Текст книги "Солнце над Бабатагом"

Автор книги: Александр Листовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Маймун поправил чалму и присел на ковер.

– С какими вестями вы прибыли? – спросил Ибрагим-бек, поднимая глаза на него.

– Плохие вести, бек-бобо. Шатаются дехкане. Многие смотрят в сторону красных и дают сведения о наших отрядах.

– Кто эти отступники?

– Их имена мне известны, – сказал Маймун. Он порылся в поясном платке, достал сложенную вчетверо бумагу и, развернув ее, положил перед беком. – Главный из этих отступников – председатель ревкома Юрчи Абду-Фатто, – продолжал Маймун. – Он выступал на прошлом базаре, призывал народ не оказывать помощи нашим отрядам и клеймил нас кличкой «басмачи».

– Это мы слышали, – оказал Ибрагим-бек, помрачнев. – Что еще скажете?

– Абду-Фатто дружит с командиром неверных. Его зовут Лихарев. Он часто ходит в ревком к Абду-Фатто и получает от него сведения о наших отрядах, Абду-Фатто очень опасный для нас человек.

– Надо его уничтожить. Я вырву живым его змеиное сердце!

– Это очень трудно, бек-бобо, – возразил Маймун. – Абду-Фатто живет вблизи гарнизона.

– Ничего, у нас найдутся для этого подходящие люди. Позовите Улугбека.

Сидевший у входа, курбаши Чары-Есаул поднялся и вышел из юрты.

– Ну, что еще скажете? – спросил Ибрагим.

– Жители кишлаков Джар-Тепе и Карлюк отказались дать проводольствие для наших отрядов и прогнали джигитов.

– Вот как! – сказал бек, багровея. Вся кровь хлынула ему в лицо. Он сжал кулаки, словно кого-то душил. – Проклятые собаки! Они за это заплатят! Против эмира, богом поставленного?! Ну хорошо, я залью кровью Сурхан, но заставлю их подчиниться?

– Бек, разрешите мне высказать свое мнение? – спросил человек в желтой чалме. Он подвинулся к огню, и тогда стало видно его почти бронзовое от загара лицо с мощной челюстью.

– Говорите, Шоу-саиб – сказал Ибрагим-бек.

– Мое мнение таково, – заговорил Шоу-саиб. – Многие ваши друзья, работающие в органах местной власти, не принимают должных мер для ограждения населения от влияния большевиков. Надо дать указания, чтобы ваши друзья не допускали общения с русскими путем митингов или как они там называются. Поверьте, если широкие массы узнают, чего хотят большевики, вам будет очень трудно бороться.

По юрте пробежал одобрительный шепот.

– Все слышали? – грозно спросил Ибрагим-бек, оглядывая властными глазами собравшихся. – Примите это как мое повеление, А теперь можете разойтись. Мы будем беседовать с нашим другом Шоу-саибрм… Да, а где Улугбек? – спросил он, оглядываясь на выходивших из юрты.

– Он здесь, бек-бобо, – сказал Чары-Есаул.

– Я жду его.

В юрту вошел Улугбек.

– Улугбек, – сказал Ибрагим, взглянув на вошедшего, – его высочество эмир Бухары жалует вас чином полковника за ваши заслуги.

Палач медленно поклонился, приложив руки к груди.

– А теперь вам предстоит еще постараться во имя ислама, и аллах и я вас не оставим. Кишлаки Джар-Тепе и Карлюк отвернули лицо от светлого лика эмира. Надо их наказать… Нужно также беспощадно расправиться с проклятыми отступниками. Главный из них – юрчинский председатель ревкома Абду-Фатто. Вы это сможете сделать?

Улугбек сверкнул темными глазами из-под нависших бровей.

– Я все могу, бек-бобо, – сказал он глухим, хриплым голосом.

– Хорошо. Будьте готовы. Я скажу, когда придет время. Ступайте.

Улугбек поклонился и вышел из юрты.

Лихарев был очень доволен, что в лице Абду-Фатто нашел не только искренне преданного, но и очень умного человека. За короткое время старик подобрал себе надежных помощников и так поставил агентурную разведку, что Лихарев постоянно имел достоверные сведения о всем происходившем в окрестностях.

Лихарев только что возвратился из объезда гарнизонов, поставленных в горных кишлаках, и, как это делал обычно, решил зайти в ревком. Он надеялся, что Абду-Фатто удалось выяснить, где находится Ибрагим-бек, который после прихода бригады в Юрчи скрылся в горах.

