Текст книги "Через бури"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 35 страниц)

– А я уже написал. В «Пионерской правде» с восьмой попытки взяли.

– Да ну! – восхитился Гладков. – Значит, запоздали мы с советами. Только после «Пионерки» для книги переписывать придется.

– Я сначала пишу карандашом с мягким ластиком, отделываю, – вступил поучающе Леонов. – Черновик печатаю на машинке двумя пальцами. И слова и пальцы отбиваю, потом машинистке начисто перепечатать даю.

– А я сам машинистка. И «Пылающий остров» перепечатал одиннадцать раз.

– Ого! – сказал Леонов. – Придется «Пионерку» читать, в детство впадать.

– Роман не только для детей, Леонид Максимович, – заметил Званцев, и оказался прав. Через несколько лет роман «Иль-де-фе» («Пылающий остров») печатался фельетонами», как когда-то романы незабвенного Дюма-отца, в газете «Юманите». Ее главный редактор Андре Стилль сказал:

– Мы сочли это идеологическим оружием.

В «Пионерской правде» роман имел огромный успех и вышел отдельным компактным томиком, но уже в 1941 году, в Детиздате, с рисунками Евгения Грачева, оказавшегося одноклассником автора по реальному училищу.

А Званцев торопился закончить свое второе детище – «Арктический мост», о строительстве прямого подводного плавающего туннеля через Северный полюс в Америку. Первые главы уже появились в его любимом с детства журнале «Вокруг света».

Молодой писатель вступил пока что не в Союз, а в Группком писателей и даже был избран в руководство вместе с прославившимся скоро Вадимом Кожевниковым. Но Званцеву пришлось вскоре снова стать инженером…

Повестка из Мытищинского военкомата добровольцу рядовому Званцеву Александру Петровичу пришла в понедельник 23 июня 1941 года, на следующее утро после выступления по радио товарища Молотова о коварном нападении на нашу страну гитлеровских войск и зверской бомбардировки мирного Киева. Званцев сразу же явился в военкомат. Теперь с вещами он должен был явиться к начальнику моботдела товарищу Кузьмину в среду 25 июня.

Неполных два дня осталось Саше, чтобы завершить последнюю главу «Арктического моста». И он с натужным спокойствием, хотя внутри все клокотало от гнева, волнения и беспокойства, которые вылились в напряжение последних страниц, дописывал свой роман. Пишущая машинка «ройял», единственная ценность, вывезенная им из Америки, исступленно трещала, словно бьющий по врагу пулемет.

К утру 24 июня роман был закончен, напечатанный под копирку в двух экземплярах. И Званцев сразу отправился в Москву. В электричке, переполненной встревоженными людьми, передавали друг другу сдержанные сводки о пограничных боях и геройстве отдельных бойцов, павших смертью храбрых. Нигде не сообщалось о массовых отпусках рядовых и офицеров и не ссылалось на трагическое воскресенье с ласковым солнцем и ясным небом, удобным для гитлеровской авиации.

Прежде, чем завезти остаток рукописи в Детиздат, Званцев зашел в соседний дом, в журнал «Вокруг света». В редакции был только ответственный секретарь Ясиновский. Худой, изможденный, он надтреснутым голосом то ли с горечью, то ли и с гордостью сказал:

– Закрываемся. Упаковываю рукописи. Ухожу на фронт.

Званцев бережно положил свои листки на полупустой стол.

– После победы, – отозвался Ясиновский. – Не знаю – чьей.

С тяжелым сердцем перешел Званцев в другое здание. В Детиздате женщины толпились в коридоре. Слышались обрывки фраз.

– Наши прорываются из окружения. Как это могло быть? А договор?

Ни Андреева, ни Абрамова в комнатах не было, и он прошел прямо в приоткрытую дверь директрисы издательства. Она встретила его в форме майора. Приняла у Званцева рукопись и только спросила:

– А вы когда?

– Завтра, товарищ майор.

– А я сегодня. Ваша книга поступила в продажу. Дай Бог не последняя.

– Последней не будет, – заверил Званцев.

Они тепло попрощались, пожелав победы, и больше никогда не встречались.

