Текст книги "Танцы со Зверем (СИ)"
Автор книги: Александр Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– Мне твоё враньё ни к чему. А вот правду о войне и походах я бы послушал.
– Всю правду о войне за кусок хлеба и кружку воды? – возмущённо всплеснул руками старик.
– Только чистую правду, и ни капли вранья. Если ты и правда воевал, думаю, это будет не сложно. А я послушаю тебя, и, может быть, чем-нибудь ещё угощу. Только не вином.
– И верно. Не надо вина. У меня уже от местного дешевого пойла живот сводит. Лучше чечевичной похлёбки со свиным рёбрышком.
– Ладно. Только отвечай на все мои вопросы подробно и честно. Даже если эти вопросы покажутся тебе странными… Эй, трактирщик, мне кружку горячей воды, и ещё чечевичную похлёбку со свининой и лепешку господину… как тебя зовут-то?
– Гильбер. Можно просто Ги, раз уж ты угощаешь.
***
– Что? – Жан проснулся от нервного вскрика. Оглянувшись, увидел в свете луны, пробившейся сквозь одёрнутый полог шатра, , как мечется и бредит Рикард:
– Tur temor! Будь ты проклят!.. In hamon hayrenen timos. Auro inen timos. Tur inen timos… Спаси нас Трис… Белый лев трестирует алую слизь… Обратный инот невозможен…
«Какой болван одёрнул полог так, что луна светит Рикарду прямо в лицо? Бог знает, что ему там мерещится, но если полог не задёрнуть, то он своими криками тут всех перебудит!»
Вставать не хотелось. Тело ныло от усталости и ссадин. Однако дальше терпеть происходящее безобразие он не хотел. Жан откинул в сторону свой, используемый вместо одеяла, плащ и приподнялся с расстеленной на земляном полу шкуры. Но тут полог шатра шелохнулся. Внутрь зашел человек. В руках он нёс миску, исходящую паром. Пройдя мимо Рикарда, он склонился над Кериком. Тот лежал на правом боку. Под головой какой-то тюк вместо подушки.
– Керик, церын-да?
«Да это же Шельга! А я уж испугался, что кто-то чужой тут ночью ходит».
Шельга попытался напоить сына чем-то из принесённой в руках миски. Мальчишка через силу приподнял голову. Сделал несколько глотков. Потом закашлялся. Застонал от боли.
– Tur temor. Белый лев в осадок…
– У, щингейм, – Шельга замахнулся свободной рукой на Рикарда. Подойдя к выходу из шатра, выплеснул наружу жидкость из своей миски. Задёрнул полог. Вернувшись, уселся на землю рядом с Кериком. Тот всё ещё тихонько кашлял и кажется, сплёвывал. Шельга, склонившись над сыном, зашептал, словно бы даже запел что-то по-кедонски. Заклинание? Молитву? Колыбельную песню?
«Какая, в сущности, разница? Добрые слова от родного человека, который пытается помочь, это в любом случае своего рода лекарство».
Под мелодичное бормотание кедонца и обрывки бреда, которые теперь, всё реже, вырывались у Рикарда, Жан снова провалился в сон.
***
– Отчего вы просто не вышвырнули его из трактира?
– Никак не получается вышвырнуть, господин. Сначала он побил местного вышибалу. Потоми двух других, которых я позвал… Мы бы ни за что не стали тебя беспокоить, если бы могли всё решить своими силами… А теперь что делать? Он же почти всех посетителей распугал. А сам денег не платит. За первую кружку, говорят, заплатил, а теперь к посетителям пристаёт, чтобы они его угощали. Кто-то угощает, чтоб отвязаться. А кто не угощает, тех он вышвыривает вон из трактира.
– Пригрозили бы ему ножом или топором…
– Как можно, господин? У него меч на поясе. Покажешь такому нож, а он выхватит меч и голову тебе снесёт. И ничего ему за это не будет… Неужели придётся графских стражников звать?
