Текст книги "Железом и кровью"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

11

– Вставай, соня! – ткнул меня кто-то в бок.

Я резко сел и огляделся. Рядом стоял Бернар и Николя ди Вевр.

– Доброе утро! – смущённо улыбнулся последний. – Вы вчера так неожиданно пропали. Могли бы предупредить, а то я уже подумал…

– Так! Всем тихонечко.

Голова была тяжёлой. В висках давило, а во рту такой привкус, словно всю ночь туда мыши гадили.

– Который час? Что происходит?

– Катапульты собирают, – ответил Бернар. – Воевода сегодня собирает совет. Думаю, со дня на день начнётся штурм.

Полог шатра откинулся, и внутрь заглянуло помятое лицо Егора.

– Вы тут? – прохрипел тот. – Вас к воеводе кличут.

– Прямо сейчас? – сердито спросил я.

– Вообще-то, ещё полчаса назад.

– Сморю, хорошо мы вчера «дали».

– Не то слово, – криво усмехнулся Егор.

Минут через пять я уже был у красного шатра воеводы. Стража жестом приказала обождать в сторонке.

Егор что-то проворчал в ответ и присел у частокола. Я, было, присел рядом, но натолкнулся на презрительный взгляд Сивоноса, хотя он тут же его подавил.

– А ты сильно изменился, Бор, – вспомнились мне вчерашние слова Бернара, когда мы сидели у Николя ди Вевра.

– Да? И в чём это выразилось? – игриво спросил я, потягивая доброе эльфийское вино.

Лицо Бернар мгновенно стало серьёзным, и он выдал:

– Стал умнее. Осторожнее… Даже, коварнее.

– Какой высокий слог, – всё ещё шутил я, хотя ощущал исходящие от Бернара негативные нотки.

– Истории всякие ходят… В общем, люди-то тебя боятся, Бор Головорез.

Тут вдруг эльф кивнул в сторону Егора Сивоноса и его людей. Те, услышав моё прозвище, даже перестали разговаривать друг с другом.

– Мне кажется, или всё-таки ты чем недоволен? – спросил я у эльфа.

– Доволен, не доволен… это сейчас не важно…

– И всё же?

Эльф отвернулся в сторону.

– Интересно, а что про нас говорят в Империи? – спросил я у него.

– Про нас? – не понял он.

– Про Лигу.

– Ну-у… Ничего особенного. И здесь люди, и там…

– Хадаганцы? Это они-то люди? – воспротивился подобному замечанию кто-то из людей Сивоноса.

– Люди, люди, – кивнул Бернар. – Такие же, как и вы, канийцы. А ещё это орки, племя Зэм… Всех их объединяет Империя…

– Орки, твари злобные…

– Цыц, бабьё! – прикрикнул Егор.

– Но знаете, Империя не так страшна, как мы думаем и представляем. Страшнее предательство своих, – глаза эльфа налились такой ненавистью, что я даже чуть испугался.

После своей последней поездки на Тенебру Бернар тоже сильно изменился. Он всё чаще стал говорить о «предательстве». И говорить с горечью и болью в голосе. Наверняка сейчас снова клянёт Бельского на чём свет стоит.

Вот и сейчас взгляд Бернара устремился к каким-то невидимым далям. Вот и сейчас он весь кипит от переполняющих его чувств.

– А если это предательство, – подал голос Егор, – произошло от безвыходности ситуации? Если по-другому никак нельзя было поступить?

– Оно ничем не оправдывается, – резко ответил Бернар. – Ничем! Ни былыми заслугами, ни жертвой…

– Ты говоришь о наших предателях? – осторожно спросил я. – Или о тех, кто перешёл на сторону Лиги?

Эльф как-то странно посмотрел на меня и ничего не ответил…

– Заходите! – крикнул нам старший стражник.

Я открыл глаза: оказывается, чуть задремал у частокола.

Залесский снова смотрел на меня тем презрительным взглядом, которым встретил вчера.

– Заскучал, гляжу, – проговорил он. – Тогда дело одно мне выполнишь.