А назавтра он покидал Подлипки с чувством, что больше никогда не ступит на деревянный настил дачной платформы.

На платформе стояла Инна, и солнце золотило ее волосы. Она держала за руку шестилетнего сынишку Олежка. В первый раз она сегодня вышла на улицу, полгода проведя в постели. У нее было больное сердце, ревмокардит, как определил сам профессор Плетнев, прописавший ей постельный режим. Объявление войны и уход мужа в армию подняли ее с постели.

«Рядовой, необученный, Саша будет брошен в первые ряды как пушечное мясо, и маленький Олешонок останется сиротой. Дедушки нет. На Лубянке передач ему давно не принимают. Мать на ее руках. Опереться не на кого. Впереди – эвакуация. Люди уже собирают вещи. Надеяться можно только на себя. Сводки с фронта говорят о серьезных поражениях Красной Армии. Необъяснимая неподготовленность, исчезновение высшего и старшего командного состава – как это могло случиться?»

Кто мог ответить Инне? А вопросы продолжали ее мучить:

«Неужели все герои Гражданской войны предатели, как называют ее кристально светлого папу, Александра Яковлевича? И вот нежданное разбойное гитлеровское нападение!»

Любовь и страх, сознание своей ответственности подняли, казалось, безнадежно больную на ноги. И она провожала ясным, но горьким солнечным днем единственную свою опору – мужа – в непроглядную тьму, полную грозных опасностей гибели, увечья, плена.

К Инне с сыном подбежала пятнадцатилетняя дочка Саши Нина, два дня назад приехавшая к отцу на лето. Такой же белокурый крепыш со светлыми косами и серыми глазами, как прежде у девочки, но уже привлекательная девушка. А давно ли она, уткнувшись в отцовские колени, слушала на ходу придумываемый отцом роман, теперь уже книгу, взятую Званцевым с собой. Компактному томику в золотой рамке предстоит тоже воевать, он написан, по словам Бабушкиной, воинственно, предсказав то, что еще может случиться. Начальник моботдела, прочтя подаренную книгу, заметил:

– Хоть ты и числишься необученным, но знаешь больше, чем иному офицеру положено. И мы эти знания сумеем использовать. – Неизвестно, что он имел в виду.

Электричка тронулась. Инна с детьми шла, не отставая, потом побежала рядом. Платформа кончилась. Саша высунулся из дверей тамбура и увидел слезы на глазах жены. Дети плакали. Нина, всхлипывая, пыталась утешить мальчика. Скоро все они скрылись за поворотом.

Званцев мчался навстречу неизвестности.

Часть восьмая. XX ВАЛ

Встает стеною злобной с гребнем пенным

И рушится каскадом горя, зла и слез

Весна Закатова

Глава первая. ПЫЛЬНАЯ ДОРОГА

Дорога пыльная Тропа войны.

Пылинка каждая – душа солдата.

И Родины безвестные сыны

Детьми резвились здесь когда-то.

На третий день войны в полупустом вагоне электрички у окна сидел коренастый, крепкий мужчина лет тридцати пяти. Живыми карими глазами он поглядывал на проносящиеся назад пейзажи. Опрятная одежда, с распахнутым по-летнему воротом белой рубашки, не вязалась со щетиной на молодом лице.

Он потрогал щеки и бороду: «Не успел побриться. А может, не надо? Пусть растет, пока не победим»!

Званцев задумался: как это случилось? И представил себе, словно в детстве, когда фантазировал, идя с судками, и Гитлера, воображающим себя наследником Наполеона, и нацистских генералов, готовящих разбойное нападение на Европу, будто сам видел заговорщиков в их логове.

Военный Совет проходил особо секретно, в горах, в старом, отделанном заново замке, тайном месте отдыха фюрера и его любовных свиданий с одной из первых звезд немецкого экрана Евой Браун. Охранялось это место строже золотых запасов рейха.

Входящих туда придирчиво проверяли сразу двое – армейский полковник и штурмбаннфюрер СС.

На последнем контроле эсэсовец задержал запыхавшегося офицера.

– Я не могу пропустить вас, партайгеноссе, в таком виде.

