Текст книги "Тамара и Давид"

Автор книги: Александра Воинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА I

Двор царицы Тамары в полном составе, по заведенному обычаю, проводил время на охоте в Гегути. Сама царица на этот раз покинула охотничий замок и непрерывно была в разъездах. Прежде всего она смотрела недавно выстроенные крепости, знакомясь с тем, как поставлена оборона на границах, проверила деятельность эриставов, которые самостоятельно управляли обширными областями и, как говорил Чиабер, хотели иметь свои ополчения. Затем посетила высшую школу в Икалто, откуда воспитанники направлялись для дальнейшего образования в Византию, присутствовала при закладке новых дворцов и монастырей. Особое внимание царица уделила проведению каналов для орошения Ширакской и Караязской степей и постройке новых кораблей.

Приморские города Иверии вели оживленную торговлю с венецианскими и генуэзскими купцами, которые проникали с товарами на побережье Черного моря и обосновывались здесь со своими факториями, завязывая теснейшие связи с соседними странами. Тамара не только не препятствовала проникновению в Иверию иноземных купцов, но прилагала большие старания к развитию морской торговли, особенно с городами Италии и южной Франции, зная, что это будет иметь большое значение для укрепления мощи Иверии. Через города проходили большие караваны с товарами на Восток, а оттуда доставляли всевозможные изделия, шелковые ткани и драгоценные камни, особенно из Индии. Везде были караван-сараи, которые были местом остановок и крупных торговых сделок. Жизнь сельского населения представляла более однообразную и жалкую картину. Уединенно и гордо возвышались на горах замки-крепости крупных феодалов, а на склонах гор, в ущельях, лепились небольшие селения крестьян, находившихся в полной зависимости от князей, распоряжавшихся их жизнью, имуществом и свободой по своему усмотрению.

Царица Тамара впервые за время управления Иверией получила возможность ближе ознакомиться с жизнью народа. Отягощенные налогами крестьяне, помимо оброка, во время войны обязаны были еще выставлять ополчение и нести военные расходы. Пользуясь случаем излить свои жалобы и нужды царице, многие обращались к ней с просьбой, чтобы она передала их монастырям со всем имуществом и дворами или перевела на положение торговых людей, чтобы они могли выйти, наконец, из рабского состояния и жить свободно.

Как ни справедливы были их требования и нарекания на тяжелую участь, царица Тамара при всем желании не могла исполнить ни одной просьбы, так как владельцы поместий строго запрещали крестьянам уходить и оставлять земли. Этих прав, утвержденных веками, никто не мог отнять, и царская власть до сих пор на них не посягала.

Проезжая через обширное поместье князя Сурамели, крупнейшего владельца и влиятельного эристава, Тамара сделала остановку, и князь устроил в честь царицы торжественный прием. Роскошный дворец Сурамели еще более оттенял в глазах Тамары нищету, убожество и бедственное положение, в котором находились подвластные ему крестьяне. Во время пира царица обратила внимание на богатейшее убранство стола, за которым сидели гости: чаши и кубки были украшены бирюзой и рубинами, рога диких зверей, из которых пили вино, были отделаны, как самые дорогие вазы, все блестело золотом, драгоценными каменьями и освещалось факелами, которые придавали всему помещению необычайно торжественный вид.

Тамара еще ни разу не была в загородном поместье среди такого многолюдного собрания именитых князей и рассудила, что ей нужно установить с ними добрые отношения и заставить повиноваться ей как царице.

– Давно я хотела побеседовать с вами о ваших делах, – начала она, – услышать также о ваших нуждах и требованиях и я желаю, чтобы вы служили мне опорой и помогли утвердить в стране начало справедливости и порядка.

