Текст книги "Танцы со Зверем (СИ)"
Автор книги: Александр Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
Глава 5. Винный дух
Пир шел своим чередом. Королевские слуги разносили и ставили перед гостями большие блюда с дымящимся, только что зажаренным на вертеле мясом. Взамен опустевших приносили новые кувшины, полные вина. На столах стояли тарелки с тонко нарезанным сыром или с холодной копчёной свининой, тарелки с хлебом, с маринованными оливами, с приправленной пряностями репой, свёклой, с соленьями и свежей зеленью. Кроме королевских слуг, следивших за общим порядком и сменой больших блюд, почти за каждым пирующим ухаживал и собственный слуга, подливая ему вино, подставляя поближе нужное блюдо или накладывая в тарелку господину то, что он прикажет.
За длинный королевский столом, после того, как были рассажены три герцога и все прибывшие на турнир графы, а затем и королевские бароны, осталось ещё немного места. Король, заметив это, велел позвать к своему столу ещё и победителей отборочных боёв турнира. В результате Жан, сидевший, как самый бедный и худородный из королевских баронов, за дальним от короля краем стола, получил себе в соседи завтрашних соперников. Справа от него сидел королевский барон Жибер дэ Армаль – угрюмый вечно чем-то недовольный старикан. А слева к нему подсели братья-меданцы Арнильф и Арнольф дэ Крамо.
Среди гетельдской знати эти меданцы, как и Жан, похоже, были «не в своей тарелке». Другие соседи почти не поддерживали с ними разговор. Многие смотрели на них настороженно, а то и зло. Отвечали односложно. Открыто никто не решался грубить южным гостям, однако, между ними и остальной знатью, буквально, кожей ощущалось напряжение.
«Странно это. Ладно, я. Ещё вчера безродный торговец вином, да к тому же ещё темноволосый и смуглокожий. Конечно, среди гетельдских рыцарей и даже баронов есть меданцы или выходцы из древних хельских племён, но они все так или иначе уже породнились с правящими здесь гетами. К ним, по крайней мере, привыкли. Да и они привыкли выглядеть и вести себя также, как гетская знать. Я тоже, наверное, приспособлюсь, и ко мне привыкнут через несколько лет. Пока главное смотреть во все глаза и подстраиваться, не особо при этом надеясь на успех. Всё равно ведь я даже гетского языка ещё как следует не выучил. Даже мой меданский, честно сказать, о сих пор больше годится для разговора простонародьем, а не с образованными людьми. Я тут всего год, причём вращаюсь в основном среди черни. Над речью и манерами работать ещё и работать… В общем, со мной всё понятно. Я для знати чужак. Но почему они так настороженно, и даже враждебно относятся к этим меданцам? Ведь по происхождению, да и по виду эти братцы – чистокровные русоволосые геты, наверное, из тех южных гетов, что двести лет назад завоевали Меданский полуостров и основали там королевство с новой столицей в Умбэро. Выглядят и Арнильф, и его младший братец Арнольф побогаче любого из королевских баронов. Пожалуй, даже богаче иных графов. Тонкий белый хлопок нательных рубах. Парчовые котты с золотым шитьём, пояса с золотыми, по крайней мере золочёными, бляхами. Золотой перстень на левой руке у Арнильфа явно украшен драгоценным камнем, а не цветным стеклом. У обоих братьев серебряные цепи на шее, но это, похоже, только потому, что они не занимают пока никаких должностей в своём королевстве. Их папаша, граф дэ Крамо, наверняка носит золотую цепь, причём в палец толщиной… Неужели местные просто завидуют их богатству? Но среди местной знати есть и люди, одетые побогаче братьев дэ Крамо, однако, всё равно глядящие на них с неприязнью. Дело, явно, в чём-то другом…»
Тосты «за короля Суно» и «за Гетельд» уже отгремели. Знать, хлебнув довольно вина, в том числе и крепкого тагорского, стала вести себя более шумно. Господа уже громко болтали между собой, хохотали, закусывали, нанизывая на ножи куски источающего пар горячего мяса.
– Тише! – трубным голосом воззвал вдруг один из герольдов.
Король, привстав со своего резного кресла поднял золотую, инкрустированную драгоценными каменьями чашу и возгласил:
– За доблестных бойцов турнира! Пьём до дна за отважных бойцов! Пусть завтра победит искуснейший и сильнейший!