– Вам мало моих документов?

– Но форма ваша не в порядке, экселенц. Вас понизили в звании?

– Я не обязан объяснять вам, штурмбаннфюрер, почему на мне форма русского солдата. Вы ответите за мою задержку!

– Что за спор? – негромко спросил подошедший полковник.

– Судите сами, герр оберст. Как я могу впустить в зал Военного совета человека в русской военной форме?

– Брось, Ганс, дурака валять. Разве ты не видишь, что это сам генерал Гудериан?

– Вижу русскую форму на нем, даже не генеральскую. Он бы еще без штанов пришел.

– Штурмбаннфюрер! Поезд задержалu из-за передислока ции войск. У меня не было времени заехать домой переодеться. А что касается штанов, то фюрер снимет их с тебя вместе со шкурой за мою задержку. Полковник подтвердит это.

– Сходи, Ганс, по естественной надобности. По инструкции я заменю тебя, и сам разберусь с генералом.

– У меня естественная надобность – написать рапорт, и для этого я отлучусь на пару минут в караульное помещение.

– Иди, иди, штурмбаннфюрер! Заводи переписку между СС и Абвером.

Эсэсовец щелкнул каблуками и строевым шагом напривился к двери под мраморной лестницей.

– Прошу вас, экселенц, – показал оберст разгневанному генералу на сверкающие ступени во внутренние покои.

Обеденный зал замка был украшен охотничьими трофеями, оленьими рогами, оскаленными мордами кабанов с устрашающими клыками. Тут же висели безвкусные акварельные картины с окрестными пейзажами, написанные рукой в прошлом посредственного художника Адольфа Шикльгрубера. Плачевное состояние страны, проигравшей Первую мировую войну, и дерзкая демагогия с посулами сделали из него требуемого временем фюрера.

За столом перед разостланными картами сидели вперемешку армейские и эсэсовские генералы и офицеры высшего ранга.

Из двух противоположных дверей в зал одновременно вошли Гитлер в мундире мышиного цвета и человек в форме курсанта советского танкового училища.

Все генералы вскочили, по-древнеримски выкинув правые руки вперед. Получилось так, что стоящие по одну сторону стола отдавали честь фюреру, а стоящие напротив – фашистским приветствием встречали человека в форме русского солдата.

– Когда же генерал Гудериан доучится до русского лейтенанта?'– раздраженно спросил Гитлер.

– Русское танковое училище будет закончено, и их танки досконально изучены в будущем году, мой фюрер!

– Торопитесь, генерал, сдавайте экстерном. Ваш танковый корпус ждет вас. По плану «Барбаросса» он пойдет во главе нашей армии, чтобы смести ко всем чертям ваших учителей. За их успеваемость отметки придется ставить вам.

– А «линия Мажино», мой фюрер? На «Западном фронте без перемен».

– Для того я и собрал вас всех сюда. Наполеон – наша путеводная звезда. Мы должны повторить его успехи, избежав ошибок. Он не имел ни самолетов, ни танков, и пушки заряжались с дула. Французские войска не ставили перед собой задачу блицкрига, но Бонапарт понимал, что восточного великана можно свалить лишь стоя на горле Европы. Он не считался с тем, воюет с ним соседняя страна или нет. Вводил в нее войска, сажал угодных королей, делал их своими вассалами и брал контрибуции, отсылая в Париж золотые обозы. Война любит деньги. И мы должны уметь их добывать. Нельзя растянуть армию от Березины до Москвы, среди врагов, не создав там союзного государства. Будь у маршала Мюрата не конница, а танковый корпус Гудериана, история была бы иной. И нашим танкам и автомашинам с доблестными солдатами, не теряющими башмаки в трясинах бездорожья, легко оказаться в Москве и Петербурге до проклятых русских морозов, сгубивших цвет Великой армии. У Наполеона не было авиации маршала Геринга, который разбомбит советские города раньше, чем Сталин очнется. Но прежде мы займем Бельгию, Люксембург и Голландию. Вся промышленность Европы должна работать на нас. План «Барбаросса» вовлечет в войну всю Восточную Европу. В Югославии мы установим фашизм. Италия уже с нами. Дружественная Япония сидит у русских на хвосте. Задача номер один – обход «линии Мажино», захват, по-Наполеоновски, всей Западной Европы. Всем генералам и группенфюрерам представить мне свои планы во исполнение общей задачи. Моему заместителю Гессу заняться английским языком. Доктору Геббельсу, адмиралу Канарису и рейхсканцлеру Гиммлеру посадить маршала Петена главой вассальной части Франции. На этом постановка задачи закончена.

