Текст книги "Солнце над Бабатагом"

Автор книги: Александр Листовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

– Ну и что же? Убили вы его? – спросил Седов.

– Зачем? Разве можно? Посмотрели бы сами, как он убивался. Жалко ведь… Ладно, думаю, живи рыболов…

– А все-таки умные эти медведи, – заметил Седов.

– Просто на удивление другой раз бывает, – согласился Алеша. – Как посмотришь – что человек все равно… Но, по-моему, нет зверя умнее собаки. Вот у меня случай был. Иду раз по лесу, вижу, мой сосед, такой сердитый мужик, собаку вешать собрался. Уж и петлю изладил. А она стоит, все понимает, и глаза, полные слез, как у зря обиженной бабы. Я говорю: «Зачем животное губишь?» А он: «Воровка, – говорит, – курей у меня подушила». А как потом оказалось, вовсе и не она подушила, а хорь. Ну, мне тут очень жалко стало эту собаку, я и выпросил ее себе. И так мы с ней подружились! А какая умная была, только что говорить не умела. И вот как-то вернулся с охоты, хвать по карманам, а кошелька-то и нету! Эх, думаю, потерял. Деньги-то, черт с ними. Всего и было пятнадцать копеек, кошелька жалко: новенький, кожаный, а главное – подарок от одной там девчонки. Я и скажи в шутку» «Дианочка – так ее звали, – кошелек, мол, потерял!» А сам по карманам ищу. И, представьте, ведь поняла!..

Как покатила по следу. Часа два не прошло, прибегает и кошелек в зубах держит.

– Да-а, – протянул Петр Дмитриевич, недоверчиво взглянув на Алешу. – Гм… Бывает.

– Вы что думаете – вру? В жизни этого со мной не бывало! – горячо заговорил Алеша, перехватив его взгляд. – Конечно, нельзя сказать, что все звери умные. Между ними всякие есть, как и среди людей…

– Ну ладно, друзья, – сказал Лихарев, взглянув на часы. – Я все же думаю до Каттакургана немного вздремнуть.

Он снял с крючка бурку, прилег и почти Сразу заснул.

Седов и Алеша поговорили еще немного и тоже стали дремать. Один Мухтар сказал, что он спать не хочет и присмотрит за лошадьми.

Приехав в Каттакурган и проводив Лихарева до штаба бригады, Петр Дмитриевич Седов направился домой.

Несмотря на поздний час, в окне Маринки горел огонь, и это очень порадовало Седова, он не любил беспокоить зря людей, а тем более не хотелось беспокоить Маринку, которую втайне очень любил.

Он поднялся на крыльцо, прошел по коридору и постучал в обшитую войлоком дверь.

По ту сторону двери послышались быстрые шаги. Потом хорошо знакомый голос спросил, кто стучит.

– Это я, Марина Васильевна! – сказал Седов.

Маринка отворила.

Сначала просунулись большие руки, державшие чемодан и множество свертков, потом появился весь Петр Дмитриевич, несколько сконфуженный.

– Наконец-то! А мы думали, куда это вы исчезли? Поехали на три дня, а пропадали неделю! – сияя улыбкой и блестя живыми глазами, весело сказала Маринка.

Седов продвинулся к ней и с шумом уронил один из пакетов.

– Минуточку, Марина Васильевна, – Он нагнулся и при этом рассыпал все свертки.

«Экий медведь!» – весело подумала девушка, морща свой тонкий нос с легкой горбинкой, в то время как Седов, с красным лицом, покряхтывая, лазил по полу и, собирал рассыпанный урюк.

– Скажи, пожалуйста, какая оказия… Ай-яй-яй, как неудобно, – бормотал он с досадой, – и вам вот насорил… Видите ли, какое дело: это я образцы получил, а в штабе оставить нельзя – ребята съедят, – пояснил он, ползая по полу.

Маринка быстро присела и помогла собрать пакеты.

– Дайте ключик, – сказал Седов.

– Ключик? – Девушка удивленно взглянула на него. – А разве чай не будете пить? Кипяток на столе. У меня Белый сидит. Алгеброй занимаемся, – пояснила она.

Петр Дмитриевич недовольно поморщился. Ему был неприятен полковой капельмейстер, молодой самовлюбленный человек.

– Проходите! – сказала Маринка.

Откинув занавеску, отделявшую сени, Седов вошел в комнату.

– Ого! Пропащая душа! – с резким смехом встретил его Белый. Он подкрутил черные усики. – А мы собирались кошку в лапти обувать, за тобою посылать. Ну, здорово!

– Здравствуйте! – холодно поздоровался Седов.

– Рассказывайте, Петр Дмитриевич, что у вас нового? – попросила Маринка.

– К нам прибыл новый комбриг – Лихарев. – Он вдруг оживился, повеселел. – Вот это человек! Простой, обходительный. Я только подхожу к вагону, гляжу; сидит незнакомый командир. У нас разговор завязался, я ему рассказываю о Лихареве. А он, Лихарев, как оказалось, и сидел против меня… Вот. Ну, а у вас какие новости?

– Инспекция приехала. Полк проверяет, – сказала Маринка.

– Ох уж мне этот заворужием! – Белый громко захохотал. – Вот уморил!

– А что такое? – спросил Петр Дмитриевич, очень живо представляя длинную, с сутулыми плечами, худую фигуру этого человека.

– Да понимаешь, какое дело, – смеясь, заговорил Белый. – Инспектирующий всыпал ему за несколько непристрелянных винтовок. Вот он идет, мрачный такой, а на лавочке Ладыгин с Вихровым сидят. Подходит он к ним и жалуется. – Белый встал со стула, согнулся и поднял плечи, представляя заворужием. – Да, подходит к нам и жалуется: «Вот, – говорит, – все нападают на заворужием. А при чем тут заворужием? Разве он плохо смотри г? Сколько раз я командирам эскадронов говорил? Нет, на месте инспектирующего я бы сделал иначе. Вызвал бы командование полка…»– Белый, подражая, стал крадучись наступать на Седова. «Товарищ комполка, почему это такое? А? Я вас спрашиваю? Разве один заворужием отвечает? Получите пять суток!»

– А в это время Кудряшов с Фединым незаметно подошли сзади и слушают, – подсказала Маринка. – Вихров моргает, а заворужием так увлекся, что ничего не видит.

– Да, – продолжал Белый. – Дал он, значит, пять суток командиру полка, да и говорит, обращаясь к Вихрову: «А вы, товарищ комиссар, о чем думаете? За одну политическую подготовку отвечаете? А оружие вас не касается? Нет, брат, шалишь! Вы наравне с командиром полка за все отвечаете. Получите десять суток, пожалуйста».

– Тут уж Кудряшов подал голос, – подхватила Маринка, – улыбнулся и спрашивает: «Товарищ заворужием, почему мне только пять, а комиссару вдвое больше?» Заворужием повернулся, обмер, языка лишился. А потом и говорит: «Эх, товарищ комполка! Все валят на заворужиев! На бедного Макара все шишки валятся. Вот и не выдержал. Душа не стерпела…»

– Тут Федин вмешался: «Я, – говорит, – знаю, за что он мне десять суток дал! За то, что я его в последний раз здорово на занятиях гонял», – смеясь, закончил Белый.

– Пейте еще, Петр Дмитриевич, – предложила Маринка, наливая Седову. – Да, я все забываю сказать, – спохватилась она. – В ваше отсутствие два раза подрядчик заходил. Просил передать, что ремонт ваших помещений закончен.

– Очень хорошо. Завтра я займусь этим делом, – весело сказал Седов. Он допил свою чашку, попросил ключ и, извинившись, ушел в свою комнату.

– Будем продолжать? – спросила Маринка, взглянув на Белого.

– Давайте. На чем мы остановились?

– На системе уравнений с буквенными коэффициентами, – сказала Маринка, раскрывая учебник и осторожно отодвигаясь от подвинувшегося к ней капельмейстера.

Придя в штаб, Лихарев подписал приказ о вступлении в командование бригадой и сказал адъютанту, что завтра в восемь часов утра будет смотреть выводку лошадей в 61-м полку.

Из разговора с адъютантом он узнал, что Бочкарев находится на квартире, и решил навестить комиссара.

Хозяин квартиры, старичок-железнодорожник, радушно встретивший Лихарева, повел его коридором и, сказав: «Пожалуйте сюда», постучал в застекленную дверь.

– Да, да! Войдите! – громко произнес за дверью густой голос.

Лихарев вошел в небольшую уютную комнату, с буфетом, диваном и обеденным столом, возле которого стоял, нарезая хлеб, коренастый человек ниже среднего роста. На нем был френч с большими нагрудными карманами и обшитые коричневыми леями красные бриджи, заправленные в сапоги на высоких, как носили тогда, каблуках. Его чисто выбритое суровое лицо с чуть косым разрезом глаз было обращено на вошедшего.

Лихарев представился.

– О-о! А мы-то вас ждали! – обрадовался Бочкарев. Он подошел к Лихареву и своими большими сильными руками пожал протянутую ему руку.

– Что же вы не предупредили, товарищ Лихарев? – спросил Бочкарев, улыбаясь. – Я бы послал лошадей.

– Да тут недалеко. А с багажом остался ординарец.

– Так нужно подводу послать?

– Я уже распорядился.

– Ну и прекрасно. Проходите, садитесь… Прошу прощения, товарищ комбриг, ведь я только ужинать собрался. Бочкарев замолчал и кинул на Лихарева быстрый изучающий взгляд. Глаза их встретились. И хотя молчание длилось секунду-другую, оба успели почувствовать взаимную симпатию. Но у Бочкарева, как и у Петра Дмитриевича в поезде, невольно возникла мысль, что он представлял себе Лихарева не таким. Большинству людей, кажется, что герой, победитель должен быть великаном, исполненным сверхъестественной силы. Перед ним же стоял самый обыкновенный человек, ростом несколько повыше его. Но во всей подобранной фигуре, неторопливых движениях, спокойной речи и, главное, в прямо смотревших глазах чувствовался человек большой внутренней силы.

Бочкарев не любил судить о людях поспешно, однако на этот раз решил, что с новым командиром бригады будет легко и приятно работать.

– Прошу садиться, товарищ Лихарев, – предложил он, подвигая ему стул.

– У вас удивительно радушный хозяин, – заметил Лихарев. – Приятный человек.

– Знаете, за всю гражданскую войну я почти нигде, кроме Донбасса, не встречал таких приветливых людей, как здешние железнодорожники, – заговорил Бочкарев, доставая из буфета тарелки и расставляя их на столе. – Каттакурган – городишко мещанский, и железнодорожники являются здесь единственными представителями русского рабочего класса. Встретили они наших бойцов, как самых близких родных. Каждый старается чем-нибудь угодить… Мы тоже решили помочь городу. Сейчас ремонтируем электростанцию. Кинематограф с нашей помощью начал работать. Кооператив открываем. А потом… – И Бочкарев принялся рассказывать о планах на ближайшее время.

Лихарев подробно расспрашивал его о состоянии бригады и о прибывшем молодом пополнении.

– Ребята замечательные, – говорил Бочкарев. – Донцы, кубанцы, терцы. Молодежь девятьсот первого года, но народ все больше обстрелянный. Кто с Деникиным успел повоевать, кто с другими бандами.

Когда беседа случайно зашла о Седове, Бочкарев усмехнулся:

– Прекрасный человек, в высшей степени честный и работник хороший, только очень застенчивый и оратор неважный. – И Бочкарев рассказал, как еще на польском фронте Седов, служивший в третьей бригаде, был временно назначен на место раненого комиссара полка. Когда ему пришлось в первый раз выступить на митинге, он храбро влез на тачанку, крикнул: «Товарищи!» Постоял и слез, ничего не добавив.

Лихарев от души посмеялся и сказал, что не каждому дано быть оратором. Его вот природа тоже не наделила этим талантом.

Спокойно устроившись в кресле, он слушал Бочкарева, чувствуя, что комиссар умен и хороший товарищ, с которым всегда можно во всем столковаться.

– Я слышал, тут, в Каттакургане, в прошлом году орудовал враг? – спросил Лихарев.

– Да. Улугбек. Он, говорили, будто бы был палачом у эмира Бухарского.

– Улугбек? – переспросил Лихарев. – В Восточной Бухаре есть банда Улугбека.

– Может быть, тот самый?

– Весьма вероятно.

– Военкомдив говорил, что нашу дивизию скоро направят в Восточную Бухару, – сказал Бочкарев.

– Да, – подтвердил Лихарев. – Поэтому меня сюда и назначили. – Он помолчал, закурил папиросу и по просьбе Бочкарева начал рассказывать о разгроме Энвер-паши.

Так, сидя за чаем, они проговорили далеко за полночь, и, только случайно взглянув на часы, Лихарев встал и начал прощаться.

Бочкарев вышел вместе с ним на крыльцо. Тут они еще раз обменялись приветствиями, и Лихарев, пожав руку комиссару, пошел в штаб бригады, где ему была приготовлена комната.

Бочкарев некоторое время стоял на крыльце, все еще ощущая крепкое пожатие небольшой мускулистой руки Лихарева. Глядя вслед комбригу, он вдруг почувствовал, как ему было приятно находиться в обществе этого не совсем обыкновенного, как казалось ему, человека, и с удовольствием подумал, что завтра снова встретится с ним.

3

На следующий день Петр Дмитриевич Седов проснулся с приятным сознанием, что работа по оборудованию бригадного кооператива закончена. С этой мыслью, вызвавшей на его лице довольную улыбку, он быстро оделся и, наскоро закусив, вышел на казарменный плац. В чистом и еще нежарком утреннем воздухе раздавались протяжные звуки кавалерийской команды.

Петр Дмитриевич увидел длинные ряды расседланных лошадей со стоящими подле них красноармейцами. Выводка уже началась, и длинная цепочка лошадей, проводимых бойцами, проходила мимо поставленного среди плаца столика. Перед столиком с лежавшей на нем толстой книгой стояло несколько человек. Среди них Седов узнал Лихарева, Кудряшова, Ладыгина и еще некоторых знакомых ему командиров. Петр Дмитриевич подошел и, остановившись неподалеку, стал смотреть на выводку.

Лихарев придирчиво осматривал каждую лошадь. После осмотра он говорил что-то стоявшему рядом полному, с выпяченным животом ветеринарному врачу, и тот, досадливо морщась, делал пометки в толстой книге.

Бойцы один за другим проводили лошадей, которым; как заметил Петр Дмитриевич, стоявший на пути их прохождения, старшина первого эскадрона, пожилой чубатый казак, совал в бок кулаком, отчего лошади, грозно храпя, бодро пробегали вперед.

Петр Дмитриевич собрался было идти, как вдруг у столика произошло движение и чей-то голос испуганно вскрикнул:

– Осторожно! Убьет!

Седов успел только заметить, как все люди, окружавшие Лихарева, шарахнулись в стороны, а большая рыжая лошадь, зло прижав уши, высоко метнула задом. Подковы, описав сверкающую дугу, мелькнули около головы Лихарева.

– Вернитесь! – спокойно сказал комбриг бойцу, молодому казаку, который повиснув всем телом на поводьях, сдерживал вставшего на дыбы жеребца.

– Звери, а не кони! Это все больше трофейные жеребцы, – проговорил отбежавший было ветеринар, с виноватым видом подходя к Лихареву. – Вы поосторожнее с ними, товарищ комбриг. Во втором эскадроне есть сатана еще похуже этого – и бьет, и кусается. К нему без палки не подходи – пропадешь!

– Вы, очевидно, их и лечите палкой, – сердиго сказал Лихарев, показывая на ноги жеребца, – Смотрите, мокрец какой… – Ну конечно мокрец! Смотрите, доктор! Немедленно отправьте его в лазарет. Немудрено, что при таком обращении он бросается. Проводите.

Петр Дмитриевич смотрел на выводку, все еще ощущая холодок на спине и внутренне переживая за Лихарева. «А вот как бы я сделал – остался или убежал, когда жеребец начал бить? – думал Седов, стараясь представить себя на месте командира бригады По жалуй бы, отбежал. Нет, если б был один, то отбежал, а если вместе с ним, то, конечно, остался бы», – твердо решил он.

– Да, да, разумеется, так! – неожиданно для себя повторил он так громко, что стоявший рядом Мухтар недоуменно посмотрел на него. Седов смутился и вдруг вспомнил, что ему пора идти: подрядчик Вечкин давно его ждет. Он бросил недокуренную папиросу и зашагал через казарменный плац.

Вечкин встретил Седова на пороге магазина.

– Петру Дмитричу – нижайшее! – раскланялся он, изобразив улыбку на опухшем красном лице.

– Здравствуйте! – весело поздоровался Седов. – Ну, как работа?

– Как изволите видеть. Пожалуйте! – Вечкин широким жестом распахнул дверь и вежливо отступил в сторону, пропуская Седова вперед.

Петр Дмитриевич вошел в магазин. Вокруг пахло свежими стружками, краской, лаком.

Седову понравилось просторное помещение с рядами полок по стенкам и стоявшей за стеклянной перегородкой новенькой кассой.

– А теперь попрошу вас сюда, – позвал его Вечкин, открывая маленькую дверку в стене. – Вот, не угодно ли…

Седов ходил по помещениям, заглядывал во все углы, смотрел, нюхал краску и оглаживал стены.

– Ну как? Нравится? – потирая руки, спрашивал Вечкин, видя по выражению лица Седова, что тот всем доволен.

– Хорошо. Ничего сказать не могу.

– Значит, рассчитаемся?

– Конечно. Идемте в штаб.

– Нет уж, увольте, Петр Дмитрич, в штаб я не пойду, – сказал Вечкин решительно.

– Почему?

– Да не хотелось бы встречаться с товарищем Афанасьевым.

– Так куда же пойдем?

– Ко мне нельзя, – печально сказал Вечкин, – У меня не квартира, а, извиняюсь, содом: хозяйки нет. А без хозяйки дом – как человек без глаза.

– Тогда ко мне.

– Вот это дело другое. С большим удовольствием, – согласился Вечкин, искоса бросив хитрый взгляд на Седова. – Только, может быть, супруга ваша дома?

– Супруга? Какая супруга? – удивился Петр Дмитриевич. – У меня нет жены.

– Как нет? А Марина Васильевна?

– Марина Васильевна? Да что вы! Мы с ней просто соседи.

– Зря, Петр Дмитрич. Уж такая красавица! Да нет, я бы на вашем месте маху не дал. Я, как зашел, увидел. До чего хороша!.. А ведь болтают, будто вы с ней поженились.

– Пустяки болтают, – нахмурился Петр Дмитриевич. Он закрыл магазин на замок и в сопровождении Вечкина, который тщетно старался попасть ему в ногу, большими шагами пошел по улице.

– А я думал, вы семейный, – взглянув искоса на бодро семенившего Вечкина, сказал Седов.

Подрядчик грустно вздохнул.

– Был, – подтвердил он, – и жена-красавица. Только не пришлось с ней пожить.

– Умерла?

– Нет. Украли.

– Кого? Жену? – Седов усмехнулся. – Не может быть!

– Не верите? Ей-богу, правда. Я ведь московский житель. Там у меня ее и украли. И, главное, знаю, кто украл. Из ваших, военный.

– Что же вы не отобрали?

– Попробуй возьми! Она ж по доброй воле ушла… Конечно, во всем я сам виноват. Мало учил ее. Она ведь совсем еще девчонка была. Семнадцать лет. Сирота… – Вечкин помолчал. – Вы помните, Петр Дмитрич, какой в девятнадцатом году голод был?

– Как не помнить?

– Ну вот. Я ее на улице подобрал. Без сознания была. Принес домой, выходил. Потом предложил ей пожениться. Сначала – никак. Старый, говорит. Ну посудите сами, какой я старик? Мне еще и шестидесяти нет… Я ее уговаривал, учил. Но, видно, мало. Может, в этом и была моя ошибка? Кто его знает. А тут аккурат тот молоденький подвернулся. Никак не пойму, когда они сговориться успели? Я одну старую бабу приставил за ней тайно следить. Не уследила, чертова ведьма! Не понимаю, почему она к нему убежала? Все-таки человек я порядочный и при деньгах…

Они вошли в комнату Седова.

– Хорошо у вас, Петр Дмитрич, – сказал Вечкин, подсев к столу и оглядывая стены. – Чистота и порядок. Вот что значит настоящий хозяин. Вы давно по торговой части работаете?

Седов ничего не ответил, достал из шкафчика чернила и поставил их на стол.

– Давайте составим счет, – предложил он, присаживаясь и надевая очки.

Вечкин с удивлением взглянул на него.

– Ну? Так сразу – и счет? Нет, уважаемый, между торговыми людьми так не принято, – сказал он, отрицательно покачав головой. – Непорядок. Надо выпить сначала.

– Я вам плохой компаньон, – заметил Седов. – И вина у меня нет. Не держу. – Он заглянул в шкафчик и поставил на стол тарелку с халвой. – Вот, если угодно. Угощайтесь.

– Вина, говорите, нет? – Вечкин подмигнул Седову, достал из кармана бутылку и, каким-то особенным, присущим ему мягким движением поведя рукой, устойчиво поставил бутылку рядом с тарелкой.

– Рекомендую. Кишмишовая водочка. Лучшее средство от малярии. Постоянно употребляю и потому не болею.

Седов поднялся со стула.

– Куда вы, Петр Дмитрич? – встревожился Вечкин.

– Минуточку. Найду, чем открыть.

– Зачем? Мы и так обойдемся.

Вечкин взял бутылку и, осторожно придерживая ее девой рукой, ловко хлопнул ладонью в дно.

– Вот и готово! Пожалуйте стаканчики.

Они выпили и закусили халвой.

Вечкин поморщился.

– Закусочка-то не тово. Эх, капустки бы!.. Ну, как вам нравится наш городок, Петр Дмитрич? – прерывая наступившее молчание, спросил он.

– Да как вам сказать! Город как город – много таких.

– Э, нет, Петр Дмитрич! Ошибаетесь. Городок наш исторический. Сам Александр Македонский его основал. Тут бой был. Потом большой курган насыпали. Поэтому и называется Каттакурган… А часть его войска здесь осталась. Слышали, есть такой кишлак, Араб-ханэ называется? Самые арабы живут, нечистые духи… Чего ж вы не пьете?

– Спасибо. Не хочу, – отказался Седов. – Давайте займемся делами.

– Сейчас, Петр Дмитрич. Уж больно вы хороший человек. Хочется с вами поговорить по душе, – сказал Вечкин с блуждающей самодовольной улыбкой, наливая себе полный стакан и одним духом выпивая его. – Так вот, значит, самые арабы живут, – повторил он.

– Любопытно. А я и не знал…

– А мало ли чего мы не знаем, Петр Дмитрич, – подливая в стакан, покровительственным тоном сказал Вечкин. – Вот, скажем, знаем ли мы, как наша жизнь дальше повернется? Не знаем. А хотелось бы знать, когда все это кончится.

Седов, насторожившись, взглянул на него.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он пытливо.

Вечкин не ответил, отломил кусок халвы и, пережевывая, посмотрел на Седова маленькими зелеными глазками.

– Вы из каких будете, Петр Дмитрич? – спросил он, прищурившись.

– Я? Рабочий. Народный учитель, – ответил Седов.

– Так… Значит, жили неплохо.

– Да как вам сказать? Ничего…

Вечкин прыснул со смеху. Седов с удивлением взглянул на него и тут только заметил, что верхняя губа Вечкина коротка и из-под нее виднеются кривые, как расшатанный частокол, длинные желтые зубы.

– Жили! – захохотал Вечкин. – А теперь – как это? Существуете?.. Эх, Петр Дмитрич, милая вы душа, я же вас вот как понимаю. Вы же свой, торговый человек, – с пьяной откровенностью заговорил он. – А как вы думаете, кто я такой есть? – Он поднял указательный палец и, словно кому-то грозя, продолжал: – Да я в Москве собственное дело имел! Хозяином был!.. Вы Москву знаете?.. Ну вот. Может, помните у Никитских ворот большой магазин «Василий Семенович Вечкин»? Эх, Петр Дмитрич! – Он долил стакан и выпил. – Так вот я и говорю, какая у меня жизнь была: чего пожелаешь! Со всеми знаменитыми купцами знакомство имел. Сам Прасолов со мной за ручку здоровался. А бывало, сибирские купцы приедут, так я для них первый человек. Без меня ни шагу. А почему? Да потому, что я всю Москву насчет женского звания вот как знал! Все лучшие такие девицы были у меня на учете…

Седов нетерпеливо покашлял. «Экая мерзость!»– подумал он, помрачнев.

– Сейчас, сейчас, Петр Дмитрич, дайте докончить, – попросил Вечкин. – Да, сибирские купцы. А кто такой сибирский купец, понимать надо. Он едет в Москву, две тысячи в бумажник кладет да еще на всякий случай сто тысяч за пазуху!.. Так вот мы, значит, компанией на лихачах по Москве… А порядок был такой. Как купцы приедут, так первое дело к Мартьянычу завтракать. Это на Красной площади, в Теплых рядах, ресторан внизу был, – пояснил Вечкин. – Ну, там бутылочку на двоих, пару яичек, чайку, чтоб с утра быть трезвым. Да. Потом на биржу. Там до трех часов дня… Хорошо-с. Ну, а дальше, независимо от результатов, на Театральную площадь к Тестову обедать. Вот где кормили! Блины на горячих сковородках подавали. А закуска! – Вечкин схватился за голову. – Все охотнорядские купцы посылали Тестову самое лучшее. От Тестова ехали к «Яру» на Петербургское шоссе. Туда обязательно с девицами. Это уж по моей части, хе-хе… я обеспечивал, да. У «Яра» самое веселье. Цыганский хор… Кончаю, кончаю, Петр Дмитрич, – быстро проговорил он, заметив, что Седов нахмурился и задвигался на стуле. – Ну так вот, – продолжал он. – В «Яре» гуляли всю ночь, а под утро ехали в «Мавританию» отрезвляться. Там, хочешь не хочешь, опять же блины и всякие прохладительные напитки. Из «Мавритании» домой – передохнуть, освежиться, ванну принять, и снова к Мартьянычу. Такая карусель продолжалась несколько дней, а уж потом занимались делами… Ну, а по части разных там художеств, так это больше в «Праге»– на Арбате ресторан. – Вечкин усмехнулся. – Вот, помню случай. Аккурат двенадцатого января, в Татьянин день. Пристал к нашей компании один присяжный поверенный. Так он напился и морского царя представлял. Нагишом в аквариум к рыбам залез. Что смеху было! Ну, конечно, протокол. Но денежки все покрывали. Сунешь приставу четвертной – и вся штука. Да, жили люди. Если кто чего пожелает, так за деньгами не постоит. А в отношении девиц со мной советовались потому, что я всю Москву вот как знал.

– Довольно! Пакость какая! Противно слушать! – резко сказал Седов, двинув стулом. – Пишите счет. Мне нужно на станцию.

– Хорошо, хорошо, уважаемый, – суетливо заговорил Вечкин. – Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Чего ж тут такого? – Он торопливо вынул бумажник и достал из него чистые бланки счетов. – Так на сколько будем писать, Петр Дмитрич? – спросил он, прищурившись.

– Как на сколько? Разве вы позабыли? – Седов удивленно взглянул на него сквозь очки. – Мы же договорились; на тысячу двести рублей.

– Ну да… Конечно. Правильно говорите, – сказал Вечкин, не глядя на него. – Только, видите ли, Петр Дмитрич, я хотел вам один вопросик задать. – Он заискивающе посмотрел на Седова.

– Ну-ну, говорите.

– Как бы это ладней выразить? Тут, так сказать, дело такое… Человек вы еще молодой. Да. И вам жить надо. Верно я говорю?

– А что вы, собственно, хотите?

– Я это самое и хочу… Смотрите, какой у вас френчик старенький. Вон и заплаточка. – Вечкин замолчал, заерзал на стуле.

– Знаете что, говорите со мной прямо, – твердо сказал Седов. – Я не умею ходить вокруг да около.

– Петр Дмитрич, родной! Я прямо говорю. Я, знаете, такой человек: сказал – и концы в воду. Да. Давайте прибавим сотни три, как говорится, детишкам на Молочишко. Хе-хе! Ведь каждому насекомому жить хочется. И вы не в накладе будете. Поверьте, любя говорю!

– Ах, вот оно что! – Седов побагровел. – Нет, этот фокус не пройдет.

Лицо Вечкина приняло злое выражение.

– Петр Дмитрич, помилуйте! С какой же стати я все эти дни, как часовой, над рабочими стоял, руководил?

– За это вы проценты получаете.

– На проценты не проживешь… Ну, ладно – не по-вашему и не по-моему: накиньте три сотни и пополам. Понимаете? Дело верное. Я отвечаю… Ну, решайте же, Петр Дмитрич. Чего их жалеть, деньги? У большевиков денег много, не обеднеют. Берите любую половину и точка, могила.

У Седова захватило дыхание.

– Позвольте, – задрожал он от кипевшего в нем гнева. – Вы что же это мне… мошенничество предлагаете? По себе меряете?

Вечкин встал, – покачиваясь, приподнялся на носки и повел пальцем перед носом Седова:

– Но-но-но!.. Полууважаемый! Не угрожайте! Не из пугливых. Меня не такие, как вы…

Седов, не дав подрядчику договорить, схватил его за воротник своей огромной рукой и, чувствуя, что в нем просыпается что-то звериное, потащил Вечкина к выходу.

– Пусти! – прохрипел Вечкин.

Петр Дмитриевич ударил в закрытую дверь и сбросил его с крыльца. Подрядчик ворочался, пытался подняться.

Петр Дмитриевич не сразу заметил Маринку, которая в эту минуту подошла к дому.

– Петр Дмитриевич, что с вами? Что это он лежит? – спрашивала она, встревоженно переводя взгляд с Седова на Вечкина.

– Оступился! – резко сказал Седов, не глядя на нее. Он круто повернулся и, хлопнув дверью, ушел в коридор.

Маринка постояла, посмотрела на Вечкина, который, пошатываясь, направился через казарменный плац, и пошла в свою комнату.

«Что случилось?»– думала она, прислушиваясь к быстрым шагам за стеной. Видно было по всему, что ее сосед чем-то очень сильно взволнован. В ее сознании никак не укладывалось, что этот неизменно спокойный и уравновешенный человек мог так вспылить. Она прислушалась. За стеной было тихо.

– Успокоился, – решила Маринка. – А все-таки удивительно милый человек этот Петр Дмитриевич!

Нагнувшись над раскрытым чемоданом, ординарец Алеша вынимал книги и подавал Лихареву, который, присев на корточки перед этажеркой, расставлял их на полках.

Посреди комнаты стоял пустой фанерный ящик и деревянный сундучок. Разбросанные по всем углам вещи, гимнастерка, бурка, красные бриджи, буханка хлеба, лежавшая на кровати вместе с молотком и гвоздями, – все это говорило о том, что новые хозяева только еще располагаются.

Что, устраиваетесь? – входя в большую светлую комнату Лихарева, спросил Бочкарев.

Лихарев быстро повернулся на голос.

– А, Павел Степанович! – сказал он приветливо, – Да, вот решили привести в порядок жилье. Сейчас закончим.

– Ну-ну, устраивайтесь. Я мешать не буду. Посижу пока, покурю.

Бочкарев присел на стул, закурил и стал молча оглядывать комнату. Алеша раскладывал на стуле белье. Потом он вынул из чемодана бархатный коврик, вытканный необыкновенно яркими узорами, и в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, куда бы его пристроить… Бочкарев взглянул на противоположную стену и насторожился: с висевшего над кроватью портрета на него смотрели знакомые серые глаза. Кто это? Он невольно перевел взгляд на Лихарева. В первую минуту ему показалось, что это было одно и то же лицо. Впрочем, нет, на портрете был изображен кто-то другой. «Кто это?» – думал он, теперь уже окончательно убедившись, что перед ним не портрет Лихарева. У человека, смотревшего из черной багетовой рамы, были более крупные черты лица, и только большие спокойные глаза чрезвычайно напоминали глаза Лихарева.

– Прошу прощенья, товарищ комбриг, скажите, кто это такой? – спросил Бочкарев, кивнув на портрет.

– А что? – Лихарев с легкой улыбкой взглянул на него.

– Сходство с вами очень большое, и вместе с тем уверен, что это не вы.

– Да. Это мой прадед. Декабрист. Другом Лермонтова был. Николай Первый разжаловал его в солдаты и сослал на Кавказ…

– Вот как! Гм… – сказал Бочкарев и доброжелательно посмотрел на комбрига. – Ну и как же сложилась судьба вашего прадеда? – спросил он, помолчав.

– Убит в сражении на реке Валерике, – сказал Лихарев. – Между прочим, описание его смерти я случайно нашел в записках декабриста Лорера… Ну, вот и готово, основное сделано. – Лихарев встал. – Так чем могу служить, Павел Степанович? – спросил он Бочкарева.

– Да нет, я просто так, наведаться. Шел мимо, дай, думаю, зайду посмотрю, как наш комбриг устроился.

– Устроились хорошо. Только вот надо будет попросить у врача марли окно завесить, а то, смотрите, сколько комаров налетело.

– Малярией не болеете? – спросил Бочкарев.

– Нет. У нас в Восточной Бухаре была хинизацня. Хочешь не хочешь, три порошка в день прими. А потом мы на месте не стояли. Все время в походе, и больше в горах… Да что же это я вас, как соловья баснями? – вдруг спохватился Лихарев. – Хотите чаю?

– Нет, прошу прощенья, мне пора, – сказал Бочкарев, поднимаясь со стула. – Вы скоро будете в штабе?

– В штабе? Через полчаса.

– Приходите. Дежурный говорил, почта пришла из Ташкента… – Бочкарев приятельски кивнул Лихареву и вышел из комнаты.

4

Иван Ильич Ладыгин сидел над книжкой, когда к нему вошел посыльный из штаба и сказал, что его срочно требует командир полка Кудряшов.