Все за столом подхватили этот тост. Опустошили свои кубки и завтрашние поединщики на своём краю стола. Жан отставил в сторону свой простенький, грамм на сто пятьдесят, латунный кубок, не украшенный никаким орнаментом. У некоторых за столами были и такие кубки, но в основном знать пила из более дорогой посуды, узорчатой, часто серебряной. У Арнильфа, например, был серебряный кубок, покрытый богатым узором из цветов и птиц. Осушив его до дна, рыцарь усмехнулся и, обведя немного помутневшим взглядом сидящих перед ним будущих противников, обернулся к Жану:
– А ты здорово здесь всех разозлил, надев на бой старинный меданский шлем.
– Правда? – поднял бровь Жан. – Ги, тем временем, подскочил к нему со спины и подлил в его опустевший кубок кипячёной воды из своего бурдюка.
– Ты разве не слышал, что тебе кричали с трибун, когда ты первый раз вышел?
– Не расслышал, честно сказать. Какие-то ругательства?
– А ещё проклятия, и скабрезные шутки… У тебя что, нормального шлема не нашлось?
– Это был самый лучший из дешевых шлемов во всём Минце, – пожал Жан плечами. А что с ним не так?
– Подобные шлема здесь, да и у нас в Медане, теперь носят разве что шуты, – снисходительно улыбнулся Арнильф. – Это же доспех имперцев. Врагов, которых повергли в прах наши славные предки… Ты что, не знал?
– Что шуты носят, не знал, – помрачнел Жан. – Однако, в деле этот шлем неплохо себя показал.
– Обычно эти древние шлема продаются в ужасном состоянии. А твой на удивление хорошо сохранился.
«Естественно. Я же выбрал лучший из тех пяти, что там продавались, как хлам, и потом почти неделю убил на его ремонт: приклепать на новые, мягкие и крепкие кожаные петли нащёчники и назатыльник; почистить всё песочком, а местами и точильным камнем от ржавчины; отрихтовать немного помятый купол шлема; обшить нащёчиники изнутри толстой и мягкой сыромятной кожей, чтобы они действительно смягчали удар, если он приходится в лицо. Слава богу, я многое помню из своих навыков прошлой жизни реконструктора. Когда-то я собирал шлема и поинтереснее, чем то убожество, которое тут носят сейчас. Конечно, я делал шлема, вырезая пластины из фабричного листового железа, склёпывал выколоченные сегменты шлемов ровными фабричными клёпками, дырки где надо сверлил электродрелью, ржавчину сводил наждачной бумагой… Тут эти операции, естественно, потруднее в работе, но, всё-таки я, в отличии от местной знати, понимаю в шлемах и доспехах, причём не только в том, как их применять в бою, но и в том, как их делать. Так что выбирать подобный товар и торговаться с кузнецами было для меня отдельным удовольствием. И цен я при покупке добивался таких, какие вам, тупым денежным мешкам, и не снились!»
– И ещё, готов поспорить, – продолжил Арнилф, прожевав кусок плохо прожаренного, зато горячего мяса, – что клинок тебе ковали в Ринте. Или в Умбэро.
– Проспоришь. – усмехнулся Жан – Он откован в Минце.
– Правда? – Меданец хмыкнул и вытер заляпанную жиром бородку рукавом рубахи: – Выходит, в Минце ещё есть хорошие мастера. Но ковался-то твой меч точно из нашей, меданской стали.
– Нет. Из привозной. С лааданских островов. Как и все ваши лучшие меданские мечи.
Арнильф положил на стол свой нож с насаженным на него и недоеденным куском мяса и внимательно оглядел Жана.
– Хм… Прости, но ты не похож на человека, способного заплатить за клинок из лааданской стали. Даже у меня клинок из меданской стали, не говоря уж об Арнольфе. В случае войны отец, кончено, даст мне попользоваться свой, лааданский клинок, если сам воевать не поедет. Но… Нет, ты выглядишь так, словно…
– Внешность обманчива, – самодовольно улыбнулся Жан… – Конечно, мне долго пришлось с мастером торговаться. А до этого я три дня выбирал в Минце лучшего кузнеца. Вообще, проторчал я там непозволительно долго, дожидаясь, пока мне сделают этот меч. Но результатом я доволен.
– Что ж, завтра кто-то, выиграв у тебя бой , получит очень дорогой, просто замечательный приз, – усмехнулся Арнильф.
