Текст книги "Танцы со Зверем (СИ)"
Автор книги: Александр Быков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
Глава 29. Нога
Жан не успел поднять руку, чтобы постучать в дверь, как служанка, шепча то ли обережные молитвы, то ли заклятия, скрылась в темноте. Сквозь щель в закрытых ставнях было видно, что в одной из комнат невзрачного лекарского дома до сих пор горит свет. Однако, после настойчивого стука в дверь свет погас. Прошла минута. Дверь никто не открыл.
– Да что же это такое? – Жан со всей силы заколотил в дверь кулаком. Никакой реакции. Жан, обернувшись спиной, принялся с размаху бить по двери пяткой сапога. Казалось, ещё несколько таких ударов, и хлипкая дверь развалится на отдельные доски.
– Чего надо? – проскрипел, наконец, кто-то из-за закрытой двери. – Лекаря нет дома.
– Открывай! У нас раненый! – рявкнул в дверную щель Жан.
– Так нет никого! Приходите завтра, после полудня. – проскрипели в ответ.
–Ну, вот что, – скомандовал Жан. – Лаэр, где там у нас топор? Сломаем эту дверь, войдём, и посмотрим, врут нам или нет. А то у здешних врачей, как я погляжу, ни стыда, ни совести нет.
– Не надо, – чуть слышно пролепетал Рикард. – Я потерплю.
– А я не потреплю, – рыкнул Жан, – Где там топор?
– Стойте… Открываю я. Уже открываю… Не надо ломать. – Что-то лязгнуло. Дверь распахнулась, и в неровном свете факела они увидели седого, сгорбленного старика в залатанной тунике. Вместо глаз у него зияли глубокие, кое-как заросшие кожей, провалы. – Ну? Чего вы хотите? Один я тут. И помочь вам не смогу. Приходите завтра, к полудню.
Жан в первый момент опешил, но потом злость захлестнула его с новой силой:
– Сдается мне, что ты врёшь,– Жан, отодвинув старика в сторону, вошел внутрь. – Кто тут, в доме, зажигал свет? Кто, когда я начал стучаться, его потушил? Неужели ты?
– Верно! Тут что-то не чисто, – буркнул Лаэр и тоже вошел внутрь, освещая тесную прихожую факелом. – Обыщем всё, и…
– Стойте, – дверь ведущая из прихожей в одну из комнат, распахнулась. В дверном проёме стоял, сжимая меч, худой мужчина в белой рубахе. – Кто вы, и зачем пришли?
– Ты лекарь Орст?
– Да, – с обреченностью в голосе сказал мужчина.
– Я барон Жануар дэ Буэр. Мой слуга тяжело ранен. Разрублена ступня. Кости из раны торчат. Мне нужна твоя помощь. Другие местные лекари ничего не смыслят в лечении таких ран… Я хорошо заплачу, если ты его вылечишь.
Мужчина, облегчённо выдохнув, опустил меч.
– Выходит, ты не местный?
– Я из Тагора. Здесь проездом.
– Хвала Трису… А я подумал, что это местные святоши пришли среди ночи меня убивать… Где больной?
– Возьмёшься его лечить?
– Сперва мне надо осмотреть рану… Да уберите факел из дома, а то он что-нибудь тут подпалит. Сейчас я снова светильник зажгу.
***
Раздув угли в жаровне, Орст подпалил от них тонкую лучину, а от лучины зажег фитиль в стоящем на столе масляном светильнике. Лаэр и Низам завели, почти-что занесли в комнату Рикарда.
– Вот, кладите его сюда, – лекарь указал на другой, стоящий в центре комнаты, стол – большой, длинной в человеческий рост. – Посмотрим что тут… Ты, – он не глядя ткнул пальцем в сторону Низама, – Поднеси светильник поближе.
Слепой старик уверенным шагом подошел к операционному столу. Рукой нащупал голову уже уложенного на стол Рикарда и сунул под неё подушку. Низам поднёс лампу и замер, держа её так, чтобы на рану попадало побольше света . Орст принялся разматывать тряпки, пропитанные кровью и гноем. Рикард жалобно застонал.
– Я пока просто смотрю. Ничего трогать не буду, – проворчал лекарь. Потом, обернувшись к старику, попросил: – принеси мою коробку с инструментами.
– Она в Той комнате? – уточнил старик.