– Мда… не хотелось бы.
– Вон он, за тем столиком, господин.
Жан, кивнув, решительно двинулся к столику. Сидевший там, уже изрядно пьяный русоволосый и синеглазый парень атлетического сложения, смерил его мутным взглядом.
– Чо надо?
– Меня зовут Жануар, и я хозяин этого трактира.
– Э… Разве хозяин не тот тип, за стойкой?
– Он мой наёмный работник. Я хочу понять, чего ты хочешь. Зачем ты всё это устроил?
– А меня зовут Хельд, и я хочу ещё выпить!
– Обойдёшься, – Жан уселся на скамью напротив парня и внимательно на него посмотрел.
– А тогда я, спроста говоря, вышвырну тебя вон, – Хельд пьяно улыбнулся.
– Тогда сюда придут графские стражники и убьют тебя.
Хельд недобро сощурился и положил руку на перекрестье меча.
– Что же… пусть приходят. Позабавимся.
– Ты что, дурак, смерти ищешь?
– А хоть бы и так. Раз моя жизнь больше никому не нужна, так чего же ещё мне искать?
– Да с чего это ты, парень, решил, что твоя жизнь никому не нужна?
Хельд прикрыл левой рукой глаза, стиснул зубы. Сжал правую руку в кулак:
– Они не дождались меня, – он шмыгнул носом. – Не дождались! Бросили одного, как собаку! – он с силой треснул кулаком по столу. – Лучшие друзья, да?! Оказалось, что и дружба – обман… Я вместе с ними в огонь и в воду, во всех переделках… А теперь что? Теперь один. Без друзей. Без коня. Без денег. Без работы… Думал, хоть к местному графу наймусь в охрану… Даже на порог не пустили. Ну, вот, теперь сами придут, и посмотрим, кто кого…
– А сумеешь ли ты, парень, прожить хотя бы день без вина?
Хельд шмыгнул носом. Откашлялся. Расправил плечи:
– Я и целую неделю могу без вина. Могу даже месяц не пить… – потом, секунду подумав, он снова ссутулился: – Вот только зачем?
– Работать в трактире вышибалой, и при этом не пить, сможешь?
– Да я любого отсюда вышибу, спорим? А если оружие посмеет достать – вмиг снесу ему голову.
– Ладно. Пойдём.
– Куда? – вылупил глаза Хельд.
– Со мной пойдём. На меня будешь работать. Других таких вот буйных из моих трактиров выкидывать. Две недели я буду тебя проверять. Смотреть, что ты умеешь, как исполняешь приказы, и можешь ли работать не напиваясь. Если увижу, что ты мне подходишь, то возьму на постоянную службу.
– Я не слуга, сударь. – Хельд грозно сверкнул голубыми глазами. – Я воин.
– Это хорошо. Мне воин и нужен. Просто слуги у меня уже есть.
Глава 28. Раны
– Вот это добрый еда. Не то, что твой тощий похлёбка. – Шельга довольно ощерился, помешивая в большом котле бульон, полный кусков жирного конского мяса. – Бери, – зачерпнул он большой кусок исходящей паром варёной конины.
Жану чертовски хотелось впиться зубами в сочный кусок мяса, пусть даже и конского. Но один зуб ещё пошатывался, да и разбитая губа ныла. С другой стороны, отказываться было неудобно. Все остальные смотрели на него. – Будет ли он есть сварганенную кедонцем еду? Если откажется, то кто-то может взять с него пример. А Шельга ещё, не дай бог, обидится.
Жан, благодарно кивнув, насадил предложенный кусок на нож, а затем подставил свою деревянную миску:
– Ты мне бульона налей. Я сперва бульон похлебаю.
Благостно улыбаясь Шельга начерпал ему полную миску мясного бульона, приправленного какой-то сушеной зеленью. Следом за Жаном другие тоже потянули свои миски кедонцу.