«Если я вылечу с турнира, это будет уже не важно. Чёртов герцог Арно поставил условие, что я должен выиграть, именно выиграть проклятый турнир! Хорошо, что я такой нудный крючкотвор, и ещё в прошлой жизни навидался скользких мудаков, не отвечающих за свои слова. Я заставил Арно подписать документ, официальное обещание, что он отдаст мне Лин в жены, если я в этом году выиграю турнир Нисхождения. И теперь я должен, просто обязан турнир выиграть. Для вас, знатных болванов, этот турнир опасная, но забава. Для меня он – вопрос счастья всей моей жизни».
– Ну, раз клинок из лааданской стали, то это объясняет, почему он до сих пор не погнулся и не сломался, при такой толщине… – Арнильф, сняв кусок мяса со своего ножа, принялся жевать. Жан тоже потянулся ножом к блюду с мясом, выбирая хорошо пропечённый кусочек. – А ещё у твоего меча очень странная рукоять, – продолжил Арнильф, прожевав. – Это похоже на какую-то… ик… мунганскую новинку. Ты позволишь мне вблизи осмотреть твой клинок?
– Конечно, – улыбнулся Жан. – После турнира.
– Да, верно. – рыцарь рассмеялся и похлопал Жана по плечу. – Понимаю. Быть может завтра нам придётся скрестить клинки, и ты не хочешь раньше времени раскрывать свои секреты… А ещё, мне любопытно, кто же учил тебя сражаться? Ты удивительно проворно орудуешь мечом.
– Скажи лучше, – поспешил переменить тему Жан. – Мне показалось, или на вас тут все как-то недобро косятся.
– А, это, – Арнильф пренебрежительно махнул рукой и потом чуть приобнял своего младшего брата, молчаливо объедающего мясо с огромной кости. – Это потому, что мы с Арнольфом из Меданского королевства. Здешние синоры до сих пор не забыли, как драпали от нас, от армии моего короля, Эльдиберта, после битвы у Роклерского моста. Удирая они на скаку прыгали прямо в Ронту. Плыли, как крысы плывут с тонущего корабля. И до другого берега доплыли не все…
Жан заметил, что некоторые из соседей очень недобро посмотрели на них, услышав слова Арнильфа. Его брат, безусый парнишка лет, пожалуй, шестнадцати, оторвавшись от кости, что-то зашептал Арнильфу на ухо.
– Да ладно, парень, – беспечно махнул тот рукой. – То, о чём я говорю, всем давно известно. Это вы, сопляки, – он снисходительно глянул на Арнольфа, а потом и на Жана, – можете не знать, что там было и как. Бой был семь лет назад. Вы, парни, тогда ещё за мамкину юбку держались. А я там сражался! И многие, могу поспорить, многие, из тех, кто за этим столом, тоже были там, под Роклером… Что же теперь, молчать о том, что было на самом деле? Да, случается, на войне убивают. Кто-то побеждает, кто-то проигрывает. Это же обычное дело. Тут нет ничего обидного или позорного. К тому же мы всех пленных готардцев уже давно домой отпустили. Между нашими королевствами много лет мир… Ведь правда, мир? – спросил Арнильф, окинув взглядом недовольно зыркающих на него соседей с другой стороны стола.
Потом он наклонился к уху Жана и тихонько ему сказал:
– Под Роклером пал прежний король Готарда, Дагобен, а цвет готардской знати оказался у нас в плену… Но мы всех отпустили. Потом. Не сразу. Некоторым родня пять лет серебро для выкупа собирала. Страшно подумать… Слышь, Жан. Что это ваше местное вино так… ударяет в голову? На лааданских зельях вы его настаиваете что ли?
Вдруг общий гомон за столом снова прервал возглас герольда:
– Тихо! Король говорит!
Король снова поднялся с кресла и, подняв золотой кубок, возгласил:
– Выпьем теперь за наших добрых соседей, за Меданское королевство, за короля Эльдиберта и наших дорогих гостей, братьев дэ Крамо! Впервые за столько лет доблестные меданские рыцари приехали, чтобы поучаствовать в нашем ежегодном турнире Нисхождения. Честь им за это и хвала! А если кто посмеет по отношению к ним нарушить наши священные законы гостеприимства… – король обвёл грозным взглядом гетельдскую знать, сидящую за длинным столом. – Пью за короля Эльдиберта! – поднял он свой кубок.
Следом за ним подняли кубки многие из сидящих за столом, но не все.
Тут Арнильф вскочил со скамьи и поднял вверх свой кубок, который его слуга только что услужливо наполнил вином:
– Пью за короля Суно! За благородного и гостеприимного синора этих мест!