– Позвольте добавить, мой фюрер, – вмешался Геринг. – Мой концерн в Штирии внесет свой наземный вклад. Металлургический завод в Капфенберге поставит для немецких танков такие броневые листы, какие русским и спьяну не снились. Прокатимся по их городам, как на масленицу.

– Масленица? Что еще такое? – спросил у Геринга Гитлер.

– Это, мой фюрер, у русских такой дикий, языческий, обжорный праздник.

– Что ж, у нашего Геринга больше орденов, чем у маршалов Наполеона вместе взятых. Будет еще больше.

На этом Гитлер распустил Военный совет.

– Разойтись, не привлекая внимания, – приказал фюрер, уезжая в Берлин для заключения с СССР договора о дружбе. Гудериана он взял с собой, чтобы представить его Молотову в русской курсантской форме.

Серпухов!.. Званцев очнулся и бодро вышел на привокзальную площадь, думая, что за ним и другими новобранцами пришлют из батальона автобус. Но никаких машин на площади не стояло. А тот автобус, что вскоре подошел, и к которому солдаты бросился с надеждой, оказался местным рейсовым. Оттуда выходили бабы с корзинками и мешками. На посадку выстроилась преимущественно женская очередь.

Напрасно Званцев пытался расспрашивать прохожих. Никто не имел понятия о том, где располагалась его воинская часть. Пришлось искать на станции военного коменданта. Им оказался старый седоусый железнодорожник, бывший машинист. Он сидел в маленькой комнатушке, украшенной плакатом пожилой женщины, вонзающий в тебя палец, и спрашивающей: «Пошел ли ты защищать Родину-мать?»

Званцеву стало стыдно, что он, полный сил, растерянно стоит перед пожилым, очевидно, как и он, добровольцем.

Комендант порылся в списках и сказал:

– Так что, молодой человек (давно так к Саше не обращались), батальон ваш в городе Серпухове не числится. Придется вам по пригородам пошагать. Война – это прежде всего дороги, грязные или пыльные. Если повезет, тысячи километров отшагаешь. Мне по Гражданской войне это знакомо. Колчаковцев пешим строем гнали от Урала до Байкала. Я Сибирь и отмахал. Сапоги напрочь сносил. А тебе советую к южной роще идти. Там военные учения обычно проводят. Авось и батальон твой там. Ладно, багажа у тебя, видать, нет. Иди с Богом. Желаю тебе много пыльных дорог.

И Званцев вышел на пустынную и пыльную дорогу, вообразив себя одной из ее пылинок.

Навстречу нестройно шел к станции отряд призывников, только что обмундированных в лежалую форму и тяжелые кирзовые сапоги. Крайним в последнем ряду, хромая, шел Ясиновский, секретарь редакции «Вокруг света». Тощая немощная фигура его совсем не выглядела воинственной. Увидев Званцева, он крикнул:

– Привет тебе. А я вот еле ковыляю. Портянка ногу натерла.

Званцев по туристским походам знал, что обертывать ноги портянками – искусство и очень ценное. О закрывшемся журнале и прекращении печатании своего романа в нем он и не подумал. Ясиновского отправляют на фронт. Теперь очередь за ним…

И все пятнадцать километров оставлял Званцев следы на первой своей военной дороге. Еще два отряда пока необмундированных, но уже солдат», спешащих к поезду, встретились ему, прежде чем он добрался до рощи.

И только в лесу, на голой опушке с цветущими ромашками нашел он наспех врытую жердь с приколотой к ней картонкой от коробки конфет с надписью химическим карандашом: «39-й запасный саперный батальон».

