Текст книги "Солнце над Бабатагом"

Автор книги: Александр Листовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

Иван Ильич быстро собрался и, прицепив шашку, направился к командиру полка.

Он догадывался, зачем его вызывали: на днях бригаду смотрел командующий войсками и, как было слышно, остался доволен. Это было хорошо, но Ладыгина беспокоило одно обстоятельство: Ильвачев уехал учиться, и теперь в эскадроне не было военкома, а в Восточной Бухаре, как думал Иван Ильич, без военкома никак не обойтись.

Ладыгин уже говорил об этом Федину. Комиссар полка сказал, что подумает и решит, кого назначить. Но вот прошло уже несколько дней, а решения все не было, и это беспокоило Ивана Ильича.

Войдя в штаб, он застал у Кудряшова несколько человек. Здесь были Бочкарев и Седов. Они стояли у висевшей на стене карты и говорили о предстоящем походе.

Ладыгин доложил о прибытии.

– Так вот, Иван Ильич, – заговорил Кудряшов, – Завтра уходим в Восточную Бухару. До Каршей поездом. Вы назначаетесь начальником эшелона.

– Когда грузимся, товарищ комполка? – спросил Ладыгин.

– Ровно в шесть утра. Ясно?

– Ясно.

– Эскадрон всем обеспечен?

– Никак нет, – твердо сказал Иван Ильич.

Кудряшов с удивлением посмотрел на него.

– Чего же у вас не хватает, товарищ Ладыгин? – спросил Бочкарев.

– Главного. У меня нет военкома.

– Есть военком, – сказал Седов.

– Есть? – спросил Федин. – Кто же это?

– Я!

– Ты?! – удивился Бочкарев.

– Ну да. Кооперацию я сдал и прошу назначения к товарищу Ладыгину.

– А ведь дело говорит! – сказал Бочкарев. – Федин, как думаешь? А?

– Да тут и думать нечего, Павел Степанович. Короче говоря, лучшей кандидатуры не сыщешь.

– Ну, значит, и быть по сему, – сказал Бочкарев. – Товарищ Ладыгин, доволен?

– Очень доволен. Товарищ комполка, мне разрешите идти? На станцию. Узнаю, как там вагоны.

– Поезжайте.

Ладыгин вышел из штаба и направился к конюшням. «Вот оно, значит, как Седов, – думал он, улыбаясь в усы. – Что же, Седов – хороший человек. Теперь поработаем…»

Навстречу ему шел Вихров.

– Ты что это? – спросил тревожно Иван Ильич, заметив на лице помощника необычно сердитое выражение.

– А, да все этот Федоткин! – сказал с досадой Вихров. – Плохо смотрит за лошадью. Спрашиваю: «Поил?» «Поил», – говорит. Я проверил, смотрю, Гудал так и набросился на воду:

– Так в чем дело? Подбери себе другого ординарца, – предложил Ладыгин. – Слышал, комбриг говорил на совещании, что ординарец командира должен быть толковым, храбрым, грамотным. И приказ должен уметь передать, и то, и другое. В общем – лучший боец.

– Я приглядел одного из молодых, – сказал Вихров.

– Кого?

– Суржикова.

– Коренастенький такой?

– Да, да.

– Ну и потолкуй с ним. Наверное, согласится.

– Я поговорю… А вы далеко, Иван Ильич?

– По делу. На станцию.

– А! – Вихров кивнул головой, зная, о чем идет речь, Он попрощался с Ладыгиным и пошел в казарму поговорить с Суржиковым.

Вокруг сколоченного из досок стола, с лежавшей на нем разобранной винтовкой, стояли бойцы. Были видны молодые смугловатые лица, стриженые лобастые головы. Занятия проводил взводный Сачков. Тут же присутствовал и Харламов.

Увидя Вихрова, Харламов подал команду.

Вихров поздоровался с красноармейцами и стал слушать, как Парда, ловко собирая винтовочный затвор, давал объяснения:

– Вутедаким манером, – заключил» он, отложив затвор в сторону.

– Молодец, Парда! Хорошо усвоил, – похвалил Сачков. – А кто мне скажет, ребята, что получается с частями затвора при запирании канала ствола? – Он медленно оглядел настороженные лица бойцов. – А ну, скажи ты, Чернолихов.

Боец подумал, сказал два слова и вдруг замолчал, покраснев.