– Да, в Той комнате – Орст снова склонился над раной. – С момента ранения прошло полдня? День? – Наклонившись над раной он принюхался.
– Сутки и ещё пол-дня, – уточнил Жан.
– Странно, – буркнул Орст. – Запаха гнили ещё нет. Чем обрабатывали?
– Промыли проточной водой. Потом крепким вином, – объяснил Жан. – Два других лекаря предлагали ступню отрезать. Но неужели нельзя как-то вправить эти кости, чтобы они снова срослись?
– «Как-то» вправить можно, – проворчал Орст. – Но надо или вправлять так, чтобы срослись, или резать, пока по ноге не пошло вверх помертвение… То, что вы иногда ослабляли вот эту, скрученную, верёвку, чтобы нога совсем не помертвела, хорошо. Плохо, что из больного за всё это время вытекло много крови… И, скажу по совести, я не знаю, как эти кости правильно вправить. Могу только предполагать. Точно такой раны я ещё не лечил. Чем его? Топором?
– Мечом, – простонал Рикард.
– Опять разбойники? На тракте? – обеспокоенно уточнил лекарь.
– Вроде того, – буркнул Жан. – Ну так что, возьмёшься залечить эту ногу так, чтобы он снова смог нормально ходить?
– Я ничего не обещаю. Но попробую.
– Сколько за это возьмёшь?
– Если ничего не получится – ничего и не возьму. Если получится – заплатишь, сколько сочтёшь нужным. Но предупреждаю. Тут, как при броске монеты – король или птичка, в равных долях – либо он поправится, либо умрёт. Рана в любой момент может загнить. Больной может умереть от потери крови, от лихорадки, от боли. Но если он выживет, то уж как-нибудь кости срастутся.
– Постарайся сделать всё так, чтобы кости срослись хорошо, правильно, – попросил Жан. Про то, сколь велик у Рикарда шанс умереть, думать совсем не хотелось.
Дверь в одну из смежных комнат приоткрылась, и оттуда появился старик с небольшим деревянным ящичком в руках:
– Вот, – он поставил ящичек на операционный стол и откинул назад крышку. Там лежали ножи, пинцеты, клещи, иглы и даже небольшая пила. Некоторые инструменты явно были чем-то испачканы. И запах от них… это был запах трупной гнили.
– Ты что, этими инструментами сейчас полезешь копаться в ране? – с ужасом спросил Жан.
Протянувший, было, руку Орст посмотрел на инструменты, на рану. Покачал головой.
– Верно. Лучше дождёмся утра, и сделаем всё при ярком, солнечном свете. – Орст захлопнул крышку ящичка.
– Ты даже не помоешь инструменты? В чём ты их так испачкал?
– Не важно, – отмахнулся лекарь.
– Важно. Очень важно, – с нажимом произнёс Жан. – Ты ими что, трупы резал? А теперь этими же инструментами в живом человеке ковыряться полезешь?
– Других инструментов у меня нет, – проворчал Орст. – Радуйся, что я вообще взялся за это безнадёжное дело.
– Инструменты надо помыть с мылом и прокипятить. И руки тебе перед операцией надо с мылом помыть.
– На мыло у меня денег нет. Да и ни к чему оно. Я не модница, чтобы умащивать себя ароматными ванными.
– Где тут, в городе, можно купить мыло?
– У любого аптекаря. Но зачем…
– Вот что… Низам, ты говорил, что сведущ в медицине. Чему-то такому тебя ведь учили в этом твоём Талосе? Будешь помогать лекарю. Вот, – Жан полез в кошелёк и достал оттуда золотую монетку, – энье. Как рассветёт, сходишь к аптекарю. Купишь у него кусок мыла. Не ароматного, а самого простого и дешёвого, в котором побольше дёгтя. И принесёшь сюда, чтобы лекарь перед операцией все свои инструменты и руки с мылом помыл. А потом инструменты в кипяток. И чтобы кипели там некоторое время.
– Невидимые черви, – понимающе закивал Низам.
– Верно. Это не даст им попасть внутрь раны.
– О чём это вы? Какие черви? – удивлённо поднял брови Орст. – Никаких опарышей в ране пока нет.
– Другие черви. Такие мелкие, что мы их не видим. Они повсюду. Они разносят заразу, и, попав внутрь человека, вредят ему. Именно от них возникают почти все болезни. Из-за них даже зашитые раны гноятся. Мытьё мылом и кипячение этих червей убивает.
