Текст книги "Белая Башня (Хроники Паэтты)"

Автор книги: Александр Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 71 страниц)

В конце концов я стала забрасывать леску с крючком, и даже однажды смогла подсечь рыбину, но сил вытащить её не хватило. И тогда отец, бросив свою снасть, пришёл ко мне на помощь. Вместе мы вытащили здоровенную рыбину! Она так сильно била хвостом, что я так и не смогла взять её в руки. Моряки отправили её в лохань к остальным, но я всё равно отличала её от других.

Лиалинн стала просить, чтобы ей тоже дали забросить крючок. Отец согласился и дал ей одну из снастей. Не прошло и минуты, как Лиалинн забросила её в озеро! – рассмеялась Мэйлинн, и её смех смешивался с таящимися в груди рыданиями. Было видно, что и Бин, и Кол, да и остальные также очень растроганы её рассказом.

– В общем, потом у нас был пикник, – продолжила Мэйлинн. – А потом отец даже искупался, прыгнув в воду прямо с яхты. Он был такой сильный и смелый! Затем мы отправились назад к берегу и продолжили свой пикник уже там. Южный берег Прианона покрыт удивительным белым песком. И на этом теплом песке мы валялись, греясь на солнышке, затем бежали купаться, а затем грелись вновь. К тому времени наши моряки запекли на углях рыбу – ту самую, которую выловила я, и которую отличала от остального десятка рыбин в лохани. Она была необыкновенно вкусной!

И лишь вечером мы направились обратно в замок. А на следующий день отец уехал в Латион. Он обещал, что приедет через пару недель и мы вновь отправимся на рыбалку. Но, увы, этого так и не случилось. А затем наступила осень, зима, а к началу весны родители отвезли меня в Наэлирро. Так и получилось, что за всю свою жизнь я провела с родителями лишь один полный день, – сквозь слёзы закончила Мэйлинн.

– Ваш рассказ был великолепен, дитя моё, – растроганно проговорил Каладиус. – Я совершенно забыл, где нахожусь!

Со стороны Бина слышалось частое хлюпанье носом, да и Кол подозрительно долго чесал глаз. Варан внешне оставался спокойным, но плотно стиснутые губы выдавали его чувства.

– Извините, что я расплакалась, – виновато проговорила Мэйлинн. – На самом деле это – одно из самых лучших моих воспоминаний, и я люблю вспоминать тот день.

– Приятно было узнать о тебе что-то новое, подруга, – хрипло проговорил Кол, но поскольку голос его предательски сорвался на последнем слове, он тут же быстро проговорил. – Ну что, Бин, теперь твоя очередь рассказывать!

– Меня мутит, – шмыгнув носом, проворчал Бин. – Может, я позже?

– Ладно, тогда я расскажу! – легко согласился Кол.

***

Кол задумчиво почесал переносицу.

– Вряд ли у меня получится рассказать так же здорово, как это сделала Мэйлинн, – заговорил он. – Да и история моя – совсем не из детства, потому что детство у меня было самое обычное, как у любого фермерского сына. Наверное, моё золотое время осталось в Седьмом. И я не такая тонкая натура, как наша подруга, так что, наверное, то, что я вспомню, не покажется для вас чем-то интересным или трогательным. Но вот сейчас я почему-то вспомнил именно этот случай, так что, наверное, именно он является одним из самых ярких моих воспоминаний.

– Ты уже напугал нас таким вступлением, – предупредил Варан.

– Ну это просто чтоб вы не ждали слишком многого. Итак, дело было почти в самом начале моей службы в легионе. Я был ещё зелёным соплежуем, всего пару раз побывавшим в серьёзных делах. Однако, мои товарищи говорили, что из меня выйдет толк, потому что и руки, и голова оказались правильными концами вставленными в туловище. В общем, несмотря на то, что я был, наверное, самым молодым в своей центурии, отношение ко мне было нормальным даже со стороны ветеранов. Меня не гнобили, не заставляли выполнять какую-то чёрную работу, не унижали.

Мы стояли тогда на побережье Серого моря. А это, скажу вам, такая дыра, что будь у меня сейчас возможность оказаться там вместо этого корабля, я бы отказался. Представьте себе – унылые невысокие холмы, тянущиеся на лиги. И ни одного дерева, насколько хватает глаз! Один приятель-легионер толковал мне, что когда-то сами палатийцы вырубили здесь весь лес, чтобы продать его кидуанским корабелам. Уж не знаю – правда ли это, но если да, то тогда я вообще не представляю, что творилось в головах у этих кретинов.

И вот, вы не поверите, что для меня тогда самым сложным были не тяготы службы, не опасность нападения келлийцев, а именно это отсутствие деревьев. Когда взгляду не за что зацепиться. У меня даже пару раз случались странные приступы – мне казалось, что весь мир начинает переворачиваться вверх дном, и я соскальзываю с земли прямо в небо. И ухватиться не за что. В общем, тяжело привыкал. А ведь там жили люди! Местные рыбаки. Они строили себе странные дома из китовых рёбер, накрывая их китовьими и оленьими шкурами. А вместо дров они – не поверите! – жгли рыбу. Какая-то жирная рыба водилась там. Горела не то, чтобы очень, но получше местного кустарника, которым топились мы.

В общем, дело опять не в этом. Я постоянно отвлекаюсь на какие-то мелочи. Так вот, со скуки стал я иногда захаживать в соседнюю деревушку. Я уже не помню, как она называлась… По-моему, Пески… Да и деревушка – одно название. С десяток этих костяных домов, человек сорок жителей. Но была среди них девушка. Точнее, девушек там было две, но одна из них обратила на себя моё внимание. Звали её, как сейчас помню, Шика.

Не скажу, что она была красавицей. Бледная, тощая, с длинными черными волосами, вечно смазанными рыбьим жиром. Но что-то в ней всё-таки было, а главное – она оказалась доступной, что для такого неуверенного юнца, как я, было немаловажным плюсом. Конечно, я подозревал, что к ней ходила чуть не половина легиона, но она всегда умела показать, что для неё важен только я, и вот я этому верил. Отец её смотрел на это сквозь пальцы, поскольку легионеры здорово помогали ему и с продовольствием, и с другими вещами.

В общем, я похаживал к Шике, когда был свободен от нарядов и прочей дребедени. Таскал ей часть своего пайка, особенно если давали что-то вкусное. И так продолжалось, наверное, около месяца.

Пески, или как их там, располагались примерно в миле от нашего лагеря, или чуть больше. И вот однажды в лагерь прибежал взмыленный рыбак и сказал, что на деревню напали берсерки. Эти хитрецы высадились чуть дальше от деревни, чтобы мы не заметили их драккар, а затем по кромке моря добрались туда. Уж не знаю, что они там хотели грабить – рыбаки сами едва сводили концы с концами. Наверное, это были просто какие-то отморозки, которым лишь бы грабить да убивать.

Короче, как сказал прибежавший рыбак, келлийцев было около трёх десятков. Тут же был скомандован сбор, и две полные центурии были направлены туда. Я, к счастью, был в одной из этих центурий.

Вы представить себе не можете, друзья, как я волновался! Сердце билось с такой силой, что я стискивал зубы, боясь, что иначе оно выпрыгнет прямо изо рта. А ещё мне казалось, что оно выстукивает мне «Ши-ка! Ши-ка!». В общем, я тогда был уверен, что по уши влюблён, и что не смогу жить, если с Шикой что-то случится.

Быстрым маршем мы добрались до деревни. Она не горела – да и что там могло гореть?! Келлийцы уже отступили. На берегу у деревни лежали с полдесятка порубленных тел. Я едва не сошёл с ума, но затем понял, что всё это – мужские тела. Однако в деревне никого не было, и стало ясно, что берсерки увели жителей в рабство.

Некоторые из наших стали говорить, что надо возвращаться. Что северяне уже ушли, и их не догнать. А если и догоним, то ещё не известно, как дело обернётся – вдруг их больше трёх десятков? Причём разделились мнения и двух центурионов. Они какое-то время спорили между собой, а затем один из них предложил добровольцам продолжить преследование под его командованием. И где-то около сотни человек согласились. Стоит ли говорить, что я был в числе первых!

Отправились дальше по следам. По дороге нашли ещё один труп рыбака. А вскоре увидели и сам драккар. Северяне уже отчаливали, так что мы никак уже не успевали. Стыдно вспомнить, но я, как идиот, бросился вдогонку, крича вслед уплывающим берсеркам, словно надеялся, что они вдруг разобидятся на мои детские обзывалки и повернут назад. Но этого, естественно, не случилось.

Я был просто уничтожен. Я даже не помню, как мы возвращались назад. Мои друзья, как могли, утешали меня, зная обо мне и Шике. Причём всем им хватило такта в тот момент не упоминать, что некоторые из них также знавали её довольно близко. Ну а я думал, что жизнь моя кончена и даже всерьёз подумывал о самоубийстве. Мне казалось, что это я виноват в том, что Шики больше нет.

Вернувшись в лагерь, я забрался в палатку и решил, что не выйду оттуда, пусть меня даже будут резать на куски. Я пропустил обед. Я пропустил построение. Мои друзья как-то там отмазали меня, потому что иначе, конечно, мне всыпали бы под первое число. А я просто лежал и пялился в серую парусину палатки. Пока не уснул.

Меня растолкал один мой приятель, Ферт, тот самый, кстати, что рассказывал про вырубленные леса. Он был лет на пятнадцать старше меня, и казался мне почти стариком, хотя я теперь понимаю, что я сейчас как раз примерно того же возраста. Но тогда я относился к нему, скорее, как к отцу. И вот он расталкивает меня и кричит, чтоб я вышел из палатки.

Я, конечно, наговорил ему много всяких слов, даже пытался заехать по морде, и в конце концов ему это надоело. Он просто схватил меня за шкирку и выволок наружу. Я орал и трепыхался, но всё было без толку. А потом я вдруг всё понял. Я увидел Шику и её отца. Они стояли возле палатки центуриона второго ранга. Оказывается, по какому-то невероятному стечению обстоятельств они решили сегодня уйти в море на ловлю, поэтому, когда в деревне орудовали берсерки, их просто не было.

И вот тут, друзья мои, я наиболее за всю свою жизнь ощутил, что такое настоящее счастье. Как не лопнуло тогда моё сердце – до сих пор ума не приложу! Я ревел, как бык, когда обнимал мою Шику, и думал, что никогда больше её не отпущу. Они с отцом, кстати, с тех пор и жили в самом лагере, пока мы там квартировали.

– И что – жили вы с ней долго и счастливо? – скептически осведомился Варан.

– Да вот, к сожалению, нет, – усмехнулся Кол. – Мне удалось оставаться в счастливом неведении всего пару дней, а потом я увидел, как она выходит из одной солдатской палатки, на ходу поправляя одежду. Она превратилась в настоящую походную жену для всего легиона. Не отказывала никому. Так что с тех пор я сперва люто её возненавидел, а затем, когда гормоны отыграли, мне стало как-то всё равно. Ходил к ней, так же, как и все. А потом нас перебросили восточнее, а она осталась с отцом там, в своих этих Песках. Что с нею сталось дальше – я не знаю.

– Н-да… Своеобразная, конечно, история, – крякнул Каладиус.

– Ну я предупреждал, – ухмыльнулся Кол.

– Да, от такой истории вряд ли пустишь слезу, – проворчал Бин.

– А по-моему, как раз от такой и пустишь, – заступилась за Кола Мэйлинн. – Мне кажется, что всё это очень печально.

– Тебе это только кажется, подруга, – возразил Кол. – Я думаю, что всё это смешно. Но уговор был рассказать случай, который помог испытать счастье, а я большего счастья, чем тогда, когда увидел Шику живой, в жизни, наверное, больше не испытывал. А теперь послушаем-ка Бина, а то ему, видишь ли, мои истории не по нраву! Пусть расскажет что-то такое, что заставит прослезиться меня!

– Ну это уж вряд ли, – ответил Бин. – Моя история очень простая и незамысловатая, как и вся моя жизнь. Так что, боюсь, вы будете разочарованы.

– Ну выбор у нас всё равно невелик, – подбодрил Кол. – Слушать либо тебя, либо ту преисподнюю, что творится снаружи. Лично я предпочитаю тебя.

– Ну ладно… – Бин на секунду прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

Глава 46. Продолжение историй

– Повторюсь, что моей истории далеко до рассказов Мэй и Кола, – вновь проговорил Бин, явно стыдясь масштаба своего счастья в сравнении с собеседниками.

– Да рассказывай уже! – беззлобно прикрикнул на него Кол.

– Как-то мы с приятелями отирались в районе складов, – начал Бин. – Было мне тогда лет четырнадцать, или около того. Делать было нечего, был жаркий летний день, и мы играли в камешки рядом с одним из складов. Трое нас было. И вот видим – подъезжает здоровая подвода, гружёная какими-то ящиками. Лошадьми правит возница, а рядом на хорошем коне гарцует толстый мужик-южанин. Одет богато, хотя и довольно запылён и упрел порядком.

Подгоняет он подводу к одному из складов, и зовёт старшого грузчиков, чтобы те, стало быть, разгрузили. Но, глядим, слово за слово – и начали они препираться. Южанин чего-то кричит, старшой ему спокойно так возражает. Сразу ясно – не могут сойтись в цене. Прижимистый оказался мужик. В конце концов старшой махнул рукой, мол, сам разгружай, коли так, и ушёл обратно в тенёк. А купец так и остался – стоит, растерянный, глазами хлопает. А потом, видать, шок прошёл, как начал он кричать, грозить, да куда там! Наши мужики, коли им вожжа под зад попала, назад уж не отвернут.

И вот покричал-покричал купец, да криком-то делу не поможешь. А товар-то стоит, да на солнцепёке. И тут он видит нас, сорванцов. Глядим – подзывает. Ну, у нас самым авторитетным в компании всегда был Тёрни – он был постарше нас всех, смуглый, высокий, жилистый. Мы его все безоговорочно за вожака принимали. Короче, Тёрни пошёл не спеша так, вразвалочку, к этому мужику. А через пару минут уже свистит нам, подзывает.

Подошли мы, и Тёрни нам коротко объяснил, в чём дело. В общем, оказалось, что мужик этот – саррассанец, торговец сладостями. Уж не знаю, с какой такой радости не стал он, как все саррассанские купцы делают, по Труону товар перевозить, а выбрал сухопутный путь. Так он и оказался у Складов, а не на Доках. А, может, и специально к нам подался – у нас всё попроще, и подешевле, чем в Доках. В общем, оказался он тут, но из-за своей скаредности, как мы видели, сел в лужу.

И вот, в общем, предлагает он нам сделку. Мы разгружаем всю его подводу, а он нам за это пять фунтов шоколаду отвешивает! А я, сказать по правде, до тех пор шоколаду и не пробовал, даже не представлял – какой он на вкус. Короче, глаза у нас тут же загорелись, и мы, конечно же, согласились. Нам-то, мальцам, чего надо? Конечно, сейчас я бы лучше денег потребовал, а тогда…

В общем, намаялись мы – будь здоров! Здоровенную такую подводу разгрузили втроём! Да и ящики там тоже тяжёлые – из толстых досок сбитые. Уж не знаю, сколько там внутри было того шоколаду, но сам ящик весил – мама, не горюй! Часа два тягали по самому солнцепёку. Да ещё и тащить надо было шагов за сто, а то и больше.

Короче, когда всё было кончено, мы дышали уже как загнанные лошади. Рубахи мы поскидывали, но и штаны были насквозь мокрые от пота. Но, самое главное, купец не обманул! Прямо при нас достал из штанин безмен и отвесил ровно пять фунтов шоколадных кругляшей, и даже, по просьбе Тёрни, разделил их поровну на три части. Это же получилось почти по два фунта на человека! Я не мог поверить, что держу столько шоколада сразу в руках!

С этими кульками мы втроём тут же бросились в тихое спокойное место. У нас неподалёку есть тихое арионнитское кладбище – уединённое место, заросшее деревьями. Там почти никогда не бывает людей. И вот мы любили там сидеть. И сейчас мы направились туда.

Было у нас там любимое дерево –яблоня, старая-престарая. Она уже почти не плодоносила – несколько мелких дичков на всём дереве, но зато была огромной, раскидистой, и в её ветвях было очень удобно располагаться. Вот мы и залезли на эту самую яблоню втроём, чтобы насладиться шоколадом.

Положили в рот каждый по кругляшу, стали медленно рассасывать, наслаждаясь каждой секундой. Ничего вкуснее и слаще я в своей жизни ещё не пробовал! Мне казалось, что даже сахар не такой сладкий, каким был тот шоколад! Это было настоящее блаженство!

Но съев некоторое количество кругляшей, мы стали, конечно, наедаться. Опять же, они были такие сладкие, что очень хотелось пить, а воды не было. И вот мы стали закидывать в рот уже по два, по три кругляша, стали жевать их, а не сосать… И никто не хотел признаться первым, что он уже наелся. Мы словно отрабатывали сейчас за то, что таскали те коробки.

Мы, конечно, болтали между собой, и вот мой второй приятель, Тосс, что-то такое сказал, и как-то поддел Тёрни. И тот, недолго думая, возьми, да и швырни в него шоколадным кругляшом! А Тосс тут же запустил в него в ответ своим! И что тут началось! Мы начали швырять друг в друга шоколадом, крича и смеясь.

Я сам не знаю, как так вышло – я будто бы опьянел! Это было такое ощущение свободы! Вот ещё вчера ты даже не пробовал ни кусочка, а сегодня ты уже им швыряешься! Мы казались себе невероятно крутыми и очень богатыми. Я словно бы швырялся золотом!

Расшвыряв все свои запасы и вдоволь отсмеявшись, мы слезли с дерева. Каждый из нас старался делать вид, что его совершенно не интересует, что где-то тут, в траве под ногами лежат целые сокровища. Даже не оборачиваясь, мы пошли прочь с кладбища. Три придурка, возомнивших себя королями.

Но стоило нам отойти совсем недалеко, как разные мысли стали появляться у меня в голове. Сначала, конечно, это была жадность – я вдруг осознал, что добровольно выбросил очень дорогие штуки, причём дорогие не только в смысле их стоимости, а вообще. Но потом как-то запоздало пришла вторая мысль – ведь у меня есть две сестры, которые тоже никогда не пробовали шоколада, и их брат-идиот разбросал всё по кладбищу.

Мне стало ужасно стыдно, аж слёзы навернулись. Но не менее стыдно мне было показать своим приятелям, что я – совсем не такой крутой, как они, что я сломался. Поэтому я продолжал идти, однако, против воли шаги мои замедлялись. И тут я заметил другую вещь – мои дружки тоже шли всё медленнее и медленнее, и в их головах, похоже, творилось то же самое. Когда этот странный угар прошёл, каждый, судя по всему, переживал то же самое, но при этом боялся признаться остальным.

Так мы и шли – три идиота. И я понимал, что мы так и уйдём, потому что ни у кого не хватит смелости предложить вернуться. У меня, было, проскочила мысль вернуться потом, позже, и собрать всё, но от этой мысли стало ещё гаже. В общем, я не выдержал и сказал, что иду назад. Тосс, было, начал насмехаться надо мной, но я видел, как он обрадовался в душе. А Тёрни неожиданно меня поддержал, и вообще сказал, что мы вели себя как маленькие, и что лучше было эти шоколадки отнести родным.

И вот мы бегом вернулись под ту яблоньку и принялись собирать то, что смогли найти. Нашли, конечно, не всё, но многое. Благо, погода стояла сухая, а на кладбище было относительно прохладно из-за тени, так что кругляши были не потаявшие, а пыль очень легко было обтереть. Мы собрали всё в одну кучу, а затем поделили на троих прямо по счёту.

И вот я со своей долей добычи вернулся домой. Вы бы видели, как были счастливы мои сестрёнки! Как была счастлива мама, что у неё растёт сын, который уже способен заработать. И даже отец уважительно пожал мне руку в тот день – впервые в жизни! И мне кажется, что я в тот момент испытал даже больше радости, чем тогда, когда швырялся шоколадками в друзей.

– Зря на себя наговаривал, дружище! – воскликнул Кол. – Отличная история!

– Ты – молодец! – поддержала Мэйлинн. – Я всегда знала, что ты – добрый и щедрый!

– Ой, да ладно вам! – Бин покраснел от удовольствия, и поймал себя на мысли, что его тошнота почти прошла, настолько он увлёкся повествованием.

– Прекрасная история, юноша, – похвалил Каладиус. – И, я так понимаю, теперь моя очередь рассказывать?

– Мы все с нетерпением ждём этого, мессир, – ответил Варан. – Вот уж ваша история, наверное, и вовсе будет совершенно невероятной!

– Не могу поверить, что сам мессир Каладиус из собственных уст поведает мне одну из своих многочисленных историй! – воскликнула Мэйлинн и даже в порыве радости прижала руки к груди, за что, правда, тут же поплатилась, не удержав равновесия и завалившись на бок.

– Осторожней, подруга, – рассмеялся Кол и вновь вернул лирру в сидячее положение. – Поменьше восторгов! Ну что ж, мессир, мы все обратились в слух.

***

– Я надеюсь, вы понимаете, что в моем возрасте довольно сложно говорить о самом счастливом моменте в жизни, – даже Каладиус не избежал вводного слова. – Само понятие счастья истирается и метаморфируется за такое количество лет. Я могу сказать, что сейчас для меня счастье – вкусно покушать, хорошо отдохнуть, узнать что-то, ранее неведомое. Счастье вновь почувствовать себя живым спустя столько лет, благодаря вам, – маг взглянул на Мэйлинн. – Но вот понятие такого, глобального счастья – я более не могу его осознать. Это как вернуться к развалинам своего старого дома: ты знаешь, что он был тут, ты видишь его в своих воспоминаниях, но по сути – это всего лишь руины. Поэтому я прошу прощения, что мне придётся чуть изменить установленные правила. Я расскажу не самое счастливое воспоминание, поскольку такового у меня нет, и я буду неискренен. Я расскажу один из случаев, вспоминая о котором, я горжусь тем, что сделал.

Все молчали – никто не произнёс ни слова, ожидая, что перед ними сейчас распахнётся сама история. И они не ошиблись.

– Я был тогда на пике своего могущества. Великий маг Каладиус, перед которым склонялись даже августейшие особы и которого многие считали земным воплощением Асса. Да-да, друзья мои, вы станете смеяться, но в то время поразительно много людей думали именно так! Я не раз встречал свои изваяния в храмах Асса, и многие ассианцы падали на колени, видя меня. Мне было тогда немногим более трёхсот лет, но благодаря моей маленькой хитрости люди верили, что мне уже более шестисот. Вы можете посчитать, что было это чуть больше четырёхсот лет назад, в эпоху правления Конотора Второго Грозного, последнего короля Латиона из династии Тионитов.

Собственно говоря, я тогда был придворным магом короля Конотора. Хотя предостерегу вас от того, чтобы впасть в заблуждение при этих словах. Я был придворным магом, но я не был слепым слугой короля. Вы, возможно, знаете, сколько черных дел свершил этот монарх. Увы, некоторые из них и на моей совести. Но я твёрдо могу сказать, что ответственен за них лишь я. Если я свершил нечто, достойное ужасания, то сделал это по собственной воле, исходя из собственных соображений, а не по велению короля, которого сам я считал мелким и недостойным.

По большому счету, я был ещё и первым министром короля, его правой рукой и, если можно так выразиться, его головой. Ибо король Конотор, особенно в последние годы, не слишком-то дружил со своим разумом, живя в выдуманном им же самим кошмаре, где его окружали одни предатели и убийцы. Вы, возможно, знаете, что он казнил своего собственного сына, наследного принца Конотора, которому так и не суждено было назваться Конотором Третьим. Он же приказал удушить своих жену и дочь, подозревая их в изменах: одну – в личной, другую – в политической. Он казнил бы и меня, если бы посмел. Но он не смел.

Так оно всё и продолжалось. Королевство, несмотря на все мои старания, постепенно хирело и приходило в упадок. Голодные бунты, разбойничьи шайки, лжепророки и прочая дрянь следовали одно за одним. Эпидемии синивицы, оспы, чумы выкашивали целые города. И конца и края этому не предвиделось. Конотору на тот момент было всего сорок с небольшим, так что он легко мог прожить ещё пару десятков лет, доведя государство до полнейшего краха.

Я уже тогда понимал всё это. Я понимал, что необходимы перемены, но они невозможны, пока на престоле сидит это жирное чудовище. Однако, признаю, в тот момент я был полон собственных амбиций, весьма властолюбив и, кроме прочего, был совершеннейшим мизантропом. Меня вполне устраивала эта мерзкая кукла на троне до тех пор, пока ниточки от неё тянулись к моим пальцам. Поэтому я продолжал быть бесстрастным наблюдателем, свершая между делом необходимые мне дела.

Но вот как-то ко двору прибыл юный герцог Вилиодий из рода Пантатегов. Это был весьма знатный, но небогатый род, чьи вотчины простирались вдоль кидуанских границ. Юному герцогу минул двадцать один год, когда он трагически осиротел – его отец и мать погибли во время пожара в родовом имении. Герцог Вилиодий и его юная сестра, которой едва исполнилось пятнадцать, чудом выжили. И вот теперь юноша, который неожиданно стал наследником одного из самых громких имён королевства, решил приехать в столицу, чтобы женить сестру и устроить её будущее.

Брат и сестра появились при дворе и произвели весьма благотворное впечатление – оба молоды и красивы, оба, ещё не снявшие траур, скромны и благовоспитанны, весьма доброжелательны. Но я заметил ещё одну важную для меня особенность: молодой герцог был очень умён и любознателен. При первой же аудиенции у короля он столь интересно и страстно расписал красоты и достопримечательности западных земель королевства, что заинтересовал даже такое тупое животное, как Конотора. А когда мне случилось поговорить с ним четверть часа на последующем приёме, я пришёл в совершеннейший восторг от его живого ума. Молодой человек сразу же снискал мою симпатию, которая лишь усугубилась со временем.

Благосклонность, с какой юных герцога и герцогиню принимали при дворе, объяснялась так же ещё и тем, что всеми было отмечено, какой повышенный интерес проявил к юной девушке король. Уже при первой аудиенции он не сводил с неё глаз, а за первой последовали вторая, и последующие. Вскоре уже весь двор шептался, что Конотор вновь надумал жениться. Этот факт тут же иссушил нескончаемый поток воздыхателей и ухажёров. Вокруг брата и сестры образовался удивительный вакуум – с одной стороны они были окружены льстецами и подхалимами, с другой – никто не дерзал сблизиться с ними достаточно коротко, чтобы это могло быть превратно понято августейшим женихом.

Конечно же, я был исключением. Юный Вилиодий стал частым гостем в моем дворце. Мы говорили обо всём на свете – политике, экономике, науках, магии. Ему было интересно решительно всё, и это меня весьма подкупало в нём. Иногда компанию ему составляла сестра, но ей было не слишком-то интересно наше времяпрепровождение.

Я был абсолютно очарован молодым герцогом. Против воли я задумывался о том, насколько хорошим правителем бы стал этот юноша. Его взгляды на многие вещи отличались новизной и оригинальностью, а именно это, как я полагал, было необходимо загнивающему королевству. Однако, Вилиодий весьма чутко реагировал на мои прозрачнейшие намёки, тут же уходя от разговора. Вероятно, он не до конца доверял мне, потому что я-то видел, что под этой маской глубочайшей почтительности к королю скрываются определённые властные амбиции.

И тогда я решил подтолкнуть ситуацию, добавить катализатор, как говорят алхимики. Когда речи о грядущей женитьбе короля на герцогине Пантатег приняли почти официальный характер, я начал действовать. Как-то за игрой в шахматы (а его величество ужасно любил эту игру и был непревзойдённым игроком – все мои тщания обычно сводились к тому, чтобы хотя бы добиться ничьей) я как-бы ненароком обмолвился о том, насколько популярны в народе герцог и будущая королева. Рассказал пару историй о том, как чернь выкрикивает их имена на площадях и пьёт за их здоровье в кабаках. Король, конечно, сделал вид, что его это нисколько не заинтересовало, да только я-то хорошо знал, в какую благодатную почву я бросаю свои семена сомнений.

Через пару дней я добавил масла в огонь, рассказав королю, что, якобы, кое-кто из придворных уже величает герцогиню «Вашим величеством». Тут он уже не сумел скрыть недовольства. И тогда я пустил свой главный шар – я с самым невинным видом сказал, что вокруг герцога Пантатега сплотилась весьма многочисленная кучка дворян, и что он довольно много времени проводит с ними.

Если бы я прямо в ухо королю завопил «Заговор!», я и то не достиг бы большего эффекта. Извращённый мозг последнего из Тионитов и так видел заговоры повсюду. И я понял, что теперь счёт пошёл на дни. Отныне король абсолютно убеждён в существовании заговора против него со стороны молодого герцога и его сестры, которую он едва не пригрел, как змею на груди. Но мне нельзя было действовать опрометчиво. Я понимал, сколь осторожен мой юный друг, и знал, что он будет действовать лишь тогда, когда окажется припёрт к стенке.

Я рисковал – с королём мог случиться очередной приступ ярости, во время которого он бы просто приказал арестовать обоих, а то и просто отравить. Но в большой игре нельзя без риска. И я победил. Король совершил тот самый шаг, которого я ожидал.

На следующий же день официально было объявлено о прекращении подготовки к предстоящей помолвке короля с герцогиней Пантатег. Когда Вилиодий, встревоженный и огорчённый, примчался во дворец, испрашивая аудиенции, ему было предсказуемо отказано, причём в самой холодной и пренебрежительной манере. Чуткие придворные тут же унюхали надвигающуюся бурю и поспешили разорвать все связи с опальной парой. Вилиодий, пробыв во дворце почти до самого вечера, вернулся к себе ни с чем.

А дома его уже ожидал мой слуга, который тайно сопроводил его ко мне во дворец. Где я и объяснил юноше причину минувших событий, естественно, не упомянув ни словом, что стал первопричиной всего этого. Я нагнал на беднягу такой жути, что он готов был заплакать. Особенно он боялся за сестру, участь которой я расписал особенно черными красками. Я пообещал, что по прошествии двух суток оба они будут в королевской тюрьме, откуда, после множества пыток, унижений и издевательств, их ждёт лишь один выход.

И когда мне показалось, что я достаточно дожал свою жертву, я предложил ему спасение. Как вы уже поняли, оно состояло в государственном перевороте с целью захвата престола. Я обещал свою безусловную помощь в этом деле. Я знал, что моего авторитета будет более чем достаточно, чтобы разрешить все формальности, буде они возникнут.

Но, к моему изумлению, я увидел, что Вилиодий до сих пор колеблется. Причём теперь это уже нельзя было списать на осторожность. Значит, ему действительно претил подобный метод решения проблемы. Хотя, конечно же, можно понять, насколько страшила, хотя, возможно, и манила двадцатиоднолетнего юношу королевская корона. И в какой-то момент я даже немного запаниковал – я не ожидал подобной реакции. Неужели всё было напрасно, и я просто загубил ещё две юные жизни?

И тут на меня снизошло какое-то вдохновение. Не иначе, как сам Асс шепнул мне, что нужно сказать. С таким видом, будто открываю юноше страшнейшую тайну, я намекнул ему, что, возможно, несчастный случай, произошедший в его усадьбе и приведший к гибели родителей, не был таким уж случайным. Наивный юноша – ему даже не пришло в голову усомниться всей нелепости этой мысли, ведь он доверял мне всецело! Теперь он видел в короле не только потенциального убийцу его и его сестры, но также и вполне реального убийцу его родителей. Начиная с этого момента, участь короля Конотора была решена.