Гости дружно выразили Тамаре чувства преданности и благодарности за сердечное обращение к ним, восхищались ее мудрым правлением, но Сурамели решил, не нарушая правил гостеприимства, испросить у царицы защиты своих прав как владельца:

– Не могу позволить себе прекословить распоряжениям Вашего величества, – произнес он почтительно, – но одно обстоятельство заставляет меня просить у Вас милости. Тамара с удивлением посмотрела на князя. Он продолжал:

– Вашему величеству угодно было издать указ, по которому провинившимся перед своим владельцем поселянам разрешается принять пострижение в монастырь и работать там на послушании без согласия хозяина. Этот указ лишает нас права наказывать преступников, а крестьянам дает свободу бросать землю и уходить в монастыри без нашего ведома. Я должен пожаловаться Вашему величеству на серьезное нарушение закона. У меня был такой случай: убежало более 15 человек крестьян, и я с трудом заставил их вернуться обратно на свои места. Но один из бежавших отказался повиноваться моему приказу и нашел себе приют в монастыре. Благодаря Вашему распоряжению, я не могу вернуть его обратно и распоряжаться его судьбою. Нарушается веками установленный порядок, и мы теряем право производить суд над виновными. Усердно прошу Ваше величество не давать свободы беглецам и преступникам, иначе расстроится вся наша жизнь!

Это звучало смело, почти дерзко, и в зале наступила тишина. Тамара тотчас догадалась, о ком говорил Сурамели, и хотела сказать ему, что ей известен этот случай так же, как и его расправа с населением, из-за чего несчастный беглец потерял все имущество и скрылся, спасая свою жизнь. Но, благоразумно взвесив все обстоятельства, Тамара решила, что в данной обстановке нельзя изобличать князя в жестокости и открыто защищать свой указ. Тогда присутствующие владельцы восстали бы против нее и стали бы требовать отмены распоряжения о крестьянах-беглецах. Момент для Тамары был очень серьезный и опасный. Если бы она решила уступить Сурамели, то ее правам царицы был бы нанесен огромный ущерб, и эриставы перестали бы считаться с ее распоряжением. Не столько человеколюбие, сколько государственные соображения заставляли сейчас Тамару искать достойного ответа Сурамели, чтоб этим ответом поднять, с одной стороны, престиж царской власти и, с другой – положить конец чрезмерным злоупотреблениям князей по отношению к крепостному населению.

Гости выжидательно молчали, они не хотели ссориться с царицей, на которую никто из них не имел оснований жаловаться. Тамара прекрасно понимала, что сейчас, на этом пиру решался очень важный вопрос, подчинятся князья ее власти или она должна будет признать власть эриставов и прекратить борьбу с ними? После долгого молчания Тамара ответила мягко, но властно и непоколебимо:

– Вам известно, князь, что, приняв престол, я с божьей помощью старалась всюду насаждать справедливость и сохранять божественные законы. Помня, что наш Спаситель принял покаяние разбойника на кресте, я издала указ, чтобы раскаявшиеся преступники могли честной жизнью в монастыре искупить свою вину и спасти душу. Наравне со справедливостью нельзя забывать о милосердии. Поэтому я обращаюсь к вам, как к братьям, и прошу вас: подадим друг другу руку помощи в разумном управлении страной. Не будем притеснять бедных, отягощать крестьян налогами. Пусть наше отечество славится делами милосердия и добродетели!

Сурамели про себя думал, что царица меньше всего заботилась сейчас о спасении души и добродетели, но умело и искусно воспользовалась этим благородным предлогом.

Гости единодушно отозвались на призыв царицы, восхваляя ее милосердие и щедроты. Сурамели, подчиняясь общему решению, не стал прекословить и возражать, молча поклонился в знак согласия, но решил действовать по-своему и рано или поздно найти способ расправиться с непокорным крестьянином.

Тамара рассудила, что она добилась некоторой уступки со стороны князей, но что больше нельзя настаивать на каком-либо изменении существующих порядков и устоев, милостиво простилась со всеми и уехала.