– Но…

– Никаких отговорок. Здесь командую только я. Уяснил? – губы воеводы скривились в недоброй улыбке. – Не успели нам доставить катапульты со Святой Земли, как мятежники пронюхали и попытались несколько из них сжечь. Благо, ребята быстро их скрутили. У меня следующее поручение: вместе с ребятами Егора прочешите все овраги. Лазутчиков…

– Вот что, господин воевода, – перебил я его, – моё присутствие здесь предполагает совершенно другое. Для подобных вылазок, я уверен, у вас найдутся свои собственные люди. Например, тот же самый Егор со своим отрядиком.

Лицо воеводы оставалось каменным. Ни одна эмоция не отразилась на нём, даже мельком.

– Сейчас идёт война…

– Мятеж, – перебил я Залесского. – Мятеж.

– Война. Именно война. Может в столице считают по-другому, также как вы, но нам здесь виднее. Правда, Егор?

Тот в ответ кивнул головой.

– А на войне, тем более в армейском стане, действуют иные законы. И ваша «рука помощи», и тем более «золотой орёл», тут до одного места. Надеюсь, я понятно изъясняюсь?

Воевода взял со своего стола какую-то бумагу и продолжил:

– Вот, кстати, Избор пишет мне, что вы, господин Бор, выследили двух отъявленных головорезов в Светолесье. Выследили и уничтожили. Практически в одиночку. Видишь, Егор, какое нам счастье подвалило. Грех не воспользоваться услугами этого человека. А знаешь, кто был один из тех головорезов? Сам Борис Северский.

– Тятя?

– Ага, он самый. Помнишь, как мы под его началом на Эльджуне ходили?

– Ещё бы! – хмыкнул Егор.

– Ты, кстати, Бор, слышал о стоянии на Кровавой заставе? Нет? Если бы не Северский, то не разговаривал бы я сейчас с тобой. А твои кости, Егорка, небось крокодилы в болоте бы грызли…

– Не знаю, кто и что бы там грыз, но с «рукой помощи», и тем более с «золотым орлом», вам надо быть по осторожнее, – заметил я.

После вчерашней попойки настроение утром было «боевым».

Сзади сильно сопел Сивонос. Он переминался с ноги на ногу, глядя на Залесского преданными глазами.

– Трудно с вами, господин Бор, – воевода недобро улыбнулся. – Помню был у меня случай: тоже один такой приказы оспаривал… Дал я ему как-то возможность исправиться, а он возьми снова и сделай всё по своему. Сколько тогда людей полегло на Паучьем-то склоне… Не стал искать лазутчиков, сказал, мол, что нет там никого… Я поверил… А там три полка имперских солдат в джунглях… Когда основные силы подошли, то и спасать уже некого было… Говорят, тот парень сильно потом переживал. Совесть так замучила, что он в болоте утопился… Верно, Егор?

– А я слышал, что повесился, – сказал тот.

– Да? Ну это не важно… Вишь как, Бор, бывает-то. А тебя совесть часом не мучает?

Угроз я не боялся. Но вдруг вспомнились вчерашние слова Бернара, что на меня сделали слишком большую ставку. Сейчас разумным было бы отступиться, а не грызться с Залесским. Понятно, что ему не очень приятно присутствие сыскаря из столицы. Да ещё тот Северский, будь он неладен!

– Могу идти? – сухо спросил я у воеводы.

– Иди, конечно. Да над моими словами поразмышляй.

Я вышел наружу, а следом выскочил и Егор. Он внимательно смотрел на меня, видно ожидая каких-то действий.

– Пойду завтракать, – сказал я ему.

– А потом?

– Потом? – нахмурился я. – Через час жди у восточного прохода.

Сивонос ухмыльнулся.

В шатре меня ждал Николя ди Вевр. Он будто прочитал мои мысли, предлагая подкрепится.

Я посмотрел на него: да, прав Бернар, говоря, что Николя молодой и наивный парень. Представляю себе, каким он сейчас видит мою персону.

