Текст книги "De Secreto / О Секрете"
Автор книги: Александр Островский
Соавторы: Дмитрий Перетолчин,Юрий Емельянов,Андрей Фурсов,Константин Черемных,Кирилл Фурсов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 62 (всего у книги 68 страниц)
В стране, где государственная идеология определяется Конституцией, а многообразие религий ничем не сдерживается, а напротив, поощряется, отмежевание группы верующих от секты («церкви») адвентистов седьмого дня в новую секту («церковь») давидианцев выглядело обычным явлением и не привлекало внимания ни муниципалитетов, ни прессы. Когда предводительница этой дочерней секты Флоренс Гутефф в 1959 г. «анонсировала» второе пришествие Христа, это тоже никого не удивило: ведь профетические культы в США многочисленны и равноправны с прочими, всякий «балуется» с религиозными смыслами как считает нужным. И никто не мешал этой секте проповедовать в других странах. Тем более что с точки зрения идеологического мейнстрима, распространение в Израиле особых, вегетарианских кибуцев – не только не странное, но и общественно полезное дело.
Ни местная общественность, ни пресса не придали значения повторному расколу, когда от давидианцев отделилась «Ветвь Давидова» – после того, как Бенджамину Родену в видениях пришел Христос, «взявший его за пижаму» и сообщивший, что его второе имя – Ветвь, и эта группа присвоила небольшому холму имя библейской горы Кармель: ведь в стране десятки сект, считающих Америку новой Палестиной. Даже тот городок, в который удалилась группа Вернона Хауэлла, не признавшая Родена, назывался Палестайн. А ещё одна гора Кармель находится в Калифорнии и носит это название с 1602 г., когда туда прибыла миссия розенкрейцеров.
Только когда Хауэлл, взяв себе имя Давид Кореш, пожаловался на Родена в прокуратуру в связи с его попытками эксгумации ради демонстрации чуда воскрешения, «Ветвь Давидова» обратила на себя внимание на местном уровне. Потом сторонники Кореша и Родена обстреляли друг друга, но никто не изъял у явно неадекватных харизматиков оружие. Роден попал на принудительное лечение в психиатрическую больницу только год спустя, когда зарубил топором ещё одного «прихожанина», объявившего себя Мессией. А Кореш только обрадовался решению вопроса, став единоличным предводителем и – как он теперь считал – Агнцем Божиим. Все последующие три с половиной года сектанты беспрепятственно скупали оружие, собрав внушительный арсенал, а «агнец» обзаводился множеством «телесных и духовных» жён, в том числе 11-12-летних. И когда наконец до ФБР дошли сведения о том, что «агнец» собрался осуществить коллективное самосожжение, началась осада псевдо-Кармеля, продолжавшаяся 51 день с десятками жертв с обеих сторон.
Однако Давид Кореш стал примером для подражания «антисистемщику» Маквею не после этой перестрелки, а после суда с широчайшим освещением в местных, региональных, федеральных и международных СМИ, которые в один голос обрушились на государственное ведомство за «преднамеренное массовое убийство». И точно так же Качинский стал примером для Брейвика в силу широчайшего сочувствия, окружившего его и его команду адвокатов.
Нельзя сказать, что взгляды Теда Качинского были далеки от мейнстрима. По существу они ни в чём не противоречили содержанию агитации Greenpeace, Conservation International, Earth First, равно как и Международного бюро по климатическим изменениям при ООН. Отличие состояло лишь в том, что в бредовую систему Качинского попали психологи, занимающиеся технологиями обработки массового сознания. Но и этот аспект его антисистемного (в его представлении) пафоса не был аутистичным, не пришёл «из ниоткуда»: в своем опусе Качинский обильно цитировал французского «христианского анархиста» Жака Эллюля. Последний как воспитывал, так и продолжает воспитывать новое поколение «внесистемщиков», ассоциирующих анархию с подлинным Христом, а подлинного Христа – с неприкосновенностью дикой природы.
Если клиника психозов несколько различается в «старых» и «молодых» этносах, то частота заболеваемости не зависит от среды, от войн и революций. Зато частота случаев психотической агрессии со смертельными исходами определяется не биологией, а традициями общества, как и бредообразование.
В США число государственных и общественных служб правопорядка больше, чем в любой из западноевропейских стран. Помимо ФБР и Службы маршалов (которая отслеживает исполнение судебных решений), помимо Службы внутреннего налогового надзора (FRS) и Службы контроля над алкоголем, огнестрельным оружием и взрывчатыми веществами (BATF) в США существуют и активно действуют многочисленные добровольные организации по слежке за поведением граждан. Однако крупнейшая из этих организаций Guardian Office оказалась совершенно беспомощной перед Церковью сайентологии, поскольку эта так называемая церковь, а фактически типичнейшая харизматическая секта, внедрила в неё множество собственных агентов, чтобы – по аутистическим мотивам своего основателя Рона Хаббарда – разоблачить в коррупции Службу внутреннего налогового надзора.
Хаббарда, точно так же как и Родена с Корешем, государство могло, казалось бы, вовремя остановить, сэкономив огромные средства на бесчисленные судебные процедуры. Мешала Конституция, на которую ссылаются не только харизматические галлюцинирующие псевдомессии, но и рядовые сектанты, и их адвокаты, и особенно журналистское сообщество. А глобальный идеологический мейнстрим, поощряющий «альтернативные верования», включал в свой пантеон и не давал в обиду своих столпов, у которых учились харизматики. Авторитет Фрейда ни на йоту не поколебался после того, как у него поучился Хаббард, заложив в основу своей идеологии «излечение» всех неофитов от влияния родителей.
В популярной отечественной литературе харизматические секты, и особенно часто – сайентология, причисляются к инструментам манипуляции американских спецслужб. Этот штамп гуляет из книги в книгу точно так же, как несуществующая «стратегия Даллеса». Поводы для такой мифологизации существуют. Их два – склонность харизматических сект к агрессивному прозелитизму и бэкграунд отдельно взятой «альтернативной религиозной организации» – так называемой Церкви объединения Сан Мен Муна.
Сан Мен Мун не только состоял на службе и содержании ЦРУ, но и в дальнейшем финансировал американские спецоперации и даже СМИ (Washington Times). О целеполагании его найма свидетельствует как доктрина Муна, так и его взаимодействие с правыми антикоммунистическими организациями (Антибольшевистский блок народов, Всемирная антикоммунистическая лига). Один из его последних «подвигов» Муна, лично приближенного к семейству Бушей, – нейтрализация обращённого в его веру Луиса Фаррахана, лидера негритянской организации Nation Islam. Правого харизматика мог нейтрализовать только другой правый харизматик.
Однако конъюнктура, десятилетиями востребовавшая Муна, ушла в прошлое. Он был нужен преимущественно для облегчённого обращения в веру атеистов. Сегодня атеизм не является мишенью «крестового похода» – напротив, он в различных формах поощряется. Сегодня авангардом американской идеологической и информационно-психологической войны является не правый, а левый истеблишмент США. Сегодня глобальная повестка дня предполагает не объединение христианства, а его разложение, не поощрение союза мужчины и женщины, а полная легитимация противоестественных союзов.
В отличие от Муна Рон Хаббард доставлял только проблемы американским спецслужбам – начиная с эпизода во время службы в армии, когда он, командуя судном, велел открыть огонь по островам, принадлежавшим Мексике. С его «церковью» в США вынуждены считаться, поскольку она ничем формально не противоречит Конституции. Использовать её во внешнеполитических целях можно только в отдельных ситуациях, когда под её влияние попала – гипотетически – некая статусная личность, которая в соответствии с доктриной полностью исповедалась о своих детских годах жизни. Но чтобы воспользоваться этими данными, ЦРУ должно держать в составе секты целый батальон агентов, причём каждый из них, подвергаясь такому же допросу, не должен себя выдать. Это более затратно, чем способствовать экспансии этой секты только с той целью, чтобы она меньше мешала в самой Америке. Но даже такие усилия не оправданы: во-первых, «пассионарность» сайентологов пошла на спад после смерти Хаббарда («выбравшего для жизни другую планету», как объяснили его последователям), во-вторых, их доктрина содержит лишь один «полезный» глобальному истеблишменту элемент – цивилизационную и родовую деидентификацию адептов. Между тем существует множество новых экспансивных сект, где присутствует сразу несколько «полезных элементов». Так, объединение харизматических церквей, имевших представительство в Санкт-Петербурге, в 1995 г. возглавил пастор южнокорейской «экологической церкви» под названием «Еммануил». В Москве в тот же период распространялась секта «Центр космического разума».
Встреча Сан Мен Муна с Михаилом Горбачёвым, организованная в 1990 г., лишний раз тешила самолюбие Джорджа Буша-старшего. Однако тот международный конгломерат, который ангажировал Горбачёва и позволил Бушу приписать себе эту победу, ему не принадлежавшую, не преследовал целью «мунизацию» нашей страны. Цель как была, так и состоит в расколе и ликвидации авраамических религий и их ценностных приоритетов. Личности с хронической психической патологией, в том числе харизматики, для этой цели востребованы. Однако подобных агентов идеологического влияния скорее будут искать внутри или на периферии духовных иерархий, чем «катапультировать» извне.
Номинально левый американский истеблишмент имеет многодесятилетний опыт манипуляции одновременно номинально левыми и правыми (в отечественном понимании – почвенническими) раскольниками. Реальная игра на раскол началась ещё в начале 2000-х гг., когда в Интернете появились соперничающие православные сообщества, сами себе присваивающие «ники». Эта игра уже дала результат на Украине. «Имущественная» кампания против патриарха Кирилла – только дебют партии, в которой непременно займёт центральное место сексуальная тема. Группа Pussy Riot цитирует Бахтина. Она знает правила игры. Ей подсказали рецептуру, удобную для применения, пока православная общественность гоняется за третьестепенными врагами.
…В отличие от США, в Австралии «церковь» Хаббарда запрещена – на основании заключения государственной межведомственной экспертизы, в которую входили психиатры. Исходя из истории всей жизни и творчества этого «пророка», его псевдологии, выражающей бред величия, его кампаний, мотивированных параноидной настроенностью, австралийские эксперты постановили, что учение: а) болезненно по происхождению и определяется бредовыми причудами автора; б) тоталитарно; в) опасно для общества.
Однако особенности американской общественной и законодательной системы – не единственная причина феноменально потворствующих условий для укоренения бреда в псевдорелигиях, как и для мотивированного бредом террора. Другая причина заложена в американской системе психиатрической науки и практики.
Доминирующей структурой американской психиатрии является Американская психиатрическая ассоциация. Несколько делегатов из АПА в период перестройки приезжали в Ленинград и с разрешения властей проводили альтернативное медицинское освидетельствование больных, совершивших преступления. Одному из пациентов, много лет получавшему пенсию по инвалидности с диагнозом «шизофрения», американские гости выставили диагноз «гомосексуальная паника». И более того, озвучили этот диагноз самому пациенту – после чего он, несмотря на дефект психики, впал в реактивное возбуждение, клянясь и божась, что никогда в жизни не испытывал влечения к своему полу. Невозмутимые гости ссылались на результаты психоаналитического опроса, выявившего подавленные влечения, из которых, по их мнению, и произошла вся симптоматика.
«Когнитивный диссонанс» был предопределён и культурой, и наукой. Отцы-основатели германской психиатрии, у которых учились отечественные классики, начиная с Артура Кронфельда и Петра Ганнушкина, для американских светил никакого авторитета не имеют. Хотя термин «шизофрения» в американской Систематике психических расстройств (DSM) присутствует, болезнь как процесс с её динамикой и морфологическими проявлениями исследуется отдельными группами исследователей (например, школой Гайдушека-Джиббса), в то время как система учёта больных как таковая отсутствует. Соответственно, один и тот же больной, оказавшись в поле зрения врачей с интервалом в несколько лет, каждый раз оказывается первичным и может трактоваться и лечиться диаметрально противоположно, особенно если переезжает из штата в штат.
Наиболее авторитетными историческими фигурами в АПА являются Адольф Мейер и Роберт Шпитцер. Швейцарец Мейер учился нозологии у Ойгена Блейлера, но в период работы в США всё больше склонялся к истолкованию эндогенных болезней психологическими влияниями – разумеется, на основе психоанализа. Шпитцеру принадлежит «заслуга» в исключении гомосексуализма из категории психических аномалий. Спустя 27 лет, впрочем, американский классик осторожно поднял вопрос о возможности смены ориентации некоторыми лицами с гомосексуальной на гетеросексуальную. Гнев и возмущение общественности было трудно передать. На АПА обрушились не только ЛГБТ-организации, но и сайентологи, давно считающие ассоциацию (как и любых психиатров) лютым врагом человеческой свободы. Шотландец Роберт Кэмерон, единственный крупный американский психиатр, близкий к германской нозологической школе, не стал классиком: не потому, что озвучил тезис о межрасовых различиях, а потому, что участвовал в экспериментах «МК-Ультра» под эгидой ЦРУ.
Как можно догадаться, психологическая трактовка эндогенной болезни не способствует её лечению патогенетическими средствами: если псевдогаллюциноз и бред инопланетного воздействия возник из гомосексуальной паники, то несчастного будут мучить расспросами про Эдипов комплекс. А если даже психоз признан «эпизодом с симптомами шизофрении», то происходящее с больным после выписки уже никого не интересует: ведь это эпизод. Он свободен как истинный американец: он может жить на помойке, питаясь объедками, а может возглавить 625-ю харизматическую секту и вооружиться пулемётом для выполнения религиозной миссии.
«Надоедливая» опека над больным в системе советского психиатрического учёта удерживала сотни тысяч больных от социальной дезадаптации. Как правило, пациент рассказывает постоянно наблюдающему его психиатру куда больше, чем родственникам. Правильно подобранное поддерживающее лечение часто предупреждало декомпенсации в течение многих лет. Я наблюдал больного с хроническим бредом двойника, который благодаря поддерживающей терапии и адекватной заботе любящей супруги, вовремя консультирующейся заочно с врачом, двадцать лет не попадал в стационар, защитил кандидатскую диссертацию и написал три монографии.
«Свобода от опеки» для больного с непрерывно текущей симптоматикой и связанной с нею прогрессирующей дезадаптацией приводит не только к «социальному дрейфу» (термин из американской психиатрии), но и к трагическим исходам. Самый яркий пример – не Холмс и не Лафтон, а легенда Америки, гениальный инженер, бесстрашный летчик и способный кинорежиссёр Говард Хьюз. Человек, которого у нас называли американским Чкаловым, в 1950-х гг. оставил творческую деятельность, перестал жить дома, вначале обитал в гостинице, потом часто менял одну гостиницу за другой, потом истратил свои средства на приобретение отелей в собственность, чтобы избавиться от мнимого преследования и отравления. Его нашли на улице, обросшего, с пятисантиметровыми ногтями, неузнаваемого и предельно истощённого: он по бредовым мотивам отказался от еды и, нигде не находя покоя, бродяжничал как клошар. Спасти его не удалось: изобретатель, внесший колоссальный вклад в инженерный ум и престиж Америки, умер от голода в богатейшей стране мира. А юрист, который зарабатывал на его нелепых покупках гостиниц, получил гонорар за мемуары.
…Поскольку перестройка осталась в прошлом, к американским «высоким мнениям», как и к французским, можно, казалось бы, не прислушиваться. Но к этому принуждает Международная классификация болезней ВОЗ 10-го пересмотра, максимально приближенная к американской DSM-III. На её основании строится статистика и в нашей стране. И с каждым годом эта статистика становится всё более бессмысленной, поскольку ни о чем не говорит – ни о тяжести дебюта, ни о качестве и динамике (прогредиентности) процесса, ни о характере изменений личности. Первый вопрос, с которого в германской и отечественной клинике начиналось обследование больного, – о наследственности – теперь задавать и вовсе незачем. В смысловой тупик поставлена медико-социальная экспертиза: с одной стороны, больной явно изменён, это бросается в глаза, его нигде не принимают на работу, а если принимают грузчиком, то он (педагог или художник в преморбиде) там не справляется, не вписывается в дружный коллектив. Но на каком основании признать его инвалидом, если в диагнозе стоит «острый эпизод»? И какова вообще для эксперта, который призван оценить тяжесть болезни и её социальный прогноз, польза от классификации, где (в отличие от отечественной систематики Р.А. Наджарова) никак не отражена степень прогредиентности процесса?
Кому нужна классификация, где процессы не отделены от состояний, нозологические диагнозы чередуются с синдромами и просто с отдельными симптомами («навязчивое ковыряние в носу»), а часть синдромов исключена, вымарана: есть паранойяльный синдром с сутяжным бредом, но отсутствуют паранойяльные синдромы бредового изобретательства и реформаторства. Почему с каждым изданием Международная классификация болезней всё больше удаляется от диагностики во внешнее описание на уровне примитивного мышления («что вижу, о том пою»)? Почему высший профильный глобальный институт «разворачивает обратно» научное познание, особенно в сфере психиатрии? Похоже, эта дисциплина стала такой же парией в новой глобальной повестке дня, как и ядерная энергетика. Она слишком склонна к анализу и синтезу. Если, разбивая предрассудки и штампы, профессионально и доступно изложить результат её огромного документированного опыта, общество может догадаться о том, что его судьбами распоряжаются деградированные инбридингом семейства, ведомые иррациональными и садистическими мотивами.
Психиатрия мешает геополитике. Дополнительно свидетельство тому – отсутствие переводов на английский язык не только работ русских психиатров, но и таких клиницистов, как немец Карл Леонгард и поляк Антоний Кемпинский. Отсутствие результатов их труда в языке международного общения делает мировой дискурс психиатрии неполноценным – что особенно бросается в глаза на фоне обилия Фрейда и Грофа, рассчитанных вместе с целительским хламом на массовое потребление и на массовую примитивизацию умов.
17. Тупик Виленского
Мы уже говорили о том, что восприятие реальности модифицируется через медиа по рыночным законам. Но конъюнктура в информационной сфере определяется не только прибылью от реализации. Реализуемое влияет на умы и эмоции властителей, интеллектуалов и широкой массы населения. Если уже по общему предмету и общей интонации заголовков в национальной прессе очевидно, что в стране ведется медиа-кампания, противопоставляющая население власти, то сама миссия, которую несёт на себе власть, – не только военно-политическая, но и социальная – ставит вопрос о том, откуда, для чего и кем направляется информационная агрессия. И точно так же, если популярная историческая публицистика, в том числе переводная, хором выпячивает второстепенные смыслы, оставляя в тени главное и стратегически важное, власть по тем же мотивам вправе вмешаться в этот внешне автономный процесс.
Вопрос «кому выгодно?» не устарел и не устареет, пока существует геополитика. Если бы это вопрос не задавал себе Сталин, он не выстроил бы систему цивилизационной защиты, позволившей стране встретить войну в духовном всеоружии, которое преобладало над материальным. И напротив, несравнимо более экономически мощный Советский Союз 1980-х гг. был обречён прежде всего в силу смысловой беспомощности, подобно царской России 1910-х гг.
В войне смыслов первая задача – персональная дискредитация соперничающей стороны, за которой следует разгром самих смыслов. В каждом теоретическом направлении есть представители, ударяющееся в крайности и дискредитирующие этим учителей. В том числе и в психиатрии.
Авторы НПЖ пишут о том, что у Снежневского были «клевреты», возводившие его теорию в абсолют, «более верующие католики, чем папа римский». Святая правда! Только имена этих клевретов авторы почему-то избегают называть. Между тем для тех, кто работал в клинике в 1980-х гг., участвовал в заседаниях Психиатрического общества и выписывал Журнал невропатологии и психиатрии им. Корсакова, эти имена никакого секрета не составляют.
Если «ленинградскую школу» дискредитировал А.Л. Эпштейн, то школу Снежневского дискредитировали Анатолий Болеславович Смулевич, Лев Лазаревич Рохлин и Александр Моисеевич Вейн. Все три профессора произвольно (то есть игнорируя параклинические методы исследований) втаскивали в рами шизофрении широкий круг хронических ипохондрических состояний, то есть таких расстройств, при которых больной испытывает неприятные, трудно описываемые ощущения в разных частях тела. При этом Смулевич и Рохлин помещали эти расстройства в рамки шизофрении, а Вейн и его школа – в рамки аффективных психозов, а конкретно – вялотекущих депрессий.
Два из этих трёх имён помещены авторами НПА в число заслуженных, выдающихся учеников Снежневского, то есть намеренно «обелены». По какой причине? Боюсь, что разгадка никакого отношения ни к психиатрии, ни вообще к медицине не имеет. Авторы видят заслугу Снежневского в том, что он привлекал себе в штат специалистов, «невзирая на анкетные данные». Иными словами, «клевретов» ругать возбраняется по причине «пятого пункта». Даже если эти «клевреты» в клинической практике, назначая нейролептики органикам-непсихотикам, не снимали, а обостряли болезненные симптомы.
Независимые психиатры и не подозревали, из какого угла на них обрушится уничтожающая критика. Приведенный выше пассаж о том, какое влияние оказало на Снежневского его онкологическое заболевание, глубоко возмутил Олега Григорьевича Виленского – ещё одного профессора с «анкетными данными», на тот момент преподававшего в Израиле.
Вот что написал Виленский (42), вступаясь за бывших московских коллег:
«По поводу биографии Снежневского А.В. на страницах Независимого психиатрического журнала (http://www.npar.ru/journal/2004/l/snezhnevski.php)
На страницах Независимого психиатрического журнала была недавно опубликована биография великого русского психиатра – академика Андрея Владимировича Снежневского. Общепризнано, что он был крупнейшим советским психиатром и одним из ведущих специалистов в мире. Между тем, эта заметка наряду с дежурными формальными комплиментами насыщена резко отрицательными выпадами в адрес великого психиатра. Конкретно, по пунктам.
1. Повторяется нелепое обвинение в адрес А.В. Снежневского, что он специально создал теоретическую концепцию, на основе которой группа диссидентов была, якобы, необоснованно помещена на принудительное лечение в психбольницу. Приводится навязший на зубах пример с генералом Григоренко…
2. Далее, Снежневского обвиняют в том, что он, в начале 50-х гг., якобы, разгромил и запретил концепцию «мозговой патологии» Гуревича М.О., Голант Р.Я. и Шмаръяна А.С. Не знаю, участвовал ли в этом академик, но сама по себе концепция «мозговой патологии», которую справедливо называли «мозговой мифологией», оказалась несостоятельной…
3. И, наконец, Снежневского обвиняют в том, что он, якобы, разгромил профессоров Чистовича А. С. и Эпштейна A.Л. и сжёг сборник трудов практических врачей Игренской психбольницы.
По сути. Профессора Чистович и Эпштейн выдвинули концепцию, согласно которой болезнь под названием «шизофрения» не существует, а все (абсолютно все!) психические расстройства связаны с «хронической инфекцией».
Профессор Чистович проповедовал свои идеи в Ленинграде, но не получил поддержки. Он провёл последние годы своей бренной жизни в НИИ психиатрии имени Бехтерева (на больничной койке). Профессор Эпштейн получил удобное поле для реализации своих идей – в Днепропетровской областной психиатрической больнице (Игрень), главный врач которой Зеленчук И.П. своим приказом запретил ставить больным диагноз «шизофрения», как компрометирующий их честь и достоинство. Профессор Эпштейн занялся на этой основе диагностической лечебной работой. В эти годы я жил и работал в Днепропетровске и знаю всё происходившее в деталях. «Диагностика» проф. Эпштейна исключала беседу с больным и сводилась лишь к перкуссии и аускультации головы, а лечение – к гигантским дозам антибиотиков (десятки миллионов единиц). Вся эта вакханалия продолжалась около 10 лет и только в 1959 году днепропетровский облздравотдел создал комиссию, куда вошли профессора терапевты, невропатологи и психиатры из Днепропетровского мединститута и Харьковского НИИ психиатрии, которая, изучив сотни историй болезни и обследовав сотни больных, дала резко отрицательную оценку всей этой «деятельности». Главврач Зеленчук и профессор Эпштейн были уволены. Кстати, профессор Эпштейн часто получал лечение в психбольнице, а главврач Зеленчук умер в доме престарелых для психохроников. Непонятно, каким образом днепропетровский облздравотдел мог действовать по приказу Снежневского? О сборнике трудов врачей больницы мне лично не известно, непонятно только, зачем его нужно было сжигать и откуда у автора статьи такая информация.
И ещё одно. В биографической заметке со злорадством говорится, что Снежневский скончался от рака лёгкого, а перед смертью – покаялся (в чём и перед кем?). Цинизм этого заявления не нуждается в комментариях.
Профессор О.Г. Виленский
Иерусалим, 2007».
К чести для Виленского следует признать, что для него «пятый пункт» не был предметом табу: белоруса Чистовича и еврея Эпштейна он красил в одинаковый уничижительный цвет. При этом в обоих случаях, отбрасывая деонтологию, подводил под уничижение медицинский фактор. То есть связывал «антишизофренизм» обоих профессоров с их собственными психотическими расстройствами.
Однако в этом медицинском аспекте, как говорят в Одессе, есть две большие разницы. Во-первых, если Эпштейн отличался странностями много лет, то Чистович был госпитализирован в старческом возрасте с отнюдь не эндогенной, а типично атеросклеротической клиникой. И не он один, а несколько профессоров – выдающихся психиатров и неврологов – окончили свои дни в клинике 3-го геронтологического отделения Института им. Бехтерева. Так как в те времена это было единственное специализированное геронтологическое отделение на весь Ленинград. На этом же отделении мучительно умирал бывший главный психиатр Ленинграда, один из создателей системы советской психиатрической помощи Георгий Викторович Зеневич. Умирал от уремической комы: его перевели в бессознательном состоянии из лёгочной клиники ВМА, где из-за неряшливости медсестры после инъекции у него развился абсцесс, который просмотрели.
Если же говорить о реальном бэкграунде полемики Чистовича, то нельзя не отметить, что он был военным психиатром, а инфекционные психозы во время и после войны действительно были реальностью, как и в 1920-е гг. А кроме того на его взгляды в области происхождения психозов оказал влияние авторитетный для него (и, к сожалению, не только для него) Иван Петрович Павлов. В «Записках старого психиатра» всё это изложено.
Во-вторых, психическими заболеваниями страдали не только «антишизофренисты». Доктор наук М., очень известная фигура в детской психиатрии, многократно стационировалась с острыми шизоаффективными приступами. Что не мешало ей диагностировать шизофрению решительнее и чаще, чем её ближайшим коллегам. Она считала, как и В.М. Воловик, что в случае с определением годности к военной службе лучше передиагностировать, чем недодиагностировать. Влиял ли на этот взгляд опыт её собственных переживаний? Если и влиял, то совсем не в ту сторону, которую Виленский приписывает Чистовичу, а наоборот.
Если мерить меркой Виленского «московскую школу», то противоположная крайность тоже окажется неоднородной. Л.Л. Рохлин и А.Б. Смулевич – абсолютно разные личности. Льву Лазаревичу избранная им тематика помогла сделать молниеносную карьеру: он тонко и рационально чувствовал конъюнктуру. Анатолий Болеславович был «клевретом» в силу других свойств. Чтобы избежать долгого описания, рекомендую читателю найти и сравнить его портрет с портретом Геннадия Эдуардовича Бурбулиса. Это один и тот же фенотип и психотип. Существует категория шизоидных личностей, предрасположенных к идеологическому начётничеству и к персональному прислуживанию одновременно. Когда на очередной научной конференции неподвижный, замкнутый, бледный, тощий и аскетически суровый Анатолий Болеславович оказывался рядом с пышущим здоровьем, широкогубым, рассказывающим анекдоты Григорием Яковлевичем Авруцким, не было лучшей иллюстрации к монографии Эрнста Кречмера «Строение тела и характер».
Я не зря подчеркиваю субъективизм Виленского (увы, мой спор с ним уже не может быть очным, он умер в 2010 г.). Дело в том, что Олег Григорьевич, несмотря на дистанцию от Москвы до Иерусалима, стал в некотором роде иконой для добросовестных отечественных консерваторов-охранителей – в частности, для уважаемого мной Николая Старикова. В 2007 г., в год своего ядовитого ответа независимым психиатрам, Виленский издал книгу «Психиатрия. Анализ общественно-политических движений», которая многим кажется убийственной: она не оставляет камня на камне от всего правозащитного сообщества, в том числе от гомосексуального, феминистского и экологистского движений. Именно на основании расширительной психиатрической диагностики.
Цитировать Виленского (43) одно удовольствие: « Вялотекущая шизофрения с сутяжно-паранойяльным синдромом может проявляться в форме борьбы не за свои права, а за интересы других людей или всего общества в целом. Такие больные, часто забрасывая свои дела, посвящают всё свободное время и силы поискам нарушений законов, “прав человека ”, и вообще различных злоупотреблений и недостатков. При этом они изучают юридическую литературу и сами пишут целые трактаты по этим вопросам…»
Однако Николаю Старикову следовало бы перечитать материалы круглого стола в «Литературной газете» в августе 1989 г., где Виленский, ещё москвич, «препарировал» Сталина, ссылаясь на диагноз, якобы поставленный Бехтеревым в 1927 г.(44): «Замкнутость, необычайная подозрительность, крайне своеобразное мышление, при котором любые реальные факты игнорировались или подчинялись его собственным идеям, грандиозные мании величия и преследования с периодическими обострениями, многомиллионные жертвы, которые Сталин приносил с исключительной лёгкостью ради утоления собственного бреда и страха перед “врагами ”, – всё это укладывается в схему “параноидной шизофрении ”. Будучи одержимым бредовыми идеями величия и преследования, Сталин чётко ориентировался в окружающем и отлично понимал, что он совершает невиданное в мировой истории нарушение законов и моральных норм, что миллионы рядовых граждан, уничтоженных по его приказу, ни в чём не повинны, а дела их сфабрикованы. Поэтому, если допустить, хотя бы теоретически, возможность судебно-психиатрической экспертизы Сталина, то, несмотря на диагноз психического заболевания, он, я уверен, был бы признан вменяемым и должен был бы нести ответственность за свои преступления».