Следом за Арнильфом, не выпуская из правой руки обглоданной кости, и высоко поднимая левую, с кубком, вскочил на ноги и его младший брат:
– За нашего Эльдиберта, и за Суно!
– За Суно! За короля Суно! – подхватили все сидящие за столом, и поспешили осушить до дна свои кубки.
– Обижаются они до сих пор, что проиграли в войне, – плюхнувшись на скамью рядом с Жаном, тихо проворчал Арнильф. – Большей глупости и вообразить невозможно. На то и война, чтобы кто-то в ней проиграл. То же, что и здесь. Вот, среди нас восьмерых, победивших сегодня… Ведь выиграет из нас завтра только один. Оди-ин. А остальные что? Правильно… ик. Проиграют. На что же тут обижаться? Таков турнир. Такова вся жизнь. Чтобы кто-то победил, кто-то должен проиграть.
«Это верно. Сегодня мы едим и пьём за одним столом, а завтра я, может быть, перережу одному из них глотку, как этому мальчишке Фейяру…»
***
Через некоторое время король, поднявшись из кресла, возгласил последний свой тост – за здоровье гостей. Гости в ответ в разнобой заголосили пожелания здоровья королю Суно, его супруге, его сыновьям и всей родне. После этого король со своими детьми удалился. Постепенно стали выбираться из-за стола и другие.
Пир за королевским столом затихал, разбиваясь на отдельные группки. Новых блюд королевские слуги больше не приносили, но и старых пока не убрали. Кто-то из пирующих уезжал прочь или уходил к своим шатрам. Кто-то продолжал пировать уже в своих лагерях, расположенных совсем рядом. Слуги, стараясь не мешать всё ещё пирующим господам, потихоньку растаскивали еду с королевского стола.
Бочка с тагорским крепким опустела, и была повалена набок ради последнего кувшина вина. Да и в бочке со сладкой пейлорской скаленцией гости уже чиркали кубками по дну. Больше всего вина оставалось, похоже, в бочке с некрепким, лишь немного сладким, красным альдонским. Дешевое альдонское вино многие в Готарде пили вместо воды. Напиться им допьяна было сложно. Ги на ухо сообщил Жану, что четверо из их завтрашних противников похоже, пьют исключительно альдонское, и с этим «что-то надо делать».
Отойдя от стола в сторонку, и встав так, чтобы их никто не услышал, Жан шепотом спросил слугу:
– И что ты предлагаешь? Вряд ли у меня получится лично каждого из этих четверых напоить. Ложеронт точно со мной пить не будет. Побоится, небось, что я его отравлю. Да и этот мальчишка, Арнольф, тоже, кажется, пьет только альдонское. Арнильф сам накидался тагорским, а за пацаном следит, чтобы он был в норме… Видно, ничего тут не поделать. Всё теперь в божьей воле.
– Нет, господин. Как говорят у нас в Рике, на бога надейся, а сам хлопочи. И ещё говорят – ленивому и бог не поможет… А нам, думаю, надо вылить в бочку с остатками альдонского твой бурдюк с винным духом.
– Думаешь, получится сделать это незаметно?.. А если поймают? Скажут, что ты хотел всех отравить.
– Но мы-то знаем, что этот твой винный дух вовсе не отрава, а самая что ни на есть суть любого вина. Вылью, и выйдет такое же креплёное вино, как наше, только альдонское.
– И все сразу почувствуют другой вкус.
В ответ Ги с уверенностью знатока махнул рукой:
– Все уже так напились, что никто не заметит… Если целый бурдюк тратить жалко, давай вылью половину.
– Не жалко. Лей всё. Только незаметно.
Ги молча кивнул и побежал в Жанов шатёр за бурдюком с винным духом. Конечно, у Жана были на него совсем другие планы. Этот отличный самогон, сделанный из вина, перегнанный дважды и отфильтрованный через берёзовые угли, почти не противный на вкус, и даже с весьма приятным послевкусием, он хотел продать кому-нибудь из столичных лекарей или алхимиков (если переводить их местное название более точно – «химистов»). Однако, повысить завтрашние шансы на турнире было задачей более важной.
Вернувшись за стол, Жан кинул в рот маринованную маслину. Принялся лениво ковырять ножом в блюде с остатками остывшего жаренного мяса. Рядом Арнольф пытался уговорить Арнильфа идти спать, а тот упирался и требовал ещё вина, хихикал и пытался травить какие-то байки на такой дикой смеси южно-гетского и старомеданского, что общий смысл баек от Жана ускользал, и понятной оставалась лишь их крайняя непристойность.