– Давай поедим, – кивнул я, соглашаясь с его предложением, и тут внутрь вошла тёмная фигура Бернара.

– Что там у воеводы? – спросил он с порога.

– Не даёт ему покоя моя персона. Как кость в горле, – ответил я. – Северского вспомнил… Он под его началом служил.

– И что хочет?

– Отправляет разобраться с лазутчиками, мол, те пронюхали про катапульты и пытались совершить поджог. Надо подобное предотвратить на корню…

– Плохо! Мы ведь не для того тебя сюда отправляли… Не хватало, чтобы ты…

– Ну-ну, не каркай.

– Я знаю воеводу, как глубоко религиозного человека. Да и вообще его характеризуют, как благонравного…

– Смешно, ей-ей!

– Я постараюсь, чтобы Церковь поговорила с ним. И ещё магов пошлём, пусть надавят…

– Смотри, чтобы своим давлением, вы меня часом не расплющили.

– Что будешь делать?

– Пойду, конечно. Зачем рисковать. Ты ведь сам говорил…

– Говорил, говорил, – досадно замахал головой эльф. – Будь там осторожен. Не лезь на рожон. Сегодня будет рассматриваться план предстоящего сражения…

– На когда оно намечается?

Бернар пожал плечами.

В дальнейшем мы молча позавтракали и я отправился к восточному проходу. Здесь ещё никого из отряда Сивоноса не было.

Я присел у земляного вала и стал ждать.

Совсем рядом какой-то сотник муштровал новобранцев.

– Хватит за мамкину юбку держаться! – он весь такой бравый из себя, ловко подкручивал усы.

Выглядел сотник очень представительно. Глядя на него, даже я думал, что передо мной лихой боец, Защитник Лиги.

– А то чуть что, сопли пузырями, – продолжал он. – И вопят потом, как… Жизнь воина не стоит ничего…

– Вы его робятки не слушайте, – вдруг сказал проходящий мимо сутуловатый длинный старик. – Про то, сколько стоит ваша жизнь, спросите свою мамку. Спросите, сколько она ночей недоспала, сколько бегала за вами. Поднимала, когда упали, кормила, когда голодали… Мамку, оно-то нужно помнить. Мамка у вас единственная… Всегда помните об этом. Помните когда заносите меч над врагом. У него ведь тоже есть… мамка…

Взгляд старика чуть затуманился.

– Ты иди-ка, давай, – отмахнулся сотник. – Нечего тут расхолаживать…

– Дурак ты, Олежка! – в сердцах буркнул старик и пошёл прочь.

– Постой, старик! – крикнул кто-то из молодых. – Ты Иван, Длинная рука?

– Да, это я, – как-то скромно ответил тот.

«А ведь я ещё не старик», – закусил губу Иван, понимая, что его седина по-прежнему вводит всех в заблуждение.

Парни зашевелились и живо вскочили с мест.

– Послушай… – те, это верно, что вы на Паучьем склоне стояли со стягом в руках по колено во вражеской крови? Честно и грозно.

– Да, честно и грозно, – кивнул Иван, останавливаясь.

Он бы мог сейчас поведать о тех страшных событиях, ставших формальной причиной раскола в армии Лиги. Он бы мог рассказать о том, как вокруг него лежали его друзья и товарищи, молодые да старые. Мог поведать, что как бывавшие не раз в бою ветераны звали своих мамок, вспоминали родню… особенно те, кто были уже одной ногой в могиле.

Как рыдали такие могучие и крепкие ратники, о коих не раз рассказывали, как о примере воинской доблести.

Он и сейчас видит их. Вон лежит Лешка Серый, сжимающий в побелевших руках свои вывороченные кишки. Иван помнил, каким-то безумным и полным боли взглядом уставился Лешка в небо, и как его пересохшие губы шептали, зовя свою мать. Звал он надрывно, как зовут, потерявшиеся в густой чаще, маленькие детишки, которым кажется, что они находятся в окружении страшных лесных чудовищ. Странно было видеть, как здоровенный крепкий мужик, превратился в испуганного мальчика.