Под старым дубом с ветками с хорошее дерево, нашел он комбата, старшего лейтенанта Зимина.

Несмотря на невысокий рост, он с достоинством, по меньшей мере, командира полка возглавлял свой батальон, хотя тот состоял пока из жердочки с названием.

Преодолев усталость, Званцев подошел к дубу, где на складном генеральском стульчике сидел Зимин, и четко отрапортовал о своем прибытии, вручив комбату направление Мытищинского военкомата.

Зимин снизу вверх посмотрел на вновь прибывшего и спросил:

– Так это ты, что ли, «Пылающий остров» написал?

– Так точно, товарищ комбат! – вытянувшись в струнку, ответил Званцев.

– Кузьмин про тебя говорил. Завтра явишься ко мне поутру.

Призывники прибывали. К вечеру полянка наполнилась народом. С единственной батальонной полуторки старшина раздавал солдатское обмундирование. «Штатскую одежду, – говорил он почти каждому, получавшему форму, – свезут в армейские склады».

Подул северный ветер. Стало знобко. После жаркого дня ночь обещала быть прохладной.

К вечеру в расположении батальона появился высокий пожилой майор с усталым, заросшим лицом. Никакой заботы о предстоящем солдатском ночлеге он не проявил, видимо, это вовсе не входило в его планы. Между тем все устраивались, кто где мог. Комбату с начальником штаба, рослым лейтенантом с озорными глазами, тут же под дубом поставили палатку. Долговязый майор, долго не думая, залез под брезент кузова полуторки с гражданской одеждой. Одна нога его в новом сапоге торчала из кузова. На подошве ясно виднелось клеймо немецкой фабрики. «Трофей майорский или немец переодетый? – мелькнуло у Званцева в голове. – Вынюхал все и теперь ждал удобного часа, чтобы незаметно смыться на полуторке». Эта мысль правда недолго занимала Званцева.

Обходя заросли в окрестностях полянки, он вскоре наткнулся на застроенную легкими фанерными домиками опушку, заросшую ромашками. Никого, не спрашивая, он увел батальон ночевать в летний городок. Этот решительный шаг сразу же возвысил его в глазах окружающих.

С рассветом вестовой Зимина отыскал Званцева. Тот немедленно требовал его к себе.

– Кто разместил на ночлег солдат в офицерских домиках? И что за майор здесь околачивался?.. – сурово спросил комбат.

– В домиках устроил их я, товарищ старший лейтенант, – признался Званцев, стоя по стойке «смирно». – Майора видел, он почему-то был в кузове полуторки. И еще я заметил, что на нем были немецкие сапоги.

– Надо было его взять. Считай, мы уже на фронте. Так кто же вам разрешил такую ночевку?

– Действовал по обстоятельствам, как на фронте, товарищ Зимин. А майор сразу уехал на полуторке. С нашей гражданской одеждой.

– Упустили! Ротозеи! И, между прочим, я тебе не товарищ Зимин, а комбат или старший лейтенант. Чему тебя, недоученного, учили?

– Технике. Ее познать – надо всю жизнь учиться.

– Вижу. Выучили за словом в карман не лезть.

– Так точно, товарищ командир батальона!

– Знаешь, в чем заключается наша ближайшая задача? Мы должны формировать саперные мотобатальоны, оснащать их вооружением и отправлять на фронт. Я собираюсь поручить это вам, опытному инженеру, умеющему действовать по обстоятельствам. И назначаю вас своим помощником по технической части, помпотехом. Только с вами в солдатской форме никто разговаривать не станет. Начштаба! Выдать ему офицерское обмундирование и выправить документы на помпотеха с одновременным представлением по занимаемой должности к званию военинженера третьего ранга. Нам пока две автомашины выделили. Под утро пришли, одну из них на буксире тащили. Посмотрите, как ее оживить. Доложите.

– Есть оживить, товарищ командир батальона. Разрешите на утренней поверке отобрать нужных людей.

– Разрешаю. Военкомат нам специалистов шлет.

План действий появился у Званцева внезапно, снизошел как вдохновение на поэта, и по строгому счету выглядел авантюристически. Тем более, что до сих пор с автомобилем он дела не имел и никогда им не управлял. Однако считал, что каждый инженер обязан в короткий срок овладевать управлением любой машиной. И виртуозно владея лишь велосипедом, он, не задумываясь, готов был сесть за руль. Скорее по наитию, чем по зрелому размышлению и предусмотрительности, он выпросил у старшего брата Вити его права на вождение автомобиля, полученные км при окончании Института физкультуры. Как и почему у брата оказались права на вождение автомобиля, он не понимал. Ведь в их институте автомобилями, как говорится, и не пахло. Званцеву припомнилась художественно скопированная им в Омске контрамарка для посещения оперных спектаклей. И на этот раз ему особого труда не составило превратить в правах имя Виктор в Александр. Так что теперь у помпотеха, с неполученным еще званием военинженера, лежали в кармане офицерских брюк переделанные на его имя водительские права. Но поскольку и офицерское звание, и права нужны были для фронта, для победы, угрызений совести он не испытывал.

Через полчаса Званцев в кителе со знаками отличия в петлицах стоял перед выстроившейся колонной. Когда же дело дошло до первой в жизни команды целому батальону, его бросило в жар так, что даже пилотка его взмокла.

– Смирррно! – неожиданно для себя выкрикнул он. Шеренга замерла. Званцев глубоко вздохнул: – Бойцы-шоферы, имеющие права на вождение автомашин, шаг вперед!

Шорох прошел по полянке от перемещения большей части солдат и стука приставленных винтовок. Несколько птиц слетели с ближних деревьев.

– Слесаря-автомеханики! – окрепшим голосом продолжал Званцев. – Три шага вперед!

Поленившаяся крупная птица, тяжело взмахивая крыльями, как бы нехотя перелетела через поляну.

– Инженерам и техникам всех специальностей собраться около меня, – почтительно закончил он.

Потом зычно скомандовал автомеханикам:

– Смирно! Перестроиться по гражданским рабочим разрядам. Седьмой разряд вперед, остальные за ним. С техперсоналом познакомлюсь отдельно.

Подходя к перестроившимся бойцам, он заметил, что один из них сначала встал в ряд с шоферами, потом перешел ко второй команде, к автомеханикам, и опять вернулся к шоферам. Званцев подозвал его к себе и сказал, что хочет познакомиться с ним. У бойца оказались водительские права первого класса, и выяснилось, что он к тому же еще и инженер.

– Вам дадим должность. По должности и звание получите, товарищ Савочкин.

– Хотел баранку покрутить под вражеским огнем.

– Будете ведать автопарком формируемых батальонов, и принимать отремонтированную технику.

Офицеры по очереди подходили к помпотеху и сообщали все о себе. Заведующий особым конструкторским бюро всесоюзного значения Зубков был всего лишь лейтенантом. А юный Кулаков работал на селе главным инженером машинно-тракторной станции и в батальон явился в чине военинженера третьего ранга, присвоенного ему по просьбе секретаря райкома, его дяди. Воентехник первого ранга Печников сразу уверил Званцева, что он царь и бог сферы снабжения.

– А работал где?

– И не перечесть, товарищ комбат! – И снабженец смущенно протянул подготовленный длинный список.

– Не комбат, а помпотех, товарищ воентехник первого ранга, – напомнил Званцев на всякий случай тому о субординации.

Меньше чем за час личный состав авторемонтной группы был сформирован и с ходу взялся за восстановление прибуксированной полуторки. Помпотех, надев рабочую робу, присоединился к автомеханикам. Жадно изучая устройство двигателя машины, он к концу дня неплохо разбирался в нем. Когда двигатель был заново собран, Званцев взялся сам опробовать автомобиль на ходу. Никому и в голову не пришло, что водит он машину впервые. А он орудовал педалями точь-в-точь, как это делал Савочкин во время ремонта, словно делал обычное дело. Полуторку «оживили».

На мобилизационных базах помпотеху передавали для отправки на фронт такую рухлядь, что она могла там служить только учебной мишенью для вражеских танков. Где восстанавливать эту горе-технику, где брать запчасти? Этого ему никто объяснить не мог.