– Как же ты этого не знаешь? – возмутился Харламов. – А ну, Суржиков, объясни ему, – обратился он к коренастому бойцу с необычайно живым и быстрым взглядом.

Выслушав, бойкий и точный ответ Суржикова, Вихров отвел его в сторону.

– Пойдете ко мне ординарцем? – спросил Вихров.

– К вам? – Суржиков остановил большие серые глаза на Вихрове. – К вам пойду, а так бы ми к кому не пошел, – сказал он.

– Почему?

– Да так, – сказал Суржиков, улыбаясь и пожимая плечами.

– Ну хорошо. По окончании занятий приступайте к обязанностям, а я скажу старшине. – Вихров отпустил Суржикова и пошел в канцелярию эскадрона, где его ждал Кондратенко.

5

На следующее утро после выезда из Каттакургана головной эшелон бригады медленно пошел к товарной платформе станции Карши.

– А ну, второй эскадрон! – распоряжался Харламов. – Давай, давай, выводи!.. Эй, третий вагон, почему не выводите? Опять первый взвод? Погоди, я еще до вас доберусь!.. Давай, давай, орлы, быстро!

Бойцы выводили из вагонов бодро вышагивавших лошадей и разбивали тут же, в тени платформы, походные коновязи. Харламов поспевал всюду. Сейчас его голос гремел уже в конце эшелона, где ездовые дружно сгружали повозки.

Эскадроны потянулись на водопой.

Проводив взглядом последние ряды лошадей, скрывшиеся в густых тучах пыли, Вихров прошел под навее товарной платформы и присел в тени на кипу хлопка.

Было душно и жарко.

Из стоявшего против Вихрова вагона выходила эскадронная «аристократия». Первым прошел Кузьмич с важным видом. Ординарца ему не полагалось, и он сам должен был убирать свою лошадь, но каждый старался угодить «товарищу доктору», и по какому-то молчаливому соглашению лошадь его убирал кто-либо из бойцов.

За Кузьмичом вышли Климов, фуражир Пейпа и ехавший с ними последний перегон штабной писарь Терешко, причем последний, проходя мимо Вихрова, сказал: «Хуже нет, как в жару».

Разговаривая, они прошли мимо Вихрова в конец платформы и, раскинув шинель, расположились на ней.

Вихров занялся составлением списка боевого состава.

По ту сторону дороги, у станционных пакгаузов, ездовые выстраивали в линию распряженные повозки. Поодаль дымили походные кухни. За ними блестели окна вокзала.

Недалеко от Вихрова послышались шаги. Он поднял голову. К нему шел Кастрыко.

– Как отдыхаете, товарищ командир? – спросил он. – А я ходил водопой смотреть. Ну и пылища! В жизни такой пыли не видел. Поверите ли, до водопоя с четверть версты, а пока лошади дошли, так из гнедых стали серыми?.. Разрешите? – он присел на кипу хлопка.

– Карши, говорят, этим славятся, – сказал Вихров. – Самый пыльный город во всей Средней Азии.

– А я сейчас интересную штуку слышал.

– Какую штуку? – спросил Вихров.

– Говорят, в Восточной Бухаре появился какой-то турецкий генерал Селим-паша и с ним чуть ли не целый корпус турецкой кавалерии. Он, говорят, находится в районе Келифа.

– Кто это вам сказал?

– А вот тут, за вокзалом, стоит мусульманский отряд. Так я с командиром беседовал. Говорит, в Бухаре концентрируются крупные силы. У одного Ибрагим-бека больше пяти тысяч. Говорят, среди них есть английские кавалеристы.

– Ну что ж, повоюем.

– Конечно… Не привыкать. Только с одной бригадой много не навоюешь… Вы не слышали, наша дивизия вся пойдет в Восточную Бухару или часть останется здесь? – спросил Кастрыко, бросив быстрый взгляд на Вихрова.

«Какой странный, – подумал Вихров. – Боится?.. Так ведь он же не трус».

Вдали послышался заливистый гудок, паровоза. Наши, второй эшелон, – сказал Кастрыко, поднимаясь и глядя в сторону семафора, откуда доносился приближающийся шум идущего поезда.

– Я вам не нужен, товарищ командир? – спросил Кастрыко.

– Нет, – сказал Вихров. Он тоже встал и пошел к коновязям посмотреть лошадей.

Кудряшов и Федин, прибывшие со вторым эшелоном, подошли к Лихареву как раз в ту минуту, когда он и Бочкарев уже собрались ехать со станции в город Карши к начальнику гарнизона – узнать, нет ли распоряжений бригаде.

Выслушав Кудряшова, доложившего о благополучном прибытии, Лихарев поручил ему связаться по линии и выяснить, где находятся эшелоны 62-го полка. Потом они с Бочкаревым сели на поданных лошадей и направились в Карши.

Перед ними лежала лишенная растительности, унылая, сухая, равнина. Вдали, у стен города, виднелись чахлые рощицы. Солнце палило нещадно. Горячая пыль, клубясь под ногами лошадей, медленно поднималась и, как туманом, закрывала окрестности.

Навстречу тянулись скрипучие арбы, проезжали молчаливые люди в чалмах и ватных халатах. Часто переступая тонкими ножками, проходили вислоухие ишаки…

Наконец всадники, покрытые густым слоем пыли, въехали в город. По обеим сторонам узкой улицы потянулись жалкие глинобитные домики-кибитки с плоскими крышами. Подле них, несмотря на жару, играли черные, как галчата, ребятишки в лохмотьях. Бочкарев посматривал по сторонам, приглядывался к встречным, поражаясь нищете и убожеству. «Плохо, плохо люди живут, – думал он. – Совсем нищий край…»

Его размышления прервал голос Лихарева.

– Павел Степанович, смотри: вот бывший дворец, каршинского бека, – сказал он, показывая на огромное глинобитное здание.

Дворец, окруженный широким рвом и высокой зубчатой стеной, напоминал древнюю крепость.

Они переехали мост через ров и остановились у громадных, источенных червями деревянных ворот. Навстречу им поднялся сидевший в глубокой нише джигит в красной чалме.

Джигит подошел к Лихареву и с таинственным видом шепотом спросил у него, знает ли он пропуск «Мушка». Лихарев отвечал, что пропуск этот ему хорошо известен, но тут же разъяснил джигиту, что так секретное слово не спрашивается. Тот пожал плечами и с усилием приоткрыл плечом одну половину ворот, за которыми виднелась широкая арка. По ту сторону арки оказался второй ров с мостом. Дворец окружали толстые стены – дувалы – с бойницами и зубчатыми башнями.

Проехав под следующей аркой, Лихарев и его спутники внезапно очутились в густом тенистом саду.

Бочкарев некоторое время молча смотрел по сторонам как зачарованный.

Журчащие ручьи и блестевший под нависшими ветвями деревьев большой пруд с плавающими черными лебедями казались волшебным сном. Густая аллея вела к покрытому голубой мозаикой величественному порталу дворца. В свежем воздухе, напоенном пряным запахом цветов, раздавалось щебетание птиц.

– Ну как? – тихо спросил Лихарев, искоса наблюдавший за Бочкаревым.

– Знаешь, Всеволод Александрович, прямо глазам не верю. Это чудо какое-то, – также тихо отвечал Бочкарев.

Они спешились. Алеша повел лошадей на конюшню. Подковы застучали по гладким каменным плитам, покрывавшим двор между аркой и садом.

– А теперь, Павел Степанович, я тебе покажу кое-что, – сказал Лихарев, беря Бочкарева под руку и увлекая его к воротам.

Под аркой виднелась темная ниша, закрытая толстой, в руку человека, ржавой решеткой.

– Что это? – спросил Бочкарев.

– Зиндан. Тюрьма бека.

– Ничего не вижу, – проговорил Бочкарев, тщетно стараясь рассмотреть что-либо в темноте.

– Постой, сейчас я подниму решетку. Осторожно, не стукнись головой.

Они, пригнувшись, спустились в низкое, как щель, подземелье.

На них пахнуло сыростью.

При неясном свете спички они увидели замшелую стену с вмурованными в нее цепями.

В глубине чернела узкая горловина колодца.

– А колодец зачем? – спросил Бочкарев.

– Это и есть зиндан. В нем сидели осужденные навечно.

Заглядывая в глубокий колодец, Бочкарев чиркал спичку за спичкой.

Со дна зиндана скалил зубы человеческий череп.

– Смотри, – сказал Бочкарев, – Там что-то белеет.

– Кости… Мы взяли штурмом этот дворец еще в двадцатом году, когда фронтом командовал Михаил Васильевич Фрунзе, – рассказывал Лихарев. – Тут было несколько узников. Один из них так оброс волосами, что с головы они спускались до пояса, а борода закрывала грудь. Этот человек весь высох и мог ползать только на четвереньках. Представь себе, он даже не помнил, когда и за что был закован в цепи и брошен в колодец. А другой просидел несколько лет в железной клетке. Она была так мала, что он не мог даже вытянуть ноги. Представляешь, ужас какой?.. Говорят, в степах дворца заживо замурован народный певец.

Бочкарев вышел на воздух.

– Да, не зря вы тут воевали, – проговорил он, покачав головой.

Они молча прошли через сад и по двойной лестнице поднялись во дворец.

В большой комнате с покрытыми мозаикой стенными нишами два командира сидели на ковре и играли в шашки. Один из них, сидевший спиной к дверям, оглянулся, увидел Лихарева, и на его морщинистом, с черными усами, полном лице изобразилось крайнее удивление, вдруг сменившееся такой бурной радостью, что, казалось, все в комнате сияло и улыбалось.

– Всеволод! – вскрикнул он, поднимаясь. – Вернулся? Какими судьбами, дорогой? – Широко расставив руки и постукивая деревянной ногой, он направился к Лихареву.

– Медведев!.. Здорово, старина! – обрадовался Лихарев.

Они крепко обнялись и расцеловались.

Молодой командир, игравший с Медведевым, собрал шашки и скромно удалился.

– Всеволод Александрович, дорогой, а ведь я только о тебе вспоминал, – говорил Медведев, с любовью глядя на Лихарева. Он перехватил недоумевающий взгляд товарища, устремленный на его ногу.

И не говори! – с досадой сказал Медведев. – Ибрагим, собака, отстрелил. Ведь ты только уехал, а мы пошли в Локай. Там она и осталась. Обещают протез прислать. А пока шкандыбаю на липовой ноге, на березовой клюке. Ездить верхом не могу, и вот назначен начальником гарнизона.

Он ступил шаг назад и сказал:

– Так ты, значит, вернулся?

Улыбка прошла по худощавому лицу Лихарева.

– Выходит, что так.

– И кем же ты теперь?

– Комбригом в одиннадцатой дивизии.

– От души поздравляю.

– Вот позволь тебе представить нашего военкомбрига, – сказал Лихарев, показывая на Бочкарева.

– Очень рад! Очень, – приговаривал Медведев, то пожимая руку Бочкарева, то вновь принимаясь обнимать Лихарева. – Вот радость-то!.. Ну, пошли скорей мыться!

Он прохромал в соседнюю комнату, принес мыло и полотенце, и они, весело разговаривая, прошли в сад.

Лихарев и Бочкарев разделись до пояса, вытрясли пропыленные гимнастерки и, покряхтывая от удовольствия, принялись умываться холодной водой.

– Ну, гости дорогие, не знаю, право, где вас посадить, – заговорил Медведев с озабоченным видом. – Стульев у меня нет, – Бек обходился без них. Хотя вам, бухарцам, не привыкать. Идем ко мне.

Они прошли в богато убранную коврами комнату.

Медведев собрал по углам целую охапку шелковых подушек и бросил их на ковер.

– Садитесь, товарищи, – предложил он радушно.

– Ну, теперь поговорим о деле, – сказал Лихарев, опускаясь на ковер рядом с Бочкаревым. Он взглянул на Медведева. – Ты не получал каких-либо распоряжений бригаде?

– Пока нет, – ответил Медведев, – Вчера вечером комкор Павлов вызывал меня по прямому проводу и дал указания в отношении Блиновской кавалерийской бригады.

– Блиновской? Что это за бригада? – спросил Лихарев.

– С Кавказа прибыла. Имени Блинова, а командует Тархов какой-то. Ночью разгружались. Комбрига я еще не видел. Должен скоро приехать, – пояснил Медведев, присаживаясь, напротив товарища.

– Так… Ну, а вообще какая обстановка в Восточной Бухаре? – спросил Бочкарев.

– Обстановка напряженная. На Амударье появился Селим-паша. Турецкий генерал. Дядя Энвера. С ним около тысячи всадников. Против Селим-паши будет действовать Блиновская бригада. Ну а вам, я думаю, придется драться с основным врагом – Ибрагим-беком.

Лихарев усмехнулся.

