Текст книги "На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Валентин Иванов,Георгий Гуревич,Александр Колпаков,Михаил Грешнов,Владимир Михановский,Валерий Гуляев,Ростислав Кинжалов,Олег Гурский,Владимир Толмасов,Викентий Пачковский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 41 страниц)

В полной тишине особенно четко раздался сухой щелчок осечки. Олень вздыбился, круто развернулся на месте, только камень полетел из-под копыт, и в два прыжка скрылся из виду.

Когда, по моим расчетам, до Нижней Тунгуски оставалось дня три пути, нам все-таки повезло.

Около небольшого озерка мы наткнулись на лабаз, срубленный между двумя лиственницами.

Слегка наклонившийся лабаз напоминал избушку на курьих ножках – такой же ветхий, почерневший от времени.

Старая лестница трещала и скрипела, когда мы лезли к узкому входу. Сквозь щели между бревнами падали яркие полосы света. Они ложились на покрытые пылью вороха жестких, плохо выделанных шкур. Петр толкнул ворох – в лабазе сразу потемнело от пыли.

– Апч-хи, апч-хи! – чихали мы, разбирая содержимое.

– Смотри, спички какие древние, – сказал Петр.

От огромной, в тысячу спичек, пачки из грубой оберточной бумаги пахнуло суровой бедностью военных лет.

Мы упорно слой за слоем разбирали завалы хламья. По всему было видно, что хозяин давно не заглядывал сюда.

Забряцало железо. Я отвернул шкуру – под ней лежали связки капканов. Торчало дуло ружья. Я взял его в руки и поднес к щели. Солнечный луч упал на поржавевшее железо и высветил вмятины букв. «Winchester, 1887 год», – с трудом разобрал я.

Наши усилия не пропали даром. В самом темном углу пальцы наткнулись на что-то мягкое.

– Кажется, мука, – хрипло сказал я, извлекая мешочек.

– Килограмма два, не больше, – прикинул Петр.

Мы блаженно возлежали у костра, наполненные великолепным мучным клейстером.

Рваный ботинок широко открыл рот. Я лениво пошевелил сбитыми пальцами.

– Моим тоже конец пришел, – сказал Петр. – Надо что-то придумывать, а то обезножим.

– Есть идея. Только сначала вздремнем, – пробормотал я.

К вечеру мы проснулись.

Я достал из лабаза несколько шкур попрочнее, нарезал из них кругов. По краям прорезал дырки и пропустил сквозь них сыромятный ремень.

– Петя, смотри. Последний вопль моды. Башмак а ля слон. – Я поставил в центр круга ногу вместе с остатками ботинка и затянул вокруг щиколотки ремень. – Можешь обуваться.

Я бросил ему пару кругов.

Перед уходом затесали лесину и написали: «20 июля мы вышли на озеро Моро, где нас должен был ждать оленевод Хукочар с нашим снаряжением и продуктами. На озере его не оказалось. Проискав Хукочара семь дней, выходим в поселок Амо. Идем голодные и босиком. Из лабаза взяли муку и шкуры. Топограф Зимов. Рабочий Хромов. 8 августа 1955 года».

Я немного подумал и дописал: «Деньги за взятое лежат в дуле ружья». Достал из полевой сумки пачку денег и пересчитал их. В городе на эти деньги можно жить целый месяц. Здесь, перед лицом природы, я впервые почувствовал их эфемерность.

Я поднялся в лабаз и сунул бумажку в ствол винчестера.

Оставшуюся муку мы разделили на части и по утрам пили жиденькую, мутноватую кашицу…

Целый день мы карабкались на огромный плосковерхий хребет. Сверху было видно на много километров.

– Река! – крикнул Петр.

С обрывистой вершины в синеющей дымке мы увидели поблескивающие извивы Нижней Тунгуски. До нее было не более пятидесяти километров.

На каждый встававший на пути хребтик мы лезли, выбиваясь из сил, ожидая, что вот сейчас там, внизу, блеснет широкая полоса воды.

Хребты, распадки сменялись другими, им не было конца. Начинало казаться, что никакой реки мы не видели – был просто мираж…

Мы вышли к реке неожиданно. Продираясь через густые заросли, мы буквально вывалились на каменистый берег. Перед нами спокойно несла свои темно-свинцовые воды Нижняя Тунгуска…

Теперь надо было решать, куда идти дальше. Я считал, что фактория Амо находится выше по течению, и мы поплелись на восток.