Так вскрылось глубокое, почти непримиримое расхождение между феодальными кругами, занятыми получением личных льгот и преимуществ, и царицей, стремившейся к централизации власти и единству Иверии.

В то время, как Тамара путешествовала и знакомилась со своими противниками, Юрий терпеливо ждал ее возвращения, решая неотвязный вопрос: что ему делать дальше и как устраивать жизнь?

Роман ясно видел, что царица уклоняется от брака с русским князем, и хотел только одного, чтоб Юрий как можно скорее уехал из Иверии.

– Негоже тебе, князь, кланяться вельможам и ждать милости. Ты у них – не в услужении, уедем отсюда, пока не поздно!

– Уехать никогда не поздно, – возражал Юрий, – но надо с честью уехать, а не с бесчестием.

Однако слова Романа он запомнил и при первом же свидании с Абуласаном заявил, что хочет покинуть Иверию, не дождавшись царицы.

– Не волнуйтесь, князь, – решительно произнес Абуласан, прекрасно понимавший, что беспокоило Юрия, – мы хорошо знаем, что делается в Константинополе и Палестине. Оттуда царевич едва ли вернется. В самом скором времени мы разрешим Ваши сомнения и Вы будете царем Иверии!

Это категорическое заявление сразу ободрило Юрия, и он больше не стал беспокоиться.

Когда Тамара вернулась в столицу, Микель с согласия военачальников и вельмож потребовал, чтобы царица больше не откладывала своего решения, так как русский князь может обидеться и навсегда покинуть Иверию.

Давид Сослан, который должен был прислать гонца из Константинополя, между тем не давал знать о себе; носились темные слухи, что он бесследно исчез в пути вместе со своими спутниками. Но однажды вечером в Исани явился один знатный ивериец, по фамилии Донаури, и через Астар передал Тамаре, что он только что прибыл из Константинополя и должен по важному делу видеть царицу. Его немедленно провели в царские покои. С глубокой печалью он поведал Тамаре о всем виденном и слышанном им в Константинополе. Не утаивая ничего, он раскрыл все козни Абуласана и Варданидзе, имевших сношение с любимцем Исаака Мурзуфлом. Сообщил также о волнениях в Константинополе, боязни Исаака быть свергнутым с престола Алексеем Комненом и подробно рассказал о преследовании Сослана и Гагели, закончившемся побоищем возле большого базара.

– Я узнал об их приезде в Константинополь и в тот же день, как им предстояло свидание с императором, – повествовал Донаури, – один из доверенных лиц Абуласана предупредил меня, что Исаак намерен захватить царевича заложником и требовать в обмен на него Комненов. Я бросился ко дворцу, но было поздно. Император, видимо, не решился схватить царевича явно и, выпустив его с Гагели из дворца, послал вслед за ними погоню. Возле церкви Апостолов мне сказали, что начальник царской охраны поскакал с отрядом телохранителей к большому базару, и я поспешил туда. Время было позднее, я долго искал царевича и Гагели по всем складам и помещениям и случайно увидел, как они выходили из харчевни. Остерегаясь лазутчиков, я еле успел предупредить их, что они открыты и им угрожает опасность. Издали незаметно я следовал за царевичем и Гагели, чтобы видеть, что будет дальше. Я думал, что они скроются между строениями и не выйдут на улицу. Но, к удивлению моему, они прямо направились к выходу, и я пошел вслед за ними. У входа стояла вооруженная стража, очевидно, не ожидавшая, что царевич осмелится вступить с ней в открытый бой, намереваясь задержать его без всякого сопротивления. Царевич врезался в толпу врагов, как коршун в стаю голубей. Завязался рукопашный бой. Я видел, как царевич с Гагели пробивались вперед, вокруг сбежался народ; я ринулся к ним на помощь, но меня быстро смяли и ранили в руку. Затем началась такая драка между стражей и народом, что я потерял царевича и Гагели из вида и ничего больше не знаю. Одни потом говорили в народе, что видели, как начальник стражи в зеленой броне с конницей пересек им дорогу и схватил их. Другие, напротив, уверяли, что они отбились от начальника и им будто бы удалось бежать и скрыться. Но я полагаю, что Мурзуфл, руководивший поимкой царевича Сослана, никогда бы не выпустил его из своих рук. Ему с Гагели больше ничего не оставалось делать, как сдаться.