Жан медленно, то и дело дуя на свою деревянную ложку, сёрбал горячий бульон. Он только сейчас осознал, что ничего толком не ел почти сутки. Выпил вечером стаканчик своей фирменной креплёной самогоном бурды, а затем так и срубился, не поужинав. Теперь он старался наверстать. Однако, даже хлеб жевать ему пока было неловко, порой даже больно, так что он приспособился размачивать куски хлеба в бульоне, прежде чем отправить их в рот.
– Вот, держи, господин, – Ги протянул ему деревянную крышку от одного из котелков.
Жан тупо уставился на неё:
– Зачем?
– Порежь на этой доске мясо, мелко-мелко. И кинь в бульон… Зубы-то всё целы?
Жан кивнул.
– Это хорошо. Остальное пустяк. Заживёт… Я тоже пару раз получал по лицу так, что потом несколько дней есть не мог. А есть-то надо. Ну, я и резал мелко, на какой-нибудь гладкой дошечке, потом размачивал и жевал боковыми зубами.
Жан, благодарно кивнув, принялся шинковать свой кусок мяса:
– Лицо-то у меня как? Сильно разбито? Будет шрам? – он внутренне содрогнулся, подумав о том, как Лин воспримет его обезображенное шрамом лицо.
– На лбу будет. Небольшой. А на губе, думаю, заживёт почти без следа… Повезло тебе. Хороший шлем попался.
– Хороший? – Жан скептически скривился. – В хорошем шлеме я был бы целее, а так этот проклятый наносник…
– Если бы не этот наносник, враг бы тебе нос сломал, или выбил бы зубы, а то и вовсе убил бы. А так ты легко отделался. И быстро в себя пришел.
– Интересно, куда этот гад потом делся? Почему не добил меня, когда я упал?
– Я хорошо рассмотрел его труп. Похоже, сразу после того, как он сбил тебя с ног, кто-то рубанул его сбоку, по шее. Хельд, наверное. Других-то наших рядом с тобой не было.
Жан кивнул и скорбно замолк. Его товарищи хлебали бульон, жевали мясо, обгрызали его с костей, довольно переговаривались. Утреннее солнце уже просвечивало сквозь сосновые ветви. Постепенно испарялась выпавшая за ночь роса. В лесу пели птицы. За шатром довольно фыркали кони, уже получившие свою утреннюю порцию овса. Обстановка была бы самая, что ни есть, благостная, если бы не двое тяжело раненных в шаре, если бы не два убитых боевых товарища, аккуратно уложенных на спину слева от шатра, если бы не тринадцать вражеских трупов, грудой сваленных у входа в лагерь, рядом с упавшей сосной.
– Сегодня надо их всех похоронить, – Жан кивнул на мертвецов, – и ехать дальше. В Тамплоне, говорят, есть хорошие лекари. Надо лечить Рикарду ногу. И надо понять, как лечить Керика. Какие органы у него повреждены?
– Керик жив, иль Тари, – Шельга воздел руки к небу и улыбнулся. – Он сильный. Сразу не умер. Теперь поправится. Скоро… А этих – кедонец махнул рукой на груду врагов – зачем хоронить? Разве тут нет диких зверей? Своих хоронить. Врагов – нет. Или хочешь сделать из них кылдер для своих?
– Нет, – Жан покачал головой. Мы всех похороним. Своих отдельно. Врагов отдельно. И поедем в Тамплону.
– Чтобы везти раненных нужна телега. Да и трофеев стало больше. Мы ещё не всё с мертвецов собрали. Вот что, господин, – Ги встал, и, как из пиалы, допил из своей миски остатки бульона – Я и Лаэр сейчас съездим в деревню. Купим там пару телег, волов к ним. На это нам нужны деньги… А вы тут пока собирайте лагерь. Посмотрите, какие ещё трофеи можно с этих собрать, – он махнул рукой на трупы врагов. – Да не спешите их закапывать.
– Но нельзя же их просто так бросить, – нахмурился Жан.