Абду-Фатто оказался дома. В знак особого уважения к Лихареву он усадил его на свое любимое место подле сандала и засыпал гостя вопросами.

Лихарев рассказал, как 2-я бригада, прошедшая несколько дней тому назад через Юрчи в сторону Душанбе, вела бой с Улугбеком и разгромила его. Сам Улугбек с несколькими нукерами бежал в Бабатаг.

Старик молча слушал и одобрительно покачивал головой, по привычке поглаживая и зажимая в кулак подстриженную белую бороду. Время от времени он бросал на Лихарева теплый дружеский взгляд.

Когда комбриг умолк, Абду-Фатто сказал, что Ибрагим-бек прислал ему письмо.

– Письмо? – удивился Лихарев. – Что же он пишет?

Старик поднялся и, шаркая, пошел в соседнюю комнату, где в окованном сундучке хранились документы ревкома.

Оставшись один, Лихарев задумался, вспомнив о предложении Бочкарева построить в Юрчах бригадный театр. «Да, – думал он, – мысль очень хорошая. Это крепко свяжет нас с населением, да и бойцы смогут отдохнуть после походов, развлечься… Надо будет как можно скорей построить театр…» Он не подозревал, что за ним наблюдают. Притаившись за стенкой, Лола смотрела в щелку на Лихарева.

Это был уже не тот любопытно-настороженный взгляд, каким она в первый раз смотрела на этого красивого русского. Да, собственно, он и не был очень красив. Он напоминал ей Фархада. И вот теперь, глядя на него, Лола шептала слова любимой поэмы:

 
…О привет, шахзадэ! В вечном счастье вам жить!
Преклонясь перед вами, готова служить.
Осмотрите все прелести в доме моем.
Будет день, и хаканом мы вас назовем.
Вся сокровищница будет для вас отдана.
И оружье, и шелк, и фарфор, и казна…
 

Да, у сандала сиде живой, новый Фархад, о котором она слышала от отца так много хорошего. Но как он скромно одет! Выгоревшая добела гимнастерка возбудила в ней чисто женскую жалость и нежность, и она тут же мысленно подарила ему все богатства Ширин.

Лола вздрогнула. Ей показалось, что Лихарев смотрит в упор на нее. Она в страхе зажмурилась, но когда снова открыла глаза, комбриг сидел отвернувшись. «Да разве он мог увидеть меня через стенку?»– улыбаясь, подумала девушка. В комнату вошел отец с какой-то бумагой в руках.

Лихарев хорошо говорил по-узбекски, но читать не умел, и Абду-Фатто, зная это, надел очки и, присев против комбрига, сам начал читать.

Ибрагим-бек писал, что хазисы, то есть законы священной войны, предусматривают наказание смертью каждого правоверного, перешедшего на сторону врагов. Поэтому он приговаривает Абду-Фатто к отсечению головы. В заключение Ибрагим-бек обещает простить и даже наградить ослушника, если он отойдет от неверных и будет помогать ему.

– Вот что пишет мой старый локайский вор, – сказал Абду-Фатто, кончив читать и свертывая письмо.

– Вы ему ничего не ответили?

– Нет. И не собираюсь.

– Знаете, что я вам предложу, – после некоторого молчания сказал Лихарев, – переходите поближе к гарнизону. Напротив штаба есть дом. Там вы сможете устроиться.

На это Абду-Фатто сказал, что подумает над предложением командира, но вряд ли ему стоит опасаться, потому что басмачи побоятся проникнуть в город, где стоит большой гарнизон.

Потом он стал рассказывать о случившемся в отсутствие Лихарева. Ибрагим-бек распустил слух, что Красная Армия пришла в Бухару с целью увезти в Россию всех молодых женщин.

– А где сейчас Ибрагим? – спросил Лихарев.

– К ночи я жду своих людей из Бабатага. Думаю, что они привезут добрые вести.

– Хорошо бы… Да, кстати, Абду-Фатто, я все хочу вас спросить, почему Бабатаг – горы Деда – носят такое название? – спросил Лихарев.

– Эти горы стали так называться несколько сот дет назад. У нас существует легенда об одном праведнике.

– Расскажите, – попросил Лихарев.

– Пожалуйста, – согласился старик.

И вот что он рассказал.