Тамара выслушала печальное сообщение Донаури. Она подумала, что если бы Сослан спасся от своих преследователей, то прислал бы ей весть о событиях, бывших в Константинополе, и о своем дальнейшем путешествии в Палестину. Отсутствие вестей от него означало, что он был лишен свободы и отрезан от общения с внешним миром. Но в то же время, по рассказам Донаури, она уяснила себе политическую обстановку в Константинополе и поняла, что не в расчетах Исаака было предавать смерти иверского царевича, через которого он мог надеяться получить в свою власть злополучных Комненов. Напротив, ему было выгодно держать Сослана заложником в темнице, чтобы начать переговоры об условиях выдачи Комненов. И она приняла твердое решение – обождать, пока Исаак обратится к ней с требованием относительно обмена, и тогда немедленно выступить с войсками, занять все пограничные с Византией области и начать войну против вероломного императора.

Тамара отпустила Донаури, наградив его за верность Сослану, и немедленно вызвала к себе амир-спасалара – главнокомандующего Мхаргрдзели, чтобы поручить ему привести войска в боевую готовность и разработать план выступления на Византию со стороны Трапезунда.

Захария Мхаргрдзели был человек испытанный в верности и храбрости; он печально взирал на неравную борьбу царицы с придворными кругами, зная, что в своем сопротивлении Юрию она не находила опоры ни среди духовенства, подвластного Микелю, ни среди военачальников, разделявших стремления влиятельных князей. И он понимал, что как бы ни хотела царица избежать брака с русским князем и как бы не откладывала своего решения, рано или поздно ей придется уступить настояниям патриарха, которого поддерживали также Русудан и сторонники самой царицы.

Поэтому он с сожалением выслушал сообщение о судьбе Сослана в Константинополе и о ее намерении воевать с Исааком.

– О, великая царица! – с грустью произнес Захария. – Кто заставит наших князей, объятых ненавистью к царевичу Сослану, воевать против Византии? Не будут ли они втайне сочувствовать Исааку, который избавил их от противника, с коим они сами не могли справиться? Надо, чтобы у него нашелся иной защитник, помимо Вас, обладающий властью, который не стал бы считаться с происками князей и эриставов, а единодержавно распоряжался бы судьбой Иверии. О, милостивая царица, выслушайте совет верного раба Вашего! Дайте согласие русскому князю, и он из любви к Вам подаст помощь царевичу в столь великом злополучии. Князь Юрий, клянусь Вам своей верностью, приведет Ваших врагов к полной покорности и заставит их не только пойти войной против Византии, но и выполнит все, что Вы найдете нужным для спасения царевича Сослана.

Тамара терпеливо выслушала доводы Мхаргрдзели, не стала возражать ему и настаивать на выполнении своих требований. Она быстро отпустила его и скрылась в дальних покоях, чтобы предаться размышлениям и молитве. Она считала себя виновной в непростительной оплошности и неосторожности, отправив Давида в Палестину через Константинополь, и поэтому не могла никому жаловаться, просить помощи и совета. Ее любимая тетка Русудан, напуганная исчезновением Сослана, не только не разделяла ее горя, но настойчиво умоляла царицу, чтобы она не колебалась и скорее выходила замуж за Юрия. Одна только верная Астар неотлучно находилась при ней и проливала горькие слезы о пропавшем царевиче.

Глубокая тишина стояла в безлюдных покоях. Здесь еще недавно Тамара клялась Сослану, что не будет ничьей женой, кроме него, и что никакие угрозы и страдания не заставят ее нарушить клятву и изменить любимому. Однако ни душевная мука, ни тоска о печальной участи, постигшей Сослана, не заслоняли перед Тамарой ее обязанностей перед своим отечеством, которое она любила не меньше, чем Сослана, и которое призвана была оберегать от всяких бурь и потрясений.

Всю ночь она провела в мучительной борьбе сама с собою, в сердечных терзаниях, отчаянных колебаниях и неутешной скорби. Только под утро успокоилась и приняла решение, которому суждено было впоследствии необычайностью ошеломить врагов, подвергнуть ее многим испытаниям и обречь Юрия на великие страдания. Она позвала Астар и тихим голосом, едва слышно, проговорила:

– Иди к Русудан и скажи ей, что роза покрылась снегом и цвет ее опал. Пусть передает патриарху, что я согласна выйти замуж за русского князя.

Астар задрожала, стала жалобно причитать:

– Зачем смерть забыла меня? Зачем суждено мне сносить такое несчастье? Солнце скрылось для меня навсегда и я обречена проливать слезы, ни в чем не видеть услады.

Тамара переждала, пока кончится поток слез, и тихо остановила ее:

– То, чего ты не понимаешь теперь, уразумеешь после. Не утруждай меня своими слезами и помни: пока я живу, я буду любить и принадлежать моему другу. Иди и исполняй мою волю!

– О, моя повелительница! – упала перед ней на колени Астар. – От печали я лишилась сердца, а человек, лишенный сердца, не может быть человеком. Прости неразумную! – она поднялась и ушла с верой в то, что царица знает больше ее и сможет исполнить обещанное.

К вечеру Тамара вызвала князя Юрия, который уже был оповещен Абуласаном о согласии царицы. Он вошел к ней с трепетным сердцем, исполненный надежды, но в то же время застенчивый и робкий, так как до него дошла весть об исчезновении Сослана в Константинополе и о заточении его в темницу. Он даже не ожидал, что царица в такое скорбное время изъявит согласие на брак, боясь оскорбить ее неосторожным словом, старался быть сдержанным и проявлять только безграничную преданность и покорность.

Тамара приняла его с небывалой сухостью и важностью. Она была так опечалена, что Юрием овладело раскаяние за свою радость. Он в безмолвии склонился пред нею, не зная, что сказать. Вероятно, скромность Юрия понравилась Тамаре, так как она уже более любезно попросила его встать и сесть рядом с нею.

– Поведайте мне, царица, что Вас угнетает, чем можно исцелить Вас? – вдруг с неудержимым чувством произнес Юрий, не будучи в силах сохранить привычную рассудительность и теряясь перед неожиданным поворотом в своей жизни. – Нет такого злополучия, где не могла бы помочь дружба, исполненная единственного желания – видеть Вас счастливой! Ваша печаль терзает мою душу и заставляет проклинать жизнь, приносящую Вам столько огорчений!

Не было ни в словах, ни в тоне, ни в обращении Юрия оскорбительной и навязчивой страсти. Только глубокая нежность светилась в его глазах и голос немного дрожал от волнения и боязни разгневать царицу нескромными проявлениями любви и заслужить ее презрение и гнев.

– Я призвала Вас, князь, чтобы сказать Вам истину, раскрыть будущее, которое Вас ожидает, если Вы примете мое согласие, – начала Тамара, ничуть не смягчая своих слов и надеясь резкостью отвратить его от желания соединиться с нею. – По настоянию моих подданных, которые хотят видеть Вас царем Иверии, я согласна царствовать вместе с Вами. Полагаю, что Вы оправдаете паше доверие и будете храбро защищать от врагов нашу родину. Но я Вам раньше говорила, князь, и теперь повторяю, что я дала клятву царевичу Сослану быть его женой, и своей клятвы не нарушу. Напоминаю Вам об этом в последний раз, дабы Вы не питали надежд, каким не суждено осуществиться в жизни!