– У нас с собой нет ни мотыг, ни лопат. Чем сейчас могилу копать? Мы с Лаэром съездим, позаимствуем у крестьян инструмент. Приедем, и тогда уже всех похороним.
– Ладно, – кивнул Жан и поднялся, развязывая свой кошелёк. – Две телеги и четыре вола?
***
Обирать мертвецов – сомнительное удовольствие. Единственным утешением тут может служить то, что не они тебя раздевают, а ты их. Кончено, лучше бы было снять с мертвецов всё, что возможно, ещё вчера. Но сил на то, чтобы вдумчиво собрать трофеи, вчера ни у кого не было. Хорошо, что догадались снять несколько самых дорогих кольчуг. Остальное теперь приходилось снимать с окоченевших трупов.
– Да что ты с ним возишься, парень? – недовольно скривился Хеймо, видя, как Низам тянет за подол кольчугу, пытаясь снять её с мертвеца через голову. Опущенные вниз окоченевшие руки мертвеца не давали этого сделать.
– А как ты предлагаешь? Подождать ещё пару дней пока тело начнёт гнить и размякнет?
Хеймо посмотрел на Низама, как на беспомощного ребёнка, покачал головой, подошел и резко дёрнул одну из рук мертвеца. Там что-то хрустнуло, и рука, кажется, отломилась, словно трухлявая ветка. Также, с силой, надломив вторую руку, наёмник задрал обе руки вверх:
– Теперь всё снимется.
Низам замер, ошарашенный таким неуважением к трупу, а Хельд подошел к Жану, который испытывал похожие затруднения:
– Тебе тоже помочь, господин?
Жан только кивнул в ответ. С пыхтением и треском Хеймо принялся ворочать и ломать закоченевшие трупы. Жану и Низаму только и оставалось, что раздевать бедолаг, снимая с них котты, кольчуги, стёганные куртки, верхние рубахи, стягивая с ног штаны, ботинки и сапоги, снимая пояса с кошельками, ножами и прочим обвесом. Всё это аккуратно складывалось рядом с трофейными шлемами, щитами, мечами и всем прочим, что могло представлять хоть какую-то ценность.
Шельга в сборе трофеев не участвовал. Вчера он, кроме двух отрезанных вражеских голов, привёл двух коней, да ещё привёз пару лямочных щитов, меч, топор, два больших боевых ножа и целый узел одежды – то, что сумел собрать, как трофей, с двух убитых врагов. На другие трофеи он не претендовал, и помогать в их сборе тоже не собирался. Вместо этого он продолжал резать, шинковать, варить и обжаривать над углями мясо, видимо, намереваясь переработать всю конскую тушу, оставив диким зверям на съедение только кости и требуху.
Тут Жан заметил, что Низам как-то притих и молча дёргает одного из мертвецов за руку.
– Что там у тебя? – подошел Жан.
– Э… Вот, – Низам виновато потупился и убрал руку. На одном из пальцев трупа сверкало золотое кольцо.
– Ну ка… Жан попытался стянуть его с пальца, но тоже не преуспел. «А ведь Низам, кажется, пытался снять это кольцо незаметно, чтобы потом его втихаря прикарманить. То ли он до сих пор мне не доверяет, то ли он просто обычная крыса в душе… С другой стороны, я ведь никому не обещал, что поделю между всеми трофеи. Все кроме Шельги и Керика тут – мои слуги, так что всю добычу я, кажется, с чистой совестью могу забрать себе. Низам, конечно, наверняка начнёт спорить, что в слуги ко мне не нанимался. Но по сути-то он, пока мы добираемся до Тагора, просто работает на меня за еду, и за то, что я его из Эймса вытащил… Да что же это такое? Никак не снимается!» – Эй, Хеймо! Помоги кольцо снять.
Наёмник подошел. Ухватившись за кольцо, подёргал его, покрутил. Кольцо не снималось. Тогда он вынул нож. Резко дёрнув за палец, с хрустом выломал сустав у основания. Разрезав ножом кожу и мясо, отделил палец от остальной руки, и спокойно снял кольцо с другой стороны. Протянул кольцо Жану, а палец выбросил в траву. Потом, вытерев нож и руки об одежду мертвеца, Хеймо вернулся к прежней работе – раздеванию очередного окоченевшего трупа.
Жан ошарашено наблюдал за этими действиями. Потом, покачав головой, переключил внимание на кольцо. Это была золотая печатка с криво пролитым изображением какого-то, вставшего на дыбы, существа. Над существом были отчётливо видны три буквы – TUR, под ним – невнятная надпись. От попытки разгадать её Жана оторвал крик:
– Вальдо!
– Да? – Вальдо вяло, через силу, позавтракавший, всё это время так и сидел на бревне, рядом с костром. Он хмуро смотрел перед собой, лишь изредка переводя взгляд на суетящегося у огня Шельгу или на обирающих трупы товарищей. Голова его была обмотана белой тряпицей, уже изрядно пропитавшейся кровью. Работать он пока не мог. Его постоянно мутило.
– Помнишь того рыжеусого, который неделю назад, в Эймсе, обыграл нас в кости?
– Ну?
– Оказывается, вот он, красавчик. – Хеймо скривился в усмешке. – Видать, всю свою удачу на тот бросок потратил. На вчерашний бой удачи ему не хватило… Я даже не сразу его узнал. Вместо одного из глаз – дыра. Всё лицо в крови и вытекших мозгах… Но это точно он. Интересно, остались ли у него в кошеле те монеты, которые он у нас тогда выиграл? Или он сразу всё пропил?
Вместо ответа Вльдо простонал, и, склонившись над землёй, принялся выблёвывать на траву завтрак.
***
– Ну, как ты? Пришел в себя?
Рикард вымученно улыбнулся:
– Если не шевелиться, она почти не болит… А где Тьер?
– Убит, – Жан виновато вздохнул.
– Куббат! – алхимик сжал кулаки. – Этого-то я и боялся… И зачем только ты выкупил его у Сеговира? Зачем потащил за собой?
– Я и сам себя теперь за это корю. – вздохнул Жан.
– Ещё бы. Пятьдесят со зря пропали, – презрительно скривил губы Рикард.
– Да при чём тут… – Жан обиженно отмахнулся. – Так. Ты есть хочешь?
– Вообще-то нет. Но, наверное, надо? Раз уж я пока жив.
– Сможешь сам поесть? Сейчас принесу тебе бульона и мяса.
– Лично принесёшь? За что такая честь? Чувствуешь себя теперь виноватым?
– Не груби, а то пну по ноге. – рыкнул Жан. – И не злись на меня. Всё могло быть ещё хуже, – сказал он уже мягче, и подхватив в шатре миску с ложкой, пошел к Шельге за едой.
– Куда уж хуже, – чуть слышно прошептал Рикард. Попытавшись сесть поудобнее, он пошевелил ногой и тут же застонал от пронзительной боли.
***
Ги и Лаэр приехали часа через три, и не одни а в компании двух крестьян. Те ни в какую не соглашались продавать свои телеги и волов, однако быстро согласились заработать на извозе.
Ги тут же припахал крестьян работать мотыгами, разбивая землю. Лаэр и Низам взялись за лопаты и принялись выкидывать из постепенно растущей могильной ямы разрыхлённый грунт. Хеймо ходил и то и дело перерубал топором толстые сосновые корни, которые даже ударом мотыги не получалось отрубить.
«Какие-то совсем убогие у них мотыги. Просто маленькая кованая железная насадка на боковой ветке толстой коряги. Весь вес, по сути, в коряге, а мотыга только для остроты на кончик ветки насажена. А лопаты вообще целиком деревянные, даже без каких-либо металлических насадок на кончике. Железо здесь, похоже, в ещё большем дефиците, чем я думал, по крайней мере среди простых крестьян».