… В седые времена, когда по Бухаре не проходил еще Чингисхан, над горами тяготело проклятие. Весь приплод в стадах погибал до последнего ягненка. И народ бежал от этих гор, как от места, пораженного проказой.

Но вот поселился на высоком перевале старец Бобо. За его подвижническую жизнь ему была дана сила совершать чудеса. И совершил старец чудо: уничтожил болезнь, поражавшую ягнят.

Умер праведник, и его погребли под тяжелым камнем на вершине перевала. С тех пор перевал этот стал называться Хазрет-Бобо, а горы – горами праведника Деда – Бабатаг.

Свято чтит народ старца Хазрет-Бобо. И ранней весной, когда проходят тысячные стада через перевал, на могиле подвижника обильно льется кровь жертвенных баранов..

– Вот почему мы эти горы зовем Бабатаг, – закончил рассказ Абду-Фатто. – Ну, а так ли оно было на самом деле, это мне неизвестно.

– Да-а, – протянул Лихарев, – интересная история. – Он оглянулся на стук шагов и увидел Бочкарева, входившего вместе с пожилым рыжебородым мужчиной, в котором он узнал члена ревкома Джураева.

– Здравствуйте, Абду-Фатто! – приветливо заговорил Бочкарев, подходя и здороваясь за руку со стариком. – Прошу прощенья, немного запоздал. Шли вот с акой Джураевым, встретили Мирзу-Саида и поговорили немного. Оказывается, Ибрагим-бек ушел на левобережье Вахша.

Действительно, Маймун, он же Мирза-Саид вернувшийся из Бабатага, дал такие сведения военкому бригады, тогда как Ибрагим-бек продолжал оставаться на месте, готовясь к нападению на большой транспорт, двигавшийся «оказией» по Военной дороге. Для отвлечения внимания командования бригады от Военной дороги Ибрагим-бек решил одновременно организовать налет на кишлак Джар-Тепе, поручив это Улугбеку.

– Ничего, товарищ военком, время у нас есть, – отвечал Абду-Фатто, жестом приглашая вошедших сесть. – Будем ревком начинать. – Он надел очки и подвинул к себе сундучок.

Секретарь ревкома был болен, и поэтому Абду-Фатто еще с утра разобрался со всеми полученными из области бумагами.

На заседании обсуждались обычные по тому времени вопросы. Надо было разъяснять дехканам задачи и сущность новой власти и разоблачать реакционную роль басмачества, причем основное значение придавалось привлечению самих жителей к борьбе с басмачами.

Взявший слово Абду-Фатто начал говорить о том, что население кишлаков, вначале малоактивное, постепенно втягивается в работу ревкома и нередко вносит ценные предложения, которые ревком проводит в жизнь. Так, например, дехкан Али-Ризо из кишлака Карлюк внес предложение о помощи дехканам, пострадавшим от басмачей. Предложение это принято на прошлом заседании и уже проводится в жизнь. По заявлению группы дехкан производится и выявление беспризорных детей. Но есть и недостатки: некоторая отсталая часть дехкан видит в председателе ревкома того же бая.

Поэтому Абду-Фатто предлагал приглашать на заседания ревкома представителей местного населения, а в базарные дни устраивать заседания под открытым небом, приглашая представителей кишлаков.

Бочкарев, выслушав умную речь старика, выступил с поддержкой этого предложения. Пользуясь случаем, он тут же внес предложение об отмене телесных наказаний на базарах, как несовместимых с достоинством человека, и замене их общественным порицанием, что и было принято.

О хозяйственном положении рассказал Джураев. Он говорил о бедственном положении многих дехкан, не имеющих ни лошадей, ни скота для обработки земли.

На это ответил Бочкарев. Он заявил, что в ближайшее время в бригаде будет производиться выбраковка лошадей, которые и будут розданы. А пока он предложил составить списки всех остро нуждающихся, независимо от того, есть ли среди их семей басмачи.

На этом заседание закончилось. Тут Бочкарев вспомнил, что в двенадцать часов у него телефонный разговор с комиссаром дивизии и, попрощавшись с Абду-Фатто, вышел вместе с Джураевым, которому еще утром обещал показать трофейную лошадь.

– Так вот, Абду-Фатто, я еще раз предлагаю вам перейти поближе к штабу бригады, – сказал Лихарев. – Здесь вам оставаться опасно. – Комбриг хорошо знал, как много честных работников из местного населения за это время поплатилось головой.