– Старые «знакомые. А где сейчас Ибрагим?

– В Локае.

– И большая группировка?

– Тысячи три.

В дверях послышался шорох. Вошел старик с большим медным подносом в руках. Он молча поклонился и поставил на ковер поднос с большим фарфоровым чайником, пиалами и изюмом. Расстелив перед сидевшими небольшую скатерть и расставив на ней все принесенное, старик удалился.

– Ну, рассказывай, какие еще новости? – спросил Лихарев, наливая чаю себе и Бочкареву.

– Новостей много. Всего сразу не упомнишь… Стоп! Ты Гроссмана знаешь? У меня был помощником. Из немцев, рыжеватый такой?

– Ну как не знать! Знаю, конечно, – сказал Лихарев.

– В штаб корпуса начальником отдела назначен.

– Очень рад за него.

– Погоди радоваться.

– А что?

– Пришлось мне быть у него по делу. Так, понимаешь, еле руку подал. Говорит – сквозь зубы цедит, Загордился – не подходи.

– Ну что ж! Могу напомнить старую истину: чванство и высокомерное зазнайство присуще людям ничтожным, а на таких и обижаться не стоит.

– Так я не кончил о Гроссмане, – сказал Медведев. – Ведь прогнал его Павлов.

– Да? За что? – удивился Лихарев.

– За угодничество. Павлов, как известно, терпеть не может подхалимства. В первый раз он ему очень осторожно заметил, что угодничество не к лицу командиру. А тот, видно, не понял. И вот, понимаешь, как получилось. В Кагане при штабе корпуса есть садик. Как-то вечером Павлов вышел погулять. А Гроссман за дверь стал – стул в руках держит. Хорошо. Ходил, ходил Павлов, к дереву прислонился. А Гроссман со стулом к нему: «Не угодно ли присесть, товарищ командующий?» Павлов нахмурился и говорит: «Вы, что, батенька мой, командир или лакей?» И, натурально, в тот же день ему предписание: принять ишачий транспорт. Теперь он где-то в здешних местах провиант перевозит на ишаках.

– Павлов – это такой… – сказал Лихарев, усмехнувшись.

В соседней комнате послышались твердые шаги, звон шпор и чей-то внушительный голос громко спросил, где можно видеть начальника гарнизона.

В ту же минуту, внося с собой густой запах йодоформа, в комнату вошел высокий средних лет человек бравого вида с лихо закрученными большими усами.

Придерживая шашку, он подошел к Лихареву.

«Очевидно, комбриг Блиновский», – подумал Лихарев, невольно поднимаясь навстречу ему.

Честь имею, товарищ начальник, – шевеля усами и выкатывая и без того выпученные глаза, громко проговорил вошедший, прикладывая руку к ухарски сдвинутой набок цветной кавалерийской фуражке с желтым околышем.

С кем имею честь? – спросил Лихарев.

Дроздов. Командующий ишачьим транспортом.

– Простите, недослышал, каким транспортом? – спросил Лихарев, не веря ушам.

– Ишачьим! – отчетливо повторил Дроздов, звякая шпорами. – Только что прибыли. Где прикажете расположиться?

«Легок на помине», – подумал Бочкарев, посмеиваясь про себя и с любопытством глядя на воинственную фигуру вошедшего.

Вы не по адресу обратились, товарищ командующий, – вежливо сказал Лихарев, сдерживая улыбку, – Вот начальник гарнизона. – Он кивнул на Медведева.

– Стоп! – Медведев поднял руку. – Насколько мне известно, ишачьим транспортом командует товарищ Гроссман?

– Так точно, – подхватил Дроздов. – Но товарищ Гроссман больной, малярия. Я временно за него.

– А кто вы по должности?

– Ветеринарный фельдшер.

– Вот как!.. Сколько уже у вас этих… гм… ишаков?

– Полторы тысячи штук.

– Ого! Солидная цифра… Ну так вот… – И Медведев дал указания, где расположить транспорт. Дроздов лихо откозырял и, звеня шпорами, вышел.

Едва утихли его шаги, как Медведев дал себе волю и закатился оглушительным хохотом.

– Командующий!.. А я ведь вначале подумал, что это командир Блиновской бригады!.. И вдруг – ишаки!.. Ой, не могу! – говорил он, вытирая обильно проступившие слезы.

– Действительно, как можно ошибиться, – сказал, смеясь, Лихарев. – Я ведь тоже подумал, что это Комбриг…

Они еще поговорили немного, йотом Лихарев и Бочкарев распрощались с Медведевым и, пообещав еще навестить его перед походом, поехали в бригаду.

Возвратившись на станцию уже в сумерках, они решили посетить партсобрание в 61-м полку.

Собрание проходило в небольшой роще, в стороне от вокзала. Бойцы расположились на раскинутых бурках. Некоторые примостились на пеньках, на низких ветвях деревьев. Федин говорил тихим голосом, стоя за столом и обращаясь к собравшимся. По бокам военкома сидели на скамье Кудряшов, Ладыгин и боец в летнем шлеме.

Керосиновая лампа отбрасывала мягкий рассеянный свет на сосредоточенное лицо Седова, который устроился с края стола и, чуть сутулясь, писал что-то на листе желтой шероховатой бумаги.

– Короче говоря, товарищи, мы идем в очень тяжелый поход, – говорил Федин. – Большинство наших молодых бойцов не имеет никакого опыта в горной войне. Надо разъяснить им, что бригаде предстоит путь на огромной высоте, по горным тропинкам, возможны обвалы, засады в ущельях. Короче говоря, необходима большая выдержка, громадное физическое и Моральное напряжение, высокая бдительность. Особое внимание надо обратить на сбережение коней в этих условиях. Долг коммуниста – быть все время примером для молодых бойцов, Если устал, не показывай виду. Больше бодрости! Воодушевляй бойцов! На привале проведи беседу о выдержке, упорстве. Помните Замостье? Казалось, было безвыходное положение, но уныния не было, духом не падали. Конная армия пробилась. И не только пробилась, а нанесла противнику поражение.

Федин помолчал. Из темноты протянулась к столу рука с бумажкой. Комиссар взял записку, развернул ее и, нагнувшись к лампе, прочел.

– Товарищи, – заговорил он, выпрямляясь, – поступило предложение ввести дополнительно в состав президиума командира бригады товарища Лихарева и комиссара товарища Бочкарева. Кто за это предложение?.. Так. Единогласно. Прошу занять места.

– Товарищи! – продолжал Федин после того, как Бочкарев и Лихарев протиснулись на свободные места. Через несколько дней мы вступим в пределы Восточной Бухары. Мы идем не в рейд, мы идем надолго. Может быть, пробудем там несколько лет. Страна отсталая, народ темный, забитый баями, князьями, царскими чиновниками. Агитация против нас велась и будет вестись. Короче говоря, какая наша первоочередная задача? Надо показать населению, что наша Красная Армия, наша Советская власть – это детище народа и несем мы ему освобождение от векового гнета. Короче говоря, ведите себя с трудящимися, как братья. Бережно относитесь к обычаям населения. Всем военкомам эскадронов провести на походе беседы, предупредить, что случаи нарушения дисциплины и бытового разложения будут пресекаться самым суровым образом. Ясно? Теперь еще несколько слов о бдительности. Надо иметь в виду, что империалисты хотят захватить Туркестан. Хорошо известно, что Средняя Азия кишит шпионами. Так что, товарищи, хорошенько присматривайтесь к окружающим. Всем вам известно, что в третьей бригаде пойман засланный из-за рубежа разведчик, служивший под фамилией Витенберга, а оказавшийся этим, как его…

– Джемсом Диксоном, – подсказал Кудряшов.

– Да, капитаном Джемсом Диксоном, – повторил Федин. – А кто мог подумать, что он разведчик? Неплохо командовал взводом. Имел поощрения. Чуть было в партию не пролез. И попался совершенно случайно. Кто может поручиться, что в дивизии нет больше таких разведчиков? Заканчивая свое выступление, выражаю уверенность, что буденновцы с честью выполнят задание командования и пронесут по Восточной Бухаре наше Красное Знамя незапятнанным. Я кончил, товарищи. Кто желает высказаться?

В темноте кто-то задвигался. К столу вышел Харламов.

– Позвольте мне, товарищ комиссар?

– Говорите, товарищ Харламов.

Харламов обеими руками поправил ремень и прокашлялся.

– Я так полагаю про себя, – начал он спокойным, деловым тоном. – Тут у нас, Стало быть, есть молодые командиры, прибывшие в полк, которые не были в Бухаре прошлый год. Так я желаю пример привести, остеречь, чтобы больше так не повторялось. А дело такое. Прошлый год разговорился я с одним батраком. «Сколько, – спрашиваю, – лет у бая работаешь, браток?» «Десять». «Сколько заработал?» «Ничего». «Чего же ты нам не помогаешь?» «А вы, – говорит, – те же баи, все берете от нас». «Как это, – говорю, – берем? Мы же за все деньги платим». «А кому платите? Баю же, а он, вражина, у нас последний сноп берет, а ваши деньги себе в карман «кладет, а потом басмачам передает». Видите, какая через это карусель получалась? Ну, думаю, непорядки, и зараз командиру эскадрона доложил. Он приказал расплачиваться прямо с дехканами. И весь полк стал так делать, а потом и бригада. Вот я и хочу предостеречь, товарищи, чтоб это не повторилось…

– Правильно, – подхватил Федин.

– Теперь еще вопрос – насчет местных жителей. Помните, прошлый год они смотрели на нас вначале с опаской. А потом, как узнали поближе, так все трудящиеся встали на нашу сторону. И вот, стало быть, как мы приехали, я был в разведке. Гляжу – мальчик. «Басмач бар», – спрашиваю. – Есть, мол, басмачи? А он отвечает: «Курганимиз йок, эшитганимиз йок!» То есть – и не видели и не слышали. А я сам вижу: вон они поехали, и пыль вьется.

– Чего ж он не сказал? – спросил один из бойцов.

Скажи попробуй! Мы-то уедем, а он останется, басмачи-то потом ему голову сшибут. Небось каждому человеку жить хочется. Тогда я было ужас как осерчал. А потом одумался. Вот я и желаю предупредить прибывших товарищей, что надо входить в положение жителей И зря не гневаться. Ничего, я так полагаю про себя, что все они, жители, как нас поближе узнают, все с нами будут, которые трудящиеся. Помогать тоже нужно. Хорошо обращаться. Обычаи уважать. Я вот в газете читал, какие установки дает наша партия по этому вопросу. Об этом уже товарищ комиссар сказал, я повторять не буду.

Харламов поправил ремень и, осторожно ступая через ноги товарищей, направился к месту.

6

Предположение Медведева оправдалось. На следующий день Лихарев получил приказ двигаться в Восточную Бухару и приступить к ликвидации Ибрагим-бека.

Выступив из Каршей на рассвете шестнадцатого мая, бригада направилась в далекий поход.

Вокруг лежала мертвая степь с уже выгоревшей, пожелтевшей травой. Временами в стороне от дороги виднелись развалины кишлаков – следы прошлогоднего террора Энвер-паши. Было пустынно, безлюдно и глухо…

Синяя кайма гор, едва вырисовывавшаяся на горизонте в начале похода, к концу второго дня настолько придвинулась, что уже простым глазом стали видны водоразделы и трещины.

Пройдя город Гузар с его мрачными серыми мечетями, видавшими Чингисхана, бригада вошла в горы и к вечеру двадцатого мая подходила к так называемым Железным Воротам.

Местность резко изменилась. На вершинах огромных гор лежали дымные громады облаков.

Колонна втягивалась в глубокое ущелье. Бойцы молча поглядывали по сторонам, разговаривали необычно тихими голосами. Все казалось им унылым и диким.

В бригаде служили только три человека, уже побывавшие здесь. Этими людьми были Лихарев, Мухтар и Алеша.

Лихарев ехал на своем обычном месте рядом с Бочкаревым и рассказывал ему о Восточной Бухаре.

– В древние времена Восточная Бухара называлась Бактрианой, – говорил Лихарев. – Главным городом был Балх. Он стоял на месте нынешнего Термеза. По преданию, существующему среди афганцев, Балх был построен Адамом после неудачного опыта с яблоком.

– Шутишь! – сказал Бочкарев.

Лихарев усмехнулся.

– Так я же и говорю – по преданию, Павел Степанович. В этой же местности, говорят, жил сам Авраам до переселения в землю Ханаанскую… Да знаем ли мы истинную историю древних веков? – помолчав, продолжал Лихарев, – Легенды со временем стали восприниматься как действительность: На протяжении веков многое неузнаваемо изменилось. Что, например, говорит тебе имя Шамурамет? Ничего! А, между прочим, это настоящее имя Семирамиды. Ашур-Бани-Хабал превратился в Сарданапала. И так, очень многое. А история Чингисхана?

– Он тоже здесь воевал? – спросил Кудряшов, ехавший позади Лихарева.

– Чингисхан? Да. Отсюда в ста верстах на юг находится Термез. Чингисхан осадил его и разрушил. Это было семьсот лет тому назад. Между прочим, сохранились, подробности падения Термеза. Все население, кроме ремесленников, было перебито. Рассказывают, что Одна девушка просила сохранить ей жизнь и предложила за это жемчужину, которую проглотила. Ну, а Чингисхан приказал разрезать ей живот и вынуть жемчужину. Затем, предполагая, что и другие могли так поступить, он приказал вскрывать всех – и живых и мертвых.

– Какая жестокость! – сказал Кудряшов.

– Да. Среди местного населения до сих пор живет память о зверствах Чингисхана. Он разрушил и завоевал Бухару…

– Мы будем проезжать Сурханскую долину, – продолжал Лихарев. – Она была когда-то сплошным цветущим садом. Но Чингисхан разрушил ирригационную систему и превратил местность в пустыню. Теперь там Долина Смерти.

– Разрешите вопрос, товарищ комбриг? – спросил Кудряшов.

– Пожалуйста.

– Я слышал, будто бы часть монголов, шедших с Чингисханом, отошла от него и осела на этих местах. Так ли это?

– Видите ли, товарищ Кудряшов, это трудно утверждать. Однако в Восточной Бухаре есть целая область – Локай. Жители, населяющие эту область, называют себя локайцами и говорят, что ведут свое начало от воинов одного из тысячных начальников Чингисхана – Локая.

– Вот-вот, Всеволод Александрович, о локайцах и расскажи, – подхватил Бочкарев. – Меня, признаться больше интересуют современные локайцы, чем их историческое прошлое.

– Я это имел в виду, – сказал Лихарев. – Ну, начнем с того, что локайцы унаследовали от своих предков некоторые характерные черты. Они самые лучшие всадники в Восточной Бухаре. На крутизне, где мы спускаемся, ведя лошадь в поводу, локаец скачет галопом.

– У них, видимо, пайга в большом почете? – спросил Бочкарев.

– Еще бы! Это самый любимый вид конного спорта. В козлодранье состязаются молодежь и старики, племя с племенем, род с родом. Ни один праздник, ни одна свадьба Не обходятся без козлодранъя… Для локайца хороший конь и оружие дороже всего на свете. По обычаю, локаец во время женитьбы дарит своему тестю, помимо калыма, шашку или ружье. Любовь к оружию и хорошей лошади составляют главные черты их характера.

– А как у них жизнь, быт? – поинтересовался, Кудряшов.

– Прежде всего надо отметить, что среди многих племен Восточной Бухары крайне сильны религиозные предрассудки. На халате, рубашке, тюбетейке некоторых жителей вы увидите пришитые талисманы. Они вплетают их даже в гривы и хвосты лошадей… – Лихарев достал папиросу, закурил и продолжал: – Все это вместе взятое – религиозный фанатизм, неграмотность, феодально-патриархальные, отношения, деспотизм беков» вечная экономическая зависимость от баев – выработало, к несчастью, у наиболее отсталых племен некоторую пассивность, покорность «судьбе».

– Вот мы и начнем с того, что постараемся пробудить их активность, – сказал Бочкарев. – Покажем, что они такие же люди, как и мы. Всеволод Александрович, а как там у дехкан – большие наделы земли?

– У дехкан? В Восточной Бухаре почти вся земля принадлежит баям. Дехкане являются мелкими арендаторами. Живут они плохо. Да так всего не расскажешь. Вот приедем – сам увидишь.

– А какой они вообще народ?

– Ну! Это же замечательные люди! – Лихарев оживился. – Я, признаться, их горячо полюбил. Ведь у меня была возможность уехать в академию. Остался, хочу довести до конца начатое дело… Они, ну как бы тебе сказать, взрослые дети, что ли. Им умышленно не давали развиваться. О, у этого народа большое будущее… А гостеприимны, а вежливы! Правда, они крайне разборчивы в выборе друзей, особенно локайцы, но в дружбе чрезвычайно откровенны и преданны. Вместе с тем любят твердость слова. Обещал что сделать – сделай, иначе ты потеряешь в глазах локайца всякое доверие. В своих же обещаниях локаец на редкость исполнителен.