Текст книги "Через бури"
Автор книги: Александр Казанцев
Соавторы: Никита Казанцев
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
Отправишься взимать долги,
Воздать врагам за преступленья.
Андроник, как обычно, позвонил Саше по телефону:
– Товарищ полковник, не откажите в любезности зайти к академику Иосифьяну.
– Что за розыгрыш, Андроник? Здесь полковника нет.
– Не было, не было, Сашок, а теперь есть. Зайди почитай. Где Зубков?
– Я его сегодня не видел.
– И не увидишь. Зайди. Объясню и про тебя, и про него.
Званцев удивился, велел извиниться перед вызванными Шереметьевским и Долгушиным, и прошел к Иосифьяну.
Тот был мрачен и указан ему на обычное место рядом с собой.
– Выбивают старую гвардию. Кому эполеты на плечи, кому голову с плеч. К тебе вчера инженер Визенталь заходил со своим изобретением?
– Да, из области телевидения. Я не очень разобрался.
– Его работу сразу засекретите.
– Обычное дело. Все наши разработки засекречивают.
– Э, кацо! Это не пара пустяк! Сам Визенталь-то не засекречен…
– Ну и что с того. Мало ли у него заслуживающих засекречивания мыслей в голове!
– Ты не понимаешь психологии режимников. Начальник первого отдела Осипов – мой двоюродный брат. Он ничего не смыслит в технике, но на его глазах незасекреченный Визенталь сел за свой стол и достал из своего ящика свое ставшее секретным изобретение. Смертный грех! И ответит за него не изобретатель, а главный конструктор Вениамин Вениаминович Зубков. Его уже взяли. Ему грозит восемь лет тюрьмы.
– Извини, Андроник. Осипов твой брат. Но он из страны дураков.
– Хуже. Из страны, где любые преступления прикрываются самым светлым учением, какое измышлял человек. Что там охота за ведьмами и сжигание на костре сотен тысяч невинных женщин, или героинь, какой была Жанна д'Арк, или таких ученых, как Джордано Бруно. И все во имя спасения их христианских душ. Они старались оставить меня в поле одного, хотели съесть тебя – зубы обломали. Перейдем к этой второй новости. Когда деятель становился неугодным, его назначали послом в дальнюю страну. Так и с тобой. Сделали полковником и отсылают уполномоченным на фронт.
– Я уже побывал в шкуре рядового необученного.
– Вот, Саша, – встал Иосифьян. – Забирают тебя от меня, разлучают нас.
– Как так? – опешил Званцев.
– Передают тебе через меня вызов в верха, а со мной вроде согласовали, хотя мое мнение никого не интересовало. Вот, посмотри, какое тебе дают назначение с производством в полковники.
– Как в полковники? Я же только инженер-майор. Через подполковника сразу?
– А военинженером как ты, рядовой, необученный, стал?
– По занимаемой должности.
– Вот и сейчас готовься. Получаешь важное назначение, а вместе с ним и звание полковника. Завтра с генералом Гамовым в отдельном вагоне отправишься на фронт. Снова «помпотехом» только теперь не комбата Зимина, старшего лейтенанта, а маршала имярек.
– На фронт всегда готов, но с чего ради такое повышение.
– Мы с тобой женский фактор не учли.
– Женский? Ничего не понимаю…
– А помнишь – мы возвращались в сорок первом, шестнадцатого октября в Москву, когда все уходили из нее? Девушки зенитной батареи сбили немецкий разведывательный самолет, и он, падая, взорвался…
– Помню. Мы еще говорили о девушках, выводивших аэростаты воздушного заграждения над бульваром…
– Вот, вот! Все в аккуратных, выглаженных гимнастерках, в сапожках, в заломленных пилотках. Твой Печников еще сказал, что они без промаха бьют и на войне и в жизни, и что сам он подбит трижды.
– И что же? Причем они теперь-то?
– А ты вспомни, как потом к нам почти каждый день приезжала товарищ Голубцова, которую намечали к нам парторгом. Все знакомилась через тебя с нашей работой.
– Так ведь ее к нам не назначали.