– А, так вы про злых духов, которые прицепляются к раненым и больным? От них-то у меня есть верное средство. – лекарь подошел к небольшому, окованному медью, ларчику, поднял крышку, зачерпнул щепотку порошка и высыпал её на угли жаровни. По воздуху разнёсся довольно необычный пряный аромат. – Во-от. Это изгонит из комнаты всех злых духов. Раненый пусть тут лежит до утра. Так, придвиньте жаровню к нему поближе. Ферил изгонит отсюда злых духов и дурные мысли. А утром я открою ставни, и при свете дня…
Аромат ферила приятно щекотал ноздри, успокаивал, дурманил. Жан почувствовал, как внутри медленно распрямляется сжатая пружина тревоги. – Нашелся, наконец, кто-то, кто знает, что надо делать. Теперь всё с Рикардом будет в порядке. Починят ему завтра ногу, и можно будет спокойно ехать домой, к Лин. «Это всё дым… В нём какое-то успокоительное средство. Это хорошо, полезно. И Рикарду, и, похоже, всем нам. Главное, с утра не забыть стерилизовать все инструменты и заставить этого парня перед операцией вымыть руки с мылом. А потом надо и Керика к Орсту привезти. Пусть осмотрит. Может, и Керику он сумеет помочь?»
***
– Госпожа, ради Триса…
– Бог стократно воздаст тебе за доброту, госпожа.
– И мне, госпожа. На хлеб… На хлебушек. Не ел три дня…
– Благодетельница!
– Две… Триса ради, госпожа, дай две монетки! Дома сын от голода умирает. Он совсем ещё кроха… О, ты так щедра госпожа! Да благословят твою юность Отец, Сын и святая троица.
Два десятка нищих, запущенных стражей во двор графского дома, обступили графиню Карин и её дочь Элинору. Дамы в парадных парчовых нарядах шли сквозь эту толпу к своему портшезу, подавая каждому из просящих по одному со. На красивом, словно мраморном, лице Карин застыла высокомерная, снисходительная полуулыбка. На живом лице Лин отражались неподдельное сострадание, боль, желание помочь.
Грязные лохмотья, свалянные в колтун волосы, скрюченные болезнью руки, сгорбленные спины, гнойные язвы, культи вместо рук и ног, слепые бельма глаз, шрамы – переломанные жизнью тела и души. Всё это жаждало, умоляло о помощи, о подачке… А за воротами толпились ещё с полсотни таких же нищих и калек. Стражи не пустили их внутрь.
Благородные дамы, оделив каждого из просителей, уселись в чёрный портшез с сине-белой дверцей. Четверо мускулистых слуг аккуратно подняли его и двинулись к выходу. Два привратника – утренний и вечерний – распахнули створки ворот. Стражники, развернув копья поперёк, напирая древками, оттеснили нищих, толпящихся снаружи, и портшез на плечах носильщиков выплыл на улицу. Следом за портшезом ехали два конных рыцаря в парадных, сине-белых коттах поверх кольчуг. Перед портшезом и следом за конниками шли по два пеших копейщика в таких же сине-белых, цвета тагорского флага, коттах. – Графиня и её дочь направлялись на воскресную службу в собор.
Поняв, что больше ничего не получат, нищие стали разбредаться. Жан выскользнул со двора вслед за господским портшезом. Сегодня он быстрее обычного разделался с поручениями Энтерия и теперь торопился проверить, как идут дела в винокурне и кабаках. Получив от короля баронский титул, он помогал Энтерию уже не как слуга, а как добрый друг, в обмен на право пользоваться графскими книгами и иногда видеть Лин. И каждый раз, когда ему доводилось наблюдать за воскресной раздачей графинями милостыни, в нём боролись два желания – с одной стороны, разыскать где-нибудь нормальных врачей и построить приличный госпиталь для тех, кто действительно болен, а с другой – взять палку потяжелее и разогнать к чертям собачьим свору профессиональных нищих, которые вместо того, чтобы честно работать, вымогают деньги своим жалким видом и липовыми увечьями.
Увы, пока Жан не мог сделать ни того ни другого, так что молча проскакивал мимо. Однако сейчас он остановился, как вкопанный.
– Ула?
– Жан… Жан, миленький, – стоявшая в толпе попрошаек крестьянка совершенно измождённого вида, в пропылённом, потрёпанном платье бросилась к нему. Обняла. Принялась целовать.
