Текст книги "На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08"
Автор книги: Александр Казанцев
Соавторы: Валентин Иванов,Георгий Гуревич,Александр Колпаков,Михаил Грешнов,Владимир Михановский,Валерий Гуляев,Ростислав Кинжалов,Олег Гурский,Владимир Толмасов,Викентий Пачковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 41 страниц)
В засидку отправился Карл Иванович. Он был не очень опытным охотником, но его переполняла такая злость, что Егор Егорыч просто не посмел ему отказать.
Бушевавший днем холодный ветер к вечеру поутих. В лесу сразу потеплело. Могучие ели и сосны перестали стонать и, вперив кроны ввысь, величественно замерли.
Прошел час, другой. Все кругом молчало, лишь полевки попискивали у привады, да где-то вдали чуть слышно ухал филин, предвещая непогоду. Но вот справа в густом чернолесье хрустнула веточка, потом еще, еще – шел крупный зверь. Медведь подошел к засидке совсем близко, слышно было, как он втягивал ноздрями воздух. Но самого его скрывал густой еловый подрост. Как Карл Иванович ни вытягивал шею в надежде высмотреть косолапого в сгущавшихся сумерках, ничего не было видно. Медведь просидел в ельничке минут сорок, затем обошел вокруг привады и стал постепенно приближаться к ней. Вот он добрался до нее, шумно вынюхал и принялся за трапезу. Рассмотреть его все никак не удавалось. Карл Иванович, лихорадочно дрожа, вскидывал карабин, когда ему казалось, что очертания хищника начинают вырисовываться, то успокаивался, убедившись, что ошибся, и опускал оружие. Тогда он решил прибегнуть к помощи фонарика. Приложил его к стволу, навел карабин на то место, где раздавалось чавканье, и нажал кнопку. Свет выхватил из темноты огромную тушу медведя. Раздался выстрел, затем рев, треск под ногами удирающего зверя – снова тишина. Все произошло в считанные секунды.
На снегу в лучах карманного фонарика Карл Иванович разглядел крупные капли крови.
Преследовать раненого зверя он, конечно, не стал и с чувством выполненного долга вернулся в поселок.
Эту правдивую историю рассказали мне Вениаминов и Николаев вскоре после моего возвращения из отпуска.
– Ну, и как же медведь, – спросил я у них, – хороша ли шкура?
– Шкура-то, надо думать, хороша, да вот беда, она и по сей день на медведе! И заметь, – уныло объясняли мне приятели, – получив рану, правда пустяшную, медведь почти каждую ночь приходил к приваде, пока не съел ее всю. Ждем его с одной части привады, он придет к другой. Ждем у другой, а он, зверюга, насыщается у первой. Так и перехитрил нас.
Да, подумал я, зверя брать – опыт нужен и смекалка, повадки его все надо знать. Охота не развлечение, как некоторые думают. Это целая наука, ее всю жизнь изучать нужно. Разделить шкуру неубитого медведя легко, а вот добыть ее – трудно.
Красная кровь
– Слушай, ты, слизняк, будешь скулить, сброшу в овраг, и дело с концом. Экий ты хлюпик, разрази меня гром.
– Сбрось, Ваня, мочи моей нет, ломит ногу-то.
Иван остановился, смахнул пятерней обильно струившийся по лбу пот, бережно сволок с плеч раненого Клима, усадил его в подушку мягкого мха и тяжело завалился рядом.
Вечерело. Верхушки сосен гнулись под напором северного ветра. До районного центра, где больница, было уже близко, километра два. Осматривая рану Клима, Иван сокрушенно мотал головой. Круглая ружейная пуля пробила Климу бедро, повредив какой-то крупный кровеносный сосуд, не задев, однако, кости. Несмотря на тугую повязку, наспех сооруженную из рубашек и маек, кровь обильно сочилась сквозь тряпье. Клим стонал, временами впадая в беспамятство, быстро слабел. Глядя на него, Иван мрачнел, не зная, что предпринять: то ли оставить Клима здесь и бежать за помощью, то ли продолжать тащить его на себе.
Решил нести.