– Назначили директором престижного технического вуза. Приглянулся ей, видно… твой стиль работы, не считающийся ни с какими ограничениями.
– Ты все загадками говоришь, Андроник.
– Учти, она жена и референт заместителя председателя Государственного Комитета Обороны! Вот такой пара пустяк, дорогой ишак мой!
На другой день Званцев, облачившись в форму полковника, выехал на Белорусский вокзал. Там на запасных путях нашел мягкий вагон Гамова. Генерал в купе вручил ему удостоверение уполномоченного Электропрома при Втором Украинском фронте.
Группа генерала Гамова двигалась вместе с фронтом через дымящийся Будапешт в Вену.
Отель «Бристоль» выходил на площадь. Ее то и дело перебегали темные фигуры в развевающихся плащ-палатках. Уличного освещения не было. Где-то справа пятном расплывалось зарево пожара. Время от времени, как ломающиеся сучья, скупо потрескивали автоматные очереди. Полковник Званцев прошел через вестибюль отеля «Бристоль», предоставленного в Вене группе генерала Гамова, возглавлявшего всех уполномоченных, и вышел на площадь, словно турист, которому не терпится осмотреть город.
– Вошли бы лучше в отель, товарищ полковник. Неровен час, заденет. Немец, он тут за углом засел. Никак не выкуришь, – и солдат, взмахнув плащ-палаткой, как крылом, скрылся за выступом дома. Начал накрапывать дождь.
В Вене не было разрушающих боев. Город был цел и красив. Немцы, нехотя уходили, по привычке отстреливаясь, зная, что в городе им не удержаться. Войска Толбухина обходят Вену слева. Справа – Дунай. Отходить придется через реденький Венский Лес, что на взгорье.
Званцев благоразумно вернулся в отель.
Утром его вызвал в свой шикарный номер генерал Гамов. В пути он прочитал захваченный Званцевым с собой «Пылающий остров». Генерал вернул книгу с лестным отзывом и задержал Званцева:
– Подождите, молодой человек, – они были примерно ровесниками. – Я должен открыть вам, кто вы есть.
– Уполномоченный Электропрома.
– Уполномоченный, верно, но не только Электропрома. Вручаю вам удостоверение уполномоченного Государственного Комитета Обороны, нашей высшей власти. Вам надлежит возглавить в Штирии группу уполномоченных отдельных отраслей, находясь при Двадцать шестой армии Второго Украинского фронта. Держите направление на альпийский городок Брук-на-Майне. Вот вам правительственный пропуск на лобовое стекло машины с правом безостановочного проезда через все контрольно-пропускные пункты. В районе ваших действий расположены немецкие заводы концерна Германа Геринга. В вашу группу войдут офицеры-руководители наших разворованных немцами заводов. Ваша задача компенсировать эти потери. Ведите себя в Штирии не как завоеватель, а как ее заботливый правитель. До отъезда ознакомьтесь с венской радиопромышленностью и образцами ее продукции.
В своем новом качестве, получив полагающийся ему «виллис» и шофера, удивленно уступившего ему место за рулем, Званцев отправился по венским радиозаводам. Везде его встречали подчеркнуто радушно, преподнося новейшую радиоаппаратуру (пригодится для иосифьяновского института). Проезжая по одной из площадей, он невольно задержался. Пылал театр, напоминавший московский Большой. Пожарных не было. Должно быть, гитлеровцы, отходя, подожгли со зла, не подпуская венцев тушить их реликвию. Венский театр – центр европейской культуры…
К вечеру отведенный Званцеву просторный номер обогатился множеством радиоприемников. Каждый он опробовал. В дверь громко постучали. Званцев не успел ответить, как увидел долговязого подполковника со смеющимся лицом. Коля Поддьяков, управляющий трестом «Союззапчермет»!
– Честь имею! Здесь радиобарахолка?
– Здорово! – отозвался Саша, не выразив удивления. – Садись, вместе отбирать будем.
– А я – в Штирию. Запасные части запасать. Выехать должен с каким-то высокопоставленным балбесом в Альпы.
– Так это со мной. А за балбеса отсидишь со мной, непьющим, пока в конференц-зале наши шум и там поднимают по случаю Первого мая.
Так на то мы и гамовцы, чтобы гам устраивать. Подожди, тут интересное сообщение поймал из Берлина, – сказал он, присев за приемник.
– Немецкое? Давай, Коля, наушник. Я пойму.
– Наше, товарищ полковник, наше. Вместе поймем.
Не пользуясь лифтом, прыгая через ступеньки, два офицера сбежали в вестибюль, насторожив солидного портье в темных очках.
Широко распахнув двери в конференц-зал, превращенный в банкетный, они привлекли к себе общее внимание. Званцев обошел длинный сервированный стол и тихо обратился к сидящему во главе его Гамову:
– Разрешите сделать чрезвычайное сообщение, товарищ генерал-майор. Над рейхстагом поднят Красный флаг. По радио сейчас мы с подполковником Поддьяковым слышали.
– Садись, полковник. О таком деле сообщить по чину мне положено.
Гамов встал и поднял руку, требуя общей тишины. Когда шум и гам подвыпивших офицеров утих, он объявил:
– Только что по советскому радио из Москвы передали, что по случаю праздника Первого мая полчаса назад над германским рейхстагом взвился советский Красный флаг! Ура, товарищи! – закончил генерал.
Несколько десятков голосов подхватили боевой клич, и под сводами зала, где последние годы раздавалось только «хайль Гитлер», прогремело торжествующее русское «ура».
Но еще несколько дней нацистская армия корчилась в последних конвульсиях. Наконец Званцев получил от Гамова «добро» на выезд.
День Победы званцевцы встретили на пути к австрийским Альпам, где им предстояло найти Двадцать шестую армию Второго Украинского фронта. Кроме шофера Званцев взял с собой подполковника Илью Коробова, директора Днепропетровского металлургического завода, представителя коробовской династии металлургов, другого подполковника, своего друга Николая Поддьякова, трест «Союззапчермет», и майора Асланова, директора Московского почтамта, начальника штаба их группы.
Так началась новая страница его жизни. Вместе с передовыми частями Второго Украинского фронта вступал он в дымящийся Будапешт, въезжал в еще не взятую Вену. И теперь на предоставленном «виллисе» в сопровождении назначенных ему помощников выехал в Шти-рийские Альпы, где на стыке двух фронтов должен был расположиться его штаб. Словом, Званцев попал в Брук-на-Майне. Альпийский городок этот представлял собой группу домов с остроконечными крышами, расположенных в долине реки Майн, у бурливого потока, который уже в Германии, во Франкфурте-на-Майне станет рекой. Переброшенный через поток мост соединял две части города с патриархальной гостиницей, приютившей званцевцев.
В этом австрийском городе Званцев оказался самым старшим по званию офицером Красной Армии и по положению должен был стать комендантом города, к чему менее всего был готов.
В маленькую гостиницу, занимаемую его штабом, явилась делегация горожан во главе с бургомистром, просивших защитить местных женщин от входивших в город солдат Красной Армии, от которых, по слухам, ожидали насилия.
Званцеву доложили, что вблизи находится лагерь угнанных из Советского Союза женщин для работы на германских предприятиях. И первым актом нового коменданта города было распоряжение о роспуске лагеря. Ни одной жалобы на насильственные действия победителей коменданту города не поступило.
Комендантская деятельность Званцева закончилась вызовом в расположенный неподалеку штаб армии. Явившись к командующему, генерал-лейтенанту Гагину, он нашел в нем крепкого, пятидесятитлетнего мужчину, склонного к дружелюбному юмору.
– Ну что, товарищи инженеры, долги собирать приехали. Погоны-то плечи не давят?
– Я с первых дней в армии, товарищ генерал, хоть и инженер. Теперь мне поручено, опираясь на вашу помощь, изъять у вражеской промышленности оборудование и отправить его на родину, где оно будет установлено взамен разрушенного и уничтоженного. Вы-то, думаю, своими глазами все это видели.
– Да уж насмотрелся. А ты, полковник, сам-то воевал или заслуженный тыловик?
– В Крыму, товарищ генерал, у генерала Хренова. В Керченской эпопее участвовал. Даже переправой через Керченской пролив пришлось покомандовать… И до таманского берега вплавь добираться.
– Значит, стреляный воробей. За одного битого двух небитых дают. Вот почему ГКО тебя уполномочил Германа Геринга раскулачить. Даю тебе на это святое дело «добро», растряси этого жирного борова. Дам тебе и помощникам твоим трофейные легковые машины, сколько надо. Людей не проси. Адъютант к моему заместителю по тылу проводит.
Появившийся, как из-под земли, молоденький майор лихо щелкнул каблуками:
– Будет исполнено, товарищ генерал. Только до вас главный гинеколог армии просится, да я не пускал.
– Что? Опять о беременных сержантах разговор пойдет? Или она до меня добирается? Если толстый, то обязательно беременный, – и он расхохотался. – Пусть войдет.
Красивая женщина, военврач третьего ранга, строевым шагом направилась к командующему:
– Разрешите обернуться, товарищ генерал-лейтенант?
– Не обернуться, а обратиться, – добродушно поправил генерал.
– Никак нет, товарищ генерал. Разрешите обернуться.
– Оборачивайтесь, если только за этим ко мне пришли. И что же вы там увидели?
– Сашку Званцева, друга мужа моего, – произнесла Лена Загорянская, бросаясь к Саше на шею.
– Прежде всего полковника Званцева. О беременных все заботитесь. Смотрите, сами не оплошайте.
– Да разве у полковника такая выправка? А ну, подтянуться, грудь вперед! Это просто Саша! Я, как услышала, что он здесь, ушам не поверила. Ты, Саша, свозишь меня в Вену? Дунай, Венский Лес! Романтика!
– Свозит, свозит. Вот «олимпию» получит, и свозит. У него, как у представителя правительства, поди, номер в «Бристоле» есть.
– Есть. Правда, «Бристоль», как будто, американцам отдают, так что отель, скорее всего, другой.
– А мне все равно: я и в палатке, и в землянке с вашим братом теснилась и уважать себя заставляла.
– Как дядя самых честных правил? Ах, Боже мой, какая скука, лежать с тобою рядом ночь, не сделавши и… шагу прочь, – шутливо процитировал Гагин и рассмеялся. – Ладно, идите прочь на склад. Берите «олимпию». Не машина – птица!
Полковник и военврач в сопровождении адъютанта вышли от командующего. Званцев подтянулся, подобрал живот, чувствуя себя, как в строю.
Глава пятая. ВИЦЕ-КОРОЛЬ ШТИРИИТак грозно говорить
Мог только высший чин.
Выбранная «опель-олимпия», средняя между «опель-адмиралом» и «опель-кадетом», оказалась как нельзя более кстати, чтобы вместе с Поддьяковым и Коробовым объехать затерянные в горах, как на Урале, заводы Штирии. Они оказались преимущественно не австрийскими, а немецкими.
Помощник Званцева подполковник Илья Коробов обратил внимание, что в ближнем городке Капфенберге находится завод концерна «Герман Геринг» с прокатным с га-ном, который мог бы заменить такой: ке, уничтоженный отступающей гитлеровской армией на его заводе в Днепропетровске.
Званцев осмотрел цеха завода Геринга, напоминавшие ему его первую любовь – Белорецкий металлургический завод, где он работал главным механиком. Он удивился, что первый подручник Гитлера, толстый летчик Геринг, второе лицо нацистского рейха, такой крупный капиталист.
На следующий день Званцев вызвал к себе инженеров этого завода. Принял их сурово в гостиной отеля, не пригласив даже сесть. Заговорил на грубом немецком языке, допуская ошибки, не найдя нужным вызвать переводчика.
– Ваша гитлеровская армия грабила нашу страну. Уничтожала наши заводы, воровала их оборудование. Ваш завод принадлежит второму нацисту рейха. Собственность преступника Германа Геринга реквизируется. Его прокатный стан, взамен разрушенного, возвращается на завод в Днепропетровске. Его директор, подполковник Илья Коробов, здесь и будет докладывать мне о выполнении моего приказа. Вам, инженерам и прислужникам Геринга, повелеваю демонтировать своими силами прокатный стан и самим пустить его в Днепропетровске. Упаси вас Господь недосчитаться какой детали или опоздать со сроками пуска. Будете расстреляны без суда и следствия. Приступать немедленно. Возражения не принимаются. Допускаются только просьбы о разъяснениях. У меня времени на вас нет.
Конечно, никто уполномоченному ГКО такие запугивания не поручал, но Званцев действовал в необычной обстановке с привычной ему решительностью, не задумываясь о законности своих действий. Он воевал – и победил, а посему для него всякая законность была заменена волей победителя. От имени ее Званцев и возвращал стране награбленное врагом, капитулировавшим безоговорочно.
– О, почтенный герр оберст. Я есть только переводчик на ваш прекрасный русский языка. Австрийские господа инженеры просят передавать вам благодарность за освобождение от гитлеровского аншлюс, что есть порабощение. Австрия не воевать против вас, и у нее неимение есть своего правительств. Все, что стоять есть на нашей земле, есть никакое немецкое, а наше австрийское. Господин маршал Геринг есть вор, присвоивший наше имущество. И мы не хотели бы еще раз потерять его из-за чужой преступлений.
– Если присутствующие делают вид, что не поняли моего немецкого языка, то переведите на понятное им наречие, что находящийся в управляемой мной Штирии прокатный стан на заводе Германа Геринга в Капфенберге должен быть безоговорочно демонтирован силами завода под наблюдением инженеров, каковым придется вновь смонтировать и запустить его в Днепропетровске. В противном случае они за саботаж будут безжалостно расстреляны. В ваши имущественные споры с немцами я вступать не буду, ибо все заводы Штирии, где командую я, завоеваны моей страной, расплатившейся за это миллионами жизней. Демонтаж стана начинается сегодня, расстрелы завтра. Все!
Перепуганные инженеры завода Геринга вытирали лица белоснежными платками.
– Это не оберст, а дьявол. Борода снаружи, рога спрятаны в невежливо неснятой фуражке, а копыта в сапогах, – авторитетно заявил толстяк в золотых очках, осенив себя крестным знаменем. – Надо было взять с собой пастора.
– Чтобы какой-то оберст так угрожал виднейшим людям Австрии, нужно быть я не знаю кем! – возмущался другой инженер.
– Маршалом! Это был переодетый Толбухин. Только он, покоритель Румынии, Венгрии и Австрии, мог себе позволить такое.
– Если маршал, тогда конечно. Но зачем маскарад?
– Чтобы не скомпрометировать себя.
И прихвостни толстого маршала Геринга, успокоились, решив, что так строг с ними был маршал Толбухин, солдафон, и во избежание расстрела демонтаж, к удивлению Ильи Коробова, не уходившего с завода, начался немедленно. Николай же Поддьяков, свидетель произошедшего, умирал от смеха.
Хоть Званцев и походил на Толбухина, как гвоздь на молоток, нелепая версия с переодеванием маршала распространилась по Штирии, и вызванные в Брук-на-Майне директора вагоностроительного и паровозоремонтного заводов, встретились в вестибюле местного отеля и вместе направились к «страшному оберсту», не ожидая ничего хорошего.
Илья Коробов докладывал Званцеву о ходе демонтажа прокатного стана:
– Вы здорово напутали прокатчиков. Двор завода забит пустыми ящиками. Нужны железнодорожные вагоны.
– А кто их нам даст, дорогой Илья? Мы не дома. Ко мне сейчас явятся руководители заводов подвижного состава.
Вызванные к «страшному оберсту» инженеры, поднимаясь по лестнице, обменялись унылыми репликами.
– Интересно, сколько времени он даст нам на демонтаж оборудования?
– Я предпочел бы не знать дату своего расстрела. Бородатый оберст, отпустив докладывавшего ему офицера, встретил их вежливо:
– Прошу вас, господа, присаживайтесь. Я пригласил вас, чтобы поручить вам пуск ваших заводов на полную мощность. С вас мы качнем восстановление былой индустриальной Штирии.
На этот раз Званцев воспользовался услугами присланного ему из штаба армии военного переводчика.
Услышав перевод, австрийцы не поверили ушам.
– Правильно ли вы перевели, господин офицер, понятие «пуск заводов»? Имеется ли в виду спуск оборудования в ящики?
– Переводчик верно перевел: «пуск заводов на полную мощность», – вмешался Званцев на немецком языке. – В документе, который я вам вручаю, названы сроки подачи сформированных вами железнодорожных эшелонов на указанные демонтированные заводы. Не дай вам Бог задержать подачу составов. От вас самих зависит срок вашей кончины. Это мой приказ.
Вниз по лестнице почтенные директора в кожаных шортах спускались вприпрыжку.
– Конечно, это не просто оберст! – решил паровозник.
– Думаете, маршал? – спросил вагоностроитель.
– Это вице-король Штирии, – убежденно ответил штириец, и, с его легкой руки, это прозвище прочно закрепилось за полковником Званцевым.
Стало известно оно и генералу Гагину:
– Ну что, ваше вице-королевское величество, товарищ полковник, генералом тебе не стать. Царь наш бывший так в полковниках в полную отставку и попал. Мне докладывают – по альпийским крутым виражам с бешеной скоростью гоняешь, докторшу в Вену везти собираешься.
– Я за ней и пришел, товарищ командующий.
– Пойдем перекусим, а за ней адъютант сходит. Искать ее не понадобилось, она сама явилась, узнав Сашину «олимпию», которую с ним вместе и выбирала.
– Садитесь, гостями будете, – превратился строгий генерал в радушного хозяина.
– За Вену, красавицу Вену! – поднял он тост. – А ты чего саботируешь, полковник, или за рулем?
– С детства не пью. Зарок дал.
– Это верно, товарищ генерал. Я его подменю, – и Лена опрокинула стакан водки.
– Вот это молодец! К очередному званию представлю. Генерал и военврач выпили еще.
– Вы одной дунайской красавицей любоваться будете, а я о другой вспоминаю. О Злате Праге.
– Ах, Прага! Вы, когда ее брали, не повредили старинную красу?
– Эх, молодой человек, цену военным сводкам надо знать. Это по высшим соображениям считалось, что Прагу заняли части Двадцать шестой армии под командованием генерал-лейтенанта Гагина, а он, этот самый Гагин, что с вами бражничает, спокойненько въехал в Прагу на трофейном «хорхе» – и успел к банкету освободителей Праги. И сидели там чехи, поднявшие восстание, которое немцы подавляли, и пришедший чехам на помощь генерал Власов со своей Русской освободительной армией, сломив сопротивление гитлеровцев, а мы «взяли» уже взятую Прагу. Сидели вместе за столом. Мы с Власовым рядом, а за ним его начальник штаба, – и Гагин назвал фамилию. – Тосты поднимали за Сталина, за генерала Свободу, за меня и генерала Власова. Тут дежурный чешский офицер подошел к власовскому начальнику штаба и передал, что его просят к телефону. Тот встал из-за стола, наклонился, рюмку водки опрокинул в себя без тоста и ушел. Через некоторое время чешский офицер снова подошел к нам с Власовым и передал, что начальник штаба просит генерала подойти к телефону, он один решить что-то там не может. Власов рассердился: «И это начальник штаба! Шага без няньки ступить не может!». И ушел. Больше я его не видел… и не увижу. Вот ока, Злата Прага, какая. А Вену увидите. Выпьем за прекрасные города.
Удалая «опель-олимпия» (иначе про нее не скажешь) с головокружительной скоростью спустилась по серпантину альпийской дороги и выехала на прямое венское шоссе.
– А у тебя нервы хорошие, – сказал Саша своей подтянутой красивой спутнице. – Ни разу не взвизгнула.
– А мне теперь все равно, даже если сразу – в пропасть… Я ведь от Женьки письмо получила.
– Ну, как он там? Броню себе в шахматы или на бегах выиграл?
– Выиграть хочет, – с горечью сказала Лена. – Развода у меня просит. Жениться собрался на профессорской дочке, тоже враче. Я согласилась. Пусть найдет счастье и уют, пока я по фронтовым дорогам мотаюсь и его на положении солдатки держу.
– Да, тебя крутым виражом не испугаешь. А я ведь это знал.
– Еще бы, – усмехнулась Лена, – первый друг!
– И твой тоже.
– Не сомневалась. Нам бы в оперу попасть.
– Я видел, как театр горел. Успели восстановить?
В оперу они не попали и забрели в мюзик-холл. Обоим запомнился центральный номер программы: «Создание Галатеи». На пустой полутемной сцене появлялся ярко освещенный Пигмалион с локонами до плеч. Двое античных юношей вынесли носилки с белой, на миг освещенной глиной, поставили их на пол в темноту. Скульптор принялся за работу. Зрители видели его умелые руки, которые лепили из пустоты изваяние прекрасной женщины. Они завораживают, заставляя работать воображение зрителей, которым кажется, что в пустоте рождается скульптура. Ваятель то и дело наклоняется к носилкам, будто беря комок белой глины, и создает чудные незримые ноги, переходя все выше и выше, завершая обнаженный торс, с особым чувством вылепляя невидимые девичьи груди. От покатых плеч идут руки, одна откинута назад, другая призывно поднята. На очереди длинная лебединая шея, увенчанная прелестной головкой, возникающей из пустоты. Пигмалион делает несколько шагов в сторону, застывая в восхищении. Как бы ослепленный, прикрывает глаза рукой. Свет рампы гаснет, и через мгновенье яркая вспышка освещает дивную скульптуру обнаженной девушки. Потрясенный ваятель набрасывает на нее прозрачный газовый шарф, маняще прикрывая созданное им бесподобное тело. И Галатея стоит, залитая светом, в неземной своей красоте, волшебно созданная на глазах у зрителей из пустоты.
Пораженный красотой собственного творения, Пигмалион падает на колени, в мольбе воздевая руки. И чудо свершается у зрителей на глазах. Созданная из воздуха Гачатея оживает, склоняется над своим создателем и темпераментно танцует с ним под овацию вскочившей с мест публики.
– Какая бессмыслица! Способные на такое люди воюют между собой, – сказала Лена, опираясь на руку Саши при выходе из театра.
Они еще днем нашли небольшой отель, куда перебазировалась команда генерала Гамова. И нашли номер, оставленный за уполномоченным ГКО полковником Званцевым. Других уполномоченных в Вене не было, и один из свободных номеров достался, несмотря на ее протесты, Лене.
Званцев подробно доложил генералу Гамову о делах в Штирии.
– Ну, молодец, полковник! Не только прокатные станы демонтировал, но и подвижной состав сам себе сделал, дав штирийцам тысячи рабочих мест. Им короновать тебя надо. Возвращайся и передай мою благодарность генералу Гагину за оказанную тебе помощь.
Через час удалая «олимпия» мчалась по ровной дороге к Альпам.
– Прибавь скорость. Что она плетется у тебя, как параличная старуха.
– На спидометре итак больше ста двадцати.
– Выжимай еще! Мне забыться надо. Скорей, скорей! Докажи, что ты мужчина, хоть и загнал меня в отдельный номер, как не разведенную жену блудливого друга.
Контрольно-пропускные пункты мелькали один за другим. Правительственный пропуск на лобовом стекле не позволял остановить бешено мчащуюся машину, и девушки-регулировщицы удивленно смотрели ей вслед.
На следующий день к Званцеву явился незнакомый майор из штаба фронта.
– Вам приказано, товарищ полковник, прибыть на своей машине к заместителю командующего фронтом генералу армии Петрову. Мне приказано сопровождать вас.
– Да что там случилось?
– Не могу знать, товарищ полковник. Очевидно, что-то очень важное, поскольку мне сказано «немедленно».
– Да вы хоть чаю с нами выпейте, майор.
– Боюсь и вас без чая оставить, поскольку вызов оформлен через особый отдел.
Званцев покачал головой:
– Чудны дела твои, Господи!
– Вот именно чудо! Потому и вас вызывают.
– Тогда поехали. Я до чудес большой охотник.
Они сели вдвоем в олимпию» и выехали на вьющуюся лентой горную дорогу. На каждом крутом вираже, когда его прижимало к дверце, майор чувствовал себя скверно:
– Неужели, товарищ полковник, нельзя меньше лихачествовать, имея пассажира из Особого отдела штаба фронта? О вас слава идет, как о первом лихаче фронта.
– Тороплюсь. У меня всегда времени мало. Вы сами пожелали ехать со мной, хотя могли взять штабную машину.
– У меня задание сопровождать вас для выяснения способа превращения с виду обычной машины в гоночную. Что вы с ней сделали?
– Отрегулировал карбюратор и усилил подачу подогретого топлива. Причем бензин у меня в канистре находится между электродами, отчего выделяет при сгорании больше энергии.
– Вы просто, товарищ полковник, задуряете мне голову, почувствовав, что я не автомобилист.
– Вы особист, майор, и у вас свои способы допроса, а у меня свои способы служения Родине.
«Олимпия» выехала на прямое шоссе и понеслась «карьером», как сказали бы о лошадях.
– Умоляю, сбавьте скорость, нам поворачивать налево в штаб.
Званцев в последний раз прижал бедного майора к дверце и въехал в деревенский двор с усадьбой, занятой штабом фронта.
– Следуйте за мной, полковник, к начальнику тыла фронта.
– Товарищ генерал армии, – сказал он, открывая дверь в изолированную комнату зажиточного крестьянского дома, – разрешите ввести доставленного мной, по вашему приказанию, полковника Званцева.
– Ах, этот! – произнес начальник тыла, откидывая грузное тело на спинку богатого кресла, следовавшего всюду за своим тяжеловесным хозяином.
Генерал отодвинул бумаги, снял очки и стал разглядывать Званцева.
– Кто таков? Выправка где? Перед кем стоишь?
– Перед вами, товарищ генерал армии! Честь имею, полковник Званцев Александр Петрович, уполномоченный ГКО при Двадцать шестой армии Второго Украинского фронта.
– Это ты мой «хорх», как старую клячу, на венском шоссе обогнал? Никто в расположении фронта на такую дерзость не решался, а тут какая-то трофеюшка начальника тыла фронта выхлопными газами потчует. И на КП не останавливается.
– У меня право безостановочного проезда без предъявления документов через все контрольно-пропускные пункты Советского Союза, а не только на вашей территории.
– Врешь! Даже у меня такой бумаги нет. И быть ее не может.
– Прикажите снять у меня с лобового стекла пропуск и убедитесь, что он выдан уполномоченному Государственного Комитета Обороны всей страны, а не начальнику тыла одного из многих фронтов.
Адъютант, щеголеватый подполковник, научившийся угадывать приказы начальника раньше, чем они будут произнесены, вошел в комнату и, щелкнув каблуками, положил снятый пропуск перед генералом на стол. Генерал надел очки и стал изучать особый пропуск, которых всего было не больше двадцати. Званцев разъяснял:
– Такие пропуска выдаются по личному указанию товарища Сталина, председателя ГКО, а подписываются его заместителем товарищем Маленковым.
– Так как же я мог вчера этот пропуск увидеть, если он у вас на лобовом стекле, а вы мне свой зад показали. Да и девчонки-регулировщицы как подпись Маленкова рассмотрят, если вы не останавливаетесь?
– Я спешу, дорожа временем, выполняя здесь особое задание, предписанное мне как уполномоченному правительства. В Штирии меня все знают.
– Вот и я, генерал армии, узнал, сподобился. Да известно ли вам, что, не догнав вас на «хорхе» со скоростью сто сорок километров, когда вы КП проскочили, я приказал стрелять вам вслед. И девка палила. Я ее знаю. С ней шутки плохи. Старшина она. К младшему лейтенанту представлять будем.
– Значит, моя «олимпочка» быстрее пули летела, и пуля меня не достала. Ведь не могла же старшина промахнуться.
– Это верно. С вами одни чудеса. Вот к ним и вернемся. Что за машина была? Что вы с ней сделали? Мне это важно знать.
