Текст книги "Через бури"

Автор книги: Александр Казанцев

Соавторы: Никита Казанцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

Глава четвертая. ИСХОД

Сгустились тучей облака.

Спешит, бежит людей река.

Работа на заводике в Самарском переулке, бывших механических мастерских, размещенных в старых конюшнях, закипела. Нарочные привозили из Перловки эскизы деталей разобранного по приказу Званцева самостоятельно бегающего заднего моста полуторки, чтобы не конструировать его снова, а делать копии действующего образца.

Уже несколько готовых танкеток стояло в тесном дворике завода, но их не забирали. Наконец из штаба военного округа пришло предписание погрузить станочное оборудование и готовые изделия на подготовленные в Перловке грузовики и не позднее 16 октября 1941 года начать движение по Горьковскому шоссе к городу Коврову, где оставить бригаду для продолжения работ. Далее передислоцироваться на Волгу, в Горький, и организовать там производство танкеток.

Саша передал приказ Иосифьяну. Тот покачал головой.

С горечью смотрели друзья, как грузили только что укрепленные на фундаменте и опять снятые с него станки, как укрывали брезентом поставленные в кузове на ребро танкетки.

Зеленая «эмка» с директором и главным инженером возглавляла автоколонну. В последней полуторке с танкетками сидел рядом с шофером старший политрук Жаров, а в кузове, укрывшись брезентом, – ветераны Званцевской группы. Им уже не надо было возвращаться ни в Перловку, ни под Серпухов в расформированный 39-й запасный саперный батальон. Теперь уже майор Зимин ждал нового назначения. Поразившись успехам Званцева и прочтя решение ГКО о создании под его командованием специального батальона, он передал старшему политруку комиссару Жарову круглую печать воинской части № 5328. Под этим номером и будет отныне числиться специальный батальон, приданный «заводу боетанкеток» № 627.

Улицы Москвы были неузнаваемы. Люди толпами бежали из города, страшась зверств гитлеровцев. Говорили, что Гитлер хочет стереть с карты мира Москву, куда так стремился, чтобы принять парад своих доблестных войск на Красной площади с «мечетью» (храмом Василия Блаженного), так и не снесенной, по замыслу бежавшего из русской столицы Наполеона. На проезжих частях улиц валялись непосильные для дальнего пути чемоданы или детские коляски без колес, отвалившихся, не выдержавших веса захваченного скарба. Детей вели за руки или несли на руках. Они плакали и жаловались на усталость. Старушка несла вверх «ногами» дорогую ей икону. Седые, в белых шапочках вместо пилоток старики-санитары, впрягшись парой, везли тележку с забинтованными солдатами. Там и тут, подозрительно оглядываясь, шныряли отставшие от своих частей солдаты, и даже офицеры. Над уходящей толпой висел гул нестройных голосов. Но четко выделялся знакомый голос радиодиктора. Вместо фронтовой сводки он передавал результаты седьмого тура чемпионата Москвы по шахматам:

– Во встрече двух лидеров мастер Евгений Загорянский получил подавляющее преимущество против прошлогоднего чемпиона Василия Панова. Мастер Петр Романовский… – передача прервалась, и тот же голос возвестил: – Через несколько минут слушайте сообщение «В последний час».

В воздухе крутились и планировали в ноги бредущим какие-то бумажки с текстом отпечатанным на бланках.

– Не многие вернутся с поля боя, – процитировал Иосифьян.

– Но вернутся обязательно! Не отдадим Москвы! – заверил Званцев.

Перед отъездом с завода к комбату и директору явился парламентарий от солдат и рабочих.

– Разрешите обратиться, товарищ комбат?

– Докладывайте, сержант Курганов. Что там у вас?

– Так что, товарищ комбат, ребята решили партизанский отряд в Москве образовать. Командиром вас, товарищ комбат, выбрали. Производство танкеток скоро не возобновить, а здесь драться уже завтра надобно. Каждый человек, каждая винтовка на счету. Укроемся в Лосиноостровском заповеднике. Там в гуще и нынче лоси водятся, и нам грешным место найдется. Мы рядком устроимся и набеги на немцев делать будем беспощадные. Базы их и штабы разные взрывать станем. Наши старички-рабочие, кого в армию не взяли, разведчиками будут, девчонки заводские связистками послужат. Дайте «добро», товарищ военинженер. А то немцы завод наш на свои нужды работать заставят. Лес заповедный на Перловку выходит, на полянку нашей ремонтной базы. Там кое-что осталось. Бабы с окрестных деревень жратву приносить будут.

– Ладно скроено, без швов. А ты, танкист, не только мастер на все руки, но и речи держать мастак. И кто это все так ловко придумал, что глупым немцам невдомек будет?

– Да все я, товарищ комбат. Вы уж извините, ежели что не так.

– Поймите, вы оба! Я и все, кто с тридцать девятого года в армии. Мы не находимся в окружении или в безвыходном положении, когда помочь Родине можно, только уйдя в1 лес к партизанам. Получен приказ, учитывающий общую обстановку. Его невыполнение грозит директору административным взысканием, а комбату – трибуналом и расстрелом. Разговор окончен. Выполняйте приказ.

И приказ был выполнен. Автоколонна двигалась по Горьковскому шоссе, следом за такими же автоколоннами заводов, покидающих столицу.

– Саша, мы должны вернуться, и вернуться первыми. Притом немедленно, навстречу беженскому потоку, чтобы развернуться в полупустой Москве. Мы должны возникнуть, как феникс из пепла. Мы с тобой завод-институт создадим для нужд фронта. Лучшие научные силы привлечем. Я знаю, где их найти, – Иосифьян выжидающе посмотрел на Званцева.

– А приказ? А трибунал?

– Пустяк! Приказ выполняется. В Коврове оставим часть завода и батальона. Пришлют готовые к бою танкетки. А трибунал? «Когда дипломаты шумят – пушки молчат». Когда пушки палят и танки взрываются – судьи гадают, кто победит. Победителей не судят. Побежденных добивают. В пустой Москве мы с тобой такое натворим, что десяток расстрелов заслужим, но для Победы не пустяки, а шедевры дадим, и судьи молчать будут в тряпочки. Шедевр – не пара пустяк. Его не на конюшне в Самарском переулке создавать надо, а во дворце. Я такой присмотрел у Красных ворот. К нашему приезду пустой будет.

– Ну, была ни была! Русский изобретатель Кулибин великим стал, когда его во дворец взяли, за часовыми механизмами присматривать.

– В нашем, Сашок, дворце все часы час Победы покажут!

– У меня приказ. Мы танкетки против немцев, а не для них готовили. Вот наладим дело в Коврове. Другую группу в Горький с Виктором Васильевичем Жаровым направим. Вот тогда сами обратно навстречу потоку махнем.

– Нельзя медлить, Сашок, нельзя. Мы в пустой Москве таких дел натворим. Я всегда говорил, что институты не чертежи должны выпускать, а новое изделие с разработанной технологией и оснасткой. Верно, я говорю? Мне всегда места не хватало для размаха. Пустяк делали. Одни отчеты для туалетов. Завод-институт должен быть как единое целое. И серию, сразу серию производству передавать. А это уже не пустяк.

Профессор развивал свои новаторские мысли, а Саша то и дело съезжал на обочину перед застрявшим грузовиком с поднятым капотом и копошащимся под ним шофером. Автоколонна вытесняла растянувшуюся по шоссе бесконечную ленту беженцев в заросший, но вязкий от осенних дождей кювет.

Иосифьян сладко уснул, сидя рядом с Сашей, управлявшим машиной. Проснулся он, словно от толчка, когда машина встала:

– «Это что за остановка? Бологое иль Поповка?»

– Это город, брат, Ковров. Разгружаться будь готов.

– А обратно?

– Обязательно вернемся. Не отдадим Москвы, – еще раз подтвердил Званцев.

На перекрестке, что за пустырем перед Ковровским заводом, живой статуей стояла молоденькая регулировщица. Как на витрине дамских мод выглядела на ней щеголевато-изящная военная форма. Армейский автомат за плечами напоминал о беспрекословности выполнения ее приказов, подкрепленных автоматной очередью при ослушании любой машины, хотя бы генеральской. Стоя изваянием повелительницы шоссе, она артистически отработанным движением поворачивалась то в профиль с курносым носиком, то серьезным круглым личиком со светлой челкой, выпущенной из-под заломленной пилотки, и грациозно протянутой рукой с флажком отдавала распоряжения всем, кто подъезжал к ее владению.

Вскоре это предстояло сделать Званцеву.

Наладив доводку незаконченных танкеток, предназначенных для отправки в Москву, комбат уже отобрал первую для возвращения группу во главе с ним и профессором Иосифьяном.

Зеленую «эмку» заправляли горючим. За нею следом пойдет освободившаяся от груза полуторка с первым отрядом бойцов – работников будущего завода-института под командованием сержанта Виктора Званцева, откомандированного военкоматом в батальон № 5328, где комбатом был Саша Званцев, его брат.

В «эмку» уселись: Званцев – за руль, рядом с ним – Иосифьян, надевший на себя запасную военную форму Куцакова, в шутку называя себя Куцакяном. Их помощники: Печников, Савочкин, танкист Курганов – с комфортом устроились на мягком заднем сиденье.

На перекрестке снова увидели знакомую регулировщицу, вставшую с утра на свой пост. Званцев световым сигналом запросил поворота на Москву и улыбнулся «царевне дорог», как мысленно прозвал ее. В ответ она царственным жестом дала «добро» на столицу, и Саша выехал на середину перекрестка, но нужная ему полоса шоссе оказалась занятой.

Поток покидающих Москву машин и усталых пешеходов со вчерашнего дня не убавился. Автоколонны, двигаясь по своей проезжей части, вытеснили пешеходов. И они, кто с тачками, кто с детскими колясками с детьми или домашним скарбом, оказались на встречной полосе, преградив Званцеву путь на Москву. Регулировщица с флажком пришла ему на помощь. Но, в отличие от автомобилистов, пешеходы неохотно подчинялись ее сигналу, теснясь к обочине. Званцев решил своим сигналом помочь им. Но едва он двинулся с места, откуда-то из городских переулков вырвался огромный грузовик с колесами в печниковский рост и, как говорится, нахально подрезал «эмке» нос, нацелясь на ту же «московскую» полосу шоссе, забитую беспорядочной толпой беженцев.

Регулировщица, разгневанная беспардонным у нее на глазах поведением мощного грузовика, армейским шагом направилась к кабине нарушителя и увидела, как водитель дернул за шнурок. С близкого расстояния она не заметила зашторенной клетки на крыше кабины, но услышала пронзительный голос:

– Танки! Танки! Спасайтесь!

Толпа перед машиной в миг рассыпалась, и он устремился в открывшуюся брешь. На соседней полосе люди повыскакивали из машин в поисках укрытия.

Конечно, паника и замешательство охватили лишь передние, услышавшие панический голос с грузовика, ряды многокилометровой ленты «исхода». Назад истерический крик передавался искаженным: «будто в Коврове уже немцы, что идет бой за шоссе, обе стороны несут большие потери». И мало кто услышан все тот же голос из птичьей клетки:

– Попка-дурак! Попка-дурак!

– Попугай! – воскликнула начальница перекрестка. – Ну, погоди! Я вам покажу, как порядок нарушать и попугаями пугать. Нюрка! – совсем не по-военному на весь перекресток крикнула она.

Правофланговая, высокая, тоненькая девушка с одной лишь полоской на погонах, а не с двумя, как у подруги, но тоже с автоматом за спиной, вытянулась перед ней.

– Подменишь меня на посту, а я на попутной догоню нарушителей. Пропусти две «санитарки» на Москву следом за «эмкой», – распорядилась начальница перекрестка и подошла к ожидавшему начала движения Званцеву.

– Разрешите обратиться, товарищ военинженер?

– Прошу, товарищ старший сержант.

– Помогите догнать нарушителя. Званцев открыл дверь.

– Садитесь, – сказал он и подвинулся вправо.

Девушка, нисколько не смутившись, приняла приглашение, и Саша ощутил тепло женского тела, вынужденно прижавшегося к нему, нажал на газ и рванул вслед за удаляющимся с попугаем в клетке на кабине грузовиком.

– Вы лучше к нам бы сели, девушка. У нас мягче и водителя б не стеснили, – сладким голосом предложил Печников.

– Я вам не девушка, товарищ воентехник, а старший сержант при исполнении обязанностей и мягких перин не ищу.

– Разговорчики!! – строго одернул обоих комбат.

Он уже догнал нарушителя и, выехав на обочину, легко обошел грузовик, встав перед ним поперек шоссе. Регулировщица выскочила из «эмки» и, сняв автомат с плеча, направилась к водительской кабине. Званцев не усидел и вышел за нею следом. Иосифьян присоединился к нему, Печников тоже, оставив Савочкина и Курганова стеречь «эмку», лакомый кусочек для армейской шоферни.

Попугай, без конца выкрикивал:

– Попка-дурак! Попка-дурак! Танки! Танки! – и снова: – Попка-дурак!

Сбежавшиеся водители, смешком скрывая смущение, вернулись к своим машинам. Движение автоколонн возобновилось. Пешеходы возвращались со скошенного поля или вылезали из кювета.

Регулировщица, сопровождаемая офицерами, потребовала, чтобы водитель грузовика спустился на шоссе.

Перетрусивший парень в гражданской куртке и кожаной кепке по-цирковому спрыгнул, не воспользовавшись лестницей:

– Прошу извинить, товарищи, глупую птицу. Она вообразила, что представление начинается. Я – артист. Оставлен по брони при цирке. Везу свой номер нашей фронтовой бригаде циркового искусства, скрашивающей отдых доблестных бойцов Красной Армии. Пусть посмеются, глядя, как мои животные покажут – «Не так страшен танк, как его малюют».

– Довольно, товарищ водитель. Надо было бы отобрать у вас водительские права, но я ограничусь реквизицией источника беспорядка на дороге.

– Реквизит? – не понял артист цирка. – Он весь здесь со мной. Замечательно дрессированные хрюшки, куры, лебеди, ну и наша звезда – попугай.

– Вот попугая-то я у вас и заберу.

– Это невозможно! Товарищи офицеры! Вступитесь за воюющее рядом с вами искусство. Без попугая рушится весь спектакль. Своим паническим криком Попка открывает действие. Куры с кудахтаньем разлетаются со своих насестов, но навстречу угрюмым танкам появляются великолепные лебеди, их вытянутые шеи знаменуют длинноствольные противотанковые орудия. И танки, словно поджавшие хвосты «тигры», сраженные «лебедями» Красной Армии, или замертво падают, или обращаются в бегство. Это очень смешно и вселяет уверенность в нашу силу против фашистских зверей. Полюбуйтесь на них. Уморительный вид. Я открою среднюю стенку кузова. Смотрите, смотрите!

Из открывшегося кузова пахнуло хлевом и курятником. Разделенный на три этажа кузов вместил внизу штук двадцать свиней, выкрашенных под тигровую масть. На втором этаже на насестах дремало множество кур. Пол третьего этажа был просторной ванной, где царственно плавали белоснежные лебеди.

– Уважаемая начальница, товарищ старший лейтенант…

– Сержант, – поправила регулировщица.

– О! Это еще выше, потому что ближе к народу. Не отнимайте у меня и отдыхающих после боя красноармейцев это представление. Проколите мой талон на право вождения, сделайте на нем письменное замечание. Но, может быть, вам самим придется посмотреть паше представление. Не только труппа моя приближается к передовой, но сам фронт с немецкими танками приближается к нам.

– Ладно! – решительно объявила глава дорожного движения. – Попугая в клетке повесишь в курятнике. Давай талон. Дырку в нем сделаю. Закрывай свой зверинец.

Артист тотчас выполнил все приказания. Получив свой талон, посмотрел его на свет, покачал головой и патетически воскликнул:

– Пробитое пулями знамя!

Регулировщица подошла к Званцеву, взяла под козырек и, словно рапортуя, сказала:

– Товарищ военинженер третьего ранга! От имени военной инспекции дорог объявляю вам благодарность за помощь в задержании нарушителя.

– А вам, товарищ старший сержант, передаю сердечное спасибо от войсковой части № 5328 за поступок истинной царевны дорог, – ответил Саша, прямо смотря в васильковые глаза «царевны». – До сих пор я только воображал вас ею, когда вы стояли на посту.

«Царевна» зарделась, потупилась. Еще раз взяла под козырек, перекинув автомат за плечо. Увидела мотоциклиста, виляющего между машинами, чтобы проскочить в Ковров. Флажком остановила его, вскочила на заднее седло, и взревевший, словно от радости, мотоцикл уносил ее от Званцева, обернувшуюся, с поднятой в знак прощания рукой.

Комбат предусмотрительно пропустил две санитарные машины вперед, и поехал следом. Их пронзительные сирены прокладывали путь на Москву.

Навстречу им двигались машины и густая толпа людей, катящих кто тачки, кто детские коляски с вещами. Горе, большое общее горе сдавливало горло каждому из них.

Потемневшее, затянутое тучами небо прорезали светлые щупальца прожекторов. В одном месте они, словно сговорившись, скрестились и высветили силуэт вражеского самолета-разведчика. Вокруг него вспыхивали яркие облачка разрывов зенитных снарядов. Самолет круто пошел вниз, оставляя за собой клубящийся дымный след. Вдали вспыхнул огненный фонтан – и накрылся черной тучей.

– Сбили! Сбили! Это не пара пустяк! Ай да девочки! Они не только на перекрестках отважно стоят! – радостно воскликнул Иосифьян.

Все зенитные батареи города были в основном девчачьи. Девушки, как ангелы, защищали город от нападения сверху. В выглаженных гимнастерках, безжалостно перетянутых поясками, в лихо затомленных пилотках и в начищенных сапожках, они как бы вели на веревках по бульварам длинные надутые чудища-аэростаты, удерживая их от взлета. Поднявшись на длину веревок в нужных местах города, эти летающие сторожа не дадут воздушным разбойникам пролететь на малой высоте, расстреливая прохожих из пулеметов. И девичьими усилиями эти чудища, похожие на исполинских рыб, день и ночь защитной сетью висели над городом.

– Сбили, сбили! – весело подтвердил Печников. – Знало командование, кому поручить. Женщины – они без промаха бьют.

– А ты что? Пострадал? – спросил танкист Курганов.

– И не раз, – хмуро ответил Печников.

Въехали в город, удивив на КП проверяющих документы направлением своего движения. Приказ за подписью самого командующего МВО открывал им доступ в эвакуируемый город.

Глава пятая. ЗАВОД ИМЕНИ ЖЮЛЯ ВЕРНА

Мечтой научною романтик

Сумел читателей увлечь.

Машина уверенно направилась к центру. Там у Красных ворот размещался эвакуированный НИИ-20. Он занимал роскошный особняк какого-то нефтяного магната. Вокруг высились многоэтажные помещения, пригодные для цехов и лабораторий нового завода-института, пока не имеющего ни названия, ни вида на жительство.

В день его рождения, поздним вечером 16 октября 1941 года, поезда с эвакуированными предприятиями и министерствами отходили с разных вокзалов один за другим. Люди размещались в теплушках – «сорок человек, восемь лошадей». Лошадей не было, но людей набивалось и поболее сорока.

На улицах кружили в пыльных облаках бумажки с круглыми печатями и машинописные листки из брошенных в панике шкафов. Званцев и Иосифьян осмотрели особняк, объявив его занятым батальоном комбата Званцева, поставив охрану во главе с сержантом Виктором Званцевым. Его, призванного в армию, Мытищинский военкомат направил к брату-комбату, посланному в Серпухов и уже заслужившему стремительное повышение. Виктор, как и младший брат, прибыл из Коврова, на полуторке вместе с группой бойцов – слесарей, токарей, фрезеровщиков.

Особняк оказался действительно роскошным. Мраморные лестницы, скульптурные украшения, великолепные камины, художественная роспись потолков, китайский шелк на стенах. Иосифьян, как директор, занял кабинет с камином и старинным письменным столом. Распорядился раскрыть стыдливо спрятанные изображения прекрасных обнаженных женских тел на потолке.

Главный инженер выбрал комнату напротив, шутя: – Прежде был всегда в долгах, теперь буду в шелках. Она прилегала к бальной зале, где разместили конструкторское бюро во главе с вызванным уже из Горького лейтенантом Зубковым.

Рядом с порталом особняка, куда подъезжали когда-то кареты с разодетыми дамами, на вымощенном камнем дворе стоял дом с фундаментами станков. Инженеру Савочкину поручили создать здесь механический цех, пополнив его невывезенным оборудованием уехавших заводов. На другом этаже должен был возникнуть электроцех высокой частоты. Молодой будущий академик Займовский собирался получать здесь постоянные магниты небывалой силы, ради чего он сам, после телефонного звонка, прибежал к Иосифьяну. Так же узнал по телефону о возникающем институте доктор технических наук Бабат и получил неограниченные права действовать для воплощения своих идей транспорта на токах высокой частоты. Во втором дворе, замкнутом однотипными зданиями, намечалось создать химическую– и радиолаборатории, последняя разрослась в радиоцех.

Иосифьян и Званцев занялись привлечением в институт оставшихся в Москве ученых и инженеров, чем бы они ни были заняты. Первый их набег был на ВЭИ, Всесоюзный электротехнический институт, где они оба прежде работали. Унылый вид пустынного двора, окруженного пустующими зданиями, сжимал у друзей горло. Вдали, между лабораторией Иосифьяна и Опытным заводом, виднелась фигура высокого горбившегося человека с ружьем за спиной.

– Сорокер! Что ты тут делаешь?

– Сторожу, Андроник Гевондович. В ночную смену вышел.

– Первый в стране расчетчик электромашин в сторожах?! А ты из своей берданки стрелять-то умеешь?

– Дали – вот и взял.

– Это вроде ответа на вопрос, играешь ли ты на скрипке? «Не знаю. Не пробовал»! Зато рассчитать любое электроустройство можешь, не пробуя. Есть у тебя для фронта ценная идея?

– Конечно, есть. Но сунулся с ней – и получил ответ: «Сейчас воевать надо, а не изобретать».

– И ты утерся? А ведь «чтобы воевать, надо изобретать!» Собирайся! Сдавай свою берданку и скажи, что распоряжением командующего МВО ты зачислен в батальон военинженера Званцева при шестьсот двадцать седьмом заводе, в воинскую часть ученых и изобретателей № 5328. Там не ишаки какие-нибудь, а настоящие люди. Управляемую сухопутную торпеду сделали – Москву защищать.

– Как это торпеда сухопутная, да еще и управляемая? Не понимаю.

– У нас многое поймешь. Даже что такое «пара пустяк»!

– Тогда заглянем вон в тот корпус, где два окна светятся. Там Вадим Охотников за свои «пустяки» получил звание Заслуженный деятель науки и техники, а в соседней комнате инженеры Хлебцевичи удивляют своими поделками тайных замков и хитрых мин.

– Берем! Такие ребята нам подходят. Верно, Саша?

Охотников оказался полным и жизнерадостным человеком. Он неохотно оторвался от наладки микрофона не-бывалой чуткости, действующего на изменении емкости. Изобретатель объяснил, что такой микрофон приведет в действие любое устройство, начиная с сигнальной сирены и кончая уничтожающим взрывом на любом отдалении.

– Вы для нас неоценимый клад! Здесь вы работаете на грани возможного. У нас перейдете эту грань! – заверил Иосифьян.

И они обменялись рукопожатиями.

Молодые люди, братья Хлебцевичи, были полны идей и охотно демонстрировали различные хитроумные модели для разных целей, включая межпланетные путешествия.

– Это понадобится, а ваши неизвлекаемые мины и сейчас нужны, как воздух. Словом, наши вы теперь!

За два дня такой охоты за фантазерами по академическим и ведомственным институтам в Хоромном тупике, в особняке с пристройками и конюшнями, где сделали гараж, собрался разношерстный коллектив энтузиастов, готовых к воплощению своих выдумок.

Каменный двор особняка успели занять боетанкетками, готовыми встретить немецкие танки, но те уже были отброшены от Москвы.

Званцев, проезжая в «эмке» по Пушкинской площади мимо здания Радиокомитета, увидел у входа невысокого лейтенанта в армейской шинели с чужого плеча и узнал в нем Кирилла Андреева из Детиздата. Редактор «Пылающего острова» сделал его, начинающего автора, писателем. Званцев вышел из машины. Учитель-лейтенант и ученик-военинженер обнялись.

– Откуда вы, Кирилл Константинович?

– С фронта, с передовой. Я из дивизии ополченцев. Стоим рядом с подоспевшими сибиряками. Жуков остановил немцев. Нас отводят на отдых. Мне увольнительную даже дали. Надо в Радиокомитет. Тут моя постоянная передача идет – «Музыкальная шкатулка».

– Всегда слушал. И не думал, что она продолжится.

– Дело не в этом, а в Жюле Верне. Я готовлю трехтомник: «Три жизни Жюля Верна». Все бесценные материалы остались у Надежды Ниловны, жены моей. Не знаю, что с ней будет и куда денугся материалы для книги – смысла моей жизни.

– Все решается просто. Вот мой мандат. Я отзываю вас в свой батальон и, как главный инженер завода-института, назначаю вас заведующим бюро информации. Ваша задача – отыскивать нам в мировой фантастике темы для фронтовых разработок. Мы собираем у себя фантастов от науки и техники, чтобы дать фронту необычные разработки. Искал Юрия Долгушина, автора «Генератора чудес», а нашел вас, великого знатока мира фантазии. Самые невероятные идеи найдут у нас применение и помогут одолеть фашистов, защитить Союз. Жену вашу библиотекарем сделаем. А идеи фантастов реализуем.

– Тогда вашему заводу не хватает названия: имени Жюля Верна.

– Верно, Кирилл Константинович! Это ваш первый вклад: теперь наш завод-институт будет носить имя Жюля Верна.

Московские «партизаны от науки» решили передавать свои новшества через инженерный отдел Московского военного округа. И Званцев отправился туда.

Полковник Третьяков не мог сдержать своего возмущения при виде Званцева, который должен был находиться в Горьком.

– Разрешите доложить, товарищ полковник. В связи с изменившейся фронтовой обстановкой, когда наши войска, под командованием генерала армии Жукова, нанесли немцам первое поражение, отбросив их от Москвы, а у врага в тылу появились наши партизанские отряды, я разделил свой батальон на две части: одну – под командованием комиссара старшего политрука Жарова, во исполнение вашего приказа направил в Горький, где создан филиал завода № 627 и налажено производство наземных торпед, ждущих применения. Нам же с директором завода профессором Иосифьяном удалось создать в полупустой Москве пока документально не оформленный научный центр, куда привлечены видные научные силы. Прошу принять в подчинение этот центр и передать в действующую армию готовые изделия.

– Прежде всего, объявляю вам за ваши самовольные действия выговор с предупреждением об отстранении от должности с понижением в звании. И потом, какого кота в мешке вы мне подсовываете, что за новые изделия можно было сделать за такой срок? Бросьте морочить мне голову. И отправляйтесь на гауптвахту, где обдумаете свою судьбу.

– Есть отправиться на гауптвахту. Но разрешите спросить, товарищ полковник, кто покажет вам новый центр и его изделия? Профессор ждет вас в нашей машине, но он не имеет водительских прав.

– Хорошо. Отвезете меня в свое логово и покажете ту ерунду, какой занимаетесь. А потом отправитесь с моим направлением на губу на пять суток.

– За пять дней мы успели сделать все то, что вы увидите.

– Лучше один раз увидеть, чем десять раз выслушать вашу болтовню, – гневно ответил полковник, надевая шинель, а провинившийся офицер, стоя навытяжку, ел глазами начальство.

Садясь в машину и козырнув сидевшему там Иосифьяну, полковник ворчливо буркнул:

– Мне очень жаль, товарищ профессор, что вы содействовали нарушению приказа пока еще военинженером Званцевым.

– Разрешите засвидетельствовать, что завод наш размещен и работает силами вашего батальона в Горьком. Здесь покажем не пара пустяк, а кое-что похлеще первых боетанкеток.

Ехали молча до самых Красных ворот. Званцев остановился у портала здания с роскошным парадным входом.

– Куда вы меня привезли? – недоуменно спросил Третьяков.

– В партизанский научный центр имени Жюля Верна.

– Шутить изволите, почтеннейший профессор.

– Нисколько. Прошу в мой кабинет.

– Да это музей какой-то! Один потолок с голыми бабами чего стоит. Как в борделе перворазрядном.

– Не знаю, к какому вы нас разряду отнесете, если взглянете не на потолок, а на стол с несколькими пустячками.

Профессор указал на стандартную противотанковую мину.

– Это что? Действительно пустяк! Обычная мина?

Не вполне. Заслуженный деятель науки и техники Вадим Дмитриевич Охотников сделал ее неизвлекаемой, – пояснил не без гордости профессор.

– Это как же?

– Мина лежит на фанерном листе. Ни мину, ни лист нельзя тронуть. Произойдет взрыв, – вступил Званцев. – Он знаменуется вспышкой сигнальной лампы в этом окошечке. Достаточно не то что приподнять мину, но лишь коснуться ее – и лампа вспыхнет. Закопанная мина взорвется, если ее пытаться обнаружить миноискателем. Абсолютно неизвлекаема. Мы уже переправили партизанам штук тридцать.

– А сами они не подорвутся?

– Это исключено. Мина снабжена предохранителем и вполне безопасна. Но после ее закапывания над нею проводят постоянным магнитом небывалой мощности, разработанным у нас академиком Займовским. Магнит вытаскивает железный предохранитель, который обратно не вставить.

– Пожалуй, для немцев неприятный сюрприз, – начал оттаивать полковник. – А это что, обычная граната?

– Она не вполне обычная. В ее рукоятку вставлена трубка с реактивным зарядом. Она надевается на ствол обычной винтовки. При выстреле пуля поджигает этот заряд и граната получает импульс кинетической энергии и от винтовочной пули, и, длительный, от загоревшегося реактивного заряда хвостовика. Такая граната, выстреленная из обычной винтовки, пролетает значительное расстояние, нанося урон наступающему врагу. Мы поставили несколько сот таких гранат с реактивным хвостовиком. И не только партизанам.

– Задумано лихо. А главное, не чертежи вы даете, а партии новых устройств. Не ждете принятия на вооружение. И винтовки обычные! – поощрительно спросил полковник. – А это что за рация? Партизанская что ли?

– Не только. Эта рация А-7, – вмешался директор Иосифьян. – Ее передачи нельзя перехватить, поскольку они закодированы не на амплитуде, то есть не на размахе колебаний, а на меняющейся частоте. Мы создаем для их производства целый радиоцех, под руководством лихого, полученного от вас парня Шереметьевского. Подумайте, ничего этого не было бы, не вернись мы в опустошенную, испуганную Москву и не найдя там порох в пороховнице. Надо было только копнуть, найти факелы – энтузиастов – и поджечь их! – патетически закончил профессор.

Вошла секретарша и доложила:

– Андроник Гевондович. К вам приехал академик Иоффе.

– О, Саша, это твой ленинградский знакомый. Хотел нам помочь, а получил совсем другое. «Что думал – что вышел!» – как говорят у нас в Нагорном Карабахе.

– Абрам Федорович был на полигоне в Лужниках, там где собирались стадион строить. Мы там гранаты с хвостовиком испытывали. Он узнал меня и очень одобрил наши дела. Сказал, что приедет к нам во дворец с королевским подарком.

– Проси, проси почтенного ученого к нам. Товарищ полковник простит нас за перерыв в нашей с ним беседе.

– Конечно, конечно! – закивал ошеломленный всем происходящим полковник. – Я хочу свести вас с начальником вновь созданного Штаба партизанского движения, с товарищем Пономаренко.