Хотелось пить. Под ногами чавкала вода, но нагнуться за пей – значит уже не встать. Когда стало совсем невмоготу, Иван стал напевать какую-то песню. Из горла вылетали булькающие, хрипящие, отнюдь не музыкальные звуки. Тем не менее они, по-видимому, бодрили Ивана.
Клим уже давно не подавал голоса, тело его обмякло и как-будто потяжелело…
Близко к полуночи в дверь больницы сильно постучали.
Иван втащил Клима прямо в перевязочную.
– Доктор, – сказал он, – спасите этого дурака, если можете.
В больнице засуетились, захлопали двери, звякнули инструменты. Кто-то сказал: «Да он уж мертв, поздно».
Иван тяжело поднялся с дивана, сдернул с головы шапку и молча пошел к выходу. На него никто не обратил внимания.
– Выходит, я его убил, – эта мысль остановила Ивана посредине улицы. – Ах, осел, ну зачем брал эту размазню с собой, чувствовал ведь, знал… – Потом он снова побрел куда-то.
Постепенно шаги его учащались, мысли упорядочились, он принял решение. Зайдя в неказистый на вид дом и найдя табличку «Дежурный», он рванул дверь на себя, вошел в комнату и крикнул:
– Я убил человека!
Сидя перед следователем, Иван рассказывал:
– Пустой был парень, бахвальщик, забулдыга. Не хотел брать его на медведя, да он упросил. Диву даюсь, как я его взял! Не любил ведь его, раз даже по морде надавал, когда он девчонку одну в клубе обидел. Чуяло сердце – быть беде, так и случилось – убил я его. Не хотел, прямо скажу, но вот совершил.
– Петров! – крикнул дежурный стоявшему за дверью милиционеру. – Свяжи ему руки! Вот так-то. А теперь, парень, не морочь мне голову и расскажи главное: где, когда и зачем ты это сделал?
Иван тупо смотрел на свои связанные руки. Казалось, он перестал понимать, что происходит.
– Ну что же ты, выкладывай!
– Да, да… Сейчас. Испить водицы бы… – Иван неловко рванул ворот рубашки, задыхаясь, и снова заговорил:
– Задрал лося медведь в сосновом молоднячке, что у Клюквенного болота. Я того сохатого вскорости и нашел. Гляжу, зверь-то ходит к падали. Ну и решил его подкараулить. Срубил невеликий лабазик между двумя жидкими березами, замаскировал его порядочно да и пошел домой. Думаю, пусть попривыкнет зверь к лабазу-то. На засидку решил идти на другую ночь. Пришел в деревню да и сболтнул о медведе. Клим и прилепись ко мне: «Возьми да возьми». Уговорил, леший его возьми!
Пришли на место загодя, солнце только к верхушкам деревьев подходило. Забрались на лабаз. Чую, пошатывает его: рубил – на одного рассчитывал. Гляди, паря, говорю, в аккурате будь, не свалиться бы нам. Успокаивает, не сомневайся, мол.
Свечерело. Чуем, идет зверь: веточки в кустах похрустывают слегка. Сготовились, ждем, ружья в руках держим. Вышел он со стороны Клима, не так чтобы очень уж большой. Постоял маленько, поводил носом по сторонам да и подался к приваде. Клим приложился – лочк его по боку! Медведь вроде бы и завалился сразу-то, но потом как махнет на выстрел, другой раз и выстрелить не успели. Слышу, ударил по дереву со страшной силой. Не понял, то ли телом, то ли лапой, – не видно, под лабазом зверь-то был. Я ухватился за дерево, так и удержался, а Клим прямо на зверя свалился. Медведь на Клима – тот орать принялся. Гляжу, задерет парня! Приложился, чтобы не задеть мужика, да и выстрелил. Двух и порешил. Медведь сразу кончился, а Клим – уж в больнице.
– Как же Клим твой в больницу-то попал? От того места, где ты стрелял, верст шесть будет, если не более?
– Да на себе и выволок. Живой он был, и рана вроде в ногу. Думал, выживет.
– Петров! Петров, где ты там? Развяжи его! – И опять к Ивану – В какой, говоришь, больнице Клим-то?
– Да в вашей, районной.
– Больницу мне дайте. Больница? Поступил к вам раненый? Да? Что там с ним? Вот как! Спасибо, доктор. Из милиции говорят, – Дежурный осторожно положил телефонную трубку на рычаг. – Иди, живой твой Клим. Петров! Да где тебя леший носит? Дай мужику машину, да живо. Ну иди, иди. – Дежурный ласково похлопал по плечу потрясенного Ивана. – Правильный ты человек!..
Клим встретил Ивана со слезами на глазах:
– Сбросил ты с меня черную кровушку, теперь век человеком буду. Спасибо, Ваня. Не думал, что ты меня, подлеца, вызволишь. Доктор, слышь, говорил, еще б маленько, и конец мне пришел, кровью бы изошел. А ты не допустил, по гроб не забуду!
– Ну будет, будет. – Иван смущенно улыбался. – Молчи уж, Аника-воин, да нагуливай быстрей силенок. Медведей в тайге много, еще постреляем с тобой.
Иван встал и, прощаясь, пожал ослабевшую руку Клима:
– Ты, того… поправляйся, а мне, брат, пора. В деревне, поди, всполошились, успокоить надо.
Иван быстро шел по лесной тропе, направляясь к дому. В предрассветной дымке проступали контуры огромных кедров, сосен, елей.
В. Катков
С. Преображенский
ХОЖДЕНИЕ ЗА ЧЕТЫРЕ МОРЯ
Фотоочерк
Заставка худ. В. Сурикова
Путешествие началось очень прозаично – поездом из Москвы в Ригу. Здесь мы пересели на борт теплохода «Александр Пушкин», который отправлялся в репс к островам Карибского моря, почти полностью повторяя маршрут, проделанный несколько веков назад каравеллами великого мореплавателя Христофора Колумба. В Копенгагене нас ждали более 600 туристов, в основном из Скандинавских стран, чтобы начать путешествие за теплом и солнцем.
В хмурый зимний день судно вышло в море. Восьмибалльный шторм в Северном море, казалось, не предвещал ничего приятного.
Но вот остался позади Английский канал, и мы уже спокойно плывем по безбрежным фиолетовым просторам Атлантического океана.
Маршрут теплохода «Александр Пушкин» через Атлантический океан
(Расстояния в морских милях)
Первая наша стоянка – крупнейший город и порт Марокко – Касабланка. Спускаемся на берег и сразу забываем, что по Даугаве, когда мы выходили, плавали льдины. Сочинская жара, пальмы, горы свежих овощей и фруктов на рынке. Белоснежные небоскребы и окруженные пышной растительностью виллы, лавки для иностранцев, где можно купить чудесные чеканные изделия, ковры и другие товары местных умельцев. Автобусы с туристами идут из порта мимо убогих лачуг бедняков. В городе, особенно в его арабской части, сразу бросаются в глаза длинные, до пят, одежды арабов и закрытые чадрой лица женщин. Увлеченные съемкой, мы не заметили, как наступил вечер. Возвращаемся на корабль с десятками отснятых пленок и чудесными апельсинами. Апельсины из Марокко…
От берегов Африки мы идем на запад. Пройдено 860 километров, и вот уже Мадейра. Словно причудливый зверь, предстает перед нами в вечерних сумерках Фуншал, главный город административного округа. Расцвеченный огнями, он лениво спускается с гор к удобной естественной гавани, защищенной от океана молом. Остров горист, но это не помеха для тех, кто возделывает здесь виноград, бананы, сахарный тростник. «Фирменный напиток» местных виноделов – мадера известна во всем миро. Медленно взбираемся по узким улочкам вверх, обгоняя повозку с волами, на которой решили покататься туристы. Особенно их привлекает спуск, когда экипажи скользят вниз, высекая своими металлическими полозьями искры из каменной мостовой.
От Мадейры несколько дней плывем через Атлантику к берегам Тринидада и Тобаго. Колумб открыл Тринидад в 1498 году, в день праздника св троицы, и дал ему это имя. Коренные жители называли свой остров страной колибри. Но сейчас Тринидад известен своей нефтяной промышленностью, которая составляет основу экономики страны и дает до 40 процентов национального дохода. Столица бывшей английской колонии, ставшей независимой в 1962 году, Порт-оф-Спейн встречает нас чудесной музыкой. Своеобразный большой оркестр расположился прямо у причала. Ни с чем не сравнимые звуки льются, как нам кажется, из обычных металлических бочек. Поверх этих своеобразных барабанов плотно и под углом друг к другу расположены металлические пластинки, которые, вероятно, и создают волну дурманящего мелодичного звука. Одноэтажный город со стотысячным населением покоряет своей пестротой и сутолокой на улицах. Здесь индейцы, негры, мулаты, европейцы…
Поднимаемся в гору, чтобы снять город сверху. Проходим мимо бедных кварталов, убогих деревянных лачуг. Благоустроенные здания иностранных банков, которые играют еще очень большую роль в развивающемся государстве, остались внизу. Отсюда, с горы, открывается красивый вид на Порт-оф-Спейн, утопающий в зелени и амфитеатром спускающийся к Карибскому морю.
В 70 километрах от северного побережья Южной Америки лежит остров Кюрасао. Он небольшой по размерам и малочислен (130 тысяч жителей). Открыли его испанцы в 1499 году, а позже в разное время им владели англичане, французы, голландцы. Через него шла торговля рабами. Сейчас негры и мулаты составляют основное население Кюрасао. Главный город острова – порт Виллемстад. Застроенный домами в типично голландском стиле, он делится надвое глубоким каналом, по которому свободно проходят морские суда. От бывших фортов, застроенных ныне отелями, остались лишь старинные орудия. Около них вместо часовых стоят кактусы в два человеческих роста. В Кюрасао иностранные компании облагаются минимальными налогами. Поэтому их зарегистрировано здесь более 400.
Из Кюрасао идем в Сан-Хуан – административный центр Пуэрто-Рико, острова, которым вот уже семьдесят лет владеют США.
Население Пуэрто-Рико в основном состоит из креолов, индейцев, метисов, мулатов и негров. В последнее время на острове большой размах получило движение за независимость. Кстати, лишь в Сан-Хуане и Сент-Томасе (американском острове) местные власти не разрешили сойти на берег пи одному из членов команды советского теплохода. Сан-Хуан – это рай для богатых американцев. Почти круглый год солнце. Громадные отели, песчаные пляжи, роскошные увеселительные заведения. Пуэрториканцы живут намного «скромнее». Среди них много безработных, в поисках работы они вынуждены эмигрировать в США. Здесь господствуют американские монополии. На острове много военных баз. Пока мы бродили по Сан-Хуану, над нашими головами часто кружили военные американские вертолеты.
Нам довелось побывать на острове Сент-Томас, относящемся к группе Виргинских островов, открытых Колумбом. Последние хозяева этих островов – датчане продали их США в 1917 году за 25 миллионов долларов. Долгое время на Сент-Томасе был один из крупнейших в мире невольничьих рынков.
Очень живописна бухта Сент-Томаса, по берегам которой расположен административный центр Виргинских островов – город Шарлотта-Амалия. Сейчас на острове проживает 19 тысяч человек, но это не мешает им принимать у себя до 300 тысяч туристов за год. Недалеко от него расположен и остров, описанный Стивенсоном в книге «Остров сокровищ». Через стеклянные иллюминаторы в днищах туристских катеров видны рифы и остатки затонувших кораблей. А на берегу Шарлотты-Амалии идет будничная жизнь. Приплывают груженные рыбой лодки, и прямо с них торгуют дарами моря.
Приближается конечный пункт нашего путешествия – Бермудские острова (их примерно около 300). «Александр Пушкин» с трудом вошел в бухту бывшего административного центра этой английской колонии – Сент-Джорджес-Таун. Всего несколько метров отделяли борта корабля от берегов узкого прохода в бухту. Наверное, все население этого двухтысячного города вышло встречать впервые появившееся здесь советское пассажирское судно. У входа в бухту из пушки старинного форта раздались приветственные выстрелы.
Мягкий климат, живописная природа, бухты с кристально чистой водой и песчаными пляжами, коралловые рифы, богатство прибрежных вод рыбой – все это привлекает сюда массу туристов.
Переночевав в Сент-Джорджес-Тауне, мы двинулись в обратный путь. Во время шестидневного шторма, когда наш девятипалубный корабль раскачивался, как качели, мы отдали должное мужеству первых мореплавателей, которые на утлых судах прокладывали ставшие теперь обычными морские трассы.
КАСАБЛАНКА
Касабланка – в переводе на русский «белый дом». В миллионном городе в его европейской части бросаются в глаза именно большие белые здания – отели, виллы, небоскребы. Снимок, на котором виден один из крупнейших портов Африки, сделан со строящегося дома на улице Королевской Армии
Уличный фотограф. После того как мы его сфотографировали, он запросил с нас деньги
Бедняки, нищие – их можно увидеть и в порту, и даже чуть в стороне от прекрасных площадей и улиц белого города
Торговый центр города. Старое и новое здесь идут рядом. Женщины с закрытым лицом здесь встречаются реже, чем в старой арабской части города
МАДЕЙРА
Фуншал – главный город и порт Мадейры – карабкается в горы своими узкими улочками
Разносчик вина возвращается домой после трудового дня. Он и сам успел пропустить не один стаканчик
Старинная крепость Фуншала, защищавшая вход в город и порт
По улицам Фуншала движется необычный экипаж. Запряженная двумя волами повозка на металлических полозьях неизменно вызывает у туристов желание прокатиться
ТРИНИДАД
Дерево-сад. Под его кроной свободно размещается стоянка автомобилей
Порт-оф-Спейн. На улицах города
Конный полицейский. Черная фигура в белом выглядит красиво и внушительно на ярко-синем небе
На окраине города Порт-оф-Спейн. Тропическая растительность придает этим убогим строениям более привлекательный вид
КЮРАСАО
Рынок на одном из каналов Виллемстада. Торговцы привозят свои товары прямо на лодках. Паруса одновременно служат и тентом
Уличные музыканты
Сценка на улице Виллемстада. Негры – основное население города
Как и везде не знающие местного языка туристы прибегают к языку жестов
На окраине города Виллемстада. Дома здесь привлекают какой-то своеобразной, хотя и простой, архитектурой
ПУЭРТО-РИКО
Старинная испанская крепость Эль-Морро в городе Сан-Хуане в свое время (XVI век) служила надежной защитой от нападения с моря Ветер с моря придает какой-то тревожный вид этой аллее в старинной испанской крепости Эль-Морро, построенной в начале XVI века
На улицах Сан-Хуана. Глядя на них, можно сказать, что они сестры не только во Христе
Здание капитолия в Сан-Хуане, где проходят заседания законодательной ассамблеи. Заседания заседаниями, а все решения принимаются в Вашингтоне
СЕНТ-ТОМАС
Город Шарлотта-Амалия расположился на берегу живописной бухты
Основная часть населения города Шарлотта-Амалия – негры. Некогда здесь был один из крупнейших невольничьих рынков мира. Торговали рабами, которых привозили из Африки
БЕРМУДСКИЕ ОСТРОВА
Город Сент-Джорджес-Таун – бывшая столица Бермудских островов. Орудие старинного форта, некогда надежно защищавшее вход в бухту, теперь является отличной «смотровой площадкой» для жителей города, которые приходят в форт, чтобы посмотреть на приходящие иностранные суда
Теплоход «Александр Пушкин» в гавани города Сент-Джорджес-Таун
ФАНТАСТИКА
А. Колпаков
ЕСЛИ ЭТО СЛУЧИТСЯ…
Научно-фантастический рассказ
Рис. Б. Диодорова
В принципе возможно существование пульсирующих и сжимающихся миров. Д. Д. Иваненко
1
– Да, это фиолетовое смещение… – повторил Эомин и вновь испытал нечто вроде растерянности.
Протекли минуты или часы. Эомин будто забыл, что вызван на беседу Советом космического человечества.
– Я жду, – напомнил председатель Совета Урм, чье изображение, пройдя по лучу дальнодействия огромный путь от центра Галактики до Земли, было настолько реальным, живым, что казалось: Урм находится здесь же, в комнате.
Эомин перевел взгляд на узкое, продолговатое лицо Урма, человека из расы «хомо галактос», не имеющего почти ничего общего с землянином. Ничего, кроме необъятного, все подавляющего лба.
Взгляд Урма требовал ответа.
И мысль Эомина нарисовала на экране картину его недавнего путешествия… Туманный пространственный диск, окутанный слоями магнитной защиты, мчался по четырехмерным равнинам пространства-времени, огибая холмы и пики гравитации. Вот он вошел в соприкосновение с океаном Дирака и, пробив его по кратчайшему расстоянию, оказался на границах Метагалактики. Здесь был абсолютный мрак. Пустота. Вакуум на пределе разрежения. Здесь умирал луч света, миллионы лет назад покинувший лоно светоносных звезд. Но разумная жизнь теплилась и в этой ультрапустыне. Вглядевшись, Урм различил в глубине экрана сферическое тело. Оно становилось все крупнее, объемнее и медленно вращалось вокруг продольной оси. Чаши нейтринных и гравитационных телескопов густо усеивали его поверхность. Сфероид ярко светился изнутри. В его недрах угадывались дороги, сады, города, растительность. То была одна из многих планет-обсерваторий космического человечества.
Выбросив наружу тысячемильные стрелы генераторов, она непрерывно сосала Пространство, сгущая до предела рассеянную в нем энергию и превращая ее в зримые потоки тепла и света. А это значит – в жизнь.
Вот уже более миллиона лет, рассказывал Эомин, телескопы обсерватории нацелены в таинственные дали Мегамира. Они следят за нарастанием величайшей от начала времен драмы. Дело в том, что откуда-то из глубин большой Вселенной на Метагалактику надвигаются новые, еще непознанные материальные структуры. Внутри них пробудились иные, нежели всемирное тяготение, формы бытия. Да, там не гравитация. Фундамент нашего трехмерного, замкнутого на себя пространства-времени с каждым мгновением необратимо расшатывается. Отрицая самое себя, гравитация уступает место новым, неизвестным силам мироздания. Это они, эти силы, сдвинули к фиолетовому концу все линии в спектрах далеких галактик.
– Понял, – наклонил голову Урм. Его бесстрастное лицо не отразило ничего, кроме сосредоточенной работы мысли. – Это закономерно. Материя нашей Метагалактики завершает последний виток миллиардолетней спирали развития. Свой виток бесконечной спирали, – уточнил он, подумав.
Что-то будет? Какова сущность нового, идущего из Мегамира пространства-времени? Или оно не имеет ничего общего с трехмерным континуумом? Что должно предпринять человечество в подобной ситуации? Эти и многие другие вопросы читали они в глазах друг друга. И не находили ответа. Даже их мощный ум не мог представить того, чего никогда не было. Потому что материя Мегамира эволюционировала в каких-то неведомых формам вещества и поля, развивалась по законам, недоступным пониманию людей.
Урм опустил голову. Он больше не смотрел на светящийся купол приемника дальнодействия. Тот медленно угасал. В зыбких ячейках микроструктур, еще живших на его своде, казалось, угадывались грозные картины Мегамира, вызванные из небытия мыслью Эомина.
«Да, это неизбежно. Как восход солнца, – думал Урм. – Естественный переход материи из одной формы бытия в другую. Но сколько длился этот переход?».
– Двенадцать миллиардов лет, – вслух продолжал он свои размышления. – Огромный временной отрезок. А в масштабе вселенной – лишь краткое мгновение.
– Двенадцать миллиардов, – как эхо отозвался Эомиы. – Новый цикл развития. Но какого? Этого мы не знаем. Никогда не узнаем. Только один виток бесконечной спирали. – Черты его лица исказились. – Начинается новая ветвь спирали… Но уже без нас. Без нас.
Глаза Урма тоже потеряли свою обычную бесстрастность.
– Хорошо. Соберем совет, – тихо произнес он. – Мы обязаны принять решение.
– Должны, – подтвердил Эомин.
Беседа была окончена. Луч дальнодействия задрожал, изображение потускнело. Черты неповторимого облика Урма растаяли в дымке волновых пульсации. Эомин побрел к выходу.
В операторском центре он невольно остановился. Некоторое время стоял недвижно, безотчетно впитывая вечную красоту Космоса. Прозрачная стена зала, непроницаемая для любых излучений, была совершенно невидимой, и ему казалось, что он просто парит над дисковидным телом орбитального спутника, где размещалась станция дальнодействия. Небесная сфера горела миллионами звезд. Их пронзительно-холодные зрачки были спокойны. Надменные, бесстрастные, величавые светила ни о чем не догадывались. На какое-то мгновение Эомина охватило неизмеримо глубокое чувство утраты. Близится естественный конец этой извечной красоты. Да, но это неизбежно, вздохнул он. Весь этот видимый мир, сверкающий уже миллиарды лет красками и светом, наполненный неустанным движением, исчезнет. Как бабочка-однодневка на весеннем лугу. В это нельзя поверить. Эомин с трудом оторвал взгляд от небесной сферы и, пройдя в секцию пульсаций, усилием воли включил дезинтегратор… Плавно переместились чаши приемников. Вокруг Эомина задрожали туманные вихри. Распались биоструктуры его тела, возвращаясь в изначальное электронно-протонное лоно. Подобно лучу света, Эомин пронизал околопланетное пространство.
Спустя несколько минут он вышел из интегратора – одного из многих, установленных на поверхности Земли. На этот раз – на побережье Тихого океана, вернее, его залива – Охотского моря. Вечно синее небо, лазурный водный простор, бурное цветение природы на миг утишили боль в сердце. Эомин жадно вдыхал воздух Земли, древней колыбели людей – землян и «хомо галактос».
Почти задев его, порхнула на орнитоплане юная девушка, видимо школьница на каникулах. Из того вон города-цветника, что пеной легких зданий сбегает к морю со склонов когда-то высокого горного хребта. На ее прелестном лице блуждала рассеянная улыбка. Она тоже ни о чем не подозревала. Просто наслаждалась воздухом, морем, солнцем – жизнью. Как и десятки миллиардов других. «Они ничего не должны знать, – подумал Эомин. – Зачем омрачать их радость?»
Эомин вызвал центральную станцию связи.
– Где сейчас Динос? – спросил он диск всепланетного пн-форматора.
– На шестом спутнике Юпитера, – ответил информатор. – Он испытывает новую модель антиракеты.
Эомин усмехнулся. Да, это вполне в духе Диноса. Всегда что-нибудь испытывает. Все рвется в какие-то недостижимые дали. Совсем недавно не кто иной, как Динос, пришел к Эомину и подбивал его на отчаянное путешествие в Мегамир.
– А цель какова? – усмехнулся Эомин.
– Отыщем один из тех миров, о которых я узнал, роясь в глубочайших слоях всепланетной памяти.
– Объясни подробнее, – сказал Эомин, снисходительно разглядывая Диноса. Казалось, тот весь был начинен взрывчатой энергией. Его движения были резки и порывисты, глаза то и дело вспыхивали темным огнем – словно костер, в который подбросили охапку хвороста. Динос являлся одним из немногих представителей редкого вида «хомо эмоцио».
– Я наткнулся там на любопытные мысли древнейшего естествоиспытателя. Его имя случайно сохранилось на магнитных паутинках – «Эйнштейн». Так вот послушай.
И в мозгу Эомина отчетливо прошелестел голос памятной машины: «Возможно, что существуют другие миры вне всякой связи с нашим, то есть вне всякой постижимой для нас связи. Возможно, пожалуй даже вероятно, что мы откроем новые звездные миры, далеко выходящие за пределы того, что исследовано до сих пор. Но никакое открытие никогда не выведет нас из установленного нами трехмерного континуума, так же как исследователь из плоского, двухмерного мира никогда, что бы он ни открыл, не вырвется из своей плоскости. Поэтому приходится успокоиться на конечности нашей части Вселенной. Вопрос о том, что за нею, не подлежит дальнейшему обсуждению, потому что он приводит только к чисто логической возможности, не поддающейся научному использованию».
– Ну, что теперь скажешь?
Эомин пожал плечами:
– Первобытный мыслитель высказал объективную истину. Он прав. Никому еще не удалось проникнуть в Мегамир.
– Но я никогда не примирюсь с этим, – сказал Динос. У него был резкий, рассекающий воздух голос. – Мы умеем перестраивать целые галактики. Так почему не прорваться в Мегамир? Смелости не хватает?
– О, конечно, – с едва заметной иронией отозвался Эомнн. – На планете уже не осталось храбрых люден.
– Не в том дело. Слишком много размышляем. Самоанализом увлекаемся. А требуется Действие.
И вот теперь, увидев перед собой Диноса, Эомин припомнил тот давний разговор.
– Слушаю, – отрывисто произнес Динос. – Зачем позвал? У меня нет времени. Я испытываю…
– Должен сообщить тебе нечто, – прервал Эомин. – Боюсь, что тебе придется оставить антиракеты.
И он рассказал о событиях на границах Метагалактики.
– Ну и что? – нетерпеливо проговорил Динос. – Фиолетовое смещение? Да о нем знали еще в первобытные времена. Так мы превратим его в красное!
– Эмоции, как всегда, подавляют твой разум, – наставительно заметил Эомин. Он имел на это право: был вдвое старше Диноса и был главным хранителем планетных знаний. – Подумай лучше. Остановить начавшееся сжатие нашей области Вселенной – задача невозможная. Да, мы умеем перестраивать галактики. Гасить и зажигать звезды. Строить новые планеты. Сколь угодно продлевать жизнь человека… Но вся наша мощь – ничто перед лицом фиолетового смещения. Все равно, что попытка ребенка сдержать слабыми руками горный обвал. Вот расчеты.
Эомин мысленно запросил вычислительный центр. В пространстве над его головой вспыхнули массивы цифр я уравнений. Пляска математических индексов и символов продолжалась несколько минут. Динос следил за ней молча, насупив мохнатые брови.
– Надеюсь, это тебя убедит?
– Эомин! – вдруг крикнул Динос с такой яростью, что Эомину показалось, будто он сейчас ударит его. – Почему ты возмутительно спокоен? Почему? Я… никогда не смогу примириться. Не могу! Это… – он тщетно силился довести фразу до конца. Потеря речи удвоила его гнев. Он сжал кулаки, и, неподвижно глядя в пространство, добавил почти беззвучно: – Не верю. Докажи.
– Но это на границе Метагалактики!
– Неважно. Я побываю и там.
– Кстати, – Эомин улыбнулся, – еще раз сможешь проверить сделанные расчеты. У лучших математиков.
Бездонная мудрость, накопленная тысячами предшествующих поколений, была в этой грустной улыбке. Некоторое время оба молча смотрели друг на друга, и молчание это было подобно океану, в который они медленно погружались.
– Да, не стоит проверять, – вздохнул Динос, колотя кулаком о кулак. – О, если б нам только выбраться из этого положения! Взлететь с нисходящей ветви миллиардолетней спирали. И начать все вновь.
– Зачем? – возразил Эомин. – Нельзя же бесконечно жить. Это не нужно. Мы, хомо, должны уйти. Как звезды и галактики.
Динос покачал головой. Его глаза погасли. Правда сразу ударила его, как острый нож: планета Земля исчезнет. Да что там Земля – весь видимый мир! Он невольно оглянулся. Ничто не изменилось. Солнце все такое же. Вот море. Ослепительно белый песок. Тень утесов. Голоса женщин и детей. Планета, безмолвно вращаясь, плывет в молчаливом пространстве.
Динос лег на песок, перевернулся, погрузил в него пальцы. Он задыхался… Он не мог даже заплакать, так пусто было от этой утраты. Потом он резко поднялся, рассеянно кивнул Эомину и направился к прозрачному куполу трансгалактического биопередатчика-дезинтегратора.
«Он что-то затевает», – подумал Эомин и крикнул ему вслед:
– Пока Совет Галактики не вынесет решения, никто не должен знать! Слышишь?
Динос не ответил.
2
Время падало каплями, как вода с концов сталактитов. Или еще медленнее. Так казалось Эомину, пока он ожидал информации из центра Галактики. Наконец замерцал экран дальнодействия. Эомин сразу погрузился в атмосферу ожесточенных споров. Будто с головой окунулся в водоворот.