«Вы связаны клятвой до тех пор, пока жив царевич Сослан, а если его нет в живых, тогда Вы свободны от своей клятвы», – хотел возразить Юрий, но он не посмел сказать ей то, что думал, так как недостойно было говорить о возможной гибели царевича и напоминать ей об этой ужасной утрате. И он произнес совсем другое:

– Разрешите, о царица, оказать Вам, что нет такой любви на свете, какая не была бы соединена с надеждой. Если моим надеждам не суждено сбыться и жизнь не дарует мне того, чего я ждал от нее, то смерть из-за любимой будет мне отрадой. Легче мне умереть, чем расстаться с Вами! Но зная, что Вы удручены печалью, я не смею простирать далеко дерзновенные помыслы и прошу Вас об одном: доверьтесь мне, и Вы будете иметь друга, который укрепит царство и… – Он остановился, как бы ища самого сильного довода, чтобы убедить царицу и прекратить ее сомнения, и решительно закончил, – будете иметь человека, который поможет Вам отомстить всем Вашим недругам, ищущим гибели царевича Сослана!

Юрий, не ведая сам, нашел слова, определившие окончательно его брак с Тамарой. Она наклонила голову, как бы благодаря за дружеское участие и готовность помочь Сослану, и больше не стала говорить об этом. Она задала ему несколько вопросов о его боевых походах и воинских подвигах и вскользь промолвила, что ему предстоит в ближайшем времени сразиться с врагами отечества.

– О, преславная царица! – воскликнул Юрий. – Я чувствую себя как во сне. Жалкая слабость овладела мною, я умирал от тоски, но милость, которую я услышал от Вас, осветила мне жизнь. Я готов кинуться в самую жаркую битву, дабы прославить Вас и Иверию бранными подвигами!

Тамара отпустила князя милостиво, примирившись с ним из-за его скромности и покорности; Юрий же ушел от нее, воспрянувший духом, так как был уверен, что царице не придется сдержать своей клятвы, и она в скором времени сделается свободной.

Юрий хорошо знал нравы византийского двора и не сомневался, что Исаак не выпустит царевича из темницы, и тому придется быть в заточении до нового государственного переворота – свержения императора. Юрий был настолько ослеплен любовью к царице, что крайне легкомысленно отнесся к ее предупреждению, полагая, что, когда они повенчаются, он сумеет склонить Тамару быть его женой, и она не сможет долго противиться его чувству.

Весть о предстоящем браке царицы с русским князем быстрее молнии разнеслась по всей столице. Больше всех торжествовали Абуласан и его приверженцы. Планы и расчеты их полностью оправдались и привели к желаемой цели. Они допросили Донаури о разыгравшихся событиях в Константинополе и, еще не имея от своих посланных подробного извещения, вполне доверились его сообщению. Все знали, что Донаури был сторонником Сослана и не стал бы распространять по Иверии ложных слухов о его гибели.

Один Микель не разделял радости Абуласана. Вместе с предполагаемой гибелью Сослана у него отпадала всякая надежда на приобретение древа креста у Саладина. Втайне он негодовал на себя, что послушался Абуласана и настоял перед царицей на поездке Давида в Константинополь. Но эти запоздалые сокрушения отнюдь не изменили его решения относительно замужества Тамары, вместе с Абуласаном он горячо приветствовал ее согласие и начал пышные приготовления к свадебным празднествам и коронации Юрия.

Бесчисленные милости дождем посыпались на население. Бедные получили щедрые подаяния, церкви были обогащены золотом и драгоценными каменьями, и все это делалось для того, чтобы увеличить славу русского князя, снискать ему любовь и уважение в народе и заставить всех забыть про Сослана.