Иван вдруг вспомнил и свою матушку. Перед глазами всплыла последняя очень давняя картина: она, сидящая у покосившегося от времени забора. Старенькая, морщинистая, с глубоким взглядом серых ласковых глаз. За спиной вросший в землю отчий дом…

Одна. Совсем одна. И не будет у неё уже никого: ни мужа (отец тогда помер лет десять назад), ни теперь вот беспутного сына, в которого она всегда верила, даже когда он ошибался и…

Сердце сжалось так, что казалось сейчас просто «задохнётся». К горлу подкатил ком.

Дым. Огонь. Реки крови… действительно реки крови. Без преувеличений.

Рядом ползёт Павел, из спины которого торчат три имперские стрелы. Павел матерится. Он всегда матерится. Сколько его Иван помнил, но не было и минуты, чтобы с уст его товарища не слетела какая-то брань. Но брань его совсем не злая. Скорее, просто по привычке, не от сердца.

У него на родине в Темноводье осталась жена. Баба дюже вредная, но честная и правильная. И ещё трое ребятишек.

Позади лежат братья Голубевы. Ещё совсем молодые. Неженатые… Старший, как и всегда прикрывает спину своему недотёпе брату. А только вчерась уговаривал сотника Степана Шеева, чтобы тот за пьянство и дебош не отправлял брательника в яму.

А вон, шагах в десяти, и сам сотник Шеев, на огромной туше вонючего орка.

Время превратило мир в какой-то странный кисель. Каждая секунда, каждое мгновение казались вечностью.

Иван даже сейчас мог восстановить в памяти любую деталь, любое мгновение того дня.

Он единственный, кто сейчас стоял на Паучьем склоне. А вокруг сотни и сотни тел, мертвых и раненых, кричащих, орущих, навечно молчащих, своих и чужих.

Может где-то и есть чистилище Тенсеса. Может, Искра потом возвратится в сей мир в этом теле, или каком ином… Всё это может быть… Но сейчас почему-то в это совсем не верилось. И конец был настолько близок. Просто нереально близок.

Внизу войска Империи переформировывали свои ряды для новой атаки. Вон подтянули катапульты поближе. Несут огненные заряды.

Всё! Конец. Подмоги не будет. Просто уже некому идти.

Иван попытался облизать пересохшие губы.

Он стоял в море крови. Один, как перст. И что удивительное: у самого не было ни одной царапины. Даже малого пореза.

Стоял он, судорожно сжимая побелевшими пальцами тяжелое древко стяга.

Как сейчас помнил, что поднял голову и долго-долго смотрел на развевающееся по ветру полотно. Стоял честно. И грозно.

Он так и готовился стоять, пока бы ночь не закрыла его глаза…

– И не думали, что вы придёте! – послышался чей-то язвительный голос. – Остались бы со своим эльфом в шатре, да спать легли бы…

Я повернулся: это подошёл отряд Егора. Его ребята дружно хохотали.

– Да, цыц, бабьё! – гаркнул Сивонос. – Не на прогулку идём… Извините этих олухов.

И он отправился первым.

Я держался позади. Совсем не из страха. Это Егор приказал замыкать отряд и следить в оба.

– У нас в джунглях на Асээ-Тепхе в конец и в начало ставили опытных бойцов. А то, по первой, постоянно на засады нарывались.

Говорил, как в воду глядел.

За час мы не обнаружили в оврагах ни одного мятежника. И тут…

В общем, ни мы не ожидали, ни противник. Просто столкнулись нос к носу. Правда, мятежники соображали чуть быстрее…

Егор с ребятами кинулся в молчаливую драку. Именно драку.

Я остановился, быстро прикидывая расклад сил.

Из низкорослых кустов выскочил, словно заяц, пожалуй, самый опасный враг: то был лиходей с длинным кривым посохом. Колдун лишь на несколько секунд замешкался и в его ладони медленно вырос огненный шарик. Он приподнялся чуть вверх и тут же помчался в ближайшего дружинника.

Меховая куртка вспыхнула, словно была облита смолой. Ратник удивлённо посмотрел на меня, а потом в паническом порыве попытался расшнуровать узлы, но было поздно: огонь превратил его в огромный визжащий факел.

– Твою мать! – выругался я и вытянул мечи.

Мир словно лопнул: воздух расколол нечеловеческий дикий ор горящего дружинника.

Шаг вперёд. Прыжок с левой и сакс легко расколол череп лиходея. Он достиг грудины, плотно застревая в костях.

Я снова выругался, вдруг вспоминая слова Горяны Иверской, про то, что Братьям Воронам хочется испить кровушки. Что-то частенько они стали «впиваться» в моих жертв, и не спешат вылезать назад.

Колдун осел наземь.

Вторым клинком я зарезал следующего бандита, загоняя лезвие ему в спину. Мы лишь на мгновение потом встретились с ним взглядами, но, тот был уже пуст: Искра мятежника уже мчалась в чистилище.

Третьего я сдёрнул с барахтающегося на спине Егора и тоже заколол. Двое оставшихся бросились наутёк.

Рядом на земле катался большой огненный шар. Сквозь огонь я видел кипящую и пузырящуюся кожу, а под ней темное зажаренное мясо. Человек всё ещё кричал, но через несколько секунд резко замолк.

– Твою мать! – повторился я и вогнал острие фальшиона ему в левый бок в район сердца.

Ратники смотрели на меня с одной лишь мыслью в глазах: «Ты что творишь!»

Потом, в лагере, я слышал, как Егор кому-то говорил, что «ему убить человека, что молока попить».

Сивонос поднялся на ноги и хмуро уставился на горящее тело своего товарища. В воздухе распространился характерный неприятный запах паленого мяса.

Из расквашенного носа Егора вытекла тонкая струйка крови.

– Суки! – прохрипел он и сплюнул наземь.

А потом всё также хмуро посмотрел и на меня, злобно бросая:

– Уходим. Сейчас к башне подойдёт подкрепление…

12

В холодном вечернем воздухе, заполненного дымом костров, зазвучал чей-то далёкий голос. Звук шёл со стороны Орешка.

Егор встрепенулся и даже привстал. Я не мог разобрать ни одного слова, но мне сильно импонировал этот сильный мужской голос. Стал прислушиваться, но ветерок с юга уносил слова прочь.

Егор снова сел к костру и наклонил голову к земле. Его лицо нахмурилось, губы сжались в тонкую полоску.

– Что случилось? – спросил кто-то из его ребят.

Егор молчал. Его напряжённость передалась и нам.

– Да что случилось, Егор?

– Знаете…

Слова утонули внутри горла и Егор задохнулся.

– Кто поёт? Что за песня там звучит? – прислушивались дружинники.

– Уж не ли разбойничья? Не «Чёрна гора» ли?

– Разбойничья, – сердито проворчал Егор, и вдруг он закрыл рукой лицо.

Мне не часто приходилось видеть плачущего мужчину…

Всю дорогу к лагерю, Сивонос молчал. Он сам нёс своего погибшего товарища, не подпуская к нему никого.

Потом, у воеводы, он заявил, что эта гибель на его совести.

– В бою бывает всякое, – пространно ответил Залесский.

Было не понятно, то ли он обеливает Егора, то ли просто сочувствует.

Взгляд его серых глаз вдруг упёрся в меня.

– А ты, парень, не промах. Троих уложил… Сам… Может, Избор, и не преувеличивал, когда писал о твоих подвигах… Ладно, завтра на рассвете начинаем штурм. Ты по-прежнему желаешь идти с гренадерами в первых рядах?

Я замялся. Слово «желаешь» вызвало массу неприятных мыслей.

– Можно и так сказать, – сухо отчеканил я.

– Приказ… понимаю, понимаю… Хотел бы, чтобы мы расстались без зла друг на друга. Я утром погорячился. Такое у меня бывает… Да ещё этот Северский… Эх! Ладно, вот моя рука.

С этими словами воевода встал и подошёл ко мне, протягивая свою сухую жилистую руку. Егор странно посмотрел на эту сцену и вдруг вышел вон.

Я, чуть замешкавшись, пожал ладонь воеводы.

– Честно и грозно! – громко сказал он.

– Пока ночь не закроет наши глаза, – закончил я старый девиз.

– Да… пока не закроет, – воевода расфокусировал взгляд, окунаясь в свои воспоминания…

Я сидел у костра. Не хотелось идти в шатёр, где, наверняка, Николя ди Вевр уже приготовил прекрасный ужин. Но мне всё равно не хотелось.

Издалека, прорвав порывы ветра, донеслось уже чётче:

 
…не пахана,
 Ой, не пахана!
 Кровью омы-ы-та-а-а!
 Дымом пови-и-ита!
 Да трупами сея-а-на
 Ветрами овея-а-на.
 Кровью омы-ы-ыта,
 Огнём-пеплом покры-ы-ыта!
 

И снова слова растаяли в воздухе. Тут негромко затянул Егор.

Он поднял на меня взгляд и посмотрел с каким-то вызовом в глазах. Его могучий бас сильно отличался от звонкого голоса из Орешка, но песни совсем не портил. Пел с какой-то злобой, словно изнутри него кто-то другой рвался наружу.

Я не сразу понял причину такого странного взгляда. Егор выпрямил спину, развернул грудь и смелее затянул дальше:

 
 Ой, в полечке-по-о-ле
 По вражьей, по во-о-ле
 Два друга уб-и-ито.
 Названных брата да вби-и-ито!
 
 
 На братице стар-ршем
 Рубаха бога-а-ата.
 А да на млад-дшем
 Три старых запла-аты!
 Ни красного шнуро-очка.
 А лишь вран у ра-аны
 На старой сидит соро-очке.
 Живу кровь хлеба-ает…
 

Егор запнулся, и было замолчал, но откуда-то слева подхватили ещё двое:

 
 Чёрные ве-э-тры
 Да чёрные ту-у-чи
 На склоне Пау-учьем,
 Ой, да на Пау-учьем!
 
 
 Долго ль ли бу-удем
 Мы други страдать ли?
 Долго ль ли бу-удем
 Терпеть? Такова судьба-а ли?
 

И вот вдоль костров понеслось:

 
 А у братца да стар-ршого
 Будет высока моги-ила.
 У малого, да у втор-рого
 Лишь земля не ми-ила.
 Далече моги-ила!
 Далеко, что ска-ажешь!
 Но сироты детки
 Не увидят да-аже!
 Не узнают они, эх-х
 Где лежат отцы-ы их.
 Потому как нас вже-е
 Травы густы скры-ыли.
 

Егор снова закрыл глаза рукой, а из Орешка донеслось:

 
 Там земля не пахана,
 Ой, не пахана!..
 

Все ребята у костра молчали. Лица их посерьёзнели. Уже никто не подшучивал, не подтрунивал друг над другом. Завтра день обещал быть трудным. И ужасным.

Я прилёг на спину и чуть прикрыл глаза. Мне показалось, что лишь на секунду.

И снова откуда-то выплыло странное воспоминание, словно картина из далёкого-далёкого полузабытого прошлого: пылающий корабль, чьё-то тело, пронзенное стрелами насквозь…

Это моё тело.

Капли дождя падали на лицо. Во рту был солоноватый привкус.

Кто-то наклонился надо мной и прошипел, будто змея:

– Ж-живо-ой! Тяните его на кора-абль. Ж-живо-о. Мож-жет, ещ-щё успе-ем.

Я ничего не видел. Дождь заливал глаза, да ко всему ещё они сами закрывались от огромной усталости…

Ночь… прохлада… высокие колоны… под ними сотни свечей… пахнет миррой и ладаном… рядом кто-то стоит… и ещё кто-то… их много… они молчат… стоят и смотрят… словно не живые…

Мертвецы… Искры погибших… как их тут много… орки… гибберлинги… даже эльфы… все стоят и смотрят в темноту бесконечной залы…

Свечи тихо потрескивают… кто-то идёт… я вижу лишь размытое белёсое пятно… он ближе… ещё ближе… шаркают старческие ноги… покашлял чуть-чуть…

Это гоблин…

– Ещё один, – недовольно проворчал он. – Как звать-то? Молчишь? Все поначалу молчат. Вон их сколько… Стоят, как статуи…

Его смешок эхом унёсся в темноту.

– Пошли, буду тебя записывать… Как там, говоришь, зовут? Сверр?..

– Бор! – кто-то тронул моё плечо.

Я подскочил, как ужаленный.

Рядом стоял Бернар.

– Ты чего здесь. Ночь уже, – говорил эльф.

Я огляделся: затухший костёр, где-нигде видны полусонные стражники, луна вышла из-за ночных облаков, заливая мир серебром.

– Где я? – мой вопрос так удивил Бернара, что тот даже отпрянул назад. – Где они?

– Кто?

Я молчал, оглядываясь по сторонам.

– Пойдём в шатёр, – позвал эльф.

Разум медленно возвращался в этот мир.

– Послушай, Бернар, – глухим голосом спросил я, – ты сам-то веришь в перерождение и возвращение…

– Что – эльф крайне удивился, но чуть оправившись ответил: – Ну, я же служитель Церкви Света!

– А ты сам хоть раз видел возвратившихся оттуда? – спросил я, вытирая вспотевший лоб.

Несмотря на холод, мне было очень жарко и даже душно.

Эльф молчал. Он изучающе смотрел на меня, а потом нехотя ответил:

– Однажды… однажды я видел такого…

– И как он?

– Он был… был… очень странным…

Эльф прищурился и замолчал.

– Почему мы боимся умереть, если верим в бессмертную Искру? Верим в наше перерождение?

Эльф смотрел на меня и не произносил ни слова.

– Мне привиделось чистилище, – сказал я. – Страшное… неприятное… Наверное из-за того, что там нет никого, кого бы я знал. Ни матери, ни отца, ни братьев, ни сестёр…

– А они вообще у тебя есть?

– Почему ты так спросил?

– Ты ведь, Бор, никогда, даже вскользь, не упоминал о них.

– Возможно… возможно…

– Негоже тебе сегодня быть одному, – вдруг заявил Бернар, приближаясь.

– Почему? – чуть откашлявшись, спросил я.

– Не знаю, – вдруг пожал плечами эльф. – Не знаю… Но, чувствую, что негоже… Сегодня, говорят солдаты, на Гадючьем плато видели единорога…

К чему он это сказал?

Бернар задумчиво вздохнул и снова повторил:

– Единорога… Белого, как луна… как серебро… Мне кажется, что он кого-то искал… или ждал… Понимаешь?

– Нет, – честно ответил я.

Эльф посмотрел куда-то вдаль в сторону Гадючьего плато.

– Единороги приходят, чтобы отвести Искру в чистилище… Или вернуть её назад… А тут белоснежный… Зелёная молодёжь хотела на него поохотиться. Слава Тенсесу, им этого не дали. А то случился бы непоправимый грех…

Бернар был странно взволнован. Я последний раз его таким видел на том безымянном острове у джунского Светоча. Эльф тогда тоже что-то несуразное бормотал.

– То был единорог, принадлежавший Мишель ди…

– Единороги никогда и никому не принадлежат! – резко ответил Бернар. – Они сами находят себе… себе… тех, кто им…

Тут эльф совсем растерялся и испугано посмотрел на меня.

– Бернар? – осторожно позвал я его.

– Что? – эльф медленно «вернулся» в это мир.

– Что с тобой?

Бернар ставился на меня, а потом пробормотал:

– Святой Арг… серебряный… Вот что, Бор, пошли-ка, друг. Негоже сегодня быть одному… негоже…

И мы не спеша пошли прочь…