355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Островский » De Secreto / О Секрете » Текст книги (страница 65)
De Secreto / О Секрете
  • Текст добавлен: 16 апреля 2017, 09:30

Текст книги "De Secreto / О Секрете"


Автор книги: Александр Островский


Соавторы: Дмитрий Перетолчин,Юрий Емельянов,Андрей Фурсов,Константин Черемных,Кирилл Фурсов

Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 68 страниц)

2. Замечания о предыстории проблемы

Хорошо помню, что о «какой-то аварии» в Чернобыле впервые я услышал утром 27 апреля 1986 г. в автобусе, когда ехал в Киев из села на Житомирщине, но что там взорвалось и как, никто не знал. Какую-то определённость внесло следующее сообщение ТАСС от 29 апреля: «От Совета Министров СССР: На Чернобыльской АЭС произошла авария, повреждён один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия».

Правда, успокоения в народ оно не внесло – многие слушали забугорные «голоса», естественно, подогревавшие панические настроения, которые и без того нарастали… Потом появлялись другие официальные сообщения, но из них трудно было представить картину происшедшего и масштабы аварии, а тем более – причины её. К тому же, когда я осенью того же года встретил В. Черноусенко, активного участника работ по ликвидации аварии, знакомого мне по работе в Институте теорфизики в Киеве, то спросил: что там случилось? На это он ответил так: «Вряд ли при нашей жизни узнаем это точно, ибо все сведения об аварии получают гриф секретности». Сам я, хотя и представлял себе в общих чертах, как работает реактор, но никогда не имел касательства ни к атомной энергетике, ни к проблемам, связанным с нею. А вот «прикасалась» она ко мне несколько раз, но коротко сказать об этом не получится, ибо все детали этого процесса могли бы составить целый психологический этюд.

Здесь же отмечу только, что первое конкретное предложение заняться сей проблемой исходило от Нобелевского лауреата, академика РАН А.М. Прохорова. И случилось это в декабре далёкого 2001 г. в Москве, во время беседы с ним по поводу моей работы по квантовой теории (точнее – книги, результаты которой я докладывал у него в институте). Александру Михайловичу понравились некоторые мои суждения в этой области (особенно выводы, отличающиеся от общепринятых), и он предложил установить сотрудничество – для начала между определёнными группами учёных из России и Украины. В частности, Прохоров написал официальное обращение к Президенту НАНУ Б.Е. Патону (копия которого прилагается).

Но затем, в менее официальной обстановке, он предложил: «А не заняться ли Вам проблемой Чернобыля, ибо в ней имеется немало пробелов и, хотя последнее время появляются работы, противоречащие официальной версии той аварии, там определённо нужен новый взгляд на проблему в целом». Я стал возражать – мол, не являюсь специалистом, но Александр Михайлович, как оказалось, уже навёл справки обо мне и сказал: «Вряд ли Вы, закончив кафедру “теории атомного ядра" физфака МГУ, да ещё в Дубне, при ОИЯИ, да имея научным руководителем Дмитрия Ивановича Блохинцева, моего хорошего знакомого, совсем уж ничего не знаете… А то, что не являетесь узким специалистом, как раз хорошо – проявите себя как в этой книге – нестандартно. Более того, я знаю, что упомянутые специалисты с большим скрипом отходят от привычных для них схем и представлений, да и последние 15 лет очень убедительно это доказывают! Добавлю к сему ещё и то соображение, что тогда нам было бы легче налаживать сотрудничество с вашей Академией вообще».

Признаюсь честно – тогда я всё ж уклонился от прямого ответа, хотя, если бы академик Прохоров не скончался менее чем через месяц после нашей встречи, то вполне вероятно, что вскоре включился бы в эту проблематику. Однако после кончины Александра Михайловича (8.01.2002 г.) не получилось никакого сотрудничества вообще, а лично я именно тогда первый раз потерял работу (в Институте математики НАНУ), так что стало не до того…

О Чернобыле я вспомнил лишь в начале 2006 г. – когда в популярной на Украине газете «2000» началась дискуссия о причинах аварии. Вспомнил и те работы серьёзных учёных, о коих мне говорил покойный Александр Михайлович, и пригляделся поближе к данной теме. Очень скоро стало ясно, что в море информации о ней много неясного, а то и просто ложного, так что из лабиринта сего без «нити Ариадны» не выбраться. Сперва попытался выяснить хронологию событий, но и тут разнобой, всё в тупик попадаешь, затем нашел 4-томник «Чернобыльская катастрофа: причины и последствия», изданный белорусами ещё в 1993 г., и понял – ясности становится ещё меньше!

