Текст книги "De Secreto / О Секрете"
Автор книги: Александр Островский
Соавторы: Дмитрий Перетолчин,Юрий Емельянов,Андрей Фурсов,Константин Черемных,Кирилл Фурсов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 58 (всего у книги 68 страниц)
10. Второе дно ревизионизма
Ключевые события середины XX века, предопределившие и распад СССР, и закат Европы, осмысляются российской аудиторией упрощённо и фрагментарно. Отчасти по той причине, что книжный рынок ориентируется на легко усвояемую и в то же время претендующую на сенсационность продукцию. Есть и другая причина – стойкий стереотип, сформированный валом мемуаров начала 1990-х гг., где стереотипное топтание на памяти И.В. Сталина соседствовало с идолизацией и мистификацией деятельности зарубежных спецслужб.
Этому спросу на легкоусвояемое идеально соответствует книга Стюарта Стивена «Операция «Раскол» (Operation Splinter Factor), изданная в Филадельфии в 1974 г. (21) и спустя 28 лет – «не прошло и полвека» – поданная в России как историческое откровение.
Э. Макаревич, автор предисловия к российскому изданию, объясняет «невнимание» к книге Стивена тем, что она была неудобна и Вашингтону, и Москве. Однако уместно предположить и другое: историки её проигнорировали ввиду поверхностности, а ангажированная пресса – из-за расхождения с конъюнктурой.
Вообще говоря, С. Стивен, по рождению Стефан Густав Кон (1935–2004) – слишком своеобразная и стигматизированная личность, чтобы служить надёжным историческим источником. Талантливый и энергичный редактор, невероятный болтун, анонсировавший собственные статьи под вымышленным именем «слушателя» по радио, дважды увольнялся со скандалами из правых британских газет в связи с публикацией заведомо ложных сенсаций, одна из которых была чистым заказным измышлением (подделка письма британского лорда), другая – перепечаткой статьи малолетнего сына консерватора Майкла Говарда, дискредитирующая Тони Блэра. Ещё один скандал был связан с публикацией версии о том, что Мартин Борман жив и прячется в Южной Америке.
Эксцентричному редактору многое прощалось за его обаяние и чистосердечное раскаяние после очередного разоблачения. Разоблачался он и буквально, продемонстрировав (с непонятной целью) своему коллеге по редакции, что он, хотя и еврей, не обрезан. Фактически он был евреем по отцу и немцем по матери, и это было источником его комплексов, которые, по словам его коллеги Питера Добби, подсознательно принуждали его постоянно доказывать свою «британскость» (в том числе игрой в крикет) и свою благодарность стране, которая приютила смешанную католическую семью его родителей. Во всех без исключения некрологах симпатия сочеталась с ироническим описанием психопатического поведения (22, 23, 24).
«Благодарность приютившей стране» в вышеназванной сенсационной книге выражается в том, что Стивен при анализе послевоенных чисток в Восточной Европы прибегает ко всем возможным ухищрениям, чтобы затушевать роль британских спецслужб: дело Ласло Райка в Венгрии, дело группы Сланского в ЧССР и опала Владислава Гомулки и Мариана Спыхальского в Польше изображались как результат единоличной разработки Аллена Даллеса с помощью его агента Иожефа Швятло и используемого втёмную двойного агента-неудачника Ноэля Филда.
Поверхностность, свойственная манере психопата-циклоида, состояла: а) в старании блеснуть новизной концепции (выгодной, впрочем, не только автору, но и МИ-6); б) в обилии белых пятен, делающей эту концепцию неубедительной. Лишь «на бегу», однократно, поясняя, что жертв всех трёх чисток подозревали в титоизме, автор вообще не рассматривает подоплеки отношений Москвы и Белграда в их динамике. Вообще не упоминается имя Моше Пьяде («шавки Тито», по определению Сталина), контакты с которым инкриминировались Сланскому и Клементису (25).
Никак не анализируются мотивы А.И. Микояна, предупредившего чехословацкий ЦК об опасности, грозящей Сланскому. «Повисает в воздухе» смысл процитированного письма Ракоши Готвальду, где ему заблаговременно предлагается принять меры к английским агентам в КГТЧ (называются глава МИД Владимир Клементис, его заместитель Артур Лондон, глава Госплана Людвиг Рейка, замминистра внешней торговли Эуген Лебл и секретарь КП Словакии Отто Шлинг). И наконец, упоминание в чешском процессе имени депутата Палаты общин от лейбористской партии Великобритании, полуфинна-полуамериканца Кони Зиллиакуса объясняется внутренней интригой в этой партии – хотя каким образом эта интрига встраивается в игру Даллеса, остаётся непонятным.
Точно так же остается непонятным внезапное освобождение Ноэля Филда и его брата. Прежде всего потому, что внешняя политика Хрущёва (точнее: Микояна – Хрущёва) представлена в книге как последовательное продолжение курса Сталина. А как тогда понять его попытку флирта с Тито?
Западная публицистическая конъюнктура не могла «взять на вооружение» книгу Стивена по другой причине. Она вышла в свет после уже новых – 1968 года – политических чисток в Польше, которые проводил Гомулка и которые имели вполне определённый акцент «десионизации». И западный медиа-мэйстрим теперь, постфактум, переоценивал направленность судебных процессов 1956 г. над чекистами Ромковским, Рожанским и Фейгиным, тогдашнюю опалу Болеслава Берута, Якуба Бермана, а также Юлии Брыстингер, руководившей антирелигиозным отделом польского Министерства общественной безопасности. Ставить антисемита Гомулку (Александр Галич уже назвал его «гомункулюсом») на одну доску с жертвами чешских процессов Сланским, Лондоном, Швейкой казалось теперь нонсенсом.
В то же время ломать копья с опровержениями по тем же конъюнктурным причинам западному мейнстриму было невыгодно. Потому что стоило копнуть чуть глубже – и выяснилось бы, что арест Ласло Рейка в Венгрии готовил не только Ракоши, но и «икона» демократического социализма Имре Надь, в ту пору вполне лояльный сталинистскому руководству ВПТ.
Что касается советской партийной историографии брежневского периода, то она была ограничена вовсе не боязнью КГБ СССР признать, что их служба, по выражению Э. Макаревича, «недотянула» и пошла на поводу у Даллеса. Во-первых, ведомство Андропова не собиралось защищать деяния Сталина: ни секретный доклад Хрущёва, ни решения XX и XXII съездов не пересматривались, в этом не был заинтересован Брежнев по своим причинам, Андропов – по своим. Матьяш Ракоши, отстранённый Хрущёвым, оставался в ссылке, а Янош Кадар, предавший Райка, вполне устраивал и Хрущёва, и Брежнева как политический партнёр. Обнародовать письмо Ракоши Сталину о вскрывшихся фактах вербовки Райка советским ГРУ без уведомления государственного руководства КГБ, естественно, не считало нужным, а без этой исторической детали подоплека дела была неполной. «Заметание под ковёр» старых и новых внутренних противоречий объяснялась не только нежеланием давать повод недружественным внешним силам для новых интриг, но и намеренным умалчиванием – для сохранения лица – о ключевом психологическом факторе целого ряда восточноевропейских брожений, а именно о факторе личностного контраста Хрущёва и Сталина. Хрущёв, мягко говоря, не был той фигурой, которая могла навеять страх на Гомулку или Надя.
С другой стороны, если бы теория единого авторства Даллеса соответствовала действительности, контрпропаганда 1970-х гг. взяла бы книгу Стивена на вооружение. Сюжет мог бы вылиться в новую многосерийную психологическую драму Юлиана Семёнова (зацикленного на Даллесе) с трагической фигурой Ноэля Филда а-ля профессор Плейшнер.
Но увы, во-первых, красивый концепт, построенный на нескольких личных свидетельствах, не соответствовал действительности. Трайчо Костев действительно имел дело с окружением Тито. Гомулка не имел к нему никакого отношения, зато был терпим к верующему большинству. Дело Сланского было фактически несколькими делами, искусственно связанными в одно по инициативе окружения Готвальда, который в итоге действительно воспользовался и компроматом ЦРУ, и собственными данными об израильских связях группы Сланского – в момент, когда Сталин был заведомо в конфликте с правительством Бен-Гуриона, которое предпочло США в качестве союзника.
