Текст книги "Солнце над Бабатагом"

Автор книги: Александр Листовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Парда подъехал и доложил, что банда Ибрагим-бека в составе двух тысяч всадников вчера вечером двинулась через Хазрет-Бобо в сторону Сурханской долины. Выступая, Ибрагим-бек распустил слух, что он идет в долину с целью разгромить наголову красных.

– Ну что ж, посмотрим, кто кого, – сказал спокойно Лихарев. Он объявил большой привал.

Бойцы разбивали походные коновязи и располагались у юрт. Вскоре под врытыми в землю котлами весело затрещали костры.

– Вот чертовы колючки! – сказал с досадой Пахомов. – Только сел и штаны порвал.

– Обмундирование здесь прямо горит. В прошлом году некоторые в батманах ходили, – напомнил Петр Дмитриевич.

– А что такое батман? – поинтересовался Пахомов.

– Да мешок такой из-под зерна. Проделаешь в нем дыру для головы, для рук и носишь, – сказал Вихров. – Особенно было плохо, когда сапоги порвались. У всех ступни потрескались от раскаленных песков и стремян.

– А в третьей бригаде, помнишь, что было? – спросил Седов. – У них один гарнизон стоял где-то там, в Каратегине или Дарвазе. Точно не помню. В общем, в самых глухих горах. Так до того пообносились, что дежурный всех свободных от наряда бойцов закапывал на ночь в саман. Все-таки теплее.

– Да. Тяжело было, – сказал Вихров. – Ну что ж товарищи, не вредно будет часик поспать. Как ваше мнение?

– Присоединяюсь, – согласился Седов. – Только сначала пойду посмотрю, как там наши ребята…

Лихарев сидел на большом камне близ юрты, держа на коленях смуглого мальчика в голубой тюбетейке. Мальчик этот сосал кусок сахара, полученный им от Лихарева, и посматривал наивными, полными блеска глазами на бойцов, которые снимали и вьючили к седлам шинели. Кто мог предположить, что на коленях Лихарева сидит в эту минуту будущий ученый, будущий ректор Таджикского университета? Он был неграмотен, как и весь его народ.

Как тебя зовут? – спрашивал Лихарев.

– Закир, – ответил мальчик, болтая ногами.

– Учиться хочешь?

– А что это такое – учиться?

– Читать и писать. Вот так-.– Лихарев вынул из сумки карандаш и бумагу. – Смотри. Вот я написал твое имя. Так хочешь учиться?

– Хочу…

– Товарищ комбриг, басмачи… Вон с гор спускаются, – показал подбежавший Алеша.

Спустив мальчика, Лихарев встал.

Из ущелья, с противоположной стороны котловины, бесконечной вереницей выезжали всадники в чалмах и халатах. Они казались совсем крошечными отсюда, но Лихарев, обладавший прекрасным зрением, хорошо видел переднего всадника с большой черной бородой.

«Как они могли появиться отсюда? – недоумевал Лихарев, – По этой дороге должен подойти шестьдесят второй полк».

Всадник с черной бородой вихрем взлетел на курган, сложил ладони и крикнул:

– Э-э-эй! Уртаклар! Локайлар ярдамга киляпти!

– Так это же локайцы. Добровольческий отряд, – догадался Лихарев. – А вот и 62-й полк за ними, – добавил он, увидев появившуюся колонну кавалеристов в защитных фуражках.

Чернобородый командир подъехал к Лихареву, спешился, и, назвавшись Саттаром, обеими руками пожал руку комбрига.

Мимо них потянулась колонна. Это ехали лучшие всадники Восточной Бухары. Их загорелые лица с чуть скошенными глазами были полны горделивого достоинства и суровой решимости. Бойцы, столпившись, во все глаза смотрели на них.

– Хороши ребята, – выразил Сачков общую мысль. – Ну, теперь басмачам крышка, весь народ против них…

Подождав подхода 62-го полка, Лихарев приказал дать ему полный отдых. Через три часа бригаде предстояло выступить на Хазрет-Бобо по следам Ибрагим-бека.

Маринка и Лола сидели на ковре под тутом в гостях у Сайромхон. Тут же находилась Олям-биби и еще две девушки в цветных рубашках до пят.

– Значит, ты смело к нему подошла? И он не заругался! – допытывалась Олям-биби у Сайромхон.

– А зачем его бояться? Он хороший человек.

– А ты что ему сказала?