Для начала решил разобраться с процессом разгона реактора, используя работы московских академиков Г. Кружилина и А. Рухадзе (с соавторами), как и украинского академика Э. Соботовича. Выяснилось, что при штатном состоянии реактора и в частности – топлива (а это официально не подвергалось сомнению!) разгон его за 8-10 сек никак не мог состояться. Кстати, как до аварии, так и после её и другие реакторы попадали в сходные аварийные ситуации, но разгон-то длился десятки минут, а не секунд – значит, тут ситуация была явно нестандартной…

Вот по этому-то поводу я и высказался на международной конференции «Чернобыль + 20» (о чём подробнее написал М. Родионов), а затем в заметке в «2000», но картины аварии тогда у меня ещё не было, признаюсь честно. И тем не менее, вышесказанного оказалось достаточно, чтобы вскоре я потерял работу (в ИТФ НАНУ) и оказался на пенсии (в размере менее $ 40 в месяц) – кому-то «наверху» выступление не понравилось… И снова было не до Чернобыля – надо было выживать. Однако летом 2008 г. мне предложили поработать над этой проблемой в Институте геофизики НАНУ – там разрабатывалась гипотеза о влиянии некоего локального землетрясения на аварию. И тут уж началась настоящая серьёзная работа, так что через полгода я представил в качестве отчёта свою картину развития взрывного процесса, которая исключала возможное влияние землетрясения, а получалось скорее наоборот – именно взрыв мог индуцировать оное!

Тут замечу, что некоторые журналисты впоследствии приписали мне утверждение, будто это я открыл, что на ЧАЭС было 4 взрыва. Напомню, в официальной версии говорилось об одном «паровом» взрыве, и я сначала в это верил (иногда упоминали о двух). Каково же было моё удивление, когда узнал – из показаний свидетелей, приведённых в книгах Ю. Щербака и Г. Медведева, да и в других – их было не менее трёх, хотя чаще говорили о четырёх!

И тут зародились сомнения – почему же об этом никто официально не упоминал? Это и стало главной «фишкой» для дальнейших размышлений, особенно когда я рассматривал различные версии событий. У одних причина – «паровой взрыв», у других – взрыв «парогазовой» горючей смеси, у третьих – взрыв «ядерной мины» и т. д. и т. п. (подробнее о них сказано в [24]), так что затем именно ими авторы объясняют и разрушения, наблюдаемые на 4-м блоке.

Потому, если пытаться прялю соединить их в одну схему, то получается, как в том анекдоте – пострадавший выстрелил в себя четыре раза – дважды в сердце, а затем дважды – в голову, притом каждая рана была смертельной! Но и отмахнуться от показаний свидетелей тоже нельзя, тем более что о первых «взрывах» они говорили чаще как об «ударах», а не взрывах – почему?

Были и другие несогласованности, и тут очень важными для меня оказались показания опытного реакторщика Ю. Трегуба, начальника предыдущей смены, очень живо описавшего цепочку событий с «внутренней» точки зрения, т. к. он всё время находился у пульта управления 4-м блоком. Подчеркну, что всё это было изложено в книге Ю. Щербака, а затем повторялось и в других источниках.

Второй толчок дали показания опытного турбиниста Р. Давлетбаева, бывшего там же, хотя привёл он их только через 10 лет в юбилейном сборнике (до того они были засекречены – ранее он отказывался о них говорить Ю. Щербаку, в частности)! Были существенные наблюдения и у других свидетелей, и все они взяты из открытой литературы, в том числе из толстой книги Н. Карпана «Чернобыль: месть мирного атома» (которую я приобрёл перед самым Новым 2010-м годом у его дочери).

Это сотрудник ЧАЭС из научной физлаборатории, наблюдавший всё прямо на месте, но лишь с утра 26 апреля. Правда, важные сведения он до сих пор «выдаёт» понемногу, небольшими порциями… При этом ни с ним, ни с кем другим из свидетелей и сотрудников я лично не встречался и не говорил – впрочем, они и не настроены на какие-либо дискуссии и разговоры, к сожалению. Так что я вовсе не открывал упомянутых «взрывов», а просто объяснил их в одной картине аварии.

Но прежде, чем перейти к более подробному изложению результатов книги, отмечу – случилось так, что предложение написать данную статью поступило мне ровно через три года после завершения её. Я хорошо помню, как тогда с облегчением положил готовый текст в папку, полагая, что никогда больше не вернусь к этой теме – в ней для меня всегда было что-то отталкивающее, возможно, потому, что никогда не встречал столько недоговорённостей, умолчаний, а то и просто брехни, как выразился уважаемый проф. Родионов. Причём я увидел это с самого начала, когда некий «внешний импульс» побудил меня приступить к проблематике Чернобыльской катастрофы. Признаюсь, что шла работа без вдохновения – как будто чувствовал, что навлекаю на себя разного рода неприятности.

Впрочем, и потом я занимался ею лишь эпизодически, но, в конце концов, придумал для себя стимул рассмотреть всю эту проблематику как логическую загадку-паззл, с тем, чтобы всякий мыслящий человек мог сложить этот паззл из частей, которые я подготовил и выделил жирным шрифтом, что заметил и М. Родионов. И я посчитал, что это удалось, ибо толковые люди в основном разобрались в аргументации и даже иногда дополняли её, правда, не всегда удачно…

Учитывая всё это, начну всё ж из рассуждений общего характера о своём видении истории вопроса – в частности, о том, как, когда и почему возникла идея «атомной электрификации всей страны». Но для этого придётся изложить и предысторию, в которой есть любопытные моменты, в том числе и личностного характера. Так, обращаясь к прошлому, я попытался понять, почему решил поступать после школы именно на физический факультет МГУ, притом решил в последний момент? Тем более, что за год до того ещё лелеял детскую мечту о небе – хотел быть лётчиком, а весной 1961 г. и полёт Ю. Гагарина оказался перед глазами! Но как раз глаза меня и подвели в этом – не прошёл я потребную медкомиссию именно из-за них. В результате оказался-таки на физфаке, и это был наилучший для меня выбор, хотя осознал это лишь много позже. Видимо, судьба вела меня именно туда.

Но был ещё и ореол вокруг физики, сложившийся именно в 1950-е гг., были соответствующие книги (в основном научная фантастика) и фильмы… В свою очередь, всё это было следствием большого проекта, как теперь понимаю – проекта Большой Науки, который недавно описал журнал «Знание-сила», возникшего параллельно и на Западе, и в Союзе. А базой его и там, и тут был Атомный проект, из коего позже вышла атомная энергетика, как и люди, начинавшие её. Можно даже сказать, что последняя была зеркальным отражением Атомного проекта, но зеркало-то оказалось «кривоватым»…

Ныне известна история проекта – как он начинался, известны основные его герои и действующие лица. Меньше известно, сколько усилий и средств на него пошло, но ясно, что в десятки раз больше, чем тратилось на всю советскую науку до войны и во время её. Это одно обстоятельство, но не менее важно и другое – резко повысился статус учёного вообще, а особенно учёного-естественника, прежде всего – физика.

Тем более что считалось – ныне ученые-то свои, т. е. в большинстве имеют рабоче-крестьянское происхождение и поддерживают «линию партии», а если и колеблются, то вместе с «линией»… Тем же из них, кто был прямо связан с «атомными делами», оказывалось предпочтение во многих практических аспектах, как правило – им легче было защитить диссертацию (тем более – по закрытым темам), проще и быстрее стать академиком и т. д. и т. п.

Но затем, по достижении определённого рубежа – овладения атомным оружием, а затем и термоядерным, да новыми средствами его доставки – наступило некоторое охлаждение, наметилось «перенасыщение» кадрами упомянутого проекта, особенно после хрущёвских «мирных инициатив». И руководители Большой Науки стали искать и предлагать новые направления исследований (не менее «важные», чем прежние), а одним из главных стала атомная энергетика – имею в виду не только АЭС, но и атомное судостроение и т. п. – я ещё помню проекты «атомных паровозов»! Но были не только прожекты, а и конкретные дела, начатые ещё при И.В. Сталине – так, первую гражданскую АЭС в Обнинске начали строить в 1951 г., а в эксплуатацию ввели в 1954 г., хотя мощность она имела всего 5 МВт.

Отмечу, что одним из руководителей там был известный физик Д.И. Блохинцев, с которым я сблизился 12 годами позже – именно он сагитировал меня пойти на его кафедру (теории атомного ядра), находившуюся в Дубне, известном тогда ядерном центре, первым директором которого тоже был он. Правда, задачи, которые мне предложил Дмитрий Иванович, относились к области теоретических оснований квантовой механики, а вовсе не к атомной проблематике.

А вот его детище – Обнинская АЭС – вполне успешно функционировало более полувека (поскольку делали её ответственные и понимающие толк люди!), обогревая да освещая город, показав своим примером возможности атомной энергетики. Отметим сразу, что параллельно, уже в 1952 г., был создан известный НИКИЭТ – Научно-исследовательский и конструкторский институт энергетической техники, который возглавил академик Н.А. Доллежаль. Впоследствии (в 1989 г.) он написал книгу «У истоков рукотворного мира», к которой мы ещё будем обращаться.

Таким вот образом и начал реализовываться проект Большой Науки, но бурное развитие его началось лишь в 1960-х гг., когда он получил поддержку руководства СССР. Позволю высказать ниже свои соображения по этому поводу. Известно, что так называемый «Карибский кризис» осенью 1962 г. поставил мир на грань ядерного конфликта; впрочем, и до того советскому руководству были известны вполне конкретные планы Пентагона ядерной войны против СССР (который разрабатывал их ещё с середины 1945 г.!). К моменту же упомянутого кризиса оказалось, что ядерный арсенал США составлял около двух с половиной тысяч боезарядов – т. е в 17 больше, чем имелось у нас!

И здравомыслящим людям в нашем руководстве стало ясно, что при таких условиях говорить о «мирном соревновании» с Западом не просто сверхнаивно, а сверхглупо! Для этого нужны не красивые слова, а реальное равновесие сил, и в первую очередь – ядерных. Такой ответ Америке вскоре и реализовался в виде СЯС (стратегических ядерных сил), образуемых «ядерной» же триадой: МБР (межконтинентальные ракеты), стратегические бомбардировщики и АПЛ (атомные подводные лодки-ракетоносцы). Но это потребовало значительного увеличения числа ядерных боезарядов, и тут планы Большой Науки совпали со стратегическими интересами государства, поскольку АЭС могли давать не только электроэнергию и тепло; на них массово нарабатывался и плутоний, в частности – на уран-графитовых реакторах (типа РБМК).

С другой стороны, ядерное топливо для них самих в значительной мере получали на радиохимических комбинатах из отработанного на корабельных реакторах (в т. ч. и на АПЛ) топлива, так что упомянутые выше проекты были тесно увязанными друг с другом, хотя открыто об этом не говорилось. Именно поэтому в НИКИЭТ решили строить АЭС на базе двух типов реакторов – водо-водяного ВВЭР, и уран-графитового РБМК (что значит – реактор большой мощности, кипящий). ВВЭР был двухконтурным, более безопасным, но и более дорогим, а РБМК – одноконтурным, более «простым и экономичным» и более мощным.

Но такая «простота» оказалась хуже воровства (как обычно и бывает), что показал анализ аварии на ЧАЭС в нашей книге. Причём РБМК был значительно более (радиационно) опасным и при штатных режимах работы его, не говоря уже об аварийных.

А ведь выбор-то был – к примеру, в 1974 г. в Чехословакии был построен тяжеловодный реактор на АЭС «А-1». Он оказался и практически безопасным, и экономичным, ибо мог работать на природном (или слабо обогащённом) уране, да имел вдобавок систему газового охлаждения. Но этим проектом СССР так и не воспользовался, ибо задачи, видимо, были иными.

Да РБМК имел, казалось бы, и явные преимущества: во-вторых (ибо о первом и главном было уже сказано), конструкция его во многом напоминала (военные) промышленные реакторы, работавшие у нас уже давно. Например, акад. Доллежаль в своей книге писал: «При сооружении реактора (РБМК. – Н.К.) мы сможем использовать кооперативные связи между машиностроительными заводами, сложившимися ещё при изготовлении первых промышленных реакторов. И это позволит справиться с задачей за 5–6 лет». А затем замечает, что «американцы тратят на это 8-10 лет», и приводит другие экономические и технические соображения. Но продолжим разговор о достоинствах РБМК.

В-третьих, вырабатываемая на нём энергия обходилась на 30–35 % дешевле, чем на ВВЭР, и к тому же на них имелся механизм непрерывной замены отработавшего топлива на новое, без останова реактора, так что процесс производства электроэнергии не прерывался.

И, наконец, в-четвёртых – среди разработчиков бытовала уверенность в создании блоков всё большей мощности. Так, уже к середине 1970-х гг. появились проекты реакторов РБМК-1500, РБМК-2000, РБМК-2400 и даже РБМК-3600! Причём два реактора первого типа, с мощностью 1500 МВт, были введены в эксплуатацию на Игналинской АЭС (Литва) уже в 1984 и 1987 гг. соответственно.

Замечание 1. Кстати сказать, в те же годы не только СССР, но и, к примеру, Франция использовала отработанное в гражданских энергетических реакторах топливо после его переработки на радиохимических заводах, в частности, на заводе PU-1 комплекса «Маркуль», а затем и на PU-2 – с целью извлечения плутония. Последний затем использовался для производства ядерных боезарядов (более чистый), а также и топлива для ЯР (ядерных реакторов).

А буквально на днях МРК (Международное радио Китая) сообщило, что и Япония, обладающая тремя десятками АЭС (с 55 ЯР на них), хотя и представила отчёт в МАГАТЭ только о 640 килограммах, поставленных ей США уже давно – якобы для «исследовательских целей», имеет запасы плутония, исчисляющиеся тоннами! Так что не стоит и нам «посыпать главу пеплом»…

Я же с 1967 г. знал позицию акад. Блохинцева касательно вышеупомянутой «гигантомании» в атомной энергетике – ещё тогда он резко возражал против неё. Ибо считал, что при увеличении размеров активной зоны реактора в определённых ситуациях возникает опасность фактического разделения её на несколько зон (о чем я упоминал и в книге [24]), что и наблюдалось на практике.

Замечание 2. На практике наблюдалось и большее – к примеру, весной 1985 г. на ЧАЭС в регламент были внесены дополнения, разрешающие эксплуатацию блоков её на мощности, превышающей проектную, так что она иногда оказывалась даже 107 % от номинальной! Это опять же делалось якобы с благой целью роста производства электроэнергии, так что такой рост был и официально утверждён в плане уже на 1986-й год.

И только после аварии эту практику прекратили, уменьшив мощность действующих РБМК до 75 % от номинальной. Отметим тут же, что и время срабатывания системы управления защитой (СУЗ) с прежних 18–21 сек уменьшили до 2,5 сек, т. е. в 8 раз! Любопытно, что в России затем были сделаны и более радикальные выводы, а именно – реакторы РБМК-1000 стали заменять новыми, более безопасными МКЕР-800, с меньшей на 73 % мощностью…

Для Большой же Науки все эти проекты позволяли сохранить и финансирование (!), и научные кадры, и систему их подготовки, сложившуюся в предыдущий период; правда, требовательность к ним всё время снижалась (т. е. зеркало «искривлялось»), о чём будет речь ниже. Но в масштабах государства результат был достигнут: к концу 1970-х гг. СССР достиг паритета с Западом не только по числу боеголовок, но и по «ядерной триаде». А к концу 1986 г. у СССР имелось около 140 тонн оружейного плутония, а число боеголовок достигло 45 тысяч. США же имели 500 тонн урана-235 оружейного качества ещё в 1967 г., тогда как у СССР даже к 1986 г. его было меньше.

Но хотя паритет по вооружениям, в т. ч. по СЯС, у СССР с Западом тогда имелся, у последующих руководителей нашего государства обнаружилась недостача иного компонента – мозгов (когда они начали уничтожать свой арсенал, с таким трудом накопленный). Впрочем, не только у них, но и у большинства наших сограждан, что и привело к последующим «Чернобылям» – социальному, экономическому и, наконец, – на Украине – к политическому.

Но «вернёмся к нашим баранам» и напомним динамику развития атомной энергетики, которая началась из первой – Обнинской – АЭС. Лишь через 10 лет после неё (в 1964 г.) был сдан в эксплуатацию первый блок Ново-Воронежской АЭС (уже с реактором ВВЭР-210; далее речь будет идти только о первых блоках соответствующих АЭС, указывая тип ЯР его, и срок сдачи в эксплуатацию, не говоря о последующих блоках этой АЭС).

За ней последовали Кольская АЭС (ВВЭР-440, 1973 г.) и небольшая Билибинская АЭС, сданная в начале 1974 г. А практически одновременно с ней – 1-й блок Ленинградской АЭС, оснащённый уже (новым) реактором РБМК-1000; через два года были сданы Курская АЭС, с таким же РБМК-1000, и Армянская АЭС, но с реактором ВВЭР-440.

В следующем 1977 г. был введен в эксплуатацию 1-й блок интересующей нас здесь ЧАЭС, первой на Украине, – всё с тем же РБМК-1000, но подробнее о ней будем говорить ниже, а сейчас перечислим другие АЭС, вводившиеся именно на Украине.

За ЧАЭС последовала Ровенская АЭС (ВВЭР-440, 1980 г.), ныне имеет она четыре блока; далее – Южно-Украинская АЭС (ВВЭР-1000, 1982 г.), ныне три таких же блока. За ней последовали Запорожская АЭС (ВВЭР-1000, 1984 г.), ныне там работают шесть однотипных блоков, и Хмельницкая АЭС (два ВВЭР-1000, 1987 г. и 2004 г.). И как бы нынче на Украине ни ругали атомную энергетику, но именно она, а не только российский газ, обеспечила и обеспечивает до сих пор «энергетическую независимость» её… Следующая тема – более подробное рассмотрение истории этой злополучной ЧАЭС.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю