Текст книги "Танцы со Зверем (СИ)"

Автор книги: Александр Быков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Запомните, воины. Вас нанял я, барон Жануар дэ Буэр. Вы взяли от меня деньги и сказали мне свои имена. Вы приняли от меня оружие и ели мою пищу. Всё это записано здесь, в этом свитке, тайными русскими знаками. – Жан выразительно замолк, сверля наёмников своими покрасневшими от усталости и недосыпа злыми чёрными глазами. – Теперь любой из вас, кто посмеет меня предать или обмануть, не уйдёт от возмездия, и будет жалеть о своём проступке всю свою оставшуюся недолгую жизнь. Понятно ли вам, бандердлоги?

Наёмники испуганно зашептались. Никогда прежде они не слыхали этого диковинного слова. Никогда прежде их имена не записывали на папирусе такими странными, страшными знаками и закорючками.

– Тот, кто захочет уволится с моей службы, должен заявить об этом мне или господину Гильберу заранее, за две недели до ухода. Уходящий должен отработать весь свой полученный аванс или возвратить эти деньги. Уходящий должен вернуть мне все, полученные от меня в пользование и отмеченные в описи, – он потряс свитком, – вещи. За поломку или порчу вещей, выданных вам в пользование, я буду вычитать у вас из жалования в двойном размере. А того, кто посмеет бросить службу не предупредив меня заранее и не рассчитавшись с долгами, постигнет моё проклятие и заслуженная кара… Понятно ли вам, бандерлоги?

Наёмники закивали головами:

– Да.

– Понятно.

– Чего уж тут…

– Я же обещаю, по возможности, беречь вашу жизнь, хорошо кормить и исправно платить вам жалование, – завершил своё напутствие Жан. – А теперь всё. Отбой. Выступаем с рассветом.

***

– Там это… Лин твоя прибежала, – Ги заглянул в дверь, пытаясь получше разглядеть испуганно сжавшуюся, сидя за столом, Улу.

Жан вышел из комнаты и захлопнул дверь у Ги перед носом:

– Не тревожить эту девушку. Пусть спокойно поест, отдохнёт. Когда будет готова еда, пусть принесут ей миску похлёбки.

– Ясно, – кивнул Ги. – А что с Лин? Там Лаэр пытается её задержать…

– Задержать? Зачем? – Жан решительно двинулся наружу. Выйдя из дома он взял Лин за руку и отвёл в сторонку, под навес с винными бочками, оборвав при этом на полуслове её препирательства с Лаэром.

– Этот жулик врал, что тебя тут нет, – тут же пожаловалась Лин.

– Что с дурака возьмёшь? – Жан выдавил из себя улыбку. – Вот я. Весь к твоим услугам… Ты что, прямо из собора сюда? При всём воскресном параде…

– Где она? – Лин смотрела ему прямо в газа и в её глазах были злость, боль, обида, надежда…

– Я тебя люблю, – проникновенно прошептал Жан. – Так сильно люблю, как никогда никого не любил прежде, – он нежно обнял её за плечи.

– Где она?! – Лин, нервно дёрнув плечами, сбросила его руки.

– В доме. Мне просто некуда больше её отвести…

– Твоя прежняя любовница? – Лин горько улыбнулась. – Выяснила, что у неё от тебя будет ребёнок, и явилась?

– Нет. Никакого ребёнка. У нас ничего такого не было… Она хромая. Сломала ногу. Нога плохо срослась. Работать в поле и даже долго ходить она не может. Вся жизнь под откос… Я пожалел девчонку. Помог ей пару раз. А она влюбилась в меня… Но это всё было прежде, чем я впервые увидел тебя. А с тех пор, как я тебя повстречал, никто другой мне не нужен, клянусь!

– Отчего же ты её не прогнал? Зачем она пришла?

– Она из крестьянской семьи. Пятеро детей. Она – старшая. Отец уже не может их всех прокормить. В поле Ула толком работать не может. В жены её, хромую, никто не берёт. Единственный, кто согласился взять её в жены – очень неприятный, жестокий тип из соседней деревни. Ула его ненавидит. Узнав, что отец отдаёт её этому… Ула пошла топиться. Но потом передумала и пошла в Тагор, чтобы меня разыскать… Вот – нашла.

– Это всё она тебе рассказала?

– Не думаю, что она врёт.

– Она тебя любит. И хочет тебя заполучить. Любой ценой. Неужели ты не понимаешь?.. Прогони её.

Жан покачал головой:

– Ей некуда больше идти.

– Ты… Всё-таки ты её ещё любишь!

– Нет. Я только тебя…

– Ты её пронзал, да? Пронзал? – Лин схватила его за грудки.

– Нет. Мы только целовались.

– Как со мной, да?

«Эх, если бы, моя невинная девочка. Гораздо жарче и изощрённее, чем с тобой. Я и ребёнка-то ей не заделал только потому, что не собирался женится… Господи, какой же я был дурак! Нашел доярку посимпатичнее, и воспользовался. А оказалось, что она тоже человек. И что же мне теперь, убивать её что ли?»

– Как со мной, – как приговор прочла Лин в его глазах. – Изменщик. Предатель! – Она хлестнула его ладонью по щеке. Сжала ладонь в кулак.

Жан перехватил её руку за запястье.

«Боже мой, она и в гневе так прекрасна что дух захватывает!»

– Пусти. Отпусти!

Отпустив её руки, Жан обнял Лин и принялся её целовать. Она сперва вырывалась, но потом обмякла. Уткнулась носом ему в шею и зарыдала.

– Ну что ты, солнышко моё. Я тебя люблю. Только тебя. Всё будет хорошо. Никто нас не разлучит.

– Честно-честно? Только меня?

– Да.

– Прогонишь её?

– Она хорошая пряха. Найду ей здесь, в Тагоре, какую-нибудь работу, чтобы от голода не пропала, и пусть живёт как хочет. Она никак не сможет нам помешать.

– Ты что, не понимаешь? Она обманом хочет опять тебя заполучить!

– Да ей просто некуда больше…

– Женщины коварны. Она хочет снова поймать тебя в сети. Отправь её обратно в деревню.

– Она утопится. Или новый муж забьёт её насмерть. И только я буду в этом виноват.

– Ты меня не любишь.

– Ну, вот что, – Жан отстранился от Лин и внимательно посмотрел ей в лицо. – Обрекать человека на верную смерть только ради твоей прихоти, только за то, что она посмела обратиться ко мне за помощью… После такого я и сам себя уважать перестану.

– Ты меня не любишь.

– Люблю. Люблю добрую, умную, честную Лин. Такую, которая не будет требовать от меня подлых, жестоких поступков…

– Значит, не любишь! – зло бросила ему Лин и, развернувшись, выбежала со двора.

Жан долго стоял, растерянно глядя ей вслед. «Вот и кончилась сказочка. И что особенно обидно – Ула мне, вообще-то, на фиг не нужна. С другой стороны – а нужна ли мне такая жестокая и упрямая Лин? Вот, что с людьми делает ревность! Никогда бы не подумал, что эта нежная девочка может быть такой… Может, это и к лучшему, что всё именно сейчас проявилось? Вот только что мне теперь со всем этим делать? Для чего, ради кого мне теперь жить?.. И что же мне теперь – бежать за Лин, просить прощения, соглашаться на всё, чего бы она ни потребовала? Да я лучше сдохну один от тоски, чем на такое пойду!»

Заглянув в свою спальню Жан увидел – на столе стоит миска с дымящейся, исходящей от жара похлёбкой, а Ула спит, свернувшись калачиком на постели.

Глава 31. Огонь

Утром караван из двух запряженных волами телег, пары конных носилок с раненными, десяти всадников, девяти пеших и дюжины вьючных лошадей двинулся из Тамплоны на юг, по дороге в Леронт. Мощёная камнем дорога кончилась уже через час. Дальше пошла обычная, лишь чуть присыпанная гравием, местами поросшая травой грунтовка с глубокой тележной колеёй.

Караван двигался со скоростью тянувших телеги волов, то есть со скоростью неторопливого пешехода. С севера задул холодный ветер. Небо постепенно затягивало тучами.

Жан, воспользовавшись малой скоростью движения, решил поберечь зад и спину и пошел пешком, привязав своего иноходца за уздечку к бортику одной из телег. На этой телеге, поверх щитов, копий и трофейного тряпья, в трёх больших узлах был свален нехитрый скарб Орста и его отца. Отец лекаря – слепой старик – сидел на этой же телеге, рядом со своим добром. Орст шел рядом.

– Мне вот что интересно, Орст… Ты гораздо смуглее своего отца. Он, судя по виду, из южного Гетельда или из Медана, а ты… У тебя мать южанка? Из Анкуфа?

Слепой старик болезненно поморщился, и собрался, было, что-то сказать, но Орст положил ему руку на плечо. Пригнувшись прошептал в ухо:

– Всё хорошо, не волнуйся. Всё в порядке. Отдыхай. Я сам ему всё расскажу.

Старик кивнул. Орст, нежно погладив его по плечу, ускорил шаг, жестом приглашая за собой Жана. Тот тоже зашагал скорее. Обогнав свою телегу шагов на десять, Орст заговорил.

– Отцу тяжело вспоминать об этом. Тем более рассказывать. Я поэтому так – чтобы он нас не слышал… Отец был плотником на одном из торговых кораблей. Маму он повстречал в большом анкуфском порту – в Тигите. Они полюбили друг друга. А потом корабль отца снова ушел в плавание. Когда отец через год вернулся в Тигит, у мамы уже родился я. И отец не смог, не захотел снова её бросать ради моря. Он бросил моряцкую службу и остался с мамой в Тигите. Так они и жили. Своими руками построили на окраине дом. Отец зарабатывал, мастеря мебель. Мама работала в огороде. Чтобы сочетаться с ним законным браком, она приняла трисианство. Отец с детства был трисианином. У отца и мамы было ещё четверо детей. Я – самый старший. Младших отец учил плотницкому делу, а меня он пристроил подмастерьем к одному тигитскому лекарю, тоже триситанину. Я пробыл в подмастерьях почти два года. А потом на город напали альхамы.

– Кто?

– Истинно верующие, если дословно переводить с хали. Последователи пророка Урдата, гори он в аду, со всеми своими бесноватыми фанатиками!.. Это было семь лет назад. Мне было тогда, как этому вашему раненному мальчишке – лет пятнадцать. Когда альхамы напали на город, я был в доме своего учителя, вместе с другими его подмастерьями. Увидев клубы дыма над южной окраиной Тигита – там, где был родительский дом – я помчался туда, надеясь хоть как-то помочь родным… Но альхамы были уже повсюду. Нападение было неожиданным. Почти никто не сопротивлялся. Дикари врывались в дома, грабили, насиловали, убивали, пытали… Я прячась от них, пробирался переулками и огородами к дому… и опоздал. Может, в этом моё счастье? Успей я вовремя, вряд ли я смог бы защитить родных от зверства альхамов. Маму они изнасиловали, а затем изувечили и убили. Отец пытался им помешать, и за это они выкололи ему глаза и переломали руки. Но он всё слышал… – Трис милосердный, каждый раз, когда я вспоминаю всё это… Почему земля не разверзлась и не поглотила этих кровожадных тварей? Почему эти звери в человеческом обличье до сих пор живы? Как Эйль Вседержитель может терпеть эту мерзость в сотворённом им мире? Двое моих младших братьев были изувечены и убиты. Мою десятилетнюю сестрёнку альхамы увезли с собой, наверное, чтобы потешиться над ней в своём лагере, а после убить…

– Вижу, тебе тяжело рассказывать, – Жан положил руку Орсту на плечо. – Я уже всё понял. Прости, что своим вопросом…

– Нет уж, – Орст покачал головой. – Раз я начал, то доскажу, чтобы больше к этому не возвращаться… Отец оказался единственным из семьи, кого я мог спасти. Я взвалил его на спину и так же, переулками, поволок в дом лекаря. Отец истекал кровью, просил, чтобы я его добил. Но я не мог этого сделать. Была уже ночь, когда я притащил отца к дому учителя. Но было светло как днём. – Всюду был огонь. – Альхамы ограбили и убили всех, кого хотели, а потом подожгли город и бежали в свои дикие горы. Лекарский дом тоже пылал. Мой учитель был распят изуверами на воротах собственного двора. С руками, воздетыми буквой V, как на скульптурах с вознесением Триса. На лбу они также вырезали ему букву V. Его живот был вспорот, глаза выколоты и… много ещё что… Они долго над ним глумились. Все ученики тоже были убиты, как и те раненные, которых учитель пытался спасти. Лекарский двор был завален искромсанными телами. Дом и пристрой пылали… Некому было спасать отца. Некуда бежать. Не осталось даже лекарских книг и инструментов – всё пропало в огне. Я один остался в живых. Единственный ученик лекаря. Лекарь-недоучка в разграбленном, горящем городе, полном убитых и раненных.

– Альхамы что же, вырезали весь город?

– Они убили примерно треть населения. – Почти всех трисиан. Тигитских язычников они не трогали. Только пограбили самых богатых из них. А местные альхамы – они этим горцам помогали! Многие годы тигитские альхамы жили с нами бок о бок, ходили в гости, дружили, а теперь… Это они подсказывали своим единоверцам, кто трисианин, кого убивать. С тех пор я не верю ни одному альхаму, ни одному последователю проклятого Урдата… Такая уж у них вера. Они не считают нас людьми. Людьми они считают только себя… Прежде я думал что слова Триса про Зверя внешнего, и про Зверя, таящегося в каждом человеке, это метафора, красивые слова. Оказалось – это правда. Простая, буквальная, страшная правда. Такая, от которой хочется убежать, спрятаться… Зверь есть в каждом из нас. Такова человеческая природа. Бороться со внутренним Зверем, держать его в узде, подчинять благим, человеческим помыслам – для этого мы созданы Эйлем. Этому учил нас Трис. Но в некоторых людях, и даже в целых народах Зверь уже победил. Они, думая, что поклоняются Эйлю, на самом деле поклоняются Зверю, принося ему всё новые и новые жертвы, расползаясь по телу мира, словно помертвение из загнившей раны… Но что было делать мне, глупому, беспомощному мальчишке? Отец умирал у меня на руках. Десятки других раненных умоляли о помощи. Я знал и умел чудовищно мало. Но я знал и умел хоть что-то. Я стал лечить, помогать и спасать, как умел.

– А почему альхамы просто не захватили Тигит? От кого они бежали? – полюбопытствовал Жан.

– Тигит тогда было под защитой Ортальского короля. Альхамы боялись, что король пришлёт войско на помощь, – Орст горько усмехнулся. – Через три дня, и правда, в Тигит примчалась Ортальская конница. К тому времени разбойников и след простыл. Даже самые активные наводчики из местных альхамов сбежали. Ортальцы оставили в городе небольшой гарнизон и снова ушли. А в Тигите с тех пор почти не осталось трисиан. Когда отец немного поправился, мы решили уехать из Тигита. В порту мы упросили капитана корабля идущего, в Пейлор, перевезти нас. Две недели болтанки в море, и вот мы в Пейлоре… А там тоже война. Меданский король сцепился с гетским. Город в осаде. Порт блокирован меданскими кораблями. Меданцы принуждают всех подплывших разгружаться за городом, чтобы в Пейлор не попало никакого продовольствия… Капитан ссадил нас на берег и мы с отцом пешком побрели… куда угодно, только бы прочь от войны.

– Верно, – кивнул Жан. – Семь лет назад была битва на Роклерском мосту. Мне про неё рассказывали… Не повезло вам с отцом. Попали из огня да… в новый пожар.

– Всё так. Дым пожаров. Разорённые деревни. Толпы беженцев. Кто-то грабит на дорогах. То ли разбойники, то ли рыцари одной из сторон. Попробуй отличи, кто из них кто… Но после Роклерской битвы было много раненных. Всем стали нужны лекари. Пригодился даже я – недоучка. За заботу о раненных мы получили еду, кров, какой-то заработок. Потом меня заметил тамплонский епископ. Он, как и другие служители Триса, занимался тогда лечением раненых, обменом поенных, переговорами. Потом мои раненные стали выздоравливать. Между странами был заключен мир, а епископ пригласил меня жить в Тамплоне.

Над головами путников загрохотал гром. Дождевые тучи уже клубились над ними и вот-вот собирались разразиться ливнем.

– Господин! – Ги подскакал к Жану и свесился с седа. – Боюсь, сейчас хлынет дождь. Да и обедать пора. Надо устроить привал.

– Уже? – недовольно поморщился Жан. – Так мы до Леронта и за три дня не доползём. А верхом, без телег, доехали бы за день! – Однако затем, глянув на недовольные лица попутчиков и оглянувшись на полосы уже льющего в дали, у горизонта, дождя, Жан махнул рукой. – Ладно. Привал! Ставить шатёр и палатки! Готовить обед!

***

Они пообедали и отдохнули, а дождь всё лил и лил. Правда, он уже не хлестал упругими струями, а сыпал мелкой водяной пылью. Но, судя по обложившим небо тучам, сыпать так он мог ещё долго. Жан приказал сворачивать лагерь и выступать. Люди, с недовольным ворчанием, подчинились.

Дорога размокла. Когда-то в древности она была щедро отсыпана гравием, иначе они увязли бы по уши в грязи. Впрочем, грязи всё равно хватало. На дороге появились лужи, порой, настолько глубокие и вязкие, что волам приходилось помогать, вручную выталкивая телеги.

«Почему тележные колёса у них такие маленькие? Высотой чуть выше колена. Конечно, так на колёса уходит меньше дерева, но ведь большие колеса наверняка удобней, телеги с большими колёсами было бы проще катить. И какого чёрта никто здесь не запрягает в телеги лошадей? Не умеют? Да что тут, блин, сложного – лошадь вместо вола в ярмо запрячь? С лошадьми запряженными в телеги, мы ехали бы быстрей раза в два. А так ползём, словно сонные улитки, по грязи!»

Теперь Жан ехал верхом на своей рыжеухой, идущей мягкой иноходью лошадке, чтобы лишний раз не мочить ноги в лужах.

«Надо было в Тамплоне пару походных палаток или большой шатёр прикупить. Как я раньше до этого не додумался, дурачина?! Чтобы пообедать мы все, сидя, как-то набились в мой шатёр. Но уложить всех спать под крышей в эту ночь вряд ли получится. И у Хеймо, и у Шельги свои палатки. Я и не заморачивался этим вопросом. А у этих-то, у новых – нет ни черта! Теперь, конечно, уже ничего не поделать. Кому-то придётся ночевать под открытым небом… Нет, уж лучше набьёмся все, как сельди в бочку, в шатёр. Да, неудобно, но хотя бы будет тепло. И не придётся решать – кого оставить на ночь мокнуть и мёрзнуть на улице… Хорошо бы уложится в одну такую ночёвку, а в следующую ночь спать уже в Леронте, под крышей. Ладно, куплю им в Леронте палатки, а как потом? Приеду в Тагор – и где мне там эту банду селить? Как там меня будут встречать? Не придумал ли герцог Арно ещё какой западни?»

***

Дождь всё не кончался. Они упорно тащились вперёд, пока совсем не стемнело. Промокшие, грязные и вымотанные, кое-как, в полумраке, поставили на мокрой траве шатёр и палатки. Всё было мокрым, сверху и снизу. Разжечь костёр никак не удавалось. Кресала высекали снопы искр, но всё – и сухой мох, и сухие трутовые тряпицы, специально для такого случая хранимые многими путниками под шапкой или за пазухой – всё пропиталось за день пути мельчайшей водяной пылью.

– Главное, разжечь. Дальше-то хворост займётся, – сам себя уговаривал Ги. – Вон, парни сколько его натаскали. Такой костёр устроим, что, пока похлёбку сварим, все просохнем и согреемся. А там и спать можно будет… Куббатова искра! Не успеет загореться, как сразу тухнет! Неужели и мой трут тоже совсем отсырел?

– Давай попробуем вместе, – предложил Низам.

– У тебя что же, есть трут суше моего? – усмехнулся Ги.

– У меня есть вот это, – Низам показал небольшую трубку. На вид деревянную.

– На дудочке что ли мне будешь играть, пока я буду лязгать кресалом? – хохотнул Ги. Некоторые наёмники, расслышав это, тоже заржали.

– Ты зажги, хоть немного. А я трубкой сделаю ветер, который этот огонь раздует.

– Ну, давай попробуем, – пожал Ги плечами. – Усевшись над разложенным сухим мхом, трутовой тряпочкой и тонкими завитками берёзовой коры, он снова принялся лязгать железным кресалом о кремень.

Искры посыпались на трут. Низам, направив на них трубочку, стал дуть изо всех сил. Тлеющие искры и правда, стали разгораться чуть лучше, но скоро они снова гасли, так и не превратившись в языки нормального пламени.

– А, сыганда… Щингейм, – выругался наблюдавший за всем этим Щельга и ушел в свою палатку.

– Что это он заругался? – удивился Низам.

– Дуй давай, не отвлекайся, – прикрикнул Ги. – Жрать же охота, и замёрзли все, как собаки на Вознесение.

– Ну, можно просто копчёного мяса с хлебом поесть, – сказал Жан. – А спать все ляжем тут, в шатре, как можно ближе друг к другу. Вот и согреемся.

– Это мы всегда успеем сделать. Но если бы удалось разжечь огонь… Дуй давай, что ты опять перестал?

– Всё. Не могу больше. В глазах темнеет, – замотал головой Низам.

– Какие-то вы, мунганцы, все хилые. Тогда отдай свою трубочку… вон Хеймо. Пусть он со всей силы подует.

– Хватит подует. Не надо. У меня есть. Вот… – заявил Шельга, ввалившийся в шатёр с чем-то громоздким в руках.

– Что там у него? Большая кедонская труба для дутья?

Шельга засмеялся:

– Да, очень большой. Надо ветер? Я тебе делать ветер! – Он установил на пол свои кузнечные меха и направил их трубкой на то место, где лежал трут. – Анга! Бей свой огонь!

Ги снова принялся исступлённо бить кресалом о кремень. Шельга резко налёг на меха, и весь трут, сорванный мощным потоком воздуха, разлетелся по полу шатра.

– Чтоб тебя разорвало! Ты что творишь? – всплеснул Ги руками и принялся торопливо собирать зажигательный материал. – Дуй тише!

– Ага, ага, – закивал пристыженный кедонец.

Ги снова стал бить кресалом. Шельга легонько надавил на меха. Одна из искр, раздутых потоком искусственного ветра, вспыхнула крохотным язычком пламени. Ги тут же скормил этому язычку тонкий завиток бересты. Потом ещё один, ещё. Потом сунул в едва теплящийся огонёк тонкую сухую веточку, вынутую из-за уха, потом вторую из-за другого. Потом он стал подкладывать в постепенно разгорающийся огонь всё более крупные веточки и кусочки берёзовой коры. Поваливший дым нещадно ел глаза, заполняя пространство под пологом шатра. Огонь разгорался всё сильней.

– Так! Давай эту охапку, – хрипло скомандовал Ги. Он стал аккуратно подкладывать длинные сухие ветки хвороста на огонь так, чтобы с одной стороны они загорались, а другая сторона всё ещё оставалась у него в руке.

Когда все ветки занялись ярким уверенным пламенем, Ги поднял их и понёс вперёд. Хеймо ловко откинул перед ним входной полог шатра. Ги положил вынесенные из шатра ветки на приготовленное для костра место и принялся подкладывать зашипевшему и заметавшемуся под дождевыми каплями огню новый корм. Хеймо, видя, что огню снаружи уже ничто не угрожает, торопливо затоптал остатки пламени в шатре. Там было уже невозможно дышать. Все вылезли наружу, под дождь. Последним, кашляя и протирая слезящиеся глаза, выбрался Хеймо. Полог шатра был приподнят с двух сторон чтобы сквозняк выдул из него весь едкий дым.

Костёр ярко пылал. К огню были пристроены все имевшиеся котлы и котелки. Ночь уже не казалась такой холодной, а на моросящий с неба дождь, стоя рядом с жарким костром, можно было не обращать внимания.

Пар поднимался от нагревшейся одежды Жана. Он уселся у огня на свой раскладной стульчик и протянул поближе к огню отсыревше ноги. Запах готовящейся еды и разливающееся постепенно по телу тепло отгоняли дурные мысли. «Теперь всё точно будет в порядке. Завтра дойдём до Леронта. Куплю там пару палаток бойцам и ещё – большой непромокаемый полог, который бы можно было натягивать прямо над костром, чтобы другой раз пережидать такой дождь с комфортом».

***

Солнце уже покрыло розовым, закатным лаком крыши домов, когда Жан вернулся в свою винокурню. Он честно пытался найти, куда пристроить Улу. Но, то ли он был слишком требователен, то ли Тагор и правда был убогой помойкой для жадных и злых нищебродов… Брать хромую крестьянку в прислугу люди были согласны лишь за еду, и только в такие дома, в которых сам Жан ночевать бы поостерёгся, а городские артели швей и прях, на поверку, оказались, скорее, борделями для бедноты, в которых шлюхи заодно, ещё ткали, пряли и обстирывали клиентов. Да, у Жана не было особых иллюзий насчёт качества жизни тагорцев, однако такого уровня убожества и грязи он не ожидал. А держать Улу в городе, давая ей работу лично, значило, по факту – превратить её в свою содержанку. Сделав так он, пожалуй, потеряет последний шанс помириться с Лин.

Войдя к себе в комнату Жан замер. – Ула всё ещё спала, свернувшись, на его постели. На столе стояла миска с остывшей похлёбкой. Желудок жалобно заныл, требуя пищи. Жан вспомнил, что за всеми этими хлопотами так и не пообедал. После ссоры с Лин есть не хотелось. Да и сейчас больше хотелось упасть и уснуть… «Нет, сперва надо кинуть что-то в живот». Жан уселся на край кровати. Заработал ложкой.

«Ладно. Можно, в конце концов, найти дом поприличнее и тихонько, в тайне от всех, доплатить хозяевам, чтобы они взяли Улу в служанки, и нагружали её работой посильно, с учётом больной ноги… А если Лин узнает, что он доплатил? Да для неё сам факт того, что он заботится об Уле это уже своего рода измена!.. Эх, выдать бы Улу тут замуж. Ведь красивая, фигуристая девка. Пока ногу не сломала, первой невестой у себя в деревне была. Если он, например, оплатит ей какое-то приданное, то желающие точно найдутся… Нет, надо всё-таки сперва обстоятельно поговорить с Лин. Не зная тонкостей местных обычаев он может со всем этим так вляпаться, так себя скомпрометировать, что Лин его точно не простит. Её поди и матушка теперь шпыняет, мол – вот, каким бабником оказался этот твой Жануар. А что же он тогда после свадьбы будет творить?.. Нет, Лин сама должна сказать, как мне теперь поступить с Улой… Но ведь она уже сказала. Сказала, что надо отправить Улу обратно в деревню!»

Доев похлёбку Жан вымокал миску оставшейся хлебной коркой. Закинул корку в рот. Собрался, было, тихонько встать, чтобы… Ула не дала ему подняться. – Нежно обняла за плечи. Ткнулась губами в плечо, в шею, в ухо:

– Милый мой. Любимый. Самый добрый, самый красивый на свете, – шептала она, обнимая и целуя его всё более страстно.

«Чёрт! У неё даже голос сейчас почти как у Лин!» Жан положил руку на ладонь Улы, чтобы снять её со своего плеча. Но Ула принялась целовать его ладонь, а затем, вывернувшись, уселась к нему на колени. В розоватом свете, сочившемся сквозь полуприкрытые оконные ставни, она была ещё красивей, чем обычно. Обняв за шею, Ула жарко поцеловала его в губы.

– Дурочка моя, что же ты творишь? Я люблю другую.

– Это не важно. Если ты так хочешь – будь с ней. Будь счастлив так, как ты хочешь. Дай мне только одну эту ночь. Только одну. Потом я уйду…

– Не надо этого. Не надо… У тебя ещё будет всё хорошо. Ты можешь быть счастлива и с другим человеком. Я всё устрою…

– Надо. Мне очень надо. Милый мой, я сейчас… Я всё для тебя… Вот... – Ула, привстав, стянула с себя верхнее платье и швырнула его на край кровати. – Вот… – одним махом стянув нижнюю рубаху, кинула её туда же, и оказалась совершенно голой. – Всё для тебя отдам. Всё. Тело, душу, – шептала она, прижимаясь к нему с какой-то отчаянной страстью. Повалив Жана на кровать, Ула принялась развязывать гашник на его штанах. – Я же вижу, тебе этого хочется.

Да, Жану очень хотелось. Скрыть это было невозможно. Он с удивлением сознал, что ещё ни разу, с тех пор, как попал в этот мир, не видел полностью обнаженного женского тела. Вот только теперь… Ула стянула с него штаны, прижалась к нему и…

***

«Хорошо хоть вовремя вынуть успел… Господи, почему это была не Лин?»

Жан встал на ноги, натянул штаны и завязал гашник. Подобрал с пола свой пояс. Расправив тунику, подпоясался. Ула лежала на его кровати с растрёпанными волосами, совершенно обнаженная, и счастливо улыбалась. В полумраке капельки белой влаги, словно жемчужины, блестели на её пышных грудях, скатывались в небольшую лужицу на плоском животе.

– Тебе было хорошо? – шепотом спросила она, схватив его за руку.

Жан кивнул:

– Спи. – нежно погладив, он разжал её руку. Вышел из спальни и тихонько прикрыл за собой дверь.

«Ладно, сегодня посплю на тюфяках, рядом со слугами. А завтра всё-таки надо её куда-то пристроить».