Текст книги "Белая Башня (Хроники Паэтты)"

Автор книги: Александр Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 71 страниц)

Купцы, которые остановились у того самого озерка, чтобы дать передышку лошадям, жадными глазами глядели на юную семнадцатилетнюю красавицу. Варан, сопровождавший отца вместе с ещё одним братом, чуть младше его (отец боялся, что его надуют, и таким образом хотел придать себе весомости и солидности), на всю жизнь запомнил эти похотливые взгляды. До сих пор он иногда вскакивал ночами в холодном поту, потому что видел во сне, как эти жирные свиньи лапают нежные груди его сестры, мусолят её своими толстыми слюнявыми губами.

Отец тогда, при возвращении от купцов, не переставая говорил, объясняя сыновьям, что та серебряная корона, что он выручил за их сестру, позволит всему семейству пережить этот год. Но Варан почти не слышал его – перед его глазами всё ещё стояло лицо сестры, её широко раскрытые, бесслёзные глаза, сведённый судорогой рот, из которого не донеслось ни одного рыдания. Перед глазами стоял один из купцов, приобнявший свою новую рабыню, а пальцы его при этом, словно живя собственной жизнью, уже мяли и крутили её сосок прямо через тонкую ткань одежды. Отец тогда сразу же отвернулся, предпочитая делать вид, что ничего не видит. А вот Варан не смог отвернуться и смотрел на гнусную улыбку толстяка, на маслянистый взгляд, которым он пробегал по открытой шее его сестры, и на эти мерзкие пальцы, похожие на жирных гусениц, облепивших грудь девушки.

Нахлынувшие вновь воспоминания так разгорячили юношу, что он стал лупить заступом ещё сильнее. И вот древнее, отполированное руками поколений дерево рукояти не выдержало и разлетелось. Некоторое время Варан лишь неподвижно глядел на лежащий заступ, держа в руках обломок рукояти. Затем его губы вдруг расползлись в усмешке, в которой сквозили и облегчение, и злоба, и ожидание предстоящей расплаты. Отбросив обломок, и даже не подняв сам заступ, Варан не спеша двинулся к дому.

Завидев его, отец сначала словно не поверил глазам. Действительно, такого явного неповиновения он ещё не видел и не ожидал.

– Эй! – он снова как-то назвал Варана по имени, но почему-то тот вновь не разобрал – как именно. – Ты почему это тут прогуливаешься? Ты где должен быть сейчас?

– Заступ сломался, – небрежно, как о чём-то не достойном внимания, ответил Варан, проходя мимо отца в дом.

От такой наглости отец даже оторопел. Именно поэтому он упустил момент, когда наглеца можно было ухватить за плечо или ударить.

– И где же он? – единственное, что пришло ему сейчас на ум.

– Да валяется где-то, – безразлично бросил Варан, приникая к кувшину с водой.

Вот теперь отец взъярился. Влетев в дом, он схватил отпрыска за плечо и дёрнул на себя. Кувшин выпал из рук Варана, разлетевшись на кучу черепков и обдав его ноги тёплой водой.

– Что ты сказал? – взревел отец, рывком поворачивая Варана к себе лицом.

– Я сказал, что он где-то валяется, – Варан дёрнул плечом, пытаясь скинуть отцовскую руку, но та крепко вцепилась, сжимая до боли.

Бунт так явно читался в лице парня, что отец сразу всё понял.

– Да я тебя… – ещё сильнее стискивая плечо, заорал он, наклоняясь так близко, что Варана окатила волна неприятного запаха из его рта.

– И что ты сделаешь? – презрительно скривившись спросил он, демонстративно морща нос и отворачиваясь.

Отец Варана всегда предпочитал слову дело. Вот и здесь он не стал много разглагольствовать. Смачно, с оттяжкой он влепил блудному сыну крепкую отцовскую оплеуху. Настолько крепкую, что мир поплыл перед глазами Варана, а ухо, на которое пришёлся основной удар, просто взорвалось от боли. Варана отшвырнуло к стене, и он больно ударился коленом. Однако, несмотря на это, он тут же встал, слегка пошатываясь, и, стараясь не дать волю слезам, продолжал смотреть ненавидящим взглядом на отца.

Второй удар пришёлся именно в глаз. Отцовский кулак впечатался в глазницу, отчего Варану показалось, что его глаз тут же вытечет наружу. Также ему показалось, что он сейчас потеряет сознание, тем более, что от удара он здорово приложился затылком к стенке, но и это ощущение оказалось ложным.

– Ну что, хватит с тебя? – поинтересовался отец, подойдя к скорчившемуся на полу сыну.

Собрав последний остаток сил, Варан плюнул, стараясь попасть на башмаки отца. Не попал, а вот этот самый башмак тут же со всей силы вмазал ему по рёбрам. Варану показалось, что хруст разнёсся по всему дому. На этот раз боль была такой, что он действительно отключился.

И пришёл в себя, лежащим в кровати. Рядом сидела заплаканная мать. Неподалёку были видны лица его сестёр и братьев, встревоженно и сочувственно глядящие на него. Отца в комнате не было.

И мать, и братья долго пытались разговорить молчаливо лежащего Варана. Умоляли помириться с отцом, сожалели, укоряли, устрашали. Варан молчал, глядя в одну точку на потолке. В конце концов его оставили в покое. Дел было слишком много, чтобы тратить время на взбунтовавшегося подростка.

Ночью дом затих, если не считать более или менее громкого храпа, доносившегося из разных комнат. Выждав ещё какое-то время, Варан, морщась от боли, стискивая зубы, чтобы не застонать, осторожно встал с кровати. Медленно, крадучись, он пробрался на кухню. Критически оглядел кухонные ножи матери. Выбрал один, казавшийся наиболее крепким и острым, и так же тихонько пошёл к комнате отца. По большому счету, он мог бы и не таиться. Даже если бы Варан одел на ноги кованые сапоги с бубенчиками, вряд ли он сейчас кого-нибудь разбудил в доме. Уставшие от праведных трудов домочадцы спали сладко и крепко.

Подойдя к спящему отцу (они с матерью спали в отдельных комнатах, так как отец не выносил чьего-то присутствия в спальне), Варан некоторое время смотрел на его лицо с чуть раскрытым ртом, откуда доносился сиплый храп. Он пытался понять – как же он относится к этому человеку? Нож был сжат в ладони, но Варан не спешил заносить его над жертвой. Он честно пытался найти в себе хотя бы каплю любви.

Отец что-то пробормотал и повернулся на бок, лицом к стоящему у кровати юноше. Конечно же, он не проснулся, но Варана вдруг охватил какой-то непонятный страх. Страх быть застигнутым с ножом у постели родного отца. В нём появилась уверенность, что вот сейчас отец откроет глаза, и, поняв всё, на этот раз просто забьёт сына до смерти.

В эту же секунду, не дав возможности разуму заглушить зов рефлексов, Варан неловким, размашистым движением всадил нож в шею, чуть пониже уха. Всадил почти по самую рукоять. Отец забился в кровати, захрипел, но так и не открыл глаз. А Варан смотрел, не отрываясь. Смотрел, покуда последние судороги агонии не затихли. Лишь после этого он осторожно вышел и так же тихо покинул дом.

Варана нашли уже утром. Избитый мальчик со сломанными рёбрами не смог уйти достаточно далеко, чтобы его не обнаружили фермеры-соседи на лошадях. Его грубо схватили, не церемонясь и не заботясь о переломах, и потащили обратно к отчему дому. Выбежавшая из дома, растрёпанная и зарёванная мать, воя, вцепилась ему в волосы и мотала его головой, словно пытаясь оторвать её от плеч. Её оттащили братья, но лишь затем, чтобы повалить Варана на землю и пинать ногами, покуда он снова не лишился сознания.

Тащить отцеубийцу в ближайший город, где был имперский суд, никому и в голову не пришло. Здесь, на этой забытой богами земле, были свои порядки и своё правосудие – скорое и беспощадное.

Варан очнулся уже тогда, когда его распластали на земле, раскинув руки и ноги, и привязывали их к колышкам, вбитым в землю. Поняв, что его ожидает, Варан попытался сопротивляться, но это было совершенно бесполезно. Вскоре он лежал, окидывая небольшую толпу местных жителей обезумевшим от ужаса взглядом и хрипло выл, умоляя о пощаде. Он видел кучу камней, лежащую неподалёку, камней, которые вскоре расплющат его кости и размозжат мышцы. Он видел свою мать и братьев с сёстрами, стоящих несколько поодаль.

– Мама! – крик-рыдание вырвался из беззубого, полного крови рта, искажённый разорванными губами и сломанной челюстью.

Мать услышала его. Она дёрнулась, словно её ударили по щеке. Странным, пустым взглядом поглядела на распростёртое тело сына. Затем она молча направилась к куче камней, не глядя, взяла оттуда первый попавшийся, и с горестным криком бросила его в Варана. Камень ударился о землю, не задев приговорённого к казни. Но другие участники оказались куда более меткими…

***

Даже в это время года на Келлийском архипелаге нежарко и ветрено. А море такое, словно оно вообще никогда не видало синего неба. Недаром его прозвали Серым. Полумесяц никогда не был обитаемым островом, и дело было, конечно, не в климате. И даже не в том, что на этой каменистой тверди могли вырасти разве что карликовые деревца да мох. Просто место было нехорошее, неуютное. Среди зеленоватых от времени скал, где гулял пронизывающий ветер, завывая и взметая пыль, даже обычным людям ощущалось присутствие чего-то, выходящего за грань их понимания. Присутствие магии.

Всё то время, что путешественники пробыли на острове, каждый из них кожей ощущал влияние этого места. Все были подавлены и растеряны, а уж он, величайший маг современности, ещё более прочих. Там, где другие слышали лишь шорох сползающего щебня, он слышал грохот падающих валунов. И это страшно действовало на нервы.

Как и силуэт Башни, маячивший над островом. Трудно было оценить её размеры, потому что они словно менялись в зависимости от угла зрения. Она была похожа на мираж – удалялась, стоило попытаться подойти ближе. Иногда она казалась эфемерной и невесомой, иногда – незыблемой, словно скалы, окружающие её. Она была здесь уже довольно много дней, с тех пор как все описанные Биаллом процедуры были проведены. Но Башня до сих пор оставалась недоступной, поэтому Мэйлинн целыми днями проводила в странной медитации, словно выключенная из этого мира, пытаясь придать Башне материальность.

Если верить подсчётам, оставалось ждать совсем недолго – может, всего несколько часов. Что будет дальше – Каладиус не знал. Слишком неземным, невероятным казалось то, что происходило сейчас. Однако одно он уже ощутил совершенно точно: эта Башня – только для Мэйлинн. Это чувствовалось, это ощущалось, словно чей-то шёпот, вгрызающийся в мозг. Башня, такая величественная, такая прекрасная, такая могущественная – она не для него. Не он постигнет её суть, не он войдёт в эту дверь. Это сводило с ума ещё больше.

Но особенно убивало то, что Каладиусу постоянно чудилась некая манящая издёвка в этих эманациях Башни. Так улыбается юноше неприступная красавица – холодно и отчуждённо, но где-то, на самой грани восприятия намекая, что в этом мире на самом-то деле не существует ничего абсолютно неприступного.

Мысль о том, чтобы завладеть могуществом Башни, неотступно поселилась в голове мага. Соединив свою силу с мощью Башни, Каладиус мог бы стать богом. Конечно, не ровней Ассу и Арионну, но достаточно могущественным, чтобы стать локальным божком этого мира. И, произнося мысленно эти слова, Каладиус ни в малейшей мере не кривил презрительно губы. Это лишь неудачники прячут свою беспомощность под маской максимализма – мол, для меня либо всё, либо ничего. Каладиус неудачником не был. Быть богом целого мира – это уже немало.

Возможно, Башня просто играла с ним в игры. Заставляла поставить на кон всё, без обещаний выигрыша. Но даже если так – неужели мизерный шанс победы не стоит игры? Неужели лучше обречь себя на дальнейшее существование, отравляемое вопросом «а вдруг?»?

Каладиус прожил много лет, пережив огромное количество людей – более или менее знатных, более или менее достойных. Наблюдая, как умирают негодяи, и как умирают святые, Каладиус так и не увидел между этими смертями особой разницы. Понятия между добром и злом порою столь размыты, что запутавшиеся вконец злодеи творят добро, а хорошие люди напропалую вершат черные дела. Разве этот мир способен быть добрым, или злым? Разве это – не просто нравственные категории, придуманные слабыми моралистами в тщетной попытке обезопасить себя от Справедливости? Потому что в мире существует лишь Справедливость, и порою она крайне жестока.

И именно эта Справедливость убеждает сейчас великого мага отринуть шелуху пустых понятий, подняться над ней. Чтобы стать новым богом, нужно перешагнуть через свою самость, принести искупительную жертву. Пусть шансы невелики, но пока они есть – сильный будет бороться ради них. Слабый же спрячет голову в глупый туман красивых слов. Он, великий маг Каладиус, никогда не будет слабым!..

…Прошло некоторое время, и он с леденящей безнадёжностью понял, что проиграл. Башня обманула его, и теперь она уходила. Уходила, освободившись от той невидимой нити, что тянула её в этот мир. Так значит – вот, что ей было нужно! Избавиться от того, кто держал её, кто тянул, подобно тому, как рыбак тянет лесу с заглотившей крючок глубоководной рыбиной. Всё – леса порвана, рыба сорвалась. Ах, как же, оказывается, легко оболванить даже такого опытного старика, как он! Великий маг Каладиус – не более, чем глупое и самоуверенное орудие убийства!

Для остальных пока что ничего не изменилось. Они не ощущали изменения в возмущении так остро, как он. Башня будет уходить так же медленно, как возникала, так что первые сомнения у них зародятся не раньше завтрашнего дня. Причём не из-за Башни.

Мэйлинн сидела в той же позе, что и все предыдущие дни. Колени подтянуты к груди, руки – на коленях, подбородок – на сложенных руках. Красивые лиррийские глаза закрыты, потому что смотрит Мэйлинн теперь лишь вглубь себя. Лирра неподвижно сидела целыми днями, и к этому все уже успели привыкнуть. Однако, время от времени она словно пробуждалась от своего сна, и тогда, устало улыбаясь, она подходила к костру, и даже иногда проглатывала несколько ложек той похлёбки, что в последние дни варил Пашшан, испытывающий дефицит ингредиентов.

Наверное, этим вечером друзья Мэйлинн ещё ничего не заметят. Но следующим утром – уже наверняка. Никогда девушка не медитировала так долго. И тогда всё станет ясно.

Нет, возможно они и не обвинят ни в чём Каладиуса. Маг поступил очень аккуратно, даже бережно. Он просто остановил и без того едва бившееся сердце – медленно и плавно, словно погрузил лирру в вечный сон. Она умерла незаметно даже для самой себя. Тело её продолжало выглядеть живым – ветер развевал отросшие за время путешествия волосы, трепал одежду, так что создавалась иллюзия, что девушка дышит.

Да, если нужно, он сумеет объяснить друзьям естественную причину смерти их любимицы, напустив в разговор столько сложных слов, что даже такой проныра, как Варан, не сможет придраться. И да – он будет горевать вместе со всеми, убиваться по Мэйлинн совершенно искренне…

Но всё это претило великому магу Каладиусу, едва не ставшему богом одного из миров Сферы. Теперь, когда надежда на это медленно истаивала, неужели оставался хоть какой-нибудь смысл в дальнейшем его существовании? Неужели и самая жизнь теперь не станет для него нестерпимой пыткой? Прозябать, влачить существование, ощущать свою слабость и беспомощность? Ну уж нет!

Маг тихонько встал и осторожно пошёл к сидящей на огромном валуне Мэйлинн. Друзья проводили его слегка удивлёнными взглядами, но не более того. Всем им сейчас нелегко, рядом с таким ураганом мощи, что бушует на острове. Радует лишь то, что с каждым днём этот напор будет утихать. Хотя, учитывая то, что вскоре предстоит узнать его спутникам, Каладиус очень сомневался, что им будет хоть какое-то дело до всех Башен мира. Что ж, каждый из них волен будет выбрать собственный путь. Может быть, кто-то последует и за ним.

Сев рядом с казавшейся такой живой Мэйлинн, Каладиус несколько минут смотрел на бушующее вдалеке море. Позади громоздилась Башня. Как и Мэйлинн, она казалась живой, хотя на самом деле уже была не здесь, не в этом мире. Посмотрев на спокойное, сосредоточенное лицо лирры, маг нежно улыбнулся ей. Неплохой финал для их путешествия. Очаровательная ирония судьбы, если подумать.

Закрыв глаза, Каладиус сосредоточился на биении своего сердца. Это было чуть сложнее, чем останавливать сердце другого человека – рассудок упорно сопротивлялся этому. Но он был великим магом Каладиусом, для которого почти не было ничего невозможного…

***

Они упали все одновременно, словно подкошенные невидимой косой. В первую секунду к Мэйлинн пришёл даже не страх – изумление. Четверо её спутников лежали, не шелохнувшись. И вот тут ей стало действительно страшно. Бросившись к Бину, лежащему ближе всего, она, к своему облегчению, вскоре убедилась, что он жив. Бин словно спал, однако ни тормошение, ни несколько звонких пощёчин ничего не дали. Да, Бин спал, но глубокий сон его мало чем отличался от смерти. Очевидно, что то же самое было и с остальными.

– Они уснули, – раздался вдруг мелодичный женский голос.

Мэйлинн резко вскочила, почти рефлекторно вытаскивая кинжал из ножен. Обернувшись, она увидела странную женщину. По её лицу невозможно было прочесть её возраст, да и на человека она походила лишь отдалённо. Её огромные, как у лирр глаза были агатово-чёрными. Почти прозрачная кожа, казалось, светилась изнутри, просвечивая тончайшее платье, свободно висевшее на ней. Однако именно это выдавало ещё одну странность существа – оно было абсолютно бесполо. Не было ни женской груди (не было даже сосков), ни иных признаков, выдающих в ней особь женского пола, равно как и мужского.

– Кто ты? – вскричала Мэйлинн, выставляя кинжал вперёд, а другой рукой спешно скидывая арбалет с ремня. – Что ты с ними сделала?

– Я – Шуанн, – ответила странная женщина. – А они попали в мир грёз.

– Верни их немедленно! – теперь Мэйлинн навела на невозмутимую собеседницу ещё и заряженный арбалет.

– Разве это самое важное теперь для тебя? – бесстрастно спросила та, что назвалась Шуанном. – Не затем ли ты пришла сюда, чтобы взять мою Голову?

Сама постановка вопроса прозвучала так абсурдно, что Мэйлинн вдруг опустила оружие.

– Прости, – проговорила она, испытывая иррациональное ощущение, что всё это – сон. – А я думала, что Шуанн – мужчина.

Ничего глупее, наверное, сказать было невозможно, но Мэйлинн сейчас это не заботило.

– Я могу принимать множество обликов, – всё так же спокойно отвечала женщина. – Но разве это сейчас важно?

Шуанн, словно учитель, наталкивала Мэйлинн на верный ответ. Чувствуя лёгкое головокружение, лирра целиком отдалась абсурдности этой ситуации.

– Да, это неважно, – подтвердила она. – Я действительно пришла за твоей Головой. Но как мне взять её, раз ты – живая?

– Вопрос не в том – как, вопрос в том – зачем, – возразила бесполая женщина.

– Я ищу Белую Башню, – словно примерная ученица, ответила Мэйлинн.

– Это так, – кивнула Шуанн. – И именно поэтому моё волшебство тебя не коснулось. Ты получишь мою Голову, если решишь, что она тебе действительно нужна.

– Конечно нужна! – тут же воскликнула Мэйлинн. – Ведь без неё я не найду Башню!

– А ты уверена, что тебе это нужно?

– Конечно уверена! – без тени сомнений ответила лирра.

– Но ты не знаешь, что ждёт тебя, когда Башня явится тебе! – резонно заметила Шуанн.

– Ну и что! Всё лучше, чем нынешняя неопределённость! – возразила Мэйлинн.

– Ты меняешь одну неопределённость на другую… Не кажется ли тебе это довольно странным? Чем тебя не устраивает твоя нынешняя жизнь? У тебя есть всё, чтобы прожить её счастливой.

– Но я не знаю, кто я! – с горечью воскликнула лирра.

– Ты – это ты, – без намёка на насмешку проговорила Шуанн. – Разве этого недостаточно?

– Для меня – нет, – Мэйлинн упрямо смотрела на собеседницу.

– А если я скажу, что твоя встреча с Башней может настолько кардинально изменить твою жизнь, что ты уже больше не будешь собой? – всё так же спокойно спросило существо.

– Этого не случится! – самоуверенно воскликнула Мэйлинн.

– Возможно, – кивнула Шуанн. – Но возможно и иное. И возможность эта весьма высока.

– Тут уж всё будет зависеть от меня! – гордо вскинулась лирра. – А в себе я уверена.

– Ты уверена, что в сердце твоём не живёт зло? – женщина пристально взглянула в глаза Мэйлинн.

– Уверена, – против воли та потупилась.

– Твой путь окроплён кровью многих людей, – строго сказала Шуанн. – И многие из них умерли от твоей руки.

– Это было необходимо, – теперь Мэйлинн совсем смешалась, утратив свой уверенный тон.

– Это было необходимо тебе. Но так ли уж это было необходимо этому миру? А что если эти люди положили свои жизни, чтобы попытаться не дать тебе принести в мир большое зло?

– Это невозможно… – растерянно пробормотала Мэйлинн, но вдруг взяла себя в руки. – Это невозможно! – уже твёрдо проговорила она, глядя полными слёз глазами на Шуанна. – Я достаточно знаю себя, чтобы быть уверенной, что я неспособна принести большое зло в этот мир!

– Уверенность, достойная уважения и смеха, – всё с той же бесстрастностью произнесла женщина. – Хорошо, тогда второй вопрос. Твои спутники. Ты знаешь, что каждый из них способен предать тебя, хотя двое уверены, что их снедает любовь к тебе, третий считает себя связанным словом чести, а четвёртый ищет способы искупить былые грехи? Но именно это и станет причиной их предательства. Кто-то предаст из ревности, кто-то – из себялюбия, а кто-то – из жажды власти.

– Они никогда не предадут меня! – уверенно возразила Мэйлинн. – Это невозможно.

– Жаль, что тебе не дано увидеть те грёзы, которые сейчас сковывают их разум! – впервые с начала разговора губы женщины словно слегка искривились в усмешке. А может быть, Мэйлинн это только показалось.

– Мне всё равно, какие видения ты насылаешь на них! – гневно воскликнула лирра. – Я знаю, что никто из них никогда не предаст меня.

– Это не видения, – возразила Шуанн. – Это – вероятности. Они переживают сейчас множество жизней, каждая из которых могла бы, или ещё может случиться.

– Ещё раз повторю, что мне плевать на это! – уже довольно грубо ответила Мэйлинн.

– Значит, ты окончательно решила, что пойдёшь до конца? – не теряя самообладания, спросила Шуанн.

– Окончательно! – Мэйлинн не колебалась ни секунды. – Если хочешь меня отговорить, найди аргументы посерьёзней.

– Я не хочу тебя отговаривать. Я хочу лишь убедиться в твоей уверенности.

– О, поверь, уверенности у меня – хоть отбавляй! – со злостью ответила лирра.

– Что ж, – кивнула Шуанн (Мэйлинн показалось, или жест получился немного печальным?). – Тогда иди за мной.

Мэйлинн послушно двинулась вслед за женщиной. Через некоторое время они вошли в какое-то подземелье. Там не горели ни факелы, ни иные светильники, но проход почему-то всё равно был освещён бледным светом, подобным тому, которым светилась кожа Шуанна.

Наконец они пришли в какую-то комнату. В центре её стояла каменная тумба, на которой лежал странный череп. Мэйлинн сразу поняла, что этот череп мог бы принадлежать сопровождавшей её женщине – та же странная форма черепа, те же огромные глазницы.

– Бери, – махнула рукой в сторону тумбы Шуанн.

Ощущая чудовищную неловкость, Мэйлинн осторожно взяла в руки Голову Шуанна. Иррациональность происходящего кружила голову.

– Я провожу тебя обратно, – сказала та, чей череп лирра держала в руках.

– А как же ты вернёшься обратно? – задала очередной глупый вопрос Мэйлинн.

– Это не твоя забота, – ответила Шуанн. – Когда будет нужно, я вернусь сам.

В полном молчании они прошли обратный путь, вновь выбравшись на поверхность. Шуанн сопроводила лирру до того места, где до сих пор лежали спящими её друзья. Мэйлинн, осторожно развязав куб, открыла его и, выдохнув, словно перед прыжком в воду, опустила череп на дно куба. Шуанн бесстрастно следила за этим. И исчезла, как только захлопнулась крышка.