– Ничего не будет, кроме того, что предопределено судьбой, – отвечал Абду-Фатто со скрытой усмешкой. – Не беспокойтесь обо мне, командир. Спите спокойно.

Увидев, что ему не уговорить старика, Лихарев встал и попрощался с ним.

– Аллах сакласин! – сказал Абду-Фатто. Он направился проводить Лихарева до ворот.

Лола змейкой выскользнула из своей засады, перебежала дворик и забралась на дувал.

Она видела, как Лихарев, выйдя за ворота, пошел по тенистой стороне улицы, густо обсаженной столетними талами, и с сильно бьющимся сердцем смотрела ему вслед, пока он не скрылся за выступавшим из зелени белым порталом мечети.

Так она долго стояла, взволнованная, сама не зная почему.

– Что это ты, доченька? – спросил снизу Абду-Фатто, – Я тебя ищу, а ты вон куда забралась.

Лола спустилась с дувала и молча прильнула к отцу.

Абду-Фатто осторожно отвел назад голову дочери и заглянул в ее большие черные глаза.

– Не прячь свое лицо, доченька. Я достаточно стар для того, чтобы все понимать, – сказал он с мягкой улыбкой.

Свернув за мечеть, Лихарев направился к базару.

Солнце уже перевалило за полдень. Зной постепенно спадал. Придорожные талы отбрасывали на землю густую тень.

Навстречу Лихареву верхом на ишаке, поднимавшем за собой бурую тучу сухой, как порох, пыли, ехал чайханщик Гайбулла. Вместо обычной рубахи на нем был надет тиковый в полоску старый халат.

Еще издали, узнав Лихарева, чайханщик заулыбался, прижимая обе руки к груди.

– Салам алейкум, ака! – весело поздоровался Гайбулла, поравнявшись с комбригом.

– Салам! – Лихарев сделал приветственный жест, торопясь выйти из густого облака пыли.

– Подождите, ака! – задержал Гайбулла. Он проворно слез с осла и, набрав из хурджунов полные горсти фисташек, сказал, – Возьмите, фисташки. Сам в горы ездил, собирал. Кушайте. Лихарев порылся в кармане я достал две таньги.

Гайбулла обиделся.

– Нет, нет, денег мне не надо, – отказался он. – Это подарок.

Лихарев взял фисташки и поблагодарил Гайбуллу, который, видимо, был очень доволен встречей с комбригом и все старался растолковать ему, что и он сам и весь кишлак Тахтамыш, откуда он родом, уже хорошо знают катта командира и очень любят его за сердечное отношение.

Лихарев еще раз поблагодарил Гайбуллу и, перейдя улицу, вошел под тенистую крышу базара. Здесь, в расположенном на возвышении пустовавшем левом крыле, где раньше заезжие афганские купцы торговали мануфактурой, разместились библиотека и санитарная часть.

– Товарищ комбриг! – окликнул его знакомый женский голос.

– Лихарев оглянулся. Маринка протирала полотенцем кипящий самовар.

– Самовар? – удивился он. – Где вы его взяли, сестра?

– Это командира второго эскадрона Ладыгина, Он дал мне его на хранение. Ну а когда они приезжают о гор, то пьют чай у меня, – улыбаясь, пояснила Маринка. – Заходите, товарищ комбриг, – приветливо предложила она. – Право, заходите. Я вас малиновым вареньем угощу.

– Малиновым? Да где вы его здесь взяли?

– А это еще старый запас.

– Ну, знаете, от такого предложения грех отказатья, – сказал Лихарев. – В Восточной Бухаре – и малиновое варенье! Гм… Да это прямо чудо какое-то!

Он поднялся по отлогим ступенькам и подошел к девушке.

– Так это ваша комната? – спросил он, показывая на открытую дверь.

– Да, приемная. В базарные дни врач принимает здесь больных дехкан. Проходите, пожалуйста, товарищ комбриг.

– Любопытно, как вы устроились, – сказал Лихарев. Он переступил порог и вошел в небольшую чистую комнату с поставленным посередине столом. Тут же находились топчан, две табуретки и висевший На стене аптечный ящик.

– А это куда? – Лихарев показал на дверь в противоположной стене.

– Здесь я живу. Посмотрите, пожалуйста, как я устроилась.

Лихарев приоткрыл дверь и заглянул в соседнюю комнату.

– Э, да вы, сестра, лучше меня живете! Что значит женская рука. Уют, чистота и порядок, – говорил он, улыбаясь и оглядывая аккуратно прибранную постель, настольную лампу под искусно сделанным бумажным абажуром и приколотые к стене вырезанные из «Нивы» картинки. – А не опасно ли вам здесь жить одной на главной улице? Смотрите, чтобы вас не похитили ночью.

– Не похитят, товарищ комбриг. Вон запоры какие, – смеясь говорила Маринка.

– Нет, нет, я пошутил, – сказал Лихарев. – Ведь вы же старый боец. С какого года в армии служите?

– С восемнадцатого.

– С восемнадцатого? Так сколько же вам лет?

– Много, товарищ комбриг. Скоро будет уже двадцать один.

Лихарев усмехнулся.

– Да, действительно дело к старости идет, – заметил он, бросив быстрый взгляд на Маринку. – Я слышал, вы были ранены?

– Да. В прошлом году.

– При каких обстоятельствах?

– В осаде. Ну, там и ранило, – вся вспыхнув, сказала Маринка. – Садитесь за стол, товарищ комбриг, а то самовар выкипит, право.

Она быстро раскинула марлевую скатерть, извинившись, что нет стаканов, поставила на стол железные кружки, варенье и внесла самовар.

– Эх, хорошо! Люблю чайку попить, – благодушествуя и потирая руки, сказал Лихарев. – Мне покрепче, пожалуйста…

Он выпил кружку чаю и, вставая, сказал:

– Ну, теперь буду вашим постоянным гостем, сестра.

– Очень хорошо, А то вы, я видела, в чайхану заходите, а там разный народ можно всякую болезнь захватить.

– Так я вместе с комиссаром завтра приду.

– Заходите, пожалуйста, – приветливо сказала Маринка.

Лихарев вышел на улицу, свернул на мостик через арык и, пройдя мимо чайханы Гайбуллы, остановился у большого холма, спускавшегося здесь почти отвесным обрывом. «Вот прекрасное место для постройки театра, – подумал он, оглядывая ровную площадку между холмом и базаром. – Да, лучшего места не-сыщешь. Сроем часть холма – и сцена готова. Надо будет поговорить с Бочкаревым. Лихарев уже собрался идти, когда за его спиной послышались шаги. Он оглянулся. Кузьмич важно вел на веревке страшную на вид собаку с обрубленным хвостом и ушами.

– Куда это вы ее? – спросил Лихарев.

– А вот приручил, товарищ комбриг, – сказал Кузьмич с достоинством. – Ну и злющий кобель. Мишкой зовут.

Лихарев потянулся погладить собаку.

Пес зарычал и, вздыбив шерсть, лязгнул зубами.

– Ничего. Вы не бойтесь, товарищ комбриг. Он такой, он привыкнет. Раз за ногу цапнет, а потом, факт, привыкнет.

– И вас цапал?

– А как же! Это у них, факт, обычай такой… Товарищ комбриг, я вот видел, в 1-м туркестанском полку таких собак используют для связи. Говорят, хорошо работают. Вот мне и пришла мысль: что, если и нам таких связных завести?

– Где же вы их наберете?

– А вы только прикажите. Я за один день целую дюжину наловлю. Они очень даже хорошо идут на бараний курдюк. Покажешь собаке кусок, так она хоть на кибитку полезет.

– И все же за ногу хватает?

– Не без этого. Но я, факт, готов пострадать.

– Что же, товарищ лекпом, мысль ваша очень хорошая. Давайте займитесь. Много нам, конечно, не надо. А так штук пять приручите. Дело полезное.

– Слушаюсь, товарищ комбриг! Разрешите идти?

– Идите, товарищ лекпом.

– Пошли, Михаил! – сказал Кузьмич, дернув веревку.

Пес, виляя обрубком хвоста, покорно побежал за лекпомом.

Лихарев посмотрел ему вслед и пошел в штаб бригады, улыбаясь чему-то…

9

Вихров и Суржиков сидели посреди двора у черневшего в темноте широкого карагача и тихо беседовали. Разговор шел о небесных светилах.

Вокруг лежала насыщенная влажными испарениями душная ночь. Эскадрон только что возвратился из похода, и слышно было, как на коновязи тяжело вздыхали уставшие лошади.

– Значит, на луне жизни нет? – спрашивал Суржиков, поглядывая на небо.

– Нет. Жизнь на луне невозможна, – ответил Вихров, – Очень низкая температура… «Постой, сколько же там градусов? – подумал он. – Вот, черт, не помню. Забыл».

Если б он знал, что ему придется вести беседу по астрономии, то он, конечно, постарался бы подыскать в библиотеке подходящую книгу. Вихрову очень нравилось беседовать с этим любознательным молодым казаком, в котором он угадывал большие способности, и он уже намеревался просить Ладыгина направить Суржикова, так же как когда-то Митьку Лопатина, в военную школу. «Из этого бойца будет толк», – думал он.

– А все-таки я считаю, что когда-нибудь придумают летательные машины для сообщения между планетами, – сказал Суржиков.

– Да, конечно, – согласился Вихров, – не исключена возможность, что и при нашей жизни мы их захватим.

– Товарищ командир, а как вы думаете… – Суржиков не закончил.

На мершадинской дороге послышался все приближающийся быстрый конский топот.

Они выбежали к воротам.

Несколько всадников, как быстрые тени, карьером пронеслись мимо них.

– К штабу поехали, – сказал Суржиков. – Кто такие?..

Внезапно тишину ночи прорезал резкий звук сигнальной трубы.

– Тревога! – крикнул Вихров. Он подхватил шашку и побежал будить Ладыгина и Седова.

С лихорадочной быстротой бойцы разбирали оружие, бежали к коновязям, накидывали седла и вели пугливо всхрапывающих лошадей на сборное место.

Первый и второй эскадроны строились на той самой площадке, которую облюбовал Лихарев для постройки театра.

В темноте зазвучал голос Ладыгина.

– Ну, все в сборе? – спрашивал он. – Оставить в каждом взводе по пять человек. Харламов! Где он?

– Я, товарищ командир! – бойко отозвался старшина.

– Останьтесь здесь за меня.

– Слушаюсь, – сказал Харламов с явным неудовольствием в голосе.

– Что случилось, товарищ командир? – тихо спросил Вихров.

– Басмачи грабят кишлак Джар-Тепе, – громко ответил Иван Ильич. – Едем на выручку…

Со стороны подъехал всадник на крупной лошади. По мелькнувшей во тьме белой гимнастерке Вихров угадал в нем командира бригады.

Воинственно потрясая обнаженным клинком, примчался Маймун. Он тут же доложил Лихареву, что сам уполномоченный по борьбе с басмачами выехать в операцию не может по причине болезни и направляет его. Посылая проклятия басмачам, напавшим на мирных дехкан, Маймун пристроился к левому флангу отряда.

Лихарев подал команду. Строй сломался. Постукивая копытами, эскадроны вытягивались в колонну по три. Впереди взяли в галоп. Густые тучи пыли поднялись вслед скачущим всадникам.

Над кишлаком стоял многоголосый крик, В темноте плакали дети, бегали женщины.

– Боже, боже! Пощадите! Не губите несчавтных мы ни в чем не виноваты! – отчаянным голосом взывала седая старуха, хватаясь руками за окровавленную грудь.

Но Ибрагим-бек хорошо знал, кого посылать на расправу. В Джар-Тепе ворвалась шайка во главе с Улугбеком, навербованная еще Энвер-пашой из матерых бандитов, и Улугбек приказал никого не щадить, только баев не трогать.

Во дворах шел грабеж. Смуглые бородатые люди с перекинутыми через плечо карабинами вбегали в кибитки, хватали окованные жестью сундучки и, высоко подняв их, разбивали о пол. Трясущимися от жадности руками бандиты шарили в нищенском скарбе, искали золото, украшения, свертки шелка, материю.

Другие выносили кошмы, одеяла, ковры и вьючили их на лошадей. Третьи тащили куда-то кричавших, упиравшихся девушек.

– Бейте! Режьте проклятых собак! Нет пощады изменившим эмиру! – со звериной яростью кричал Улугбек.

Он уже собственноручно отрубил голову аксакалу, сводя с ним старые счеты, и теперь, весь забрызганный кровью, бегал по дворам, чиркал спички и поджигал сваленную кучами рухлядь.

Вскоре лохматые языки пламени с угрожающим треском взвились в темное небо.

Все осветилось. Стали видны лежавшие тут и там обезглавленные тела, руки с судорожно скрюченными, посиневшими пальцами. На площади у мечети два бородатых бандита душили друг друга, не поделив добычу.