– Что ты… Постой, – отстранился Жан. – Откуда ты тут?
– Нашла. Нашла тебя… Я так и думала – найду тебя здесь, в графском доме… А они не пускают. Любой нищий, чтобы его пустили внутрь, должен дать стражнику целый со! А у меня нет… И я же не попрошайничать. Я просто спросить хотела… Господи Трисе, славься вовек… Нашла тебя. Живой. Здоровый. Нарядный какой…
– Скорей пойдём отсюда, – Жан, подхватив её за талию, поволок прочь от графского дома. Ула, хромая, заковыляла рядом с ним.
– Нога болит?
Она, прикусив губу, кивнула.
– Как ты вообще тут оказалась?
– Пешком. Четыре дня. Вот, посох себе из палки сделала, и пошла понемногу. Как совсем сил нет – отдыхала. Главное – нашла тебя. Думала, иду в никуда. Но чуяло сердце – ты здесь. Сердце-то не обманешь…
«Господи, за что мне это? Дурочка моя, куда мне тебя теперь девать? Все эти привратники и стражи на нас пялились… Но что же мне, лучше было мимо пройти? Просто так у графских ворот её бросить?»
Доковыляв до виноркурни, Жан завёл Улу в дом. Отвёл в свою спальню. Усадил на кровать. Сдвинул на дальний край стола раскрытую книгу и свои, накарябанные на бересте, записи.
– Ела давно?
– Вчера утром, – пролепетала Ула. – Я много хлеба в дорогу взяла. Пол-каравая. Но всё кончилось. Не думала, что Тагор так далеко.
– Сиди тут. Я сейчас. – Жан метнулся на кухню. Там кухарка, нанятая им не так давно, уже варила бобовую похлёбку для Жана и всех работников винокурни.
– Кого это ты привёл? – осклабился попавшийся навстречу Ги.
– Ой, хоть ты не лезь, – отмахнулся Жан, хватая ломоть хлеба и кружку с вином, вполовину разбавленным горячей водой.
– Не спешил бы ты, господин куски таскать, – улыбнулась ему кухарка. – Совсем скоро горячее будет готово.
– Я и за горячим приду, – кивнул ей Жан и вернулся в свою комнату. Положил перед Улой хлеб, поставил кружку с тёплым вином. Прикрыл ставни. Закрыл дверь и подпёр её изнутри деревяшкой.
– А я знала… Знала, что ты меня не прогонишь, – она тихо улыбнулась ему. Отхлебнула вина. Надкусив, стала жевать хлеб.
– Я же сказал тебе, что не люблю. Сказал, что мы навсегда расстаёмся. Зачем ты пришла?
– Ты прости, что я так, не спросясь… Но мне некуда больше идти. Отец решил выдать меня за Гидьера. Не хочет меня больше кормить. Я его понимаю. У нас ещё четверо младших. До нового урожая на всех хлеба не хватит. А в поле от меня теперь никакой пользы. И больше никто не берёт меня в жены, такую хромую. А Гидьер… нет, я лучше утоплюсь, чем пойду за него. Я и пошла к озеру, топиться, когда узнала, что отец с Гидьером сговорился и день свадьбы назначил, – Ула, вздохнув, макнула хлеб в вино и принялась тихонько жевать напитавшийся алым мякиш. – А потом я вспомнила. Скрептис рассказывал, что ты в Тагор ушел. Узнал, что в Тагоре, в графском доме, полно редких книг – и ушел. Посмотреть на эти самые книги… Я и подумала – вдруг сумею тебя в Тагоре найти? А коли нет… Утопиться можно и в Ронте.
У Жана перехватило горло от жалости. Он смотрел на Улу, грязную, измождённую, доведённую до отчаяния, жившую все эти дни одной только надеждой – встретить его. Снова захотелось обнять её, утешить, обнадёжить, взять на руки, как ребёнка… Но как же Лин? Что она теперь подумает? Что скажет?.. Нет, надо сразу, прямо сейчас всё прояснить:
– У меня здесь другая девушка. Уже очень давно, – через силу произнёс Жан. – И я её очень люблю. А тебе я прямо сказал, что не люблю, когда уходил. Так?
Уронив хлеб в кружку с вином, Ула уставилась на него. С ужасом прошептала:
– Это что же я, дура, наделала… И она, поди, тебя тоже любит?
– Да.
– Вот как… И она, поди, озлится теперь на тебя, узнав, что я… А я то… Обняла тебя при всех, не сдержалась… Теперь ей расскажут?
– Расскажут, – Жан тяжело вздохнул.
– Ты… – Ула решительно встала. – Ты прости меня, если сможешь. Я… Я сей же час уйду, – Она вышла из-за стола. Пошатнулась. Решительно схватила свой дорожный посох, до того прислонённый к стене.
– И куда ты пойдёшь?
– Не знаю, – пробормотала она. – Но раз всё эдак выходит, то нельзя мне здесь, у тебя оставаться…
– Сядь, – Жан, подхватив подмышки, аккуратно усадил её на кровать. «Какая стала лёгкая. Совсем исхудала» Найдя на столе, среди груды записей, свою ложку, Жан выловил из кружки окончательно размокший хлеб, и положил прямо в ложке, перед ней. – Ешь. Пей. Отдохни тут, поспи. А завтра я найду тебе в городе какое-нибудь жильё и работу.
– Жан, миленький мой – она обняла его, стоящего рядом, обеими руками. Скрывая навернувшиеся слёзы, прижалась лицом к животу.
Снаружи в дверь решительно постучали.
***
– Что? – Жан оторвал голову от подушки. Слепой старик на ощупь, со стуком, открывал ставни. Комнату залил солнечный свет. Из пустого, ничем не закрытого оконного проёма потянуло свежим воздухом. На соседнем, набитом соломой, тюфяке, свернувшись калачиком, спал Низам.
– Как там Рикард? – спросил Жан у старика, поднимаясь.
– Твой раненый?
– Да.
– Спит. Ферил прогнал злых духов от его тела и души. Теперь он легче перенесёт боль. А если умрёт, то без лишних мучений.
– А где Орст?
– Работает.
– Что?! – Жан бросился в соседнюю комнату. Туда, где они оставили на операционном столе Рикарда.
Старик, вытянув вперёд руку, торопливо засеменил следом:
– Постой, господин. Куда же ты?
Рикард, с подушкой под головой, лежал на спине, на операционном столе, и храпел. Его бледное, как белёная стенка, лицо было умиротворённым, почти счастливым. Здоровая его нога была вытянута, а раненная подогнута так, чтобы ступня лежала на столешнице. Рана при дневном свете зияла белеющими обломками костей и рваным мясом, сочилась кровью и гноем. В жаровне по прежнему тлели угли, а в воздухе витал умиротворяющий аромат ферила. Дверь в комнату, смежную с операционной, была открыта. Там что-то звякнуло. Жан бросился к этой двери.
– Стой, господин. Куда ты?.. Сынок!
«Сынок? Это он кому?» Жан вбежал в соседнюю комнату, прежде чем слепой старик успел его нашарить и ухватить вытянутой вперёд рукой.
Лекарь поднял голову и уставился на Жана недовольным, усталым взглядом. На точно таком же, как и в соседней комнате, «операционном столе» перед Орстом лежал труп какого-то бедняги – совершенно голый и, кажется, уже начавший разлагаться. Грудь трупа и его живот были вскрыты. Наружу торчали кости, кишки, ещё что-то… Орст стоял над ногами трупа. Одна из ступней мертвеца была почти полностью ободрана от мяса и зияла костями. Некоторые из костей были разломлены. Руки Орста, сжимавшие нож и пинцет, застыли над второй ступнёй мертвеца, тоже уже изрядно располосованной.
– Что ты тут… Тренируешься что ли? – пролепетал Жан.
– Э… Да.
– Ну… Ладно. Не буду тебе мешать. Прежде чем приступишь к живому человеку, не забудь хорошо вымыть инструменты и руки. Я сейчас слугу за мылом пошлю.
Глава 30. В Тамплоне
– Точно ли всё прошло хорошо? Он так орал, что…
– Все орут, пока в сознании, – буркнул Орст, орудуя ножом над жаренной куриной ногой.
– И как ты можешь есть после такого? – всплеснул руками Низам. – У меня вот кусок в горло не лезет.