Вдруг краем уха Жан услышал:
– Стой, зараза! Ты что это творишь? Как посмел с бурдюком тут пристроиться?!
Нервно оглянувшись, Жан увидел, что какой-то рыцарь одной рукой схватил Ги за шиворот, а второй пытается отнять у него бурдюк с винным духом, не выпуская при этом из руки собственного серебряного кубка.
– Да я… – Ги попытался вырваться.
– Стоя-ать! – пьяно зарычал на него рыцарь. – Отвечай, стервец, зачем это ты пристроился к бочке со своим бурдюком? Небось, отравить нас собрался? Кто тебе приказал?
Ещё несколько рыцарей и слуг находящихся поблизости оглянулись, обратив внимание на происходящее.
Сердце Жана оборвалось и упало куда-то вниз. – «Всё. Сейчас Ги схватят, начнут пытать. Он во всём, конечно, сознается. И нас всех казнят, как отравителей. Ведь никто из этих болванов не понимает, что это обычная самогонка, а не жуткий яд… Что делать? Вмешаться? Попытаться вытащить Ги? Или притаиться, и надеяться, что всё разрешится само?.. Если я вмешаюсь, то подозрение сразу падёт и на меня… Но с другой стороны, негоже вот так бросать Ги в беде. Над что-то придумать...»
Жан встал, и на плохо гнущихся от страха ногах медленно пошел в сторону начинающегося скандала.
– Да что ты, сударь? – закудахтал вдруг рядом с Ги и его грозным пленителем Лаэр. – Какое отравление? Что за глупости? Это же просто… Ну, господину нашему, на завтра. Велено набрать ему вина для опохмелки, чтобы утром голова не болела… Тут ведь альдонское. Самое то от утренней головной боли после славного пира. И ты бы, господин, ради завтрашнего утра велел своим слугам набрать такого вина в бурдюк! Ведь вино это к утру всё равно выпьют, и нечего будет утром употребить…
– Ты, поди, не господину, а себе на опохмелку набираешь, холоп. Может, таким как ты голодранцам и нечем будет с утра горло смочить, но красть королевского вина я не позволю! – возмущённо прорычал рыцарь, взмахнув сжимающей кубок правой рукой. – А ну выливай обратно всё то, что ты себе в бурдюк нацедил! Господин твой, поди, и так найдёт, чем похмелиться, а ты, пёс, знай своё место. Не для тебя король выставил угощение, а для благородных господ. А ты, получается, воруешь у них?
– Да это он не себе, господину… – продолжал, размахивая руками Лаэр.
– Что же, твой господин, собака, велел черпать тебе вино бурдюком? Черпай кубком как все. Можешь пить – пей. Не можешь, оставь, другим, кто ещё может. Ишь, какие пройдохи! Все с кубками, а они – с бурдюком к бочке встали. Ну-ка выливай всё, что набрал, обратно, подлец!
Ги тут же, не споря, принялся выливать содержимое бурдюка в полную меньше чем на треть бочку.
– Вот! Так! Всё выливай, до капельки. А теперь пошёл вон! Коли хочешь вина, приходи к бочке с кубком. Тогда тебе никто и слова не скажет. Хочешь, господину своему неси, хочешь сам пей, коли господин позволяет тебе напиваться… – разглагольствовал самодеятельный блюститель порядка, продолжая размахивать сжимающей кубок рукой.
Ги и Лаэр, виновато кланяясь, попятились и скрылись в темноте. Другие заметившие инцидент зрители довольно закивали. Многие из них потянулись к бочонку со своими кубками.
Жан ещё некоторое время стоял невдалеке, сжимая в руках пустой кубок и наблюдая, не заметит ли кто, что альдонское в бочке стало существенно крепче. Кажется, не заметили.
«Неужели получилось? А я уж думал всё – пропали наши головы!»
– Ну Нильфи, куда ты снова? Пойдём уже спать. Завтра бои, а ты, вон, еле идёшь… А ещё говорил мне…
– Цыц, мелкота! – отрезал Арнильф, встрепенувшись и по-орлиному оглядев продолжающийся тут и там кутёж самых стойких. Однако потом он вздохнул, досадливо тряхнул головой продолжил движение прочь от королевского стола, опираясь одной рукой на Арнольфа, а другой на своего слугу, который всё это время прислуживал братьям за столом.
«Пора и мне баиньки. Постараюсь-ка я тоже идти пошатываясь и запинаясь, чтобы никто не подумал, что я в этот вечер пил только воду».