Возведение Юрия на царство произошло в Сионском соборе со всей торжественностью греческих обрядов. Полководцы и вельможи, по византийскому образцу, подняли на щит князя Юрия и внесли его в Сионский собор.

Юрий воссел на золотом престоле, украшенном рубинами и алмазами, по правую руку Тамары: епископы облачили его в царскую одежду, перепоясали мечом, а Микель возложил на него золотой венец и дал в руки скипетр. Получив эти знаки царского достоинства, Юрий невольно перенесся мыслями на русскую землю, где еще ни один князь после Мономаха не короновался на царство, не облачался в порфиру. Он первый из всех русских князей был наименован «августейшим» царем, державным повелителем семи царств, раскинувшихся между странами Запада и Востока. Впервые также русский князь утверждался царем в иноземной стране и становился равным византийским императорам не только по внешнему блеску и силе, но и по влиянию на всю восточную политику. От волнения он едва слышал, как хор певчих пропел величание. Микель, став перед алтарем, громко возгласил сначала по-гречески, потом по-иверийски: «Он достоин царствования!». Затем началось венчание Юрия с Тамарой. Среди придворных было нескрываемое ликование, но простой народ, несмотря на обильные милости, хранил угрюмое и недовольное молчание. Печальный вид царицы внушал всем жалость и ясно говорил, что повелительница Иверии оказалась в плену у своих недоброжелателей, стремившихся как можно скорей лишить ее свободы и сковать брачными узами.

Юрий находился в самозабвении от счастья соединения с Тамарой и от мысли, что скоро будет управлять обширным царством, решать государственные дела, воевать, прославлять царицу воинскими подвигами и поддерживать отношения с Киевской Русью в укор своему гонителю, князю Всеволоду.

Во время свадебного пира в Метехском замке царица хотя и казалась спокойной, но улыбка ни разу не осветила ее лица, и никто из присутствующих не был удостоен ее внимания. Она с молчаливым безразличием относилась к веселью пирующих, давая понять Микелю и Абуласану, что этот брак по принуждению ни ей, ни им не принесет счастья. Она только искала предлога, чтобы незаметно удалиться из зала, как вдруг появилась Астар и, остановившись возле дверей, знаками показала, что ей нужно передать царице известие чрезвычайной важности.

Ссылаясь на усталость, Тамара тотчас же покинула пиршество и скрылась в дальних покоях. Астар доложила ей, что явился гонец из Константинополя с каким-то тайным поручением, которое он не может открыть никому, кроме царицы.

Тамара велела немедленно привести его к себе и приказала Астар не отходить от дверей и никого не впускать к ней во время беседы. В царские покои вошел воин, закованный в латы, сухощавый, но очень ловкий к проворный в движениях, преклонив колена перед царицей, молча вынул спрятанное под кольчугой письмо и подал ей.

Тамара никогда в жизни не знала страха, с одинаковым мужеством относясь как к серьезным испытаниям, грозящим смертью, так и неожиданным поворотам судьбы, приносившим с собою славу и счастье. Но теперь впервые ее объял трепет перед неизвестностью и она долго не решалась открыть письмо, боясь прочитать в нем роковое известие о гибели Сослана. Она тихо спросила воина, кем он послан и почему он никого не хотел видеть, кроме царицы? Воин оказался фракийцем и коротко объяснил, что письмо он получил в Константинополе на большом базаре от какого-то важного, но неизвестного ему лица, которое поручило ему немедленно ехать в Иверию и передать письмо в руки самой царицы.

– Мне было приказано, – добавил он на ломаном иверийском наречии, – ни с кем не говорить в дороге, никого ни о чем не спрашивать, а найти во дворце рабыню Астар и через нее просить свидания с царицей.

Упоминание об Астар успокоило Тамару, так как никто из врагов Сослана в Константинополе не знал про ее верную рабыню и послать гонца к ней могли только сам Давид или Гагели. Она уже уверенее сорвала печать и начала читать письмо. Ее черные глаза попеременно выражали то чувство жалости и тревоги, то неизъяснимую радость, то грусть. Послание состояло из любовных признаний, но подобранных так искусно и осторожно, что в них выражалось не только нежное чувство, но и сообщалось о том, что произошло с ним за последнее время:

– О, моя возлюбленная! – писал Сослан. – Солнце делает невидимыми планеты, а ты сделала меня невидимым для врагов, которые искали души моей и в гибели моей полагали свое опасение. Судьба даровала мне жизнь, отныне я больше не стану жаловаться на судьбу и буду верить в ее покровительство. Помни, сколько бы страданий ни налегло на меня и какое бы горе ни угнетало мою душу, я сохраню мужество и никогда не забуду твоей клятвы. Сходя с ума из-за любви к тебе, я буду стремиться к подвигам, превышающим человеческий разум. Будь уверена, что твой князь вернется к тебе с залогом счастья, и враги наши будут побеждены. Жди моего прибытия после того, как я совершу наше дело, и пусть солнце превратиться в тьму, если я не сдержу данного слова! Ты душу мою зажгла огнем, который никогда не погаснет. Красота твоя, подобная звездам, освещает мне путь в жизни, и я горю в пламени, стремясь соединиться с той, подобно которой нет на свете! Твой верный витязь никогда не погибнет, если ты ему не изменишь. Помни свою клятву и жди моего возвращения!

На этом письмо обрывалось, так как Сослан, видимо, торопился отправить его, а внизу стояла коротенькая приписка: «Если посланный останется жив и дойдет до тебя, щедро одари его и пришли известие».

Тамара несколько раз перечитала письмо, радуясь, удивляясь и восхищаясь мыслью, что Давид жив, и в то же время бесконечно скорбя, что вынуждена была покориться врагам и выйти замуж за Юрия. Стремясь узнать еще что-либо о судьбе Сослана и где он скрывался, она спросила фракийца, где он его видел, но не получила ответа. Тамара поняла, что фракиец ничего не знал, ему преднамеренно ничего не сообщили. Если бы по дороге его случайно схватили лазутчики Исаака, то он никак не мог бы проговориться, от кого письмо и где находится Сослан со своими спутниками. Подобная осторожность и крайняя расчетливость в действиях приоткрыли царице, какие опасности угрожали ее другу и как верно охранял его Гагели, избегая всякого общения с посторонними людьми, которые вольно или невольно могли оказаться предателями и изменниками.

Обещав фракийцу щедрую награду, Тамара поручила Астар позаботиться о нем и, отпустив их, еще раз перечитала письмо. В покои поспешно вошла Русудан и, подняв руки, бросилась к ней.

– Душа моя! Зачем ты покинула нас? Что случилось? Точно копье пронзило мое сердце! Я нигде не нахожу себе покоя.

– Я получила известие от того, кого мы считали мертвым. Он жив! Жив! Солнце опять засияло над нами. Порадуйся со мною!

Тамара тронула руку, желая передать письмо Русудан, но в этот момент порывисто вошел князь Юрий и, точно в оцепенении, остановился. Он увидел письмо в руках царицы, ее взволнованное, радостное лицо, растерянную, испуганную Русудан и невольно подумал, что царица получила чье-либо любовное послание и обсуждала его содержание с любимой наставницей.

В этой мысли князя убедил не только строгий взгляд царицы, но невольный жест ее руки, скрывшей письмо от его взоров, и та поспешность, с какой она выпрямилась, как бы готовясь изгнать князя из своих покоев. Лицо Юрия покрылось яркой краской от бушевавшей в нем ревности, но он сдержал гнев и стоял в скромной и почтительной позе.

– О, царица, без Вас приостановилось все празднество, – тихо произнес он. – Гости приуныли и ждут, когда Вы вновь явитесь и, как свет, озарите их своим присутствием.