Через несколько километров на высокой террасе мы увидели чум. Поднявшись по крутому откосу, вошли в него.

– Здравствуйте!

Молчание.

Привыкнув к полумраку чума, я увидел в середине погасший очаг. За ним на груде оленьих шкур лежала сухонькая старушка. Она спала. Я подошел и сел рядом.

– Бабушка, здравствуй.

Она открыла глаза и ответила по-эвенкийски. Это осложняло положение.

– Спроси у нее еды, – предложил Петр.

– Букэль депчеис? – спросил я, полистав коротенький словарик, составленный еще с весны.

Она долго говорила что-то. Я взмок от напряжения, стараясь понять ее, но разбирал лишь отдельные слова.

– Дело плохо, я ничего не понимаю. Похоже, она больна. У нее мало еды. Кто-то уехал рыбачить. Сейчас спрошу, где поселок. Ире Амо, Кислокан?

Она опять ответила непонятно.

– Ире? – опять спросил я и показал на восток, потом на запад. – Ире?

Она удивленно смотрела на меня – дескать, чудак, спрашивает такие всем известные вещи – и показала на запад.

– Здорово, – присвистнул Петр. – Мы не туда идем.

Я опять полистал словарик и спросил:

– Хытыкит? – что означало «отправляться вниз по течению».

– Хытыкит, хытыкит, – утвердительно закивала она.

– Пойдем, – проворчал Петр.

Мы поблагодарили и вышли на берег.

– Давай-ка плотик сообразим.

Наскоро связали легкий плотик и, взгромоздившись на него, оттолкнулись от берега. К вечеру второго дня на широкой излучине реки открылась большая поляна с темными крышами домов.

Это была фактория Амо.

Глава 8

Таня сидела у костра и, положив на колено полевую сумку, писала Зимову письмо. Одно то, что письмо нельзя было отправить, раздражало ее. Кроме того, ее раздражали комары, которые не давали сосредоточиться и мысленно представить себе Володю: его длинную сутулую фигуру, голубые глаза и добрую улыбку. А ей так хотелось увидеть его. Она представила себе, что вот сейчас с той стороны распадка, из тайги, выйдет Володя, спустится вниз, продираясь сквозь цепкий кустарник, перепрыгнет через ручей, подойдет к костру и, положив ей на плечо руку, скажет: «Здравствуй».

Костер прогорал. Угли то подергивались серой пеленой пепла, то пламенели под порывами ветерка. Таня придвинула к ним не догоревшие сушинки. Подхваченный теплым потоком воздуха, сноп искр, кружась, взвился в небо, перемешиваясь там с россыпями звезд.

Таня вздохнула, свернула треугольником законченное письмо и положила его в полевую сумку, рядом с десятками других, написанных раньше. Потом затушила костер и пошла спать.

Васька бродил возле стоянки, понурив голову. Таня долго крепилась, но все-таки не выдержала:

– Ты чего, вчерашний день ищешь?

– А?

Разговаривать с Васькой было трудновато: он немного туговат на ухо. Кроме того, Васька ленив и очень не приспособлен к таежной жизни. Из двухмесячного опыта совместной работы Тане было понятно, чего искал Васька. Он искал место, где минимум на десяти квадратных метрах были бы сосредоточены дрова, вода, твердые коренные породы и росли бы почти готовые падки для палатки – все элементы, необходимые для устройства таежной бани.

Наконец Васька, подстегнутый Таниным вопросом, остановил свой выбор на ровной площадке, недалеко от ручья.

Сооружение бани – дело не хитрое, но, судя по Васькиным темпам, должно растянуться на весь день. С этим Таня примирилась с самого утра, когда решила истопить баню. Работа была закончена, но до настоящей бани в поселке было еще двести километров тайги.

Васька накидал крупных камней и распалил на них костер. Когда дрова прогорели и камни хорошо раскалились, Васька сбросил головешки в ручей и туда же вымел все угли. Прямо над камнями он растянул палатку на заранее приготовленных кольях. Походная баня была готова. Теперь только поддавай на раскаленные камни, и можно париться всласть…

Таня не любила сильного жара, и поэтому на первый пар пошел Васька. Оп парился долго и самозабвенно. Из палатки доносились стоны и урчание. Из всех щелей валил пар. Напарившись, он залез в ручей и там, ворочаясь среди камней, смывал с себя пепел и землю.

Потом мылась Таня. Она осторожно плеснула на камни полкружки воды. Пар поднялся столбом, наполнил всю палатку, но быстро вышел в щели. Таня попарилась немного, чуть-чуть, и быстро ополоснулась теплой водой. «Выйдем в Туру, там вымоюсь как следует. В палатке все-таки не мытье», – подумала она…

На базе экспедиции, в Туре, было безлюдно. Только бухгалтер Михаил Аронович одиноко перекидывал костяшки счетов, разбираясь в своих бульдо и сальдо.

Начальник экспедиции Стрептинский, прилетевший, с полевого контроля, засел у себя в кабинете и занимался неотложными делами перед очередным выездом.

Таня сидела одна в просторной камералке – оформляла и систематизировала собранный за лето материал: надо было выполнить камеральное дешифрирование на весь сделанный ею участок, вычислить высоты всех определенных точек, составить технический отчет. Эта работа требовала тщательности и терпения. Но у Тани все валилось из рук. Она то и дело доставала из сумки Володины письма. Письма были старые, писанные им еще перед началом работы, но она получила их только что.

Какое-то смутное беспокойство владело Таней. Ей казалось, что с Володей что-то случилось, в голову лезла всякая чепуха. Она уговаривала себя, что просто устала за лето, что сидеть на месте и ждать всегда хуже… Ничто не помогало. Предчувствие беды не покидало ее. Во время связи с Кислоканом она старалась быть поблизости от телефона, стоявшего в бухгалтерии.

Однако дни шли, не принося ничего нового…

В тот день Стрептинский задерживался после обеда. Таня сидела в бухгалтерии и разговаривала с Михаилом Ароновичем, а сама косилась на старенький телефон у него на столе. Приближалось время связи с Кислоканом. Она ждала звонка, и все равно, когда он зазвенел, вздрогнула. Михаил Аронович снял трубку.

– Вы что носы повесили? – заглянул в бухгалтерию Стрептинский. – Денек-то какой сегодня! Не подумаешь, что скоро осень, а?

– Иван Николаевич, Зимов звонил из Амо! – бросилась к нему Таня. – Он не встретил оленевода в намеченной точке и вышел в Амо. Весь материал остался у оленевода.

– Постой, постой. Что за чепуха? В какой намеченной точке? Почему Зимов должен встречаться с оленеводом в какой-то точке? Пойдем ко мне, расскажешь все подробно. Да не реви раньше срока, – нахмурился Стрептинский.

Таня рассказывала. Стрептинский сидел, слушал, потирал лоб длинными пальцами.

– Сорвал работу твой Зимов, – проворчал он.

– Он же хотел как лучше, быстрее, – обиделась Таня. – Он ведь не думал, что так получится.

– Думать надо было. Ну ладно, об этом с ним поговорим особо. А пока надо что-то делать. Рассчитывать, что оленевод скоро выйдет из тайги, нельзя. Черт знает, что с ним случилось и вообще что это за человек. Аэроснимков у Зимова нет. Второй экземпляр у начальника партии, значит, придется подбирать в отряде. Надо снаряжение, оленей, оленевода. Сейчас середина августа, месяц он уже не работает. Еще недели две уйдет на сборы. Не успеет он до зимы все сделать. Сорвал работу. И послать на помощь ему некого. Придется тебе, стрекоза, ехать потрудиться. – Он посмотрел на Таню из-под своих косматых седых бровей.

Глава 9

Первым делом мы, конечно, зашли в магазин.

Хлеб был сегодняшней выпечки. От него шел настоящий хлебный дух, и корочка аппетитно похрустывала на зубах.

Мы сидели на крыльце магазина, ломали хлеб большими кусками и ели…

Хлеб наполнял желудки приятной сытной тяжестью. Бабы, выходившие из магазина, жалостливо смотрели на нас, подперев щеки кулаками, и, вздыхая, тихо переговаривались:

– Исхудали-то как.

– А молоденькие ребята.

– Одежонки-то, почитай, нет совсем – нагишом шли.

– А на ногах страх какой.

Сейчас начнутся расспросы, оханье, сожаления… Подхватив под каждую руку по буханке хлеба, мы медленно пошли по улице.

А потом была баня. Теплая мыльная вода струилась по телу, смывая грязь, усталость, отчаяние. Как приятно было надеть чистое, мягкое белье, чуть пахнущее мылом и чемоданом. Теперь верилось, что самое страшное уже позади.

После обеда я позвонил в Туру.

Я терпеливо ждал, пока меня соединят, потом услышал голос нашего бухгалтера. Он пробормотал что-то непонятное, и вдруг в трубке ясно и отчетливо зазвучал Танин голос…

Катер ткнулся в берег, загремел, заскрежетал прибрежной галькой. По брошенному трапу не торопясь спускался начальник экспедиции Стрептинский. Выражение его лица не сулило ничего доброго.

– Ну, Зимов, рассказывай, что ты тут натворил?

Но я смотрел мимо него. Смотрел и не верил своим глазам. Сердце хотело выскочить у меня из груди. Там, у трапа, стояла она…

– Танька! – Я бросился по трапу, чуть не столкнув Стрептинского в воду.

Птицей взлетел на катер и прижал ее к себе. Я бормотал какие-то слова, а она гладила меня по лицу, улыбалась, старалась заглянуть в глаза…

– Ну, Володя, успокойся, все хорошо…

Стрептипский постоял на берегу, потоптался на месте, сердито махнул рукой и легко зашагал в гору.

– Ты не имел права оставлять оленевода одного, а тем более отправлять его на какое-то озеро, – напирал Стрептинский.

– По-моему, каждый вправе строить свою работу, как ему удобнее.

– А если он потеряет материалы? Восемнадцать тысяч квадратов аэросъемки – это не шутка! Ты знаешь, чем это пахнет?

– Знаю. Только куда они денутся?

– Он же вообще может не прийти в Амо. Его здесь ничто не держит: единоличник.

– Зачем думать о худшем?

– Все равно ты не имел права, и тебе придется отвечать!

– За материал отвечу, если он пропадет, а больше ни в чем не считаю себя виноватым.

– За материал и ответишь. И еще за то, что работу сорвал.

– Работу я сделаю. Только оленевода нет.

– В этом все и дело. Материал и снаряжение я тебе привез, а оленевода добивайся сам или жди Хукочара. А мне ехать надо.

Ты у меня не один.

– Спасибо и на том, – сказал я.

В это утро я сидел у окна в правлении колхоза. Из окна было видно опушку леса и домишки, спускающиеся к реке, чуть поблескивавшей на солнце. Из-за зубчатой кромки леса, как большая змея, выползал караван вьючных оленей. На переднем учаге виднелась фигурка эвенка с пальмой наперевес, издали так похожей на копье…

Ближе. Ближе.

– Хукочар! – выдохнул председатель колхоза.

Караван медленно приближался к дому. Я открыл дверь в соседнюю комнату и крикнул Комбагиру:

– Не говори ему, что я вышел из тайги!

– Ладно, боне, – ответил Алексей.

Я прикрыл дверь и подошел к окну. Иннокентий не спеша слез с учага и заковылял к крыльцу. Хлопнула дверь. Через тонкую перегородку был хорошо слышен гортанный эвенкийский говор.

– Что он говорит? Переводи, – сказал я председателю.

– Здороваются, – начал он переводить. – Говорит, двое русских, с которыми он ходил на Докэду, в тайгу ушли, ждать их полмесяца сказали. Он долго ждал, однако, месяц, больше.

Русские не вернулись. Наверное, заблудились, пропали. Продуктов, говорит, совсем мало брали. Жалко их, хорошие ребята были. Спрашивает, куда вещи девать. Все привез в целости.

Я толчком отворил дверь в соседнюю комнату.

– Здравствуй, Иннокентий! Так где, говоришь, ты меня целый месяц ждал?

Лицо старика сморщилось, в глазах мелькнуло изумление.

– Здорово, бойе. – Голос его звучал неуверенно и робко. – Озеро Моро твоя ждал. Как твоя говори. Моя думай, твоя пропадай совсем. Дочка все скучай, плакай: «Где люча? Люча хороший».

Надо было использовать его растерянность (вдруг не захочет больше идти в тайгу – тогда труба), и я сердито сказал:

– Ладно, старик. Готовься. На днях пойдем с тобой обратно. Надо работу доканчивать. Там и разберемся во всем.

– Аякакун, – покорно согласился он.

Вечером Таня решила прогуляться. Она шла по улице поселка, который еще, не успела рассмотреть как следует.

Улочка вела в гору и уперлась в большой дом с красным флагом на крыше. В одном окошке горел свет. Таня поднялась на высокое крыльцо и через квадратную прихожую вошла в просторную комнату. В углу за письменным столом сидел эвенк. «Наверное, Комбагир», – подумала Таня.

– Здравствуйте, – вежливо сказала она.

– Здравствуй, – кивнул эвенк.

– А вы Комбагир, – уверенно сказала Таня. – Я вас сразу узнала. Мне о вас писал Зимов. Я его жена.

– Отгадал. Я Комбагир, – засмеялся он и добавил – Алексей.

– А меня Таней звать. Я гуляла, увидела свет в окне, вот и решила зайти. А вы почему так поздно работаете?

– Отпуск буду бери. Надо бумага порядок делай.

– Где думаете отдыхать? – спросила Таня.

– Моя думай охота ходи.

Таня посмотрела на Комбагира. «А что, если попросить его? Или охотиться, или с нами идти – все равно в тайгу, – подумала она. – Пусть в отпуск с нами поработает. Лицо у него доброе, он согласится. Поймет, что надо, и согласится. Ну а не согласится, так испыток не убыток. Спрошу. Он должен согласиться». Все это в долю секунды мелькнуло у нее в голове.

– Вы знаете, как неудачно вышло у Зимова с работой? сказала она вслух.

– Знаю. Шибко худо получайся.

– Теперь у него срывается работа. Если до конца октября ее не сделать, останется на тот год. А в будущем году нам уже участок выделили в Заполярье. Один он не успеет сделать. Вот я и приехала ему на помощь. Но у нас нет второго оленевода.

Очень прошу вас, пойдемте с нами. Очень надо сделать эту работу. Дело важное, государственное… Да что я вам говорю, вы и сами все прекрасно понимаете.

Алексей Комбагир долго сидел молча. «Да-а, вот как получается все. Хотелось мне в отпуске поохотиться, порыбачить, просто пожить в чуме где-нибудь. А придется с ними идти. Иначе нельзя. Ну этот Хукочар, черт возьми, и штучка. Хитер. Придется за него взяться. А не пойдешь с ними – подумают, все эвенки такие, как Хукочар. Надо идти. Да и помочь нужно. Она верно говорит: дело важное. Для нас карту делают».

Таня внимательно смотрела на него, стараясь угадать его мысли.

– Ладно, моя вам помогай будет, – согласился Комбагир и деловито спросил: – Когда пойдем?

– Вот спасибо! Вы хороший человек. – Таня обрадованно вскочила. – Я это сразу поняла. А отправляться мы думаем послезавтра. Теперь тянуть нечего. Надо работать.

– Я иду в тайгу вместе с тобой. Все уже решено. Стрептинский согласен, – решительно сказала Таня.

– А я не согласен.

– Значит, ты не хочешь, чтобы я была с тобой? – спросила она чисто по-женски.

– При чем здесь «не хочешь». Чего тебе зря мотаться.

– Ты только послушай, – перебила она меня. – Мы вместе дойдем до того хода, который ты не закончил, и там разделимся: я пойду по этому ходу до озера Моро, там перейду на средний ход и подожду тебя, а ты тем временем сделаешь самый дальний ход и тоже выйдешь на средний. Обратно пойдем вместе. Это сэкономит около месяца. Мы успеем сделать все до снега.

– Так-то было бы хорошо, но ведь все равно второго оленевода нет, – сдаваясь, сказал я.

– Оленевод есть. Сходи в кочсовет. Он тебя ждет.

Я рысью побежал туда, соображая, откуда мог появиться в поселке свободный человек. В кочсовете сидел, перебирая бумаги, Комбагир.

– Здравствуй, Алексей, – разочарованно протянул я.

– Здорово, – весело улыбнулся он. – Садись, говори будем.

– Некогда. Я на минутку. Таня говорила, оленевод меня здесь ждет, а тут никого. – Я еще раз оглядел комнату.

– Как никого? Моя разве никого? Моя тоже оленевод.

– Ты все шутишь.

– Зачем шути. Моя отпуск брала. Хотел охота ходи. Твой баба со мной говори – я с вами ходи.

Это было просто здорово! Чтобы такой человек пошел с нами оленеводом – об этом можно было только мечтать!

Глава 10

Снова тайга.

Удивительно: за короткий срок с ней произошли разительные перемены. Богатая гамма цветов, сопутствующая увяданию, – от зеленого до темно-красного, почти пурпурного – говорила о наступлении осени. И хотя погода стояла солнечная, по утрам было уже довольно холодно.

Добравшись до границы участка, мы разделились.

После долгих споров – кому с кем идти – решили: Хукочар идет со мной, остальные с Таней; мы берем семь оленей, остальных Таня. Сначала Иннокентий сопротивлялся и никак не соглашался на такой раздел. Я настоял, чтобы все собаки шли тоже с Комбагиром, все будет меньше соблазна. Оставляя Таню с Комбагиром, я чувствовал себя спокойным. И в то же время, поставив Хукочара в непривычные для него условия, Я рассчитывал, что он будет торопиться и мы скорее соединимся с основным караваном.

Глава 11

Около мыска я оглянулся.

Таня сидела на олене и кулаком терла глаза. Захотелось бросить все и бежать к ней… Я прибавил шагу и повернул за мыс. Теперь мы увидимся только через двадцать восемь дней…

Иннокентий ехал сзади. Его учаг сопел мне в спину. Говорить не хотелось, и я шел молча, изредка поглядывая на аэроснимки, чтобы не сбиться с дороги.

В полдень Иннокентий взмолился:

– Олень корми надо.

– Ладно, отпусти их, только не развьючивай. Пусть немного поедят, – согласился я, останавливаясь на полянке, белой от ягеля. Чуть пониже в камнях бежал ручей.

Я достал из сумки пресную лепешку и разломил ее пополам. Потом вытащил два куска сахара, сел на торчащий из воды камень и начал есть, макая сахар в прозрачную воду.

– Иннокентий, иди подкрепись. – Я подвинул Хукочару его долю.

– Чай нет, плохо, – ответил он.

– Зачем чай, смотри, сколько воды.

– Чай не пьешь – откуда сила будет?

– Вечером напьемся чаю. Сейчас некогда возиться.

После долгого перехода простая лепешка казалась удивительно вкусной. Я доел свой кусок, закурил и откинулся назад, прислонившись спиной к прохладному крутому берегу. Над головой стояла березка, наполовину сбросившая листья.

Я потрогал шершавую, белую с темными трещинками кору. Она приятно холодила руку.

По небу в два яруса шли тучи.

Верхние, спокойные и величавые, плыли медленно и важно. Нижние мчались над вершинами деревьев, цеплялись за них, на ходу меняли форму и очертания.

Движущиеся облака всегда создают хорошее, светлое настроение. На них можно смотреть часами. Если, конечно, есть свободное время.

Недели через две мы вышли в северо-восточный край участка. Местность изменилась. Привычные хребты, густо заросшие лиственницей, сменились почти открытой заболоченной равниной с редкими березовыми колками. В лиственничную тайгу вторгались языки лесотундры. Идти стало легче, меньше времени тратилось на опознавание, и в резерве было уже три дня.

Ночью мы проснулись от какого-то шума.

Два оленя лезли в палатку.

Мы выскочили с ружьями, для порядка выстрелили в темноту и разожгли костер. Оба оленя испуганно жались к огню, остальных не было видно. Пламя костра еще больше сгустило окружающую темноту, и выходить из освещенного круга почему-то не хотелось. Ночь мы скоротали у костра, не давая ему угаснуть.

С первыми лучами солнца Иннокентий взобрался на учага и поехал на поиски. Вернулся к обеду хмурый и недовольный.

– Однако беда. Амикан^[13] один олень кушай, остальные пугай.

– Искать надо.

– Нет, – закрутил он головой. – Зачем искай. Олень шибко пугайся. Бегай далеко. Уходи надо. Амикан ночью опять приходи.

– Да-а, – пригорюнился я. – Плохо дело. А шкуру почему не снял?

– Что ты, что ты, – замахал он руками. – Амикан олень бери – он хозяин. Трогай ничего нельзя.

– Почему?

– У нас вера такая. Ничего нельзя трогай.

Пришлось освобождаться от лишнего груза. Мы сложили в лабаз седла, вьючные сумки, часть продуктов и снаряжение. Инструменты и фотоматериал я положил в рюкзак и сам оказался в положении оленя. «Лучше потащу, но старик пусть едет, – думал я. – Иначе и за год не добраться до места».

– Это озеро моя твоя ждал, – сказал Иннокентий, когда мы проходили мимо озера, расположенного километрах в шестидесяти к востоку от озера Моро.

Я огляделся. На пригорке стоял остов чума. От него во все стороны разбегались оленьи тропки.

– Как же так? Из того озера вытекал ручей, который впадал в речку, где была наша стоянка. И ты сам говорил, что озеро Моро за полдня не обойдешь. Ты помнишь наш разговор?

– Однако старый стал, шибко плохо помни. Твоя говори, озеро Моро ходи. Это озеро Моро. Может, моя путай что? Эти места эвенки редко кочуют. Шибко далеко.

Трудно было возразить ему или опровергнуть его слова. Просто я был: излишне доверчив. Я смотрел на Хукочара: какие мысли бродили в темных извилинах его мозга? Какие чувства и страсти волновали этого человека, ведущего почти первобытный образ жизни?

В результате нашего разговора на карте появилось еще одно озеро – Малое Моро.

Маршрут заканчивался. Заночевали недалеко от места встречи. Я лежал не смыкая глаз.

Ночь, скорее! Где же ты, солнце?!

Едва дождавшись утра, мы быстро свернули лагерь и пошли к назначенному месту. Прошел час; в воздухе потянуло горьковатым дымком. Дымок – значит, люди, значит, они уже на месте. Еще прибавил шагу. Стало слышно бряканье ботал, лай собак. Наконец среди темных стволов деревьев мелькнул огонек костра; поднимался синеватый дымок, виднелся островерхий остов чума. У костра сидела Таня…

Глава 12

– Ну, Иннокентий?

– Здорово, Алексей. – Так встретились после маршрута Комбагир и Хукочар.

– Расскажи, где ты ждал Зимова, – спросил Комбагир.

– На озере ждал.

– На каком озере?

– На озере Моро, – неохотно ответил Хукочар.

– Ты же врешь! – закричал Комбагир. – Я был на озере Моро. Мы там брали инструменты Зимова. Там даже близко твоих следов нет. Если бы не работа, обязательно сходил бы на то место, где вы разошлись с Зимовым. Посмотрел бы, куда твоя тропка ведет. Твой след ведь никуда не денется. Ну, кончим работу, обязательно схожу туда.

– Можешь не ходить. Ты же эвенк, сам знаешь: через три дня снег ляжет, – ответил Хукочар.

– Ах, вот ты на что рассчитываешь! Что все снегом покроет. Ладно. Все равно, придем в поселок – судить тебя будем.

– Суди, ты теперь начальник над эвенками.

– Ты же всех эвенков опозорил. Закон тайги нарушил, Бросил людей без продуктов. Тьфу, собака. Все эвенки так скажут) тебе, тьфу, – прокричал Комбагир и ушел.

Побледневший Хукочар с погасшей трубкой в руке испуганно смотрел ему вслед.

Наталья долго не могла решиться на этот трудный для нее разговор. Но наконец осмелилась и, когда они остались вдвоем, спросила у Иннокентия:

– Почему русские не пришли на озеро?

– Не знаю. Заблудились – тайга большая.

– Врешь ты все, – неожиданно сказала опа. – Ты хотел их убить. За что? Что они тебе сделали?

– Молчи, дура.

– Не хочу молчать. Всю жизнь молчала. Не знала, какие люди бывают. Все в тайге да в тайге. Одна. С тобой все равно как одна. Ты их хотел убить, а они тебе ничего за это не сделали.

Иннокентий молчал.

– Иннокентий, – сказала Наталья. – Давай, когда вернемся в поселок, вступим в колхоз. Будем жить, как все люди.

– Старый я стал совсем. Скоро Амака возьмет меня к себе. Там буду кочевать. А ты живи как хочешь. И иди, не мешай мне думать…

Мы с Таней сидели в палатке и упаковывали в мешки фотоснимки, схемы, журналы. Вчера определили последнюю точку. Работа была окончена. Теперь надо было успеть выйти в поселок до морозов.

В палатку вошла Наталья и остановилась у входа.

– Бумага есть? – спросила она.

– Проходи, Наталья, садись. Зачем тебе бумага?

– Бумага пиши мне. Колхоз буду работай.

– Ты хочешь вступить в колхоз и тебе надо написать заявление? – четко выговаривая слова, спросил я.

– Да, – кивнула она.

– А Иннокентий?

– Иннокентий шибко старый стал. О смерти думай. Однако скоро помирай, – заплакала она. – Я одна колхоз вступай. Маша-свет интернат отдавай. Зачем ей мера зверь расти, – говорила она сквозь слезы.

– Не надо, Наталья, не плачь. – Таня подсела к ней и стала говорить ей что-то, успокаивать, как это умеют делать только женщины.

– Ты у нас молодец. Маша-свет вырастет большая, тебе спасибо скажет за учение. Выучится – будет учительницей или врачом. Вес эвенки будут ее уважать. – Таня говорила, и Наталья успокаивалась, слезы у нее высыхали, на лице появилась улыбка: она, наверное, представила себе Машу-свет доктором…

Я написал ей заявление. Бережно свернув бумагу, Наталья сунула ее за пазуху и вышла из палатки.

Последние дни октября, как обычно бывает в этих широтах, обильно шел снег. Каждый день снеговой покров увеличивался на десяток сантиметров. Ветра не было, и мохнатые лапы елей надели белые шапки. Стоит тронуть ветку, и с головы до ног окажешься в холодном липнущем снегу. А освободившаяся от тяжести снега ветка тихо покачивается, словно прося прощения за свою шутку.

Первого ноября мы вышли на Нижнюю Тунгуску неподалеку от фактории. В косых лучах висевшего над вершинами деревьев солнца слабо поблескивала сплошная масса мокрого снега, плывшего по реке вперемежку со льдинками. По всему чувствовалось, что достаточно легкого морозца, чтобы сковать на долгие месяцы эту мрачную реку.

Не успели мы остановиться, как олени уже сбились в кучу, стаскивая друг с друга вьюки, путая повода.

– По-е-ха-ли-и, – крикнул я и побежал вдоль каравана, поправляя вьюки.

– Мод! Мод!^[14] – протяжно закричали оленеводы.

Караван медленно двинулся по берегу, вытягиваясь в длинную извилистую цепочку.

Каменистый берег, покрытый снегом, был скользкий. Олени двигались осторожно, выбирая дорогу, но все равно то и дело скользили, падали, на неровных местах резко соскакивали, шевеля и хлопая ушами и недовольно пофыркивая…

Вера Шапошникова

КРАСКИ БРАЗЗЫ

Очерк

Заставка худ. А. Шикина

Утро в Браззе

Я живу на берегу Конго. Никогда мне не приходилось видеть столь стремительной и широкой реки. Три с лишним километра разделяют стоящие друг против друга города. Выше река, расширяясь, делится на два больших рукава. Они обнимают низменный остров М’балу.

В конце прошлого века французский военный моряк Саворнен де Бразза, занимаясь исследованием Экваториальной Африки, вышел на эти места. Он и основал город Браззавиль. Сейчас в нем более 800 тысяч жителей.

Конго в верховьях своих судоходна. Ниже Браззы – пороги, острые, желтые клыки, торчащие из воды. От Враззы к океану проложена железнодорожная ветка, единственная в стране. Вместе с водами Конго к океану устремляются зеленые острова. Это похоже на ледоход в половодье, только вместо льдин плывут сплетенные стеблями листья с метелками бледно-лиловых цветов.

Двери моей комнаты выходят на выстланную плитами пористого известняка площадку, ступеньками спускающуюся к воде. Сухой сезон вступает в свои права, но по ночам еще часто идут дожди. Проснувшись от жгучих москитных укусов, я слышу настойчивый шум дождя. К утру он перестает. Солнечные лучи с трудом пробиваются сквозь испарения. Густые, напитанные влагой кроны деревьев склонились над Конго, роняя в реку алмазные капли.

С утра на площадку приходит молодой конголезец Базиль, завязывает за спиной тесемки белого фартука, берет скребок и метлу из пальмовых листьев. Он срезает проросшую между плитами траву, сметает с них опавшие розовые цветы, напевая в ритм движения какую-то монотонную песню.

Я выхожу на порог, Базиль широко улыбается, обнажив свои крупные зубы. Он просит оставить открытой дверь: солнце здесь вместо камина. Оно прогревает холодную от кондишена, влажную комнату.

– Вода опять прибыла. – Отставив метлу, Базиль задумчиво смотрит на Конго. – Вчера приходил тот бой. Он ждал вас до самого вечера.