Полянка под Серпуховом не годилась для рембазы. Она оказалась вдали от Москвы, железной дороги, шоссе и запасных авточастей, оставленных эвакуированными заводами.

«Другое дело – Ярославское шоссе, – подумал Званцев. – Родные Подлипки и завод с массой нужных автозапчастей. Инна и Олежка рядом. Да и родители неподалеку, в Лоси. Москва рядом и Перловка, куда поближе к старшим Званцевым перебрались Зенковы. Жаль, они поспешили уехать в Сибирь. Зато ключи оставили старикам. А к одной из дач примыкает удобная полянка для рембазы. И электричество есть – электросеть поселка. Вот куда надо перебазироваться!»

Зимин поддержал Званцева и получил одобрение в инженерном отделе Московского военного округа. И работа в Перловке закипела. Мотобатальоны один за другим уходили на фронт.

Однажды в Перловку на ремонтную базу с мобилизационного пункта пригнали полуторку-вездеход, где задние колеса заменяли, как у танкетки, гусеницы. Званцев представил себе, что эта танкеточка вдруг выбралась из под грузовика и самостоятельно пересекла поляну.

«Так ведь это же сухопутная торпеда, какую еще не видывали! – подумал он. – И не спастись от нее прорвавшемуся в город танку или защищенной бетоном огневой точке врага!» Званцев уже знал, как построить такие танкетки. Вражеские танки грозят Москве. Нет времени рассчитывать, чертить. Делать все надо из подручного материала. Он собрал своих инженеров:

– Видите, вместо задних колес у полуторки для бездорожья – гусеничный ход? Наша задача превратить его в самоходную танкетку.

– Зачем? – хмуро спросил Зубков. – Там человеку не поместиться.

– И не надо! Сама пойдет на вражеский танк.

– А не промахнется? Любая ямка может сбить ее с курса, – усомнился воентехник Печников.

– А мы ей этого не дадим. Будем дистанционно ею управлять. И не будет нужды нашим солдатам, обвязываясь гранатами, бросаться под танки. Ведь они жизни свои отдают. Слишком дорогую цену нам приходится платить. А то и амбразуру дота ею закроем.

Стоял август сорок первого. Званцев еще не мог знать, что такой подвиг совершит солдат штрафного батальона Александр Матросов и посмертно станет Героем Советского Союза, символом самопожертвования. Не знал Званцев и того, что Матросов не будет первым.

– Радиоуправление нам не поднять, – заметил Савочкин.

– Управлять танкеткой будем по саперным проводам из укрытия, – объявил Званцев.

– Моторы где взять? Их не закажешь. Заводы в тыл уезжают, – забеспокоился Кулаков.

– Ты теперь – сапер. Из подручного материала все надо сделать.

– Так где ж его взять? – подал голос снабженец Печников.

– Это твое дело. Хоть из-под земли. Завтра утром достань ребятам четыре электродрели, да помощнее.

– Ах, вот оно что! – сдвинул на лоб фуражку Куцаков.

– Подберете зубчатки с хвостовиками, чтобы в патроны электродрели вместо сверл их зажать, – наставлял Званцев помощников. – И подберете зубчатки, чтобы передавали вращение на гусеницы и двигали танкетку. За ней будут разматываться три двойных саперных провода. Два к электродрелям и один к взрывному устройству. Срок вам даю на все про все два дня. Имейте ввиду, я вызываю генералов, дадим им новенькое средство против танков. Словом, я отбыл с сообщением в верха.

И Званцев уехал в штаб доложить полковнику Третьякову о готовящемся техническом новшестве. Вернувшись с одобрением идеи начальством, он встретил уныло-растерянные лица соратников.

В округе гадко пахло горевшей изоляцией.

– Не терпелось ребятам, они и включили дрели. Конфуз получился. При трогании с места ток повел себя, как при коротком замыкании. Вот и полетели обмотки. Вину на себя принимаю, недоглядел, – смущенно оправдывался Савочкин, оставленный Званцевым вместо себя.

– Объявляю вам, инженер Савочкин, благодарность за быструю переделку вездеходной части северного варианта машины. Воентехнику же второго ранга Савочкину объявляю в приказе строгий выговор с лишением права на увольнительную за вопиющую техническую неграмотность и вывод из строя нового вида вооружения Красной Амии.

– Нужен трамвайный контроллер, он снижает ток при трогании с места, – заметил подошедший Зубков, человек дотошный и неторопливый.

– Возьмем любой трамвай на абордаж и снимем нужный для армейских дел контроллер! – запальчиво предложил юный Куцаков.

– На абордаж проблему надо брать, а не аппаратуру воровать, – отрезал Званцев и сел в зеленую «эмку», недавно прибывшую на базу с мобпункта.

– Дрели новые достану! – пыхтя на бегу, вдогонку кричал Печников.

– Дрели сменить, и как можно быстрее, – приоткрыв дверцу автомобиля, крикнул Званцев снабженцу.

Через полчаса Александр Петрович шел по знакомому двору Всесосоюзного электротехнического института. Вот и машинный корпус, где они с Иосифьяном и помощниками: майором Пономаренко, впоследствии начальником штаба партизанского движения, и Калининым, сыном Михаила Ивановича, создавали электрическое орудие. Война так и не дождалась его…

Званцев вошел в зал испытаний и, запрокинув голову, увидел под потолком чьи-то ноги.

– Саша! Здорово! – послышался сверху голос Иосифьяна из-под жужжащего над ним странного летательного аппарата с двумя вращающимися в разные стороны пропеллерами. – Поднимет на любую высоту, сколько провод позволит, – продолжал он, уже спустившись на пол, и показывая накрученный на катушку изолированный провод. – С высоты неприятельские позиции можно разведать, артиллерийскую стрельбу корректировать. А в небе точку не собьют, ниточку там пулей не перебьешь. А всего-то асинхронный мотор с двумя пропеллерами. Один – к статору, другой – к ротору, корпус – к оси ротора, (а не к валу!) прикреплен и неподвижен. Цепляй на него люльку и лети!

– А я за тобой, профессор. Мы этот провод для большого дела используем. Требуется твое участие.

– Большое дело люблю. Куда ехать?

– Вроде как к старикам на дачу.

– Когда?

– Сейчас. Машина у ворот.

– Поехали! – и Иосифьян, по-бычьи опустив голову, то ли задумавшись, то ли бодаясь, зашагал впереди Званцева к проходной.

Во дворе пригородного заводика, где безветренная погода еще сохраняла запах пережженных проводов, около злополучной танкетки стояла группа военных и профессор Иосифьян. Ученый осуждающе качал головой.

– Тут автотрасформатор нужен, товарищ профессор, – с напускной солидностью подсказал Куцаков.

– Электрик? – поднял на него глаза Иосифьян.

– И электрик тоже, – покраснев, как девушка, признался Куцаков. – Я с машинно-тракторной станции, ну и за деревенской электропроводкой следил.

– Саша! – позвал профессор, присевшего поодаль Званцева. – Тут твои ребята предлагают автотрасформатор применить.

– Если надо, из-под земли достану, – как Петрушка на ярмарке, выскочил толстенький Печников.

– Ишь какой крот! Тебе бы все нора рыть. Зачем земля копать? Ты из-под задницы своего начальника возьми. Саша, ты на чем сидишь?

– На синхронном моторе, – ответил Званцев, вскакивая.

– А ну, машинно-тракторная станция, чем синхронный мотор и трасформатор отличаются, имея по две обмотки в общем магнитном потоке?

– Я понял тебя, Андроник. Ты хочешь дать ток сети в статор, а, поворачивая ротор, снимать с него разные напряжения, – разгадал замысел друга Званцев.

– Вот видите, ребята, как вам повезло с начальником. Идеи, как уток, слету бьет!

– Что начальство! Комбат и есть, – отозвались бойцы.

– Дозвольте мне рычаг на вал ротора приладить, – вызвался сообразительный Курганов, танкист, мастер на все руки, специалист по автомобильной проводке. – Рычаг мой и затормозит, и повернет вал на нужный угол. Скорость задавать будет.