Неряшливая книга Стивена вскользь упоминает о расхождении Сталина с Бен-Гурионом, но умалчивает о том, что именно противоборство с Англией стало мотивом для признания Израиля. (Жорес Александрович Медведев потом распишет этот сюжет подробно, вместе с сюжетом о миссии Михоэлса и его сплетнях. К сожалению, в его добросовестном анализе бэкграунда этих сюжетов не хватает одного эпизода – физической ликвидации в Тель-Авиве почти всей советской агентурной сети накануне первых выборов в кнессет, которую исполнила, как утверждалось, американская «спецбригада», присланная Меиром Лански.)
Неряшливая книга Стивена игнорирует и более важную причину послевоенной геополитической напряжённости – стремление Сталина вернуть России контроль над Босфором и Дарданеллами и всемерное противодействие Лондона этим планам.
Раскол Союза коммунистов Югославии в момент образования Коминформа и долгие попытки Сталина до разрыва с Тито уговорить его отказаться от британского патронажа, добросовестно отражены в книге Предрага Миличевича «Осторожно – ревизионизм» (2001), где опубликована эта неофициальная переписка (26).
Известно, что Даллес действительно был в восторге от «дел, которые натворил» Йожеф Швятло (Флейшхарб), используя Филда в качестве «меченого атома». Более того, он мог приписать себе по карьерным соображениям конфликты сразу в нескольких компартиях, сказавшиеся на экономике советских сателлитов. Однако, во-первых, самый серьёзный экономический удар по Венгрии нанес не Даллес, а Хрущёв, сместив Ракоши (при котором объём промышленного производства по сравнению с уровнем 1938 г. утроился). И в лице того же Хрущёва советское руководство потеряло авторитет в Польше. Но не потому, что он отступил перед переизбранным польским ЦК, избравшим генсеком реабилитированного Гомулку.
Даже если в Москве, как считает Стивен, «прокуковали» избрание Гомулки и из-за этого были вынуждены стерпеть и освобождение кардинала Стефана Вышинского, это не объясняет «толерантности» Москвы к судебным процессам против вышеназванных кадров МОБ Польши. Теория Стивена совершенно не объясняет, почему кардиналу в 1950 г. было разрешено возвратить католической церкви собственность, и почему в заключении он оказался в 1953 г. Именно после смерти Сталина польские чекисты-евреи при правлении Болеслава Берута (Рутковского), «распоясались» и обрушили на духовенство всю тяжесть карательной машины. Мотивы этого решения скрыла остающаяся «загадочной» смерть Берута в Москве 12 марта 1956 г., после открытого Микояном XX съезда.
После распада СССР и последующего обнародования многих архивных документов того времени в Великобритании и США вышел в свет целый ряд серьёзных исследований, посвящённых политическим кризисам в странах Восточной Европы. В частности, в 2004 г. в Нью-Йорке опубликована книга Джоанны Гренвилл «Первая косточка домино: Международное принятие решений в период венгерского кризиса» (27). В ней подробно описаны и планы Лондона и Вашингтона по сдерживанию влияния СССР в Восточной Европе, и внутриполитические события, предшествовавшие политическим кризисам в Венгрии и Польше. Автор специально приводит слова Дж. Карлейля о том, что описание любых внутриполитических событий искажается, если не принимать во внимание общемировой контекст.
Как следует из анализа Дж. Гренвилл, в середине 1950-х гг. стратегия Белого дома Дуайта Эйзенхауэра предусматривала создание в странах Восточной Европы Добровольческого корпуса мира. Для этой цели использовались агенты-эмигранты правых убеждений, не приемлющие коммунизм по религиозным мотивам.
У британских спецслужб возможности были значительно шире благодаря влиянию в Югославии. Режим Тито, в этот период расширяя свободы самовыражения, по оценке Гренвилл, рассчитывал на позитивную оценку Вашингтона, в том числе и Аллена Даллеса. Однако смысловая сторона сдвига, происшедшего в Венгрии, не имеет отношения ни к противопоставлению христианства коммунизму, ни к дезинформации, в которой участвовал Швятло.
Дж. Гренвилл подчеркивает, что Имре Надь, которого поддерживали интеллектуалы из «кружка Петефи» (И. Лакатош и др.), с одной стороны, воспроизводил идеи Лайоша Кошута о создании Дунайской конфедерации, а с другой, как и Тито, ассоциировал себя с «третьим путём» и всецело одобрял пять принципов «панча шила» Бандунгской конференции Движения неприсоединения (1955). То есть принципы, сформулированные на основе буддийской, а вовсе не христианской этики. В исходном варианте Пяти заповедей первая из них – ахимса, то есть отказ, воздержание от причинения любого вреда живым существам.
И тот же Надь в октябре 1956 г., за две недели до своей декларации о выходе из Варшавского договора, писал письмо в Москву о том, что кризисом в Венгрии могут воспользоваться Соединённые Штаты. При этом от левых убеждений он (как позже Дубчек в Чехословакии) не отказывается. Он с некоторых пор иначе их понимает.
Коронным преимуществом Лондона было влияние на левые умы – влияние, реализуемое не через хитроумные средства воздействия на массовое сознание, а через индивидуальную обработку ключевых политических фигур. Сталин уже с этим сталкивался. Ничем иным не объясняется внезапная отставка главы НКИД Максима Литвинова (Валлаха) в мае 1939 г. и последовавший «процесс дипломатов», по которому проходил, в частности, глава пресс-службы НКИД Евгений Гнедин, сын Александра Парвуса. В том, что многолетнее пребывание Литвинова в Лондоне в 1900-х гг. не осталось без последствий для его мировоззрения, свидетельствует и переезд его вдовы в Лондон в 1972 г., и диссидентская карьера его сына.
Русскоязычная «Википедия» считает нужным сообщить о контактах Литвинова с экстравагантным Уильямом Буллитом – в 1919 г. первым посланником Белого дома в Советскую Россию, а в 1933-36 – послом в Москве; в статье о Буллите упоминается устроенный им в Москве бал, который стал прообразом «Бала Сатаны» в «Мастере и Маргарите» Булгакова. Со ссылкой на Ф.Д. Волкова упоминается, что «в годы Второй мировой войны» Буллит призывал «повернуть оружие против СССР» (!). Также приводится заглавие работы Буллита «Вильсон: Психологический этюд», написанной совместно с Фрейдом.
А.М. Эткинд уделяет Буллиту много внимания: по его сведениям, он сначала лечился у Фрейда, затем стал его другом и помогал ему с отъездом в Англию. «Американский финансист Джеймс Пол Варбург устраивал вместе с Буллитом в 1933 г. экономическую конференцию в Европе», сообщает Эткинд. Варбург выбрал Буллита как лучшего переговорщика, идеального знатока Европы и талантливого устроителя неформальных мероприятий. Другие источники называют Буллита «человеком тайны и парадокса», «многократно меняющим взгляды». По версии Эткинда, «озорник» (по описанию Варбурга) Буллит был прототипом Воланда в «Мастере». Пышный «Фестиваль весны» в Спасо-Хаусе 1 мая 1935 г., под впечатлением которого написана эротическая сцена Бала Сатаны, включал «сцену, изображающую колхоз» (как сообщал посол в депеше в Вашингтон) с медведями и козлами. Как подчёркивает Эткинд, многие участники бала (Тухачевский, Егоров, Радек, Бухарин, Мейерхольд) «вскоре стали жертвами беспричинных расправ».
Максим Литвинов представлял СССР в Лиге Наций. Тогда же в аппарате Лиги Наций работал публицист и разведчик Конни Зиллиакус.
Зиллиакус, которого С. Стивен изображает крайне левым маргиналом в среде респектабельных лейбористов, фактически был участником самых серьёзных глобальных игр. Начнем с того что он был сыном Конрада Циллиакуса, финского социалиста шведского происхождения, в 1905 г. уличённого в попытке хищения боеприпасов царской армии для финских сепаратистов на корабле «Джон Графтон» (операцию финансировал военный атташе Японии в Европе Акаси Мотодзиро, которому подчинялся легендарный англо-японский агент Сидней Рейли и которого японские историки считают также спонсором восстания на броненосце «Потёмкин»). Когда операция по доставке оружия сорвалась, Циллиакус-старший сбежал в Японию (28).
Сын финского сепаратиста, работавшего на японские деньги, учился в Швеции, независимой Финляндии и США, благо его мать была американкой немецкого происхождения. Вступив в Лондоне в лейбористскую партию, он был принят на работу в МИД и служил вначале в секретариате Лиги Наций (откуда демонстративно уволился после того, как она «проглотила» аншлюс Чехословакии), а во время войны – в Министерстве информации. «Маргинал» печатался под псевдонимом Vigilantes – Бдительный. В 1949 г. Зиллиакус был исключён из фракции лейбористов за то, что проголосовал против вступления Великобритании в НАТО. Он возглавил Независимую лейбористскую группу, а уже год спустя покинул её в связи с тем, что левое большинство этой группы поддержало Сталина против Тито. Позже его исключают из партии за публикацию в чешской газете, но в 1952 г. принимают снова, и «маргинал» до самой смерти в 1967 г. заседает в палате общин.
В правой прессе, в которой печатался С. Стивен, прочно освоившийся в британском истеблишменте Зиллиакус в силу конъюнктуры квалифицировался как левый, поскольку был одним из основателей Кампании за ядерное разоружение (CND). Идеологом этой группы – прямого предшественника «нового левого движения» 1960-х гг. – был граф Бертран Рассел, сыгравший первостепенную роль как в закладке идеологических основ Движения неприсоединившихся стран, так и в использовании его для раскола советской зоны влияния в Европе. «Гуманист» Рассел, которого Хрущёв считал союзником, поскольку принимал его «рационализм» за атеизм. Тем более что граф сам активно способствовал подмене понятий во множестве статей и эссе о том, что наука вытесняет религию с мировой арены.
Петиция против американской войны во Вьетнаме, которую в 1965 г. подписал Зиллиакус, также была не выражением позиции частного лица левых убеждений, а частью игры, в которую энергично затягивали хрущёвский ЦК вместе с советской научно-технической элитой, – игры, результатом которой стало образование Римского клуба. Это произошло не при Эйзенхауэре, а при Линдоне Джонсоне.
Тем большевиком, который в 1905 г. на финской территории ожидал груз с «Джона Графтона», был Литвинов. Тем большевиком, который писал Троцкому положительную рекомендацию на Брюса Локкарта (будущего начальника политической разведки Великобритании), был тоже Литвинов. В русскоязычной «Википедии» опубликованы выдержки из доносов, которые он писал на разоблачителя Локкарта – Георгия Чичерина.
Хрущёв в своих мемуарах «Время. Люди. Власть» посвятил целую главу доказательству антисемитизма Сталина, а в качестве примера привёл (без доказательств) план физического устранения Литвинова, которое готовил Сталин (29). В западном медиа-мейнстриме этот фрагмент стал основанием для датировки «начала борьбы с космополитизмом» за десять лет до того, как это слово появилось в газете «Правда».
Никита Сергеевич очень сильно, до непристойности сильно, старался приукрасить свой имидж перед внешней аудиторией. И понятно, по какой причине: его дружба с Гамалем Абдель Насером и Ахмедом Бен Беллой – на той же почве воинствующего атеизма – создала стойкие подозрения в его адрес и со стороны международной еврейской общественности, и в тех московских интеллигентских кругах, где с придыханием встретили разоблачение сталинского культа.
Лежала ли на столе Аллена Даллеса папка с названием «Операция “Раскол”»? Вполне вероятно. Для выводов об углублении раскола в компартиях Восточной Европы были более чем достаточные основания. И в этом расколе был заинтересован и Аллен Даллес, и его брат Джон Фостер Даллес, и семейство Рокфеллеров.
Самый большой интерес в ту пору состоял в том, чтобы соперничающая система раскололась надвое, чтобы разделились СССР и Китай. Это событие 1956 г. было фатальнее восточноевропейских дрязг. Понятно, почему С. Стивен об этом не упоминает: то, что натворил Хрущёв – по подсказке, но в силу собственных мотивов, невозможно при всём желании свалить на Даллеса.
Но восточноевропейские дрязги были фрагментом другого начинающегося раскола, прошедшего через весь коммунистический истеблишмент, а затем через всё общество Советского Союза. Об этом ниже.
11. Этот дивный галлюцинаторный мир
Бертран Рассел, как и Конни Зиллиакус, в начале 1920-х гг. посещал Советскую Россию и питал симпатии к революции. Однако атеистом он стал с того момента, когда хорошо изучил биографию своего отца, закоренелого мальтузианца, и своего деда-министра, близкого к семье Дарвина.
Атеистом был и ближайший друг Рассела Людвиг фон Витгенштейн – более того, их считали любовниками. Граф регулярно спасал Людвига от попыток самоубийства, к которым тот был склонен не из-за своих симпатий к Отто Вайнингеру, а ввиду собственного психического заболевания.
Nosos et pathos schizophreniae пронизывал всё сообщество лондонских интеллектуалов, из которого образовался Всемирный союз консервации природы (IUCN) – предшественник Бильдербергского клуба. Все три дочери Бертрана Рассела страдали шизофренией. Род Витгенштейнов, в начале XX века богатейший в Австрии после Ротшильдов, «приобрёл» психотическую предрасположенность предположительно от бабушки Людвига (которая была теткой Фридриха фон Хайека). Мать страдала тревожными расстройствами, трое родных братьев Людвига в юности покончили с собой. Ещё один брат, Пауль, высказывал идеи воздействия в адрес Людвига: «Я не могу играть на рояле, пока ты в доме: твоя тоска проникает ко мне в комнату, просачиваясь под дверью». Людвиг поначалу показался своему педагогу Расселу «тронутым», но затем тот восхитился его изысками ума. Первая депрессия у Людвига развилась по возвращении с войны (в Галиции), но «толчком» стало не поражение Австрии, а смерть его любовника Давида Пинсента. Людвиг удалился преподавать математику в деревенскую школу, где зверски избивал детей, пока родители не обратились в полицию; не дожидаясь полицейского, Людвиг исчез, позже объяснив знакомым, что «не хотел ни перед кем извиняться», и устроился садовником в монастырь, собираясь уйти в монахи. Но депрессия отступила, сменившись гиперактивностью, и Людвиг занялся проектированием дома для своей тетки. С большим трудом Рассел и Кейнс уговорили его вернуться к науке и преподаванию в Кембридже. Его труды по математической логике создали ему славу. Но в конце 1940-х гг. он опять выходит из строя. В повторных депрессиях он морил себя голодом до тяжёлой анемии. В 1951 г., за две недели до смерти от рака простаты, он заявил, что с его мозга впервые спала пелена, до последнего дня диктовал философский труд и умер со словами «Я прожил замечательную жизнь».
Семья ближайшего единомышленника и коллеги Рассела, сэра Джулиана Хаксли, также пестрит психозами. Прадед, сэр Леонард Хаксли, скончался в приюте Барминг в состоянии «раннего инфантильного слабоумия». Брат прадеда Джордж переносил состояния то «крайней тревоги», то «эйфории», в последних безудержно тратил деньги. Его дочь Мэри сразу же после замужества «стала неадекватна», с годами превратилась в «овощ» и умерла от застойной пневмонии. Дед, сэр Томас Генри Хаксли, учился на врача; первый раз побывав на вскрытии, почувствовал себя плохо и несколько месяцев не выходил из дома, «впал в летаргию», при этом считая, что отравился формалином. Позже он перенёс ещё три приступа болезни. Один из братьев, Тревенен, покончил с собой в депрессии в юности. Другой, писатель Олдос Хаксли, в 1937 г. полностью изменил образ жизни, стал вегетарианцем и занимался медитацией, что объясняли влиянием Кришнамурти и Свами Прабхаванды. Его дальнейшее увлечение галлюциногенами, в том числе ЛСД, в свою очередь, объясняли тем, что его совратил Элистер Кроули. Сам Олдос Хаксли говорил, что «в новую эру лидеры мира, вместо того, чтобы применять насилие, будут управлять людьми посредством введения в младенческое состояние и наркогипноза». Прабхаванда прервал с ним отношения, зато Хаксли написал эссе «Двери восприятия», ставшее культовым произведением хиппи, а спустя шесть лет – утопию «Остров», полную противоположность своей антиутопии «Этот дивный новый мир». Идиллию острова увенчивали попугаи, произносившие фразы-лозунги, воодушевлявшие обитателей.
Сэр Джулиан Хаксли, естествоиспытатель, энтузиаст защиты животных и многолетний глава британского Евгенического общества, страдал ремитирующим (приступообразным) психозом с 1913 г. В структуре первого приступа на фоне депрессии присутствует бесплодная борьба мотивов: переживая свою безответную влюблённость, он ощущает борьбу двух начал – похоти и вины. В 1919 г. после женитьбы сэр Джулиан, уже известный биолог, переносит ещё один, теперь уже биполярный аффективный приступ.
Совместно с супругой в 1920-х гг. Хаксли путешествует в Восточную Африку. Побывав на плато Серенгети, сэр Джулиан приходит в восторг: из-за того, что здесь распространена муха цеце, люди здесь перестали селиться, и в результате живая природа сохранилась в своей первозданности. Яркое впечатление постпсихотика дает пищу для философских обобщений.
В 1941 г. Хаксли пишет о целесообразности массовой стерилизации малообеспеченных слоёв: «Длительная безработица должна быть основанием для кастрации… Никто не сомневается в полезности селекции генетического материала в сельском хозяйстве – так почему же не применить это к человеку?»
В отличие от коллег из Третьего рейха сэр Джулиан был в большей степени социал-дарвинистом, чем расистом. В диком животном мире он различал примитивные и продвинутые виды, но не допускал мысли об истреблении примитивных созданий, поскольку фауна «самоочищается» от неполноценных особей посредством сексуальной селекции (т. е. самки не выбирают неполноценных самцов).
Свою должность вице-президента в Евгеническом обществе он оставил не из-за того, что на фоне практики нацистов это направление стало считаться «нетолерантным», а из-за тяжёлого психического расстройства, которое вывело его из строя на три года. Преодолеть психоз врачам удалось только с помощью электросудорожной терапии. Происхождение болезни британские «эпштейны» связали с гепатитом, перенесённым во время очередной поездки в Западную Африку.
В 1946 г. выздоровевшего Хаксли избирают генеральным секретарем ЮНЕСКО, с трибуны которого он выступает за решительное сокращение численности населения на планете. Те же идеи проповедуются в соучрежденном им, Расселом, Эйнштейном и Джоном Дьюи Международном союзе за гуманизм и этику (IHEU).
Сталинское Политбюро и Ватикан реагируют на это одинаково негативно. После этого Хаксли «окончательно излечивается» от симпатий к СССР и организует кампанию в защиту советских генетиков. В его представлении Трофим Лысенко – не менее опасный идеалист, чем Святой престол. «Марксизм-ленинизм стал догматической религией, и свидетельством тому служат репрессии», – догадывается мальтузианец-догматик Хаксли вслед за Расселом. Вместе с Расселом и Джоном Бойнтоном Пристли (который также был соучредителем CND) Хаксли вносит в палату общин законопроект, разрешающий однополые браки. Полный спектр неомальтузианских идей изложен Хаксли в эссе «Перенаселённый мир» (The Crowded World), опубликованном в 1958 г.
Собственные воззрения он именует «трансгуманизмом». В усовершенствованном виде они сводятся не только к очистке от неполноценных особей, но и к «биологическому и социальному смешению» лучшего генетического материала всех трёх рас («дивизионов») человечества. Это, в его представлении, должно заменить «богоцентрическую концепцию цивилизации» на «эволюционно-центрическую». Некоторые критики считали Хаксли не атеистом, каким он считал себя сам, а «религиозным натуралистом».
«Религиозный натурализм» пользуется спросом не только в узком кругу научного истеблишмента, но в равной степени в высшем (семейном) кругу американской бизнес-элиты и в монархических семействах Европы. Самыми решительными воспреемниками идей Хаксли оказываются британский принц-консорт Филипп Маунтбеттен и голландский принц-консорт Бернард.
«Дело генетиков» при Хрущёве было преподнесено как одно из самых веских и убедительных свидетельств не только произвола Сталина, но и его идейной косности. Евгенический аспект советских генетических исследований остался в тени – и всплыл в перестройку, когда писатель-демократ Даниил Гранин написал апологетический роман о Николае Тимофееве-Ресовском, работавшем в нацистской Германии. Статусные антифашисты не покоробились. Они не покоробятся и в постперестройку, когда режиссер Михаил Литвяков устроит в Санкт-Петербурге показ фильмов Лени Рифеншталь. Ведь в рамках того же фестиваля презентуется антисталинская поделка Сокурова.