– А у меня не лез после того, как вы появились с этой ногой. А теперь что же? Я сделал, что мог. На остальное – божья воля. Он либо поправится, либо умрёт. Если рана не загноится, и если кости не сдвигать хотя бы месяц, то всё срастётся и он будет здоров. Может быть даже сможет наступать на эту ногу без боли, – Орст закинул в рот кусочек мяса. – Наймите здесь какую-нибудь добрую горожанку, чтобы за ним ухаживала, кормила, выносила ночные горшки, перевязывала рану, – он, прожевав мясо, запил его вином. – Если бы перелом был в другом месте, я бы просто приложил к нему пару дощечек и плотно обмотал тканью, чтобы кость от случайных движений не шевелилась. Но ступня… Больного нельзя перемещать. Разве что на носилках до какого-нибудь соседнего дома. Тряска в телеге наверняка сместит кости, и перелом не срастётся, или срастётся криво. И все мои труды – волку под хвост.
– А я знаю способ, – заявил Низам: – Надо смешать толчёную известь и яичный белок, пропитать этим раствором тонкую ткань и плотно обмотать такой тканью переломанное место. Со временем ткань застынет и станет прочной как камень. И в такой, как бы каменной, броне надо держать ногу месяц, а лучше два – пока кость не срастётся.
– А как ты потом ногу из камня вынешь? – Орст скептически нахмурился.
– Потом этот каменный чехол аккуратно разбивают молотком или распиливают… Я не вру. В Талосе, в лечебнице Рательской академии я сам видел людей, которые после перелома ходили с такими окаменевшими повязками и выздоравливали. Перелом срастался. Надо только добыть извести, купить яиц, тонкой ткани на бинты и…
– В нашем случае такой способ не годится, – покачал головой лекарь. – Хотя, на будущее, запомню… Ты когда нибудь сам делал больным подобную каменеющую повязку?
– Нет. Но я читал про неё в одном талосском свитке, и видел, что в Талосе самые лучшие лекари и правда так делают.
– Понятно, – Орст разочарованно вздохнул. – То есть ни пропорций смеси, ни того, как долго это всё застывает, ты не знаешь… В таком случае, сначала надо опробовать этот метод на какой-нибудь деревяшке, а не на живом человеке. Что угодно может пойти не так… А для вашего больного такая каменеющая повязка точно не годится.
– Почему не годится? – удивился Жан.
– Из раны какое-то время ещё будут выходить кровь и гной. Рану надо будет чистить, смазывать свиным салом. Если всё это на месяц зажать внутри каменеющей повязки, нога сгниёт… Нет, лучше привязать к ступне какие-то доски и палки, закрепить ногу так, чтобы больной не мог ей шевелить. И никакой тряски, никаких резких движений. Пусть он всё это время лежит где-нибудь, под присмотром.
– Вспомнил! – аж подпрыгнул на своём табурете Низам. – Есть же ещё один метод! Для ноги делается такой… как бы ящик, который плотно обжимает ступню снизу и с боков, и обжимает голень сзади. А спереди нога притягивается ко всему этому ремнями или плотной тканью. И тогда ступня не шевелится. Кости не смещаются. Но рану при этом можно будет осмотреть, перевязать.
– Если ты всё время знал о таком способе, почему не предложил его сразу? – Жан посмотрел на Низама обличающе. – Почему ещё вчера, там, в лесу, не соорудил для Рикарда такой вот «ящик» для ноги из подручных средств? Ги и Хеймо на ходу выдумывали ему какую-то шину из палок и ткани, а ты молчал!
– Но я же не практик, – развёл руками Низам. – То, о чём я говорю, это книжные знания. К тому же, чтобы сделать такой ящик нужен хороший плотник с инструментами…
– «Не практик» – передразнил его Жан. – Вот и получается, что все твои книжные, теоретические знания, бесполезны.
– Не все! Я могу точно вспомнить всё про этот футляр для ноги. Могу даже нарисовать его по памяти… Но сделать его своими руками я не смогу. Нужно звать плотника. Я бы ему всё объяснил, и…
– Ни один местный плотник в мой дом не придёт, – покачал головой Орст.
– Почему? – удивился Жан.
– Слухи о том, что я режу трупы, как ты сам видел, правдивы. Но как мне объяснить этим болванам, что я режу мертвецов не ради своего удовольствия, а ради того, чтобы научится спасать живых? Слишком многие тут считают, что я колдун-чернокнижник и режу мертвецов для проведения тёмных ритуалов. Боюсь, дело дошло уже до того что, случись в Тамплоне с кем-то беда, многие решат, что это из-за моего колдовства.