Солнце уже стояло в зените, когда они, наконец, вырыли две могилы глубиной где-то в полтора метра. Большую – для врагов, и маленькую – для Хельда и Тьера. Тринадцать тел, раздетых почти до исподнего, и две привезённых Шельгой головы были без лишних разговоров свалены в общую могилу и засыпаны землёй. Маленькую могилу устлали сосновыми ветвями. Поверх них аккуратно положили изрубленное тело русобородого богатыря и рядом – тщедушное тельце рыжеволосого, веснушчатого мальчишки.
Все товарищи молча склонились над могилой. Приковылял даже Рикард – морщась от боли в неловко поджатой левой ноге, одной рукой опираясь на самодельный костыль, а другой на плечо Низама.
«Наверное, надо что-то сказать. Вот только я понятия не имею, что именно».
– Может, какую-то молитву надо прочесть? – спросил Жан в пространство.
– Оба умерших были, как я понял, меданской веры. У нас, иларцев, принято читать в таких случаях обычный заупокойный канон. У меданцев это не обязательно. Но тоже можно. Грехом не будет.
– Так прочитай, – скомандовал Жан.
– Э… Но я иларец, – возразил Низам. – Лучше ты сам прочитай. Это же твои единоверцы. Тем более, я по мунгански привык эту молитву читать.
– А я всех слов не помню, – виновато развёл руками Жан. «Ещё бы мне их помнить. Я всего-то однажды видел здешние похороны – в деревне».
– Прах, из которого все мы созданы, да обратится к праху, – хриплым, чуть слышным голосом заговорил вдруг Рикард. – Души умерших да обратятся к создателю нашему, Эйлю. Покойтесь с миром, братья по вере. Да утешит Трис милосердный ваших друзей и родных. Да летят ваши души в мир лучший, все тревоги и горести оставив нам, в мире сём… Трисе милосердный. Прости им все прегрешения, вольные и невольные. Прими их в свои объятия. – Рикард шмыгнул носом. Вздохнул и, на миг оторвав руку от Низамова плеча, сделал небесное знамение. – Аруф.
– Аруф – негромко повторили за ним все, творя знамение.
Только Шельга, подняв газа к небу, пробормотал своё, кедонское:
– Иль Тари.
Потом Гильбер закрыл лица мертвых куском относительно чистой белой ткани, и все принялись забрасывать могилу землёй.
Над обеими могилами, у изголовья погребённых, были вбиты толстые, очищенные от коры, сосновые колья – своего рода невысокие, чуть ниже человеческого поста, обелиски, вырубленные из недавно сваленных деревьев. На самом верху каждого деревянного обелиска, на стороне, обращённой к могиле, была вырезана буква V. – Первая буква в меданских словах «вознесение», «утешение» и «воскрешение». На обелиске над малой могилой, под знаком V, Гильбер, буквами фекумны, вырезал имена – Хельд и Тьер. Под знаком V над братской могилой врагов ничего писать не стали.
Потом была молчаливая тризна. – Все уселись вокруг уже потухшего костра. Жевали варёную конину. Доедали бульон и остатки хлеба.
Затем принялись сворачивать лагерь. Часть поклажи привычно навьючили на лошадей, однако, щиты, доспехи и почти все другие трофеи были навалены на телеги. Поверх одной из телег на груду трофейного тряпья уложили Рикарда. На другую хотели уложить Керика, но Шельга воспротивился. Оказывается, он, при помощи двух длинных жердей, своего широкого плаща и двух своих трофейных лошадок соорудил для сына своеобразные конные носилки.
– Так меньше тряска, – заявил кедонец.
Спорить никто не стал. Уложив Керика, едва дышащего, аж с прозеленью бледного, на правый бок, лицом вниз, на ткань конных носилок, и подоткнув его со всех сторон разными тряпками, Шельга, следом за остальным караваном двинулся в путь.
Кроме разного военного снаряжения, Жану после этого боя досталось двенадцать трофейных лошадей. – Как бывших прежде под седлом, так и вьючных, брошенных убегавшими врагами. Некоторые из этих лошадок хромали, так как были травмированы верёвкой, или ветвями обрушенной на них сосны. Но все они вполне могли идти, поспевая за неспешно катящимися телегами.
Вскоре они доехали до деревни, в которой брали телеги. Потом до другой. Вдоль тракта встречалось всё больше распаханных полей и селений. Навстречу им стали попадаться крестьянские повозки, пешие путники. Солнце уже коснулось горизонта, когда они, преодолев очередной подъём, увидели вдали серые стены Тамплоны.
***
– Что значит «не возьмусь»? А кто возьмётся? Неужели в целом городе нет ни одного нормального врача, знающего, как излечить такую рану?
– Я же говорю – надо отрезать ступню, и прижечь рану железом, пока она не начала гнить. Удивительно, что до сих пор не начала…
– Так. Понятно. Пошли отсюда, – Жан подхватил бледного, как смерть, Рикарда под руку. С другой стороны его подхватил Низам.
– Да подождите! Дайте я хоть рану обратно прикрою, чтобы грязь в неё не попала… Уверяю, ампутация тут – самое лучшее решение. Я готов сделать всё быстро и чисто, всего за десять со… – лекарь наспех замотал рану насквозь пропитанной кровью тряпицей. – Даже за семь могу сделать.
– Спаси тебя Трис за щедрость, – проворчал Жан. – Мои слуги могли ещё вчера сделать всё это бесплатно.
Они вышли из лекарского дома на воздух. В тёмную ночь.
– Ну, что? – поинтересовался ждавший их у телеги Лаэр. – Куда теперь? – в руке Лаэра горел факел. Крестьянин-возница уже дремал, развалившись на тряпье, на передней половине телеги.
– Если бы знать, что отрубленная нога перестанет болеть, – Рикард тяжело, прерывисто вздохнул. – Тогда я согласился бы отрубить её к куббату… Я уже почти смирился с тем, что стал жалким калекой… Только бы перестала болеть.
– Не перестанет, – покачал головой Низам. – Даже от ампутированных ног больные чувствуют порой остаточные боли. Ноги уже нет, а человеку всё кажется, что она есть, что болит…
– Прости, господин, – обратилась к Жану выскользнувшая из лекарского дома служанка. – А ты уже обращался к Орсту?
– Нет. А что, в этом городе есть ещё и третий лекарь?
– Есть, – прошептала служанка. – Правда, все говорят, что он чернокнижник. Говорят, что по ночам он оскверняет могилы и режет мертвецов… Но если тебя это не пугает… Зато он берётся лечить самые сложные раны.
– Как нам его найти?
– Как честная трисианка я должна предупредить, что господин епископ не одобряет его методов и уже много раз грозил отлучить Орста от храма, но… Я могу проводить тебя к его дому. Просто проводить к дому.
– Хорошо. Провожай, – кивнул Жан. – Чего же ты ждёшь?
– Три со, господин.
– Целых три со? – возмутился Жан. – Да любой местный мальчишка проводил бы меня за пол со, за петье, за надкушенное яблоко…
– Три со, господин. И два из них я потрачу на свечи, чтобы замолить этот мой грех.
«Какая удивительная смесь жадности, маркобесия и скудоумия! – мысленно застонал Жан, развязывая кошель, и нашаривая там три серебряных чешуйки. Сунув их в подставленную служанкой ладонь, подумал: – Подавись, зараза! Я уже готов на что угодно пойти, чтобы хоть как-то решить этот вопрос, а насколько это грешно с точки зрения вашего дурака-епископа… Боже, спаси эту страну! Один запрещает аптекарей, другой врачей. А к знахаркам-травницам тут все относятся так, словно эти тётки детей живьём варят. И при этом все продолжают втихаря к этим знахаркам ходить!»