Отовсюду неслись рыдания, стоны и крики.

За кишлаком прокатился винтовочный выстрел.

В ту же минуту в глубине улицы показались всадники. Почти лежа на шеях лошадей они, как буря, влетели в кишлак.

Басмачи бросились толпой к противоположной окраине, но тут на них обрушился второй эскадрон, высланный Лихаревым в обхват селения.

Впереди всех, кружа над головой шашкой, скакал Ладыгин на своем Тур-Айгыре.

Послышались пронзительно-хриплые крики раздавленных. Опрокидывая басмачей, топча их лошадьми, буденновцы молча рубили сплеча. Бандиты кинулись к дувалам, ища спасения в садах, но всюду попадали под шашки буденновцев.

Перед Пардой мелькнуло искаженное злобой лицо.

– Улугбек! – закричал юноша. – Товарищ командир, вот он – Улугбек! – Парда показывал шашкой на великана, который, став спиной к дувалу, яростно отбивался клинком от наседавшего на него бойца.

– Не бей! Живым бери! – крикнул Ладыгин.

Мухтар быстро отвязал от седла аркан, сделал петлю и, широко размахнувшись, легко бросил его. Петля захлестнулась вокруг шеи бандита.

– Молодец! – похвалил Ладыгин.

Улугбек зашатался и выронил шашку. Несколько бойцов, спешившись и на ходу вкладывая клинки в ножны, подбежали к нему, чтобы связать, но он, тяжело дыша, еще боролся.

– Держи, держи его ребята! – сказал чей-то голос.

– Голову гни!

– Кусается, сволочь!

Не торопясь подошел Алеша. Он молча снял с Улугбека чалму и стал вязать ему руки за спину…

Бочкарев и Лихарев слезли с лошадей около обезглавленных тел.

– Смотри-ка, что делают, злодеи! – сказал Бочкарев.

Вблизи послышались громкие голоса, топот, Мухтар и Парда вели под руки Улугбека. За ними шли Алеша, Маймун и почти весь второй эскадрон.

– Товарищ комбриг, – сказал Алеша. – Самого главного злодея поймали.

– Кто он?

– Улугбек.

– Улугбек?

– Так точно.

– Повесить его! – приказал Лихарев, многозначительно взглянув на Бочкарева.

– Ну, что же вы стоите? – спросил комбриг, оглядывая недоумевающие лица бойцов. – Разденьте его!

Мухтар молча сорвал с Улугбека красный чапай.

– Пощадите! – прохрипел Улугбек.

– Пощадить? – спросил Лихарев, – А ты их пощадил? – Он показал на лежавшие трупы. – Товарищи, исполняйте приказ!

Улугбек побледнел.

– Пощады! Прошу пощады! – проговорил он, упираясь.

– Хорошо. Я пощажу тебя, если ты скажешь, где Ибрагим. Ну? Говори. Комбриг посмотрел в лицо палача.

Улугбек молчал, опустив голову.

– Ведите его!..

– Хорошо, я скажу. Я скажу… Я все скажу, командир. Только не убивайте, пощадите меня.

– Где Ибрагим? – спросил Лихарев, подступая к нему.

Палач, глухо забормотал, озираясь.

– Что? Что он говорит? – спросил Бочкарев.

– Говорит, Ибрагим-бек в Бабатаге, у перевала Хазрет-Бобо. С ним пятьсот джигитов, – сказал Лихарев. – Он говорит, что Ибрагим собирается напасть на обоз в Байсунском ущелье. Ну хорошо, – продолжал он, обращаясь к бандиту, – Ты пойдешь с нами, но если ты соврал, я повешу тебя.

Лихарев подозвал Ладыгина и приказал Ивану Ильичу взять Улугбека под караул.

– Лошади ему не давайте. Пусть пешком идет, – говорил он. – Басмачи гоняют пленных с арканом на шее. Пускай теперь сам попробует.

Потом он позвал полкового врача и отдал распоряжение оказать медицинскую помощь пострадавшим дехканам, пояснив, что отряд будет стоять три часа на отдыхе и уже потом двинется в Бабатаг.

– Всеволод Александрович, а я вначале подумал, что ты действительно хотел повесить его, – сказал Бочкарев, когда они остались одни.

– Ну что ты! – воскликнул Лихарев. – Я просто хотел его попугать. Давай сядем, Павел Степанович, у меня что-то ногу свело.

Они присели подле дувала.

– Теперь вот что, – продолжал Бочкарев. – Я считаю совершенно необходимым оказать кишлаку серьезную помощь.

– Конечно! И в самом срочном порядке. Лучше всего сделать так: Федин и Кудряшов должны прибыть в Юрчи с отрядом завтра. Если, конечно, никто не задержит в горах. Прикажем им идти сюда и помочь населению.

– Хорошо. Так и сделаем, – согласился Бочкарев. – А теперь пройдем по дворам. Посмотрим, что там творится.

Они поднялись и пошли в конец улицы, где бойцы тушили пожары.

Получив приказ Лихарева после привала двигаться к ущелью Ак-Капчигай, Иван Ильич позаботился достать проводника. Он поручил это Парде.

Вскоре Парда появился в сопровождении старика, приехавшего на бодро переступавшем молодом ишаке.

На вопрос Ладыгина, хорошо ли бабай знает дорогу, тот отвечал, что родился в этих местах и с радостью поможет начальнику.

– Ну и добре, – сказал Иван Ильич. – Передайте ему, пусть подождет немного. Скоро поедем.

Пожары были потушены. Бойцы умывались у арыка, вспоминая только что пережитую схватку.

– Вот злодеи, черт их забодай, – говорил Кузьмич, выбивая насквозь пропыленную гимнастерку. – И детишек не пощадили. Всех порезали.

– Я, Федор Кузьмич, таких проклятых людей еще не встречал, – подхватил Климов. – Вы только подумайте…

Он не договорил: вблизи послышались крики.

– Лекпома! Лекпома сюда!

– Где он, Кузьмич? Зовите его!

Оказалось, что Вихрова укусил скорпион. Он стоял бледный, потирая укушенное плечо и вспоминая, как в прошлом году скорпион укусил в палец одного из бойцов его эскадрона. Тот тут же выхватил шашку и не долго думая отрубил себе палец. Но тут было плечо, и Вихров, почувствовав при укусе двойной резкий удар – в сердце и в спину, считал, что минуты его сочтены.

– Огня! Шомпол давай! – крикнул подбежавший Кузьмич. Суржиков принес бегом охапку соломы. Кто-то из бойцов подал шомпол лекпому. Старик-проводник, молча наблюдавший всю эту картину, убежал куда-то и возвратился с банкой в руке.

– Ишак-голова! – сердито закричал он на лекпома, который приложил раскаленный шомпол к плечу командира. Старик оттолкнул Кузьмича и принялся втирать в ранку зеленую мазь.

– Хейли-хуб… Хейли-хуб… Гюрьза хейли-хуб, – приговаривал он, втирая в плечо Вихрова какую-то мазь.

Вихров почти сразу же почувствовал облегчение. Тошнота исчезла. Он понял, что спасен. Собственно, не всегда укусы скорпиона были смертельны, но в весеннее время они были чрезвычайно опасны. Вихров понял, как многим он обязан старику. Он взял его руки и крепко пожал. Ему очень хотелось чем-нибудь одарить старика. Но тот никак не хотел брать предложенную ему расшитую серебром тюбетейку, и только восточный обычай вынудил старика принять ее как подарок.

– Где Нури? Куда пропал мой Нури?! – произнес он, оглядываясь.

– Вы что говорите, ака? – спросил Вихров.

– Ишак пропал, – ответил старик.

– Да вон он, в камыше, – показал Суржиков. – Только зашел.

– Нури!.. Нури!.. – крикнул старик. – Нури, иди сюда! Лепешка Даем! – В камыше зашуршало, и Нури задрав хвост, выскочил на дорогу.

Старик достал из поясного платка кусок сухой лепешки и сунул ее ишаку, который умными глазами смотрел на него…

При первых же звуках трубы Маринка побежала на конюшню седлать свою лошадь. Но полковой врач Косой приказал ей остаться, потому что он сам вместе с помощником выезжал по тревоге.

Маринка постояла, проводила взглядом отряд, потом вернулась к себе, зажгла лампу и села за книгу. Она дочитывала главу, когда где-то, ей показалось, в стороне штаба, один за другим прокатились два выстрела.

Она потушила лампу и вышла на улицу. Все вокруг было залито ослепительным светом луны. По улице, размахивая руками, бежал человек. Приглядевшись, девушка узнала в нем Грищука.

– Скорей, скорей, хорошая моя! – торопливо сказал он, подбегая.