Текст книги "Железом и кровью"

Автор книги: Александр Меньшов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

6

Жуга жил в конце Борового переулка.

Двухъярусный кирпичный дом, в стиле которого хорошо просматривались эльфийские мотивы; крытая железом крыша; на ней высокая прапорица в виде бегущего конька; массивные дубовые двери с резным орнаментом – сразу видно, что хозяин этих палат был человеком зажиточным, можно сказать – богатым.

Я огляделся по сторонам, отмечая чистоту, царившую в переулке. Недалеко от входа стоял высокий фонарь, рядом с ним у глухой стены массивная скамья да столбики для привязывания лошадей.

На стук дверь открыла худенькая высокая женщина с приятным добрым лицом. Взгляд её карих глаз был пронзительным, отчего я даже на мгновения растерялся.

– Здравствуйте! Я к Жуге Исаеву.

Женщина ещё раз окинула меня взглядом и пропустила внутрь.

Откуда-то выскочили две девчушки. Они с любопытством смотрели на меня. Видно к хозяину редко гости захаживают.

– Позови отца, – приказала женщина, и старшенькая из девочек бросилась наверх по массивной деревянной лестнице.

Дочки Исаева (а я был уверен, что это именно они), не смотря на все слухи о том, что были ему не родными, лицом очень походили на Жугу. Особенно верхней частью. Рослые, как их мать, с тем же цветом волос, одетые в эльфийские платья – словно сошли с картинок иллюстрированных книг.

Через минуту вниз спустился и сам хозяин. Ступени жалобно заскрипели под его сапогами.

– Пришёл? – бросил Исаев, даже не глядя на меня.

Показав жестом следовать за ним, Жуга развернулся на месте и стал подниматься назад.

Я ещё раз осмотрелся по сторонам и пошёл вверх по ступеням.

Мы прошли в большую светлую комнату, стены которой были украшены какими-то картинами. Едва я подступился к ним, чтобы посмотреть, как тут заговорил Исаев:

– Я тебя позвал по одному очень деликатному делу.

Голос его был заметно глуховат, как это бывает, когда говоришь на некую не очень приятную тему.

Жуга пригласил меня жестом присесть на покрытую медвежьей шкурой широкую скамью у окна, а сам медленно заходил взад-вперёд.

Рядом стоял диковинный столик, на поверхности которого были нарисованы трёхцветные восьмиугольники. На некоторых из них стояли вперемешку черные, белые и красные фигурки, выполненные из каких-то поделочных камней.

Жуга остановился и проследил мой взгляд.

– Знакомо? – спросил он, кивая на столик.

– Нет. А что это?

Исаев подошёл ближе и с пространным взглядом уставился на фигурки. Здесь были и единороги, и катапульты, и мускулистые орки с топорами, и даже драконы. Кое-каких фигурок было много, других поменьше, а некоторые стояли вообще в единственным экземпляре.

– Это девью-бата. Игра.

– Игра? – переспросил я.

– Старинная игра. Её придумали эльфы. Она своеобразный аналог их Большой игры. У нас её прозывают «аллодами». Потому, как очень похожа… на нашу жизнь.

Жуга сощурил глаза и уставился на меня. nbsp;

– Кстати… кстати… хочешь, я покажу тебя? – неожиданно спросил он. И не дожидаясь ответа, поднял на столом красного человечка, в руках которого был тонкий кинжал, а за спиной арбалет. – Эльфы его прозывают «пронырой». А мы – «маской».

Я улыбнулся, но Исаев вдруг помрачнел.

– Опасная и непредсказуемая фигура. Действует вне установленных правил. При его атаке, никто не может закрыться иной фигурой. Если выпустить «маску», то она таких дел в стане противника натворит, что ой-ой-ой. Да и своим может не поздоровиться.

– Зачем же такая фигура нужна?

– Без неё никак.

– А с ней, может быть и того хуже.

Наконец-то Исаев чуть улыбнулся.

– «Маска», это как проталины, появившиеся ранней весной на большой поляне. И вроде травку видно под ними, а что под остальным снегом – хрен его знает! Разведка, выявление слабых сторон, атака на сильные фигуры… ключевые…

Жуга поставил фигуру на место и присел напротив.

– Задачи «маске» ставят сложные. И в основном до конца игры у игроков не остаётся ни одной такой фигуры… Вон видишь того старика в высокой шапке. Это «маг», держатель «аллода». Падёт он – конец игре. А не будет «маски» – не будет и «мага».

– Это сильная фигура? – я никак не мог взять в толк суть разговора.

Кажется, глава Приказа это понял.

– Это важная фигура. С ней легче, без неё – труднее.

Исаев вдруг замолчал, и лицо его стало угрюмым.

Лучик света пробился сквозь разноцветные витражи окна и заплясал на гладких отполированных досках. Я тупо уставился на него, а мои мысли прогалопировали в голове, перескакивая от одного к другому. Увлёкшись их созерцанием, я совсем не заметил того, что Жуга мне о чём-то рассказывает.

– Я на днях говорил, что не буду тебя… беспокоить. Но не выходит.

У меня между лопатками проскользил неприятный холодок.

– Орешек? – сухо спросил у Исаева.

Тот кивнул и сжал губы.

– Приказывать не получается, – проговорил он. – Но больше некому… Не думай, что я не понимаю, что тебе пришлось пережить и какие решения принимать. Все твои выводы насчет врагов внутри самой Лиги верны. И это без сомненья! Я от того сердился, что мы это знаем и понимаем, а поделать ничего не можем… Пока, не можем.

– Дворяне…

– Да ты пойми, не все дворяне… плохие, – отмахнулся Жуга. – Дело не в благородстве происхождения. Так рассуждать, как ты, то и до бунта недалеко.

– По-моему, у нас и так бунт…

– Да ты всего не понимаешь! – вскипел было Исаев, но тут же насильно себя усмирил. – Они тоже фигуры: сильные, либо слабые. Это не так важно… Просто есть те, кто принимает нововведения и играют по нашим правилам, а есть которые за старый уклад. И, кстати, таких полно не только среди дворян. А если мы будет всем направо и налево головы сечь, так и гражданской войны не минуть.

– Разве сейчас не гражданская война?

– Нет. Но мы очень близки. И главным моментом является тот факт, что новой власти следует проявить силу. Извини за повторение: удержать в руках всё ту же власть. Дай мы слабину…

– Слабину? Ха! Наши ошибки привели к тому, что в самом сердце Кании зародился мятеж.

– Ошибки! Ошибки! Ошибки! – Жуга так махнул рукой, что будь у него сабля, то снёс бы мне голову. – Идеальных государств не бывает. Везде присутствует и ложь, и предательство, и боль, и разочарование. Надо стремиться к лучшему. Побороть себя, свои тёмные стороны. Думаешь это легко?

– Ничего я не думаю. Я только констатирую тот факт, что мы сами виноваты в мятеже.

– Эка, удивил! Виноваты, согласен. И не только мы. Но тут сейчас создаётся сообщество свободных людей. Да и не только их. И мы должны искать компромисс друг с другом. Иначе жить нам в Хадагане, а не в Кании. И жить бы по имперским законам.

– У меня такое ощущение, что сейчас так оно где-то и есть.

Исаев сердито хмыкнул.

– Ты что-то уж рьяно стал защищать мятежников.

– Я говорю о том, что следует проявлять сострадание…

– Что? Сострадание? И это говорит тот, кого за глаза прозывают: «Пленных не берём»? А вчера и того лучше: «Мой меч – твоя голова с плеч».

– Я Бориса Северского не убивал. Он…

– А остальных? Вот то-то! Сострадание! Рассмешил, не могу. Мы должны проявить силу, чтобы лучшее нашло своё проявление в следующих поколениях. И пусть они потом судят, правы мы были, али нет. Повторюсь, что Лига – это сообщество свободолюбивых людей… эльфов и гибберлингов. Да вообще всех, кто за наши идеалы всем сердцем, всей душой. И борьба за эти идеалы не бывает и не может без крови, боли и страдания. И всё: оставим эту тему! Я вижу, что ты мыслишь слишком узко. В нашем деле так нельзя!

– А я смотрю, мы с вами такой ядреный суп варим!

– Ядрёный, – согласно кивнул Жуга. – Ещё какой ядрёный! Другого нельзя. Союзники не поймут. А им нужны сильные товарищи. Ладно, оставим политику. Перейдём к делу…

Тут Жуга потёр виски. Из памяти всплыл вчерашний разговор с Иверским, главой Защитников Лиги…

7

– Думаешь, я этого не вижу? – Избор сделал сильное ударение на слове «я».

Он сжал зубы так, что, казалось, они сейчас начнут крошиться. Его крупный нос, портящий открытое честное лицо, начал краснеть.

– Мне тоже рассказывают и о тех, кто остался без кормильца, и о тех, чей муж, отец или брат перебежал на сторону бунтарей.

– Перебежал! – Жуга хохотнул и мотнул головой.

После Совета он был сильно возбуждён.

– У меня на одной улице живет семья Зубовых, – продолжал Жуга. – Муж сейчас под Орешком сидит. А сын, который, кстати, воевал на Святой Земле, по другую сторону стены. Вот тебе и…

Жуга резко махнул рукой, будто рубал кого-то мечом.

– Представь, каково матери. Я её знаю. Приходила несколько дней назад к моей благоверной денег просить. Она не знала, что я дома. Не знала, что сижу в соседней комнате. Слышал, как плакала… убивалась… Что ей делать?

Избор резко поднялся.

– Ты меня жалобить сюда пришёл? Я тебе таких историй… да ещё похлеще… с десяток, а то и сотню…

– Да не в том дело. Не важно, победим мы, или проиграем. – Жуга замолчал. Его лоб покрыла сеть глубоких морщин. – Что дальше? Кто-то думал об этом. На улицах каждый второй кричит, мол, при Валирах такого не было. Порядок был!

– Что? – Избор развернулся. – Да я их… да мы…

– Вот именно! Только то и можем, что головы направо да налево сечь.

– Ну, так пусть Империя нас жрёт с потрохами…

– Да причём тут Империя? Чуть что, так ей прикрываемся. Это, мол, она людей за людей не считает. А сами?

– Здесь серединки нет! Или Лига, или Империя. С нами, или с ними. Всё! Третьего не будет… ты, Жуга, крамольные речи ведёшь. Не боишься, что прознают в Совете?

– Ты думаешь, я побоюсь это повторить там? – Исаев снова «закипел», вдруг вспоминая сегодняшнее вече и страсти, кипевшие там.

Вспомнил вдруг беспомощное усталое лицо Айденуса, когда эльфы и люди сошлись в словесное перепалке, кто, мол, виноват в нынешней ситуации. Одни лишь гибберлинги вели себя сдержано.

Великий Маг даже не пытался вмешаться и это сильно разозлило Исаева. Нужно было что-то решать, но никто так и не взял бразды в свои руки.

Избор повернулся, пристально вглядываясь в хмурое лицо Исаева.

– Ты, думаю, не побоишься. А зря. Я сам не рискую выступать… сожрут с костями. И не подавятся.

Лицо Иверского стянулось в страдальческую мину. Он глухо рыкнул и мотнул головой.

У него на столе лежала измятая карта Святой Земли. Иверский склонился над ней, но его взгляд поверхностно проскользил над столом.

– Порой, – проговорил он негромко, – я завидую Империи. Контроль и дисциплина.

Он повернулся к Исаеву и пояснил:

– Чёткость. Слаженность.

– Теперь ты говоришь крамольные речи…

– Да брось ты, Жуга! Крамола! При нашем разброде и шатании удивительно, что мы до сих пор противостоим Империи. Кто командует? Посмотри на них! И кем приходится командовать? Я сколько сил положил на Защитников Лиги, ты себе представить не можешь! Мы до сих пор живём тезисом моего предка Фалирота: «Любой свободный житель Кании своим мечом должен отстаивать эту самую свободу для себя и своих близких». Так?

– Что-то в это есть…

– Да не «что-то»! В этом вся наша жизнь! Задумывалось как одно, а в результате – совершенно другое. Думаешь, мне сильно нравится отправлять в Орешек зеленоротых ополченцев? Да я бы, будь моя воля, основной упор делал на Защитников Лиги. На худой конец привлекал бы наёмников! От них больше толку, чем от всего этого сброда.

Избор резко стукнул кулаком по карте.

– А потом все плачутся, мол, сколько невинно загубленных жизней…

– Почему «невинно»?

Избор как-то странно посмотрел на Исаева, а потом снова склонился над столом.

– Теперь мне понятно, отчего тут такое затишье, – вдруг сменил он тему, кладя на стол свою широкую ладонь.

Исаев поднялся и подошёл ближе.

– Хадаган готовится к вторжению в Орешек, – продолжил Избор.

– Думаешь поэтому и затишье?

– Уверен. Да и разведка об этом сегодня доложила. Залесский…

– Слишком ты на него уповаешь. Между прочим, многие не забыли про Паучий склон. Это ведь его вина…

Лицо Избора посерело:

– Жуга, я тебя, конечно, уважаю, но не лезь туда, куда не следует. Много ты понимаешь в ратном деле!

– Не много, – примирительно ответил Исаев. – Но тут и слепому станет ясно, что та битва, – он тут же поправился: бойня… да, так и есть – бойня, это чудовищный просчёт…

– Перестань! Залесского я знаю давно. Не он один повинен в тех событиях. Стечение обстоятельств: кто-то поспешил, кто-то не понял, кто-то струсил… Сейчас легко судить, но тогда… Ладно! Хватит на эту тему говорить.

– Может и хватит, вот только плоды того сражения созрели нынче. И урожай от них попахивает такой гнильцой…

– Опять ты за своё! Я не для того тебя к себе приглашал.

– Ладно. Слушаю тебя.

– Я перебрасываю к Орешку со Святой Земли Красный полк со всем их добром.

– Да ты что, ведь…

– Я уже решил! Слушай дальше. Мне надо организовать всё по-тихому. Чтоб ни одна душа, понимаешь?

– Угу, – кивнул Жуга, подходя ближе.

– Есть варианты? Контрабандисты, например.

Исаев усмехнулся:

– Контрабандисты! Ну ты… Завтра о твоей переброске вся столица будет судачить.

– А кто?

– Гильдии…

– Кто? – Избор нахмурился. – Эти недоноски, возомнившие себя…

– Тихо-тихо. Ты уж слишком кипятишься. Сейчас, может, это пока не заметно, но гильдии – это наше будущее. Поверь.

Иверский аж зарычал:

– Терпеть не могу этих заносчивых индюков! И что они, согласятся?

Жуга не ответил, а снова хитро улыбнулся.

– Свои люди есть и там, – чуть погодя промурлыкал он. – Ты на гибберлингов уповаешь, а я…

– Гибберлинги, как разведчики – ребята не заменимые. Проныры, что надо!

– Кому кто друг! – пространно заметил Исаев.

Избор устало потёр глаза и сказал:

– И ещё нам нужен очень надёжный и неглупый человек.

– Зачем?

– Я, думаю, ты понимаешь, откуда у заговора ноги растут?

– Из Темноводья? – неуверенно спросил Жуга.

Но неуверенность эта была от растерянности. Иверский спросил таким тоном, словно хотел сказать, мол, ты Жуга ошибался.

– Да, из этого царства недоделанных Валиров. Каждый второй мнит себя наследником рода. Так вот, в крепости, как мне докладывают мои проныры, хранятся будущие планы мятежников и списки. Всё это надо достать. Очень надо, чтобы эту заразу на корню… слышишь, на корню!

– Списки?

– Угу. Гудимир Бельский каким-то непонятным образом заставил подписаться всех причастных к заговору.

– Кто в здравом уме станет подобное делать? Ведь если они достанутся врагам…

– Думаю, что списки, это своеобразная гарантия. Чтобы в трудной ситуации можно было шантажировать…

– Всё равно глупо, – проговорил Исаев. – Эти бумаги – такая непредсказуемая «коза»!

– Поэтому нужен верный толковый человек, который не побоится взяться за это дело. Кого порекомендуешь? Чарушу