– Что сказала? Что мне нужно, то и сказала. Братик, говорю, не могу жить со стариком. Найдите мне мужа, хоть бедного, но молодого.

– Ну а он?

– Подумаю, говорит. А о чем он хочет думать, не знаю. Тут и думать нечего. Вон какие у него есть хорошие ребята из наших… Я бы еще с ним поспорила. Но уж очень хорош. Как поглядел, так у меня сердце оборвалось. Глаза светлые, а смотрит, будто насквозь видит.

– Сайромхон, вы уверены, что он может вам помочь? – спросила Лола с грустной улыбкой.

– Он обещал подумать. Только нужно, чтоб он скорее думал. Мне ждать нельзя. Рахманкул меня до смерти забьет. Вы знаете, девушки, – Сайромхон понизила голос, – Рахманкул басмач. Вчера ночью два человека привезли ему полные хурджуны серебра. Я подслушала, Все пойдет басмачам. И четыре лошади на конюшне тоже пойдут басмачам. Жаль, что уехал большой командир. Я бы ему сказала.

– А ты скажи военкому Башкату.

– Башкату больной. Его чуть не убили.

– Я ему скажу, – предложила Лола.

– Скажи, джанечка, – попросила Сайромхон. – Да не только про Рахманхула скажи. Тут все баи помогают басмачам. Я слышала. И Назымджан, и Пирмат, и Абдукарим. Все они басмачи.

– Девушки, как это называется, что аскеры построили? – спросила молодая женщина в желтой рубашке.

– Это театр, – сказала Маринка.

– Театр? А что такое театр?

– Ну, там представляют, поют, показывают разные забавные истории. Музыка играет.

– Это интересно?

– Очень.

– Рахманкул говорит, – шайтанская затея, – сказала Сайромхон, – Говорит, кто будет смотреть, тех аллах накажет.

– Он чувствует, что в театре будут про него рассказывать.

– Про него?

– Да. И про других баев, как они бьют своих жен и обижают дехкан. Скоро в театре будет представление.

– Вот бы пойти посмотреть!

– Нас не пустят, – сказала Олям-биби.

Маринка посмотрела на нее своим серьезно-задумчивым взглядом.

– Кто не пустит? Красноармейцы? – спросила она.

– Нет, что вы! Наши отцы нас не пустят.

– А по-моему, так, девушки! – воскликнула Сайромхон. – Надо сговориться и пойти всем вместе. Что они нам сделают, если мы все вместе пойдем? Вот Марин-хон и Лолахон говорят, что мы, женщины, такие же люди. Они верно говорят. А что мы видим, кроме работы? Ничего! Мы тоже хотим жить!

– Я пойду с вами, – сказала Олям-биби.

– И я тоже, – подхватила девушка в желтой рубашке.

– Ну вот и хорошо, девушки, – сказала Сайромхон. – Теперь надо подготовить остальных наших подруг, – и шайтан возьми всех этих баев! Что мы – хуже? – Лола встала.

– Ты куда, дорогая? – спросила Маринка.

– Пойду домой. У меня здесь болит, – девушка показала на сердце.

– Вместе пойдем.

Они попрощались с подругами и вышли на, улицу.

За снеговыми горами пылал ярко-багровый закат. Снег искрился, сверкая мириадами блесток. Срлнце быстро садилось, и на смену потокам плывущих лучей опускались густые синие тени.

Внезапно с гор налетел резкий ветер. Зашумели деревья. Повеяло холодом… Вдали загремел гром. Затягивая небо, из-за гор потянулась большая черная туча.

На ее рваных краях еще некоторое время отражались огненные блики лучей. Потом они, в последний раз вспухныв, погасли, и мгла опустилась на землю. Упали первые капли дождя.

«Странно», – подумала Лола, – как поздно гроза». Сердце ее сильно забилось, и девушку охватило тяжелое чувство тоски…

Выступив из урочища Чагам, Лихарев двинулся на юг, к перевалу Хазрет-Бобо. Вокруг поднимались зеленевшие горные кряжи, местами словно вспоротые огромным плугом, обнажившим буро-красные пласты суглинка. Среди этих пластов, как по ущельям, бежали ручьи горько-соленой воды.

Хотя было только начало апреля, но солнце сильно палило, и трава на высоких местах начинала желтеть. Лихарев знал, что пройдет еще несколько дней – трава поблекнет, сгорит, и на ее месте вырастут жесткие, с острыми шипами колючки. Но пока жизнь еще кипела вокруг: жужжали мухи, звенели комары, блестя прозрачными, как слюда, крылышками летали стрекозы, трещали кузнечики, стрелой проносились жуки, в фисташковых рощах слышалось щебетанье птиц.

В безоблачном небе парил беркут. Он описывал широкие круги над горами, опускался, взлетал и вдруг, сложив крылья, камнем ринулся вниз.

– Глядите, Федор Кузьмич, кого-то поймал, – заметил Климов, показывая на орла, который, держа в когтях какой-то бурый комочек, летел над горами.

Лекпом не ответил. Его морил сон, и он кивал головой, вздрагивал, просыпался, выпрямлялся в седле и вновь засыпал, словно проваливаясь в теплый туман.

Над лежавшим глубоко внизу кишлаком Ак-Мечеть дорога раздвоилась. Лихарев направился по левой дороге, идущей над долиной реки. Это решение было вызвано тем обстоятельством, что Ибрагим-бек, двигавшийся правее, мог загрязнить воду во встречавшихся на пути ямах-водохранилищах.

Дорога шла на большой высоте, местами превращаясь в узкую тропинку, вьющуюся над самой рекой. Отсюда была хорошо видна долина реки, берущей начало в масивах Гиссарского горного кряжа. Кафирниган, то есть явольское чудовище», – так называлась река.

Это название как нельзя более подходило к ней. Стоило пройти в горах сильным дождям, как Кафирниган разливался и, превратившись в могучий поток, с оглушительным ревом нес в Амударью свои бурные воды…

Кузьмич выспался и теперь с замиранием сердца посматривал вниз. Там, в глубине, среди густкх зарослей зеленых камышей, извивалась голубая лента реки. Вокруг утесов виднелись пенистые гребни.

Отряд осторожно продвигался по горной тропе. Петр Дмитриевич Седов поглядывал вниз и думал: «Сколько рек, и все разные: Сурхан бурный, Кафирниган голубой, а Пяндж – так тот изумрудный». Услышав позади себя крик, Седов оглянулся. На повороте, над отвесным обрывом, где дожди почти смыли тропу, оступившаяся лошадь царапала копытами землю, стараясь удержаться. Всадник – Петр Дмитриевич узнал в нем фуражира Пейпу – вынул ноги из стремян, примериваясь, куда ему соскочить.

– Пейпа, кажи адрес! Адрес кажи! – испуганно кричал ему ехавший позади молодой казачок.

Пейпа вскочил на седло и через голову лошади прыгнул на тропинку.

Лошадь рванулась, но тут у нее сорвалась вторая нога. Перевернувшись раза два в воздухе и ударившись о выступ скалы, она с огромной высоты рухнула в реку.

Пейпа лежал вниз лицом, прижавшись к тропе.

Всадники остановились. Все с тревогой смотрели на страшное место.

– Буденовцы, вперед! На вас смотрят локайцы! – крикнул бодро Седов.

Пейпа вскочил. Колонна тронулась дальше. Бойцы осторожно проезжали опасный поворот.

Пройдя несколько верст вдоль реки, тропа свернула в горы. Теперь, когда путь расширился, Вихров распорядился посадить Пейпу на вьючную лошадь.

Хотя солнце уже начинало садиться, в воздухе стоял удушающий зной. Бойцов мучила жажда, но кругом были безводные горы, и только верстах в десяти, у перевала Хазрет-Бобо, поджидал их родник пресной воды.

Миновав ущелье, дорога опять превратилась в тропу и пошла круто вверх. Лошади карабкались гуськом, одна за другой. Тропинка то вилась в узких проходах между большими камнями, то шла по самому краю обрыва, то круто спускалась, то столь же круто поднималась к лишенным растительности каменистым вершинам.

Начинало смеркаться. В воздухе повеяло свежестью. Ведя лошадей в поводу, бойцы выходили к перевалу.

– Могила Хазрет-Бобо, – сообщил Лихарев Кудряшову и Федину, показывая на большой камень, окруженный множеством шестов с навешенными на них лоскутками и рогатыми черепами диких козлов. Вокруг могилы валялись обглоданные шакалами кости жертвенных баранов.

Быстро темнело. Синие тени наполняли густым мраком ущелье. Вскоре ночное небо, усыпанное ярко мерцавшими звездами, совсем почернело.

Огней не зажигали. В эскадронах поужинали взятыми с места запасами.

Седов проводил беседу с бойцами о предстоящем бое с Ибрагим-беком. Всем было понятно, что главарь басмачей неспроста выходит в долину. Он, видимо, надеялся собрать воедино все свои банды. Это подтверждал и командир локайцев Саттар-ака, который заявил, что, по имеющимся у него сведениям, шайки Хуррам-бека, Рахман-Датхо и Асадуллы получили приказ Ибрагим-бека срочно прибыть в кишлак Юхары-Кокайты.

– Поэтому, товарищи, – говорил Петр Дмитриевич, – можно полагать, что завтра мы встретимся с объединенными бандами… Но, как известно, нас буденновцев, всегда интересовало не количество врагов, а то, где они находятся.

– Нам это еще удобней, товарищ военком, уничтожать басмачей всех сразу, – сказал Сачков.

– Правильно, – подтвердил Седов, – Мы – так-то вот Мамонтова и Шкуро под Воронежем разбили. А было их раза в два больше.

– Мы их правдой-бьем, – заговорил Кондратенко. – В этом все дело.

– Минуточку! Как это правдой?

– Да ведь они обманывают темный народ, всякую там ложь про нас распускают, – продолжал Кондратенко. – Например, говорили, что мы хотим разорить дехкан. А в действительности дехкане видят, что мы боремся за то, чтобы им хорошо жилось. И вот с нами идут локайцы. Да еще таджики организовали отряды. А о чем это говорит? Это говорит о том, что в Бухаре идет сейчас борьба правды с ложью. Ну, а правда, как известно, всегда разбивает ложь.

– Верно! Правильно! – подхватил Пейпа. – Ибрарагим сам против себя агитирует. Заврался он совсем. Ему уже никто не верит даже из его сподвижников.

Седов рассмеялся.

– Ну, а разве, я другого мнения? – заговорил он, улыбаясьч;– Мне просто хотелось узнать вашу точку зрения… Так вот, товарищи, – продолжал он, – в предстоящем завтра бою нас будет поддерживать крупный отряд местных жителей. Надо проявить себя с хорошей стороны. Показать локайцам, кто такие буденновцы. Туркестанскую бригаду они уже видели в бою и, как известно, очень уважают ее. Так что смотрите, друзья, не посрамите знамени. А теперь спать, спать, уже первый час…

Вихров покурил, прилег подле Седова и почти сразу крепко заснул…

Его разбудил крик петуха. Светало. Вокруг, поеживаясь от холода, поднимались бойцы. «Петух? – подумал Вихров. – Откуда он взялся?»

Петушиный крик повторился. Потом отчаянно закудахтала курица.

На сонных лицах бойцов появились улыбки. Стоявший на скале человек с торчащими из-под фуражки рыжими волосами с самым серьезным видом пел петухом и кудахтал, как бы приветствуя восход.

И вот уже хохотал весь бивак. Заливались смехом, хлопая себя по коленкам, и джигиты-локайцы.

– Ай да Фирсов! Вот весельчак! – смеялся Кудряшов. – Нет, верно, молодец! Ишь, как насмешил!..

Вскоре отряд снялся с бивака и направился к Сурханской долине.

С вершины Хазрет-Бобо открывалась широкая горная панорама. Всюду виднелись пропасти, щели, овраги и оползни. Все это, постепенно понижаясь, уходило вдаль к горизонту, теряясь в солнечной дымке.

Спустившись с перевала, отряд двинулся широким оврагом.

Лихарев ехал задумавшись. Он старался разгадать, что заставило Ибрагим-бека спуститься в долину, где красноармейцы, привыкшие к конным атакам, неизменно били его. Лихарев не знал, что бек получил сильные подкрепления от эмира бухарского, и теперь, имея большое превосходство в силах, по совету своего советника Шоу-саиба, решил разбить красных в конном бою. Лихарев не знал также и того, что как раз в эту минуту две пары глаз зорко следили за ним с вершины дальней горы.

– Это комбриг Лихарев, – сказал Доктенек.

– Вы в этом твердо уверены, Томас? Не ошиблись ли вы? – насмешливо спросил Шоу-саиб.

– Как же я могу ошибиться, когда я прекрасно знаю его! – вспылил Доктенек.

– Да, да, вы все прекрасно знаете, сэр. Однако ничего путного так и не узнали, – ворчливо заметил Шоу-саиб. – Вторично свидетельствую, что шеф очень недоволен вашей работой, так же как и я. Вы плохой разведчик, Томас!

Доктенек мрачно взглянул на Шоу-саиба.

– Интересно знать, сэр, что бы вы сделали, находясь на моем месте? – заговорил он, багровея. – В продолжение года я был скован в своих действиях по рукам и ногам.

– Надо уметь работать, – произнес с досадой Шоу-саиб. – А вы, судя по вашим рассказам, сами все напортили. Ну, отложим этот разговор. Смотрите, Томас, кто это с ними?

– Кого вы имеете в виду?

– А вон, в конце колонны.

– Это местное население, – посмотрев в бинокль, сказал Доктенек.

На сухом с крупной челюстью лице Шоу-саиба появилось недоверчивое выражение.

– Вы шутите, Томас?

– Я вообще не умею шутить.

Шоу-саиб, поджав губы, смотрел на колонну. Его взгляд задержался на всаднике с черной бородой.

– Ну, если это действительно так, то нам здесь вообще больше нечего делать, – заговорил он, помолчав. – Ибрагим-бек слишком дорого обходится нам. Да, нам здесь больше нечего делать.

– Я уже давно думал об этом, – сказал Доктенек.

– Хотя постойте, Томас. Сегодняшний бой решит все. Если Ибрагим-бек одержит победу – а он может и должен ее одержать, – тогда его положение резко изменится. Едемте к нему. Надо воодушевить его перед боем.

Они спустились с возвышенности, сели на лошадей и в сопровождении конвоя поскакали к кишлаку Юхары-Кокайты.

Было около двенадцати часов дня, когда отряд Лихарева вышел из предгорий Бабатага и стал приближаться к Сурхану. Впереди на несколько верст раскинулась горячая степь. Тяжелый зной дрожал над холмами. Раскаленное солнце беспощадно палило с синего без облачка неба. Все вокруг, подавленное тяжкой духотой, словно замерло и притаилось: ветер утих, смолкли кузнечики, только конский топот катился по иссохшей земле.

– Жарко, – сказал Кузьмич, утирая усы. – Василий Прокопыч, – обратился он к Климову, – глядите, кто это там поскакал? У меня глаза слабые, факт.

Трубач посмотрел. Два всадника – один на серой, другой на рыжей лошади – поднимались галопом на холм. Передний, в котором Климов сразу же узнал Лихарева, остановил Давлят-Кока, слез с него и, согнув, локти, стал смотреть в бинокль в сторону кишлака Юхары-Кокайты. Там шла колонна, окутанная пылью и казавшаяся бесконечной. Воздух дрожал от нестройного гула.

– Федор Кузьмич, слышите, барабанят? – спросил Климов вполголоса.

– Слышу. Чтоб так черти по ним барабанили, – мрачно ответил лекпом.

Отряд остановился. По рядам на разные голоса что-то передавали.

Седов прислушался.

– Тебя к командиру полка, – сказал он Вихрову. Но Вихров уже сам понял, что его вызывают. Он подобрал поводья и, толкнув лошадь в галоп, поскакал к Кудряшову.

Вскоре он возвратился с сообщением, что эскадрон назначен в резерв.

С опушки тополевой рощи, где, спешившись, расположился в резерве второй эскадрон, была видна почти вся долина.

Басмачи двигались беспорядочными толпами.

Кузьмич сдвинул на глаза козырек, прикрывшись от солнца.

– Смотрите, Василий Прокопыч, – сказал он. – Смотрите, сколько их. Тысячи. Никогда такого, факт, еще не бывало… А наши что же? И не видать никого! Странно все-таки. Или мы первые их атакуем?

Климов с недоумением посмотрел на товарища.

– Первые? Старый вояка, а не знаете, что резерв атакует последним, – укоризненно покачал головой трубач.

Кузьмич нахмурился, засопел, хотел сказать что-то, но раздумал и только вполголоса выругался.

Басмачи приближались. Теперь уже на всем протяжении поля между рекой и горами показались наступающие массы. Все слышнее становился конский топот. А из кишлака Юхары-Кокайты выезжали все новые и новые толпы. Сгати видны отдельные бородатые всадники в пестрой одежде, сидевшие на рыжих, серых, буланых, гнедых лошадях, покрытых золочеными и цветными попонами. В задних рядах сотни рук били в бубны.

– Да, братцы, здорово они сегодня воюют, – донесся знакомый голос Харламова.

– Вот и я говорю, старшина, что такого, факт, еще не бывало, – подхватил Кузьмич, оглядываясь на Харламова, который так же, как и лекпом, недоумевал, почему наши, укрывшись в балках, стоят молча, без движения.

Об этом же думали Вихров и Седов и находившиеся тут же Пахомов и Кондратенко. Им казалось, что уже пора бросаться в атаку.

– А все же Ибрагим-бек повторяет ошибку Вейротера под Аустерлицем, – сказал Пахомов.

Вихров с удивлением посмотел на него.

– Вейротера? – спросил он. – А кто это – Вейроер? Полководец?

– Начальник австрийского генерального штаба. Он атаковал Наполеона, не прикрыв свои фланги, чем и воспользовался Наполеон… Смотрите, смотрите, товарищ командир! – воскликнул Пахомов. – Вот это здорово!

Вихров повернулся и увидел навсегда-оставшуюся в памяти картину. Из балки, как из-под земли, поднялись тучей всадники. Почти лежа на шеях лошадей, размахивая блестящими шашками, они бурей понеслись по ровному полю, ударили во фланг басмачей, сбили их и погнали назад. С другой стороны над гребнем холмов показались джигиты в чалмах и халатах. Лошади их, растянувшись в карьере, казалось, летели над землей.

– Локайцы! – восторженно сообщил Кондратенко.

Вихров быстро взглянул на него, почему-то тут только заметив, как возмужал молодой командир за последнее время. Юношеская мягкость его лица сменилась суровым вырыжением, присущим бывалому-воину. Он, как и все остальные, продолжал смотреть на долину, где в густых облаках пыли часто взлетали и падали шашки.

Бой постепенно отодвинулся в горы. Резерв получил приказ перейти на новое место.

– Противник с тыла! – сказал наблюдатель.

Вихров оглянулся. По широкой щели ехали какие-то всадники. Вихров смотрел на них, жалея, что у него нет бинокля. Но вот уже всадников – их было около сотни – можно было разглядеть простым глазом.

– Помкомполка Ладыгин с отрядом, – заметил дальнозоркий Пахомов. – Вон, с бородой.

– Правильно, он. Вот это здорово! – обрадовался Седов.

– В самый раз подоспел!

Увидев стоявших, Иван Ильич погнал к ним в галоп Тур-Айгыра.

– Здравствуйте, товарищи! – весело поздоровался он, подъезжая. – Ну, что тут происходит?

Вихров кратко доложил обстановку.

– Добре, – сказал Ладыгин. Он провел рукой по подстриженной русой бородке. – А я боялся, как бы не опоздать. Добре, значит, еще повоюем… Отряд, за мной! – скомандовал он.

Мимо Вихрова замелькали молодые загорелые лица бойцов.

– Пошел наш командир, – сказал трубаи Климов, с любовью глядя вслед Ладыгину.

– И-их, братцы мои, ну и силища прет! – показал Харламов на ту сторону широкой котловины, куда из ущелья выезжали басмачи. Впереди на белой лошади ехал тучный человек в горевшем на солнце парчовом халате. За ним везли белое знамя с хвостами.

Басмачи вытягивались из ущелья, казалось, бесконечным потоком. Задние галопом нагоняли передних.

Голова колонны густела, расходилась по фронту двумя широкими крыльями.

Вблизи послышался быстрый конский топот.

– Резерв, вперед! – кричал связной, махая рукой. – Быстро! Комбриг требует!..

По нахмуренному лицу Лихарева, по тому, как он, садясь на лошадь, неотрывно смотрел на скачущих вдали басмачей, Вихров сразу понял, что положение очень серьезное.

Лихарев приказал построить эскадрон развернутым фронтом.

– Товарищи! – Его худое лицо осветила обычная улыбка. – Товарищи, смотрите, какие хорошие басмачи: сами на нас лезут, я говорю! Это Хуррам-бек… Ну что ж, дадим ему хорошего перцу! Покажем, кто такие буденновцы!.. Кубанцам и терцам построиться в первой шеренге. Донцам – во второй.

И когда эскадрон перестроился, он добавил:

– Донцы! Я уже не один раз видел вас в бою и хорошо знаю, какие вы лихие рубаки. А теперь я хочу посмотреть, как лихо рубят кубанцы и терцы! И вы тоже смотрите, друзья. Да не забудьте вовремя прийти на помощь товарищам… Бейте по левому крылу басмачей, а с правым Ладыгин управится. Шашки к бою! В атаку! Ура!

Лихарев выхватил шашку, пустив в галоп Давлят-Кока.

Сближение произошло столь неожиданно, что Вихров не успел опомниться, как увидел перед собой бородатые побледневшие лица.

– Ура! Бей!!! – крикнул Пахомов таким неистовым голосом, что лошадь Вихрова, прижав уши, шарахнулась в сторону.

Бойцы ударили, как ураган. Проскочили сквозь левое крыло басмачей, повернули, во фланг, снова ударили и погнали Хуррам-бека через котловину к горам, откуда с грозным криком «ур! ур!» уже скакали локайцы и бешеным карьером мчался Ладыгин с отрядом. Все закружилось в сабельной рубке. Завизжали, поднимаясь на дыбы, жеребцы. Они сталкивались грудью и, как на пайге, хватали один другого зубами. Крики, выстрелы, лязг клинков, стопы, звуки тяжелого падения тел слились в один общий гул…

Кондратенко рубил, колол, с молодой удалью сыпал ловкие удары вокруг. Здоровенный басмач, кружа шашкой, бросился на него, но Кондратенко тут же опрокинул его и погнал свою лошадь в толпу басмачей. Увлекшись, он не слышал, как Сачков, рубя встречных, кричал ему вслед: «Товарищ командир, оглянись!» Но не оглянулся Кондратенко и рухнул на землю, опрокинутый копытами поднятого на дыбы жеребца. Тут бы ему и конец, если б не пулеметчик Мисюра, молодой казак из станицы Беломечетенской и его дружок, такой же молодой казак Чернолихов. Несмотря на то, что вокруг кипел бой и каждый шаг грозил смертью, они решили спасти командира. Первый дал по басмачам длинную очередь, а второй забросал их гранатами.

Оглушенный Кондратенко пришел в себя, чувствуя, что кто-то сильно трясет его за плечо.

– Здараст ваша, товарищ командир! – говорил Ташмурат, склонившись над ним. – Ваш лошад мало-мало убит. Моя ваша на свой лошад тащу, – С этими словами таджик взял Кондратенко на руки, взвалил на седло, вскочил на лошадь и галопом понес командира на перевязочный пункт.

Бой продолжался.

Но несмотря на то, что сводный отряд Лихарева дрался отчаянно, огромное превосходство сил противника начало сказываться. Отряд нес большие потери. Уже был убит командир эскадрона Молчанов, врубившийся в скопище басмачей. Один за другим пали комэск и военком второго полка. «Крючники», уволокли в плен командира взвода Пахомова. Выбыл тяжелораненый Крюченкин – помощник командира полка из третьей бригады, приведший свой отряд в помощь Лихареву, сам изрубивший одиннадцать басмачей. И много, много бойцов смертью храбрых уже пали в этом бою.

Теперь Ибрагим-бек вел наступление обоими флангами, приняв древнее арабское построение «Утро псового лая». Басмачи яростно атаковали фланги отряда, видимо, намереваясь сбросить Лихарева в бурный Сурхан. Развязка близилась…

Но тут в стороне Ходжа-Малика показалось высокое облако пыли. В нем что-то сверкало.

Лихарев посмотрел в бинокль. К месту боя стремительно приближалась большая колонна. С трудом превозмогая волнение, комбриг смотрел на бесконечные ряды всадников в белых, драсных и синих чалмах.

– Что такое, товарищ Лихарев? – спокойно спросил Федин, исполнявший обязанности комиссара отряда.

– Очевидно, Рахман-Датхо, – отвечал Лихарев, не отрывая глаз от бинокля. – Хотя нет… постойте, постойте, Андрей Трофимович… – Комбригу показалось, что фигура командира с седой бородой знакома ему. Не его ли он обнимал тогда, в памятный день, под кишлаком Пайзавой?.. Да, несомненно, командир с седой бородой был Шариф-аксакал.

Лихарев облегченно вздохнул, опустив бинокль и сияющими глазами посмотрел на комиссара отряда.

– Наши, – сказал он, – таджики. Шариф-аксакал.

В рядах басмачей произошло замешательство. Прекратив атаки, часть их выстраивалась в том направлении, откуда все слышнее доносился грохочущий конский топот.

Таджики приближались, развертываясь из колонны в стороны большими черными крыльями.

Послышался не крик, а могучий вопль.

– Чарярью!!! Чарярью!!!

Таджики пустили лошадей во весь мах. В лучах солнца ослепительно засверкали клинки.

Отряд с ходу обрушился на басмачей. Тучи пыли закрыли окрестности…

Солнце садилось. В горах ложились длинные тени. С долины доносился шум боя.

Держа в поводу захромавшую лошадь, Доктенек подошел к Шоу-саибу.

– С вашего разрешения, сэр, – сказал он, тщетно пытаясь сдержать дрожание челюсти. – Я должен передать вам неприятную новость. Со стороны Сурхана подходит большая колонна. Она движется прямо сюда. Это красные.

Шоу-саиб недоверчиво посмотрел на него.

– Красные? – спросил он. – А вы в этом твердо уверены?

– Ставлю сто против одного, сэр. Посмотрите в бинокль. Вот они, – сказал Доктенек, показывая в сторону долины.

В окулярах бинокля отчетливо обозначились всадники. Они скакали галопом по три в ряд. По подстриженным хвостам лошадей, по тому, как колонна шла в строгом порядке, Шоу-саиб убедился, что Доктенек не ошибся. Это был сводный отряд второй бригады. Вел его командир бригады Петров.

Шоу-саиб быстро убрал бинокль в чехол и подошел к своей лошади.

– Сэр, вы уезжаете?! – отчаянным голосом спросил Доктенек.

– Да, – сказал Шоу-саиб. – Здесь мне больше нечего делать. Большевики оказались сильнее, чем я предполагал. Игра кончена. – Он разобрал поводья и опустился в седло.

– Позвольте, сэр, а как же я? – закричал Доктенек, прислушиваясь к доносящемуся до него мощному топоту, – Что мне делать? У меня лошадь хромает! Пусть сойдет с лошади ваш ординарец.

– А где ваш ординарец?

– Я послал его за водой.

– Ну, когда он вернется, вы сможете взять его лошадь. До свиданья, Томас. Догоняйте меня! – Пригнувшись к луке, Шоу-саиб пустил лошадь в галоп.

– О, будьте вы прокляты! – закричал Доктенек, грозя вслед ему кулаком…

20

Маринка радостно вскрикнула. В дверях стоял Дмитрий Лопатин и, улыбаясь, смотрел на нее.

– Митя! Митенька! – Она бросилась к нему и, чувствуя себя рядом с ним совсем слабой и маленькой, потянулась и обхватила руками его крепкую загорелую шею.

– Ты что, совсем? Теперь скоро никуда не поедешь? – спрашивала она. – Да садись же, рассказывай. Или, может быть, есть хочешь? Я разогрею?

– Нет, есть я не хочу. По дороге курдюком закусил, – отказался Лопатин, опускаясь на стул, – А вот рассказывать – даже не знаю, с какого конца начинать, столько было событий…

– А ты по порядку.

– Прямо не знаю, с чего бы начать?.. – Лопатин задумался, – Во-первых, мы там баню построили. Приучили людей мыгься в бане. Во-вторых, медпункт организовали. Я там был за главного врача.

– Надо же!

– Там одна женщина была, Фульгара. У нее в прошлом году какой-то бандит бурдюк с катыком порубил. Ну, а мы у нее сына спасли. Раненый. Так она у нас первым агитатором была против антисанитарии. А сын ее Абильджан поехал по разнарядке учиться на фельдшерские курсы. Он у меня на медпункте лучшим помощником был. Очень смышленый.

– Нет, ты совершенно невозможен, Дмитрий! Неужели ты не можешь рассказывать по порядку?! – возмутилась Маринка.

– Могу. Только ты мне не поверишь, Мариночка, что я тебе скажу.

– Что такое?

– Я у одной роженицы ребенка принимал.

– Да ты что, смеешься?!

– Очень даже просто. И ничего смешного нет.

– Нет, серьезно, Митя. Как ты это мог?

– А вот послушай. – Лопатин взял папиросу, закурил и, посматривая на жену, начал рассказывать.

После излечения Абильджана слава о нем, – как о знаменитом враче, разнеслась в горах. Однажды ночью к нему прискакал молодой дехканин. Заливаясь слезами, он стал умолять спасти его жену, которая никак не может разродиться.

– Нет, ты понимаешь мое положение? – пожал широченными плечами Лопатин. – Человек верит в меня. Мог ли я ему отказать?

– Но какое ты имеешь отношение к повивальному делу?