– Я не местный. Мне плевать на жителей Тамплоны, – махнул рукой Жан. – Мне надо подлечить своих раненых и двигать дальше, в Тагор… Слушай, а что тебя вообще тут держит? Раз тебя в Тамплоне так не любят, отчего бы тебе не уехать в какое-нибудь другое, более подходящее место?
– В любом городе полно тупых, злобных людишек, а уж в деревнях… Прежний епископ Тамплоны мне благоволил. Но три года назад он умер, и теперь, с каждым годом, обстановка хуже и хуже, – Орст отодвинул в сторону тарелку с недоеденной куриной ногой. Одним махом до дна опустошил кружку с вином. – Раньше у меня тут была невеста… Теперь она и смотреть в мою сторону не хочет. Её отец отнёсся ко мне не очень-то благосклонно. Но я надеялся уговорить его, чтобы он согласился на наш брак. Думаю, со временем уговорил бы. Но тут поползли эти мерзкие слухи… А он, на беду, полез чинить крышу своего дома и сорвался. Перелом шеи… Эти суеверные идиоты стали шептаться о том, что его смерть – результат моего колдовства. Теперь Вильтена меня даже видеть не хочет… – Лекарь отставил в сторону кружку и встал из-за стола. – Вот что. Если ты не желаешь оставлять своего раненного в Тамплоне, тогда найди людей, которые всю дорогу будут нести его на руках, на носилках. От тележной тряски кости ступни у него точно сместятся, даже если их зафиксировать в каком-то специальном футляре.
– Мы сделаем конные носилки. Такие же, какие Шельга сделал для Керика, – решил Жан, тоже поднимаясь из-за стола. – А чтобы заказать у плотника футляр, достаточно снять с Рикардовой ноги мерки… Надо измерить ноги всех моих людей. Наверняка у кого-то из них окажется точно такой размер ноги, как у Рикарда… Низам, ты слышишь? Сними мерки с Рикарда. Потом найди среди наших кого-то с такой же ногой и ступай с ним к плотнику. Объяснить плотнику, что именно надо сделать, ты точно сможешь?
– Объяснить смогу, – кивнул Низам. – А деньги?
– Работу плотника я оплачу. У тебя должны были остаться деньги после покупки мыла.
– Всего два со, – Низам вытряхнул на ладонь свой поясной кошель – в ладони блеснули две серебряных чешуйки.
– Не может быть… Энье стоит двадцать пять со!
– А это мыло стоило двадцать шесть. Я едва упросил аптекаря скинуть три со, – всплеснул руками Низам.
«Он так в наглую скрысил часть сдачи, или тут и правда такое дорогущее мыло? Надо будет потом самому заглянуть к аптекарю, посмотреть на его цены».
– Ладно. Эти два со сейчас отдашь плотнику, как задаток. Остальное я оплачу ему сам, как только колодка будет готова. И скажи Ги – пусть привезёт сюда Керика и приведёт Вальдо.
– А Вальдо зачем? – удивился Низам. – У него же просто сотрясение мозга. Через пару недель само пройдёт.
– Это ты сейчас как теоретик говоришь? – ехидно прищурился Жан.
– Сейчас ещё и как практик. У меня у самого однажды такое сотрясение было. Через пару недель всё прошло… И Гильбер тоже говорит, что у Вальдо всё будет в порядке.
– Ги, конечно, человек бывалый, но у Вальдо открытая рана на затылке. Пусть его, всё же, осмотрит настоящий, практикующий врач.
– Ну, хорошо, – Низам допил вино из своей кружки, встал и направился в комнату, где лежал Рикард.
– Ты всё-таки не хочешь оставлять своего раненного здесь, в Тамплоне? – вздохнул Орст.
Жан покачал головой и внимательно посмотрел на лекаря:
– Знаешь что… Я ведь и тебя не хочу здесь оставлять.
***
Следующие сутки Жан провел крутясь, как белка в колесе. Орста долго уговаривать не пришлось. Узнав, что Жану обещана должность тагорского графа, лекарь воспрянул духом. То, как Жан отнёсся к разрезанному трупу, который лекарь препарировал – брезгливо, но без суеверного ужаса – видимо, вселило в него надежду, что на новом месте, с таким покровителем, он будет защищён от преследований и безумных обвинений в колдовстве.
