля, который болтливостью мог выдать их тайные намерения и заставлял Гагели быть бдительным. Густав был дальновидней и хитрей, чем его самонадеянный и заносчивый спутник, не умевший обуздать свои страсти и легко подчинявшийся любому влиянию. Гагели успел заметить, что Густав, волнуясь, начинал медленно разглаживать свою длинную бороду. И теперь эта привычка выдала его беспокойство, показывая, что он старался охладить себя и трезво взвесить создавшееся положение. Он отпустил Гагели спокойно, сказав, что они обсудят как нужно им действовать дальше, и тогда известят его о своем решении.

В тот же вечер между франками произошел бурный разговор. Рауль был возмущен поведением Гагели и намеревался во что бы то ни стало проучить, как он его называл, «дерзкого плута».

– Я раскаиваюсь, что отправился в путь, приняв те унизительные условия, какие угодно было предложить нам его величеству, – с негодованием говорил Рауль. – Король может распоряжаться государственной казной, но только не в ущерб благородным рыцарям, которые сражаются под его знаменами. Прилично ли нам быть в зависимости от какого-то Пуртиньяка, который присоединился к нашему отряду ради корыстных побуждений. А теперь, пользуясь именем французского короля, хочет на его золото выкупить своего господина, подвиги которого еще нигде и никем не были прославлены. Я предлагаю бросить это дело как унизительное для чести франкских рыцарей.

– Безрассудно бросать дело, хотя и начатое по нашему недомыслию, но которое может иметь весьма благие последствия, если мы не будем терять голову и проявим умение кончить его в нашу пользу, – наставительно произнес Густав. – Искони известно, что, если вовремя не исправишь совершенной ошибки, она повлечет за собой великое множество новых ошибок. Неприлично благородным рыцарям находиться по соседству с золотом и не иметь в кошельках достаточного количества монет для удовлетворения своих скромных потребностей. Подобная жалкая оплошность не принесет славы ни одному порядочному рыцарю. Благоразумие говорит нам, что для выкупа неизвестного пленника хватит и одного сокола, которого король посылает в дар Саладину. Наша рыцарская честь требует, чтобы распоряжались золотом мы, королевские послы, кому вверено вести переговоры с султаном, а не простой слуга, которого я не взял бы привратником, чтобы охранять свое имущество. Надо приложить все усилия, чтобы Пуртиньяк отдал нам то, что у него имеется.

Ясная и простая мысль Густава, притом выраженная в грубоватой форме, заставила Рауля вспыхнуть от удовольствия, хотя он и поспешил оговориться:

– Повеление короля – закон для его подданных. Было бы непристойно навлекать на себя подозрение в корыстолюбии в то время, когда мы больше всего озабочены тем, что король сделался жертвой излишней доверчивости.

– Изворотливость всегда лучше прямодушия. Разве не в наших силах отнять у сего грубияна золото, которое не принадлежит ему, и затем сговориться с султаном о выкупе? Королевская казна не оскудеет от того, если Саладин получит меньше золота, а добрые рыцари прилично отдохнут в Дамаске, как полагается, за их доблестные подвиги. Ты увидишь, что это пойдет одинаково на пользу как тем, кто обременен золотом, так и тем, кто нуждается в этом драгоценном металле.

Рауль был несколько озабочен решительностью Густава. С одной стороны, он боялся ответственности перед королем, который мог дознаться об их нечестном поступке и изгнать из своей армии, с другой – ненасытная алчность толкала его на преступный путь, привлекая возможностью безнаказанно получить богатую добычу, вырвав ее из рук надоевшего им Пуртиньяка. Густав, видя его колебания, подкрепил свое предположение еще более вескими соображениями.

– Кто пострадает при этом деле? – продолжал он. – Разве мы пренебрегаем повелением короля и отказываемся платить выкуп за неизвестного рыцаря? Мы предложим Саладину столько золота, во сколько оцениваются христианские невольники на дамасских рынках. Может также случиться, что султан, получив ценный подарок от короля Филиппа – сокола, из любезности откажется от золота или же удовольствуется тем, что мы предложим ему за выкуп пленного. Таким образом, мы никому не причиним убытка, кроме султана, который является врагом христиан, и наше золото наверняка употребит на военные нужды, сражаясь с нами под Акрой. Что же касается нашей совести, то уверяю тебя, что наш прелат легко отпустит нам подобное прегрешение, вменив его нам в заслугу.

После небольшого колебания Рауль согласился с его доводами, что недоплата Саладину известной части золота не является тяжелым бременем для совести европейских рыцарей. Напротив, это в известной степени исправит ошибку короля, который соперничал в щедрости с Ричардом Английским и часто совершал безрассудные траты.

Густав, довольный согласием Рауля, весело воскликнул:

– Клянусь моим мечом, что если Филипп не пожалел опустошить государственную казну, чтобы выкупить улетевшего сокола, то я полагаю, сейчас он отпустил не меньше денег, чем за птицу. Да будет благословенна его щедрость!

Не откладывая своего решения, они вызвали Гагели, причем Густав предложил приятелю не вмешиваться в это щекотливое дело, которое он мог лучше провести один, чем с помощью Рауля.

– Не поможешь ли ты сообщить нам, Пуртиньяк, – начал Густав беседу, когда к ним явился Гагели, – какую сумму золота вручил тебе наш милостивейший король для выкупа твоего господина? Явясь с его письмом к султану, мы должны знать, чем располагаем, дабы нам не попасть в ложное положение и твердо держаться своего слова. В таком предприятии оплошность ведет к непоправимому несчастью.

Ласковый и обходительный тон Густава, его серьезный вид и спокойствие не внушили Гагели ничего подозрительного, а, напротив, уверили его в том, что отказ в деньгах понудил франков скорей приступить к делу и не затягивать своего пребывания в Дамаске.

– О, храбрые рыцари, – с живостью воскликнул он. – Сколько бы ни запросил великий султан, я ничего не пожалею, чтобы заплатить за своего господина, лишь бы скорее его выпустили на свободу!

– Видишь ли, Пуртиньяк, хорошо, конечно, что твое сердце проникнуто к своему господину такими добрыми чувствами, но не забудь, что султан может потребовать такой выкуп, который не под силу не только простому смертному, но даже и самому королю. Скажи, сколько тебе дал наш король и что ты рассчитываешь делать, если цена выкупа превысит данную тебе сумму золота?

Вопрос Густава звучал дружелюбно и простодушно и не представлял собой, казалось, ничего особенного, но был так хитро поставлен, что Рауль еле сдержал веселую улыбку. А Гагели невольно вздрогнул, уловив в нем какой-то неясный и недобрый смысл. Густав требовал от него отчета с явно предвзятым намерением, и неправильный ответ мог привести Гагели к большой неприятности.

Едва оправясь от волнения, Гагели решил притвориться наивным простачком, несведущим в денежных делах, и вздыхая, промолвил:

– Король взял с меня слово, чтобы я никому не болтал о его щедрости, и не открыл мне, сколько он отпустил золота на выкуп моего господина. Он дал мне сверток, строго приказав не раскрывать его и никому не показывать, а лично передать султану от его имени. Благородные рыцари! Я не могу преступить повеления короля, который сказал мне: «Ответишь головой, если не исполнишь моего приказания!»

Рауль выразительно посмотрел на Густава, давая ему понять, что затеянное им дело – весьма опасное, влечет за собой гнев короля, потому благоразумнее заранее от него отказаться. Иначе глупый Пуртиньяк в своем усердии мог немедленно донести королю о случившемся и опорочить их доброе имя. В то же время он подумал, что наверное Филипп подшутил над этим дурнем и положил очень мало золота. Не желая обесславить королевскую казну, он запретил ему разворачивать сверток, а своих рыцарей освободил от унижения предстать пред лицом султана с подобным жалким выкупом. Эта догадка заставила Рауля разочароваться в их предприятии, но, к его удивлению, Густав вдруг поднялся, лицо его резко изменилось.

– Ты много рассуждаешь! – крикнул он, сразу переменив ласковый тон на угрожающий и требовательный. – Немедленно неси сверток, мы сами передадим его султану. А что касается короля, мы берем ответственность на себя, тебе нечего бояться за свою голову.

Гагели понял, что Густав не отступится от своего решения и что, если он будет упорствовать, не откупится от них золотом, они жестоко отомстят ему, и от этой мести прежде всего пострадает Сослан, а спасение его сейчас всецело зависит от быстроты и ловкости их действий.

– О, храбрые рыцари! Разве я дорожу этим свертком, который изволил передать мне ваш король? Прошу вас, выручите скорее моего господина, и он вам щедро заплатит, когда вы выкупите его из неволи.

– Неси сверток! – приказал Густав, втайне довольный, что слуга не оказал ему сопротивления. Очевидно, Пуртиньяк был больше озабочен судьбой своего господина, чем сохранностью золота, и он не дорожил им, стараясь не показать это.

Гагели едва сдержал приступ гнева, овладевший им при таком грубом обращении со стороны франка, но сейчас ему было не до обид и самолюбия, когда любая вспышка гнева повлекла бы за собой вооруженное столкновение, которое в резиденции султана могло рассматриваться как тяжкое преступление.

Уходя от рыцарей, Гагели не знал и не представлял себе, как он поступит. Никакого королевского свертка у него не было, потому ложь его могла быть легко обнаружена. Придя к себе в помещение, он рассказал Мелхиседеку о своем горе, о необходимости откупиться от рыцарей, и Мелхиседек, подумав, сказал:

– Да не осудит меня добрый господин, если я предложу маленькую хитрость. В Константинополе я захватил с собой сверток с серебром и медью для раздачи сарацинам на тот случай, если бы они вздумали чинить нам всякие препятствия. Бросим туда несколько золотых монет – для этих господ будет вполне достаточно.

Так как Гагели не мог медлить со своим возвращением, то решил последовать совету Мелхиседека. Он захватил объемистый сверток и, попросив Мелхиседека тщательно хранить ящик с драгоценностями, не без волнения направился к рыцарям.

– Вот, храбрые рыцари, сверток! – сказал он и положил его на стол, как бы для доказательства своей полной непричастности к этому делу. – Да не будет на мне вины перед вашим королем Филиппом!

Рауль с изумлением посмотрел на сверток, который по объему представлял внушительную ценность, и встретил взгляд Густава, как бы говоривший: Теперь мы с тобой обеспечены!»

– Прошу вас не откладывать нашего свидания с султаном, – настойчиво произнес Гагели. – Время не терпит, и не сегодня – завтра Саладин может уехать ид Дамаска. Если взялись за дело – надо его закончить.

– К вечеру известим тебя о нашем решении, – ответил Густав, – больше занятый соображениями, сколько золота вмещает этот сверток, чем исполнением просьбы Гагели. Он даже не обратил внимания на пренебрежительную фамильярность его обращения, горя нетерпением скорей выпроводить от себя назойливого дурня, который не смог даже прилично воспользоваться вверенным ему богатством.

– Не беспокойся, – прибавил он, – твой господин не останется в неволе.

Оставшись одни, они тотчас же развернули сверток, желая узнать, обладателями какого сокровища они являются, и были неприятно поражены, когда вместо золота в их руках оказалась груда серебра и меди с кое-где мелькавшими золотыми манетами. Раздосадованные и недовольные, что обманулись в своих ожиданиях, они некоторое время молчали. Наконец Рауль со вздохом сказал:

– Надо было ожидать, что король посмеялся над глупостью Пуртиньяка и заставил его хранить сверток, пригодный больше для раздачи невольникам, чем для выкупа знатного рыцаря. Невысоко же оценил король его господина! Удивляюсь только, почему он снарядил посольство, если не нашел других даров для султана, кроме серебра и сокола? Можно подумать, что наш король находился в веселом расположении духа и захотел подтрунить над султаном. Но султан может снести нам головы за подобные шутки!

Пока Рауль говорил, Густав тщательно и медленно осматривал содержимое свертка, с большим вниманием приглядываясь к золотым монетам, и после продолжительного изучения их насмешливо бросил:

– Не король посмеялся над глупостью Пуртиньяка, а он сам посмеялся над нами, обманув нас своим свертком. Посмотри, чьи эти динары, чье изображение на них и надпись? Таких монет никогда не было в казне короля Филиппа и не могло быть! – Он взял золотую монету и передал ее Раулю. Рауль долго всматривался в монету, на которой с лицевой стороны были вырезаны два слова на неизвестном ему языке, а на обратной стороне были арабские литеры.

– Царица Тамара, – прочитал он по-арабски начальные буквы и посмотрел на Густава.

Густав, довольный разрешением сложной задачи, торжественно поднял руку.

– Клянусь прахом моего отца, что этот молодец имеет столько золота, сколько не снилось королевскому казначею! Разве ты не слыхал рассказов о богатстве этой царицы, которая прославилась своей щедростью по всему Востоку? Помнишь, когда мы проходили с нашей армией мимо Иконии, то иконийский султан рассказывал нам о царице Тамаре, равной которой нет по уму и богатству.

Слова Густава произвели большое впечатление на Рауля. Сообразно духу своего века он больше всего любил таинственное и волшебное, и сказание о богатой и умной царице из неведомой, далекой страны внушило ему уважение к пленному рыцарю, ради которого они прибыли в Дамаск и готовились предстать перед Саладином.

– Напрасно ты потребовал у него сверток, – с огорчением произнес Рауль, – никогда не надо начинать дела, если заранее не уверен в успехе. Мы можем получить от него гораздо больше, если освободим пленника из неволи.

– Нелепо раскаиваться в деле, которое еще не окончено, – вспылил Густав, в своем упорстве всегда видевший гораздо дальше, чем непостоянный и легкомысленный Рауль. – Но благодаря этому свертку, мы узнали, с кем имеем дело, и можем действовать гораздо обдуманнее, чем поступили вначале. Вчера в городе я видел Лазариса, доверенного константинопольского императора Исаака. Мне с ним пришлось вести переговоры по одному важному делу. Он – осведомленный человек, от него можно узнать все подробности про Иверию и про царицу Тамару.

Из его слов Рауль понял, какое значение придавал Густав этой нечаянной затее и какие блестящие возможности представлялись его изворотливому уму в связи с обнаружением тайны их спутника.

Вслед за этим Густав велел позвать Гагели и без всякого смущения вернул ему сверток.

– Я должен огорчить тебя, Пуртиньяк, – сказал он. – На эти деньги ничего нельзя сделать. Если ты не располагаешь ничем, кроме этого свертка, то нам следует немедленно возвратиться в Акру, не беспокоя султана лишними хлопотами. Хорошо, что ты не утаил свертка и заранее предупредил нас, чем избавил от многих неприятностей, а своего господина – от гнева Саладина.

Тон Густава был простой и деловитый. Он спокойно протянул ему сверток, и не было никаких данных, чтобы заподозрить его в нечестности, а тем более в желании совершить хищение или какое-либо насилие. Гагели, услыхав эти спокойные, но звучавшие полной безнадежностью слова, пришел в сильное смятение.

– Добрые рыцари, вы отказываетесь спасти моего господина! – вскричал он вне себя, не думая больше об осторожности, а испытывая ужас перед той участью, которая ожидала Сослана. – Клянусь вам святым Георгием, что мой господин не пожалеет золота, чтобы отблагодарить тех, кто примет участие в его спасении. Не отказывайтесь от этого доброго дела, которое одинаково принесет славу как вам, так и моему господину и спасет души ваши!

– Саладина мало заботит спасение наших душ. Он бы предпочел собственными руками отправить нас в ад, чем уготовить нам место в раю, – ответил Густав, внимательно следя за Гагели, – пойми, к нему нельзя идти с одним соколом, а на твой сверток можно, пожалуй, выкупить пару невольников, но для выкупа благородного рыцаря он не годится, раз ты не имеешь ни золота, ни драгоценностей, с чем мы пойдем к султану? Что будем предлагать ему? Если рассудок у тебя так же хорошо работает, как сердце, то ты поймешь, что я говорю тебе это, исходя из доброго намерения помочь твоему господину.

Его слова прозвучали так убедительно, что Гагели со всей неотвратимостью понял, что он должен или довериться этим рыцарям, или уйти от них совсем и больше не рассчитывать ни на чью помощь.

Наступило продолжительное молчание, Густав с равнодушным видом сидел за столом, медленно поглаживая бороду. Он не проявлял ни малейшего желания что-либо прибавлять к сказанному им и взглядом заставил Рауля соблюдать полное молчание, боясь, чтобы своим неудачным вмешательством Рауль не испортил так хорошо начатое и близкое к благополучному разрешению дело.

Гагели не вымолвил ни одного слова. Он молча повернулся и вышел со свертком, в своем горе не замечая пристального и насмешливого взгляда, которым Густав проводил свою жертву, уверенный теперь в полной победе. Войдя в помещение к Мелхиседеку, он бросил сверток, печально опустился на свое ложе и заплакал, не в состоянии справиться с охватившим его отчаянием и тоскою.

Мелхиседек с сокрушением взирал на него, видимо, поняв, что хитрость их разоблачена, рыцари требуют отдать им золото, а от этого зависит судьба их повелителя. Он долго молчал, дав время вылиться его скорби, а затем тихо промолвил:

– Жизнь нашего царевича дороже злата и сокровищ, сколько бы у нас их ни было. Не будем скорбеть заранее. Если они честные люди, то выкупят нашего повелителя, и мы не пострадаем, что доверили им наши драгоценности. А если они ограбят нас и ничего не сделают для царевича, то пусть бог будет им судьею! У нас осталось еще золото на древо креста, а если… – Он замолчал и потом закончил. – А если его нет в живых, тогда нам не нужно ни золота, ни драгоценностей, а потребны только одни слезы, чтобы оплакивать того, кого мы безвременно утратили. Отдайте им этот ящик!

Слова Мелхиседека успокоили Гагели, заставляя думать о самом дорогом, что у них было – о жизни Сослана! Он даже не приоткрыл ларца, оставляя драгоценности в том нетронутом виде, как были получены ими от царицы, и решительно направился к своим мучителям.

– Благородные рыцари, – произнес он твердым тоном. – В этом ларце хранятся сокровища, принадлежащие моему повелителю. До них не коснулась рука его верных слуг; с тех пор, как мы выехали из нашей прекрасной страны, они лежат в полной неприкосновенности. Я взял с собою этот ящик с драгоценностями, чтобы отдать их султану за выкуп того, кто нам дороже жизни и всяких сокровищ. Вверяю вашей чести эти драгоценности, благородные рыцари, в надежде, что вы спасете жизнь моего господина.

Гагели положил ларец на стол перед Густавом и с настойчивой твердостью повторил:

– Поймите, это – цена жизни! Если вы взяли на себя обязательство, то выполните его с честью.

Рауль в запальчивости хотел крикнуть: «Как ты смеешь учить нас?», но Густав, обрадованный богатой добычей, поспешно ответил, отпуская Гагели:

– Иди и будь спокоен за жизнь своего господина! Клянусь тебе прахом отца, что завтра же Саладин примет послов французского короля, и я смогу убедить его немедленно освободить пленника. Иди и готовься встретить своего господина. – И Гагели удалился.