Вальдо лекарь внимательно осмотрел. Рана была промыта, зашита, смазана жиром и вновь перевязана чистой повязкой. А вот Керику Орст, как ни старался, почти ничем помочь не смог. Чуть поправив одно из рёбер, смещённых ударом топора, и зашив рану, лекарь заявил, что больному надо просто лежать, по мере сил отхаркивать копящуюся в лёгких слизь, и ждать, пока все повреждённые органы сами собой зарастут. Вот только… Когда Шельга и Лаэр унесли Керика, Орст ещё долго совещался о чём-то с Низамом, часто переходя с меданского языка на какие-то совершенно не понятные для Жана медицинские термины.
– Орст говорит, что у Керика, скорее всего, селезёнка повреждена. А возможно и другие органы. Именно поэтому он до сих пор так бледен и не может разогнуться без боли. Сердцебиение ускоренное. Дыхание слабое. И живот твёрдый. Дурной знак.
– Что же нам делать? – Жан представил, что сейчас чувствует Керик, и у него у самого нехорошо заныло под сердцем.
– Да ничего мы, по-сути, сделать не можем, – махнул рукой Низам. – Будь я в Талосе, в Рателе, я бы знал, к какому врачу обратиться… В крайнем случае я попробовал бы сам изготовить для парня поддерживающий силы целебный отвар. Но тут, на севере, даже нужных для этого трав не растёт, а пряности стоят на вес золота.
– За лекарство я готов заплатить сколько потребуется, – оживился Жан, хватаясь за кошелёк.
Но Низам только покачал головой:
– Я ведь уже был у аптекаря. Смотрел, что у него есть. Здесь, в Тамплоне, я ни за какие деньги не смогу собрать ингредиенты для нужных целебных эликсиров. А если бы и собрал – поможет ли хоть один из них Керику? Может, наоборот, сделает хуже? Не знаю… В теперешних обстоятельствах нам остаётся только лишний раз не тревожить его и молить Триса, чтобы парень выкарабкался.
***
Ги и Хеймо, тем временем, обшаривали трактиры Тамплоны в поисках годных для службы наёмников. К вечеру они сумели завербовать двенадцать подходящих бойцов. Пятеро из этих бойцов были посажены на лошадей. Ещё четыре трофейные лошади, так и не оправившиеся от падений, были проданы. Остальные – переведены в разряд вьючных. Двух селян с их телегами пришлось отпустить домой. Взамен Лаэр раздобыл в городе две почти таких же телеги с волами. Оставшиеся семь наемников должны были идти пешком или ехать на этих телегах.
Жану пришлось купить дополнительное продовольствие и ещё пару больших котлов для своего, в очередной раз выросшего, отряда. Ближе к вечеру Жан, раздобыв лист папирусной бумаги, чернила и кисточку для письма, устроил общий смотр нанятых. Он принялся записывать в столбик имена новых бойцов, приписывая рядом с каждым именем особые приметы воина. На этот же лист он записал сумму выданного каждому, авансом, жалования. Затем значками пометил, кому выдал из своих трофеев щит, кому меч, шлем, кольчугу…
Записи эти Жан, для собственного удобства, вёл на русском, кириллическим шрифтом и арабскими цифрами, радуясь, что кроме него эти каракули никому не нужны и, стало быть, в отличии от учётных книг Энтерия, нет необходимости, насилуя свой мозг, записывать всё это меданскими цифрами и на меданской фекумне. Только заполнив до конца список, подсушив, и свернув его в трубочку, Жан обратил внимание – как изменилось отношение к нему среди нанятых солдат. Даже уже привычные к Жановым закидонам Ги и Лаэр выглядели озадаченными. А остальные, кажется, воспринимали его теперь не иначе, как какого-то колдуна или учёного, обладающего тайными знаниями. Все наемники видели, какими непонятными знаками он вел свои записи, и теперь испуганно перешептывались обсуждая это между собой.
«Вот же напасть! Похоже, эти суеверные болваны меня, как и Орста, будут считать чернокнижником или ещё бог знает кем. Для них-то моя кириллица – всё равно, что для меня какая-нибудь кабаллистика или иероглифы… Ну и хрен с ними! Раз уж всё так сложилось, сделаю вот что…»
Закончив перепись наёмников и розданного им снаряжения, Жан выстроил их всех перед собой. Грозно глянув на ряд помятых бандитских рож, он потряс перед ними своим, свёрнутым в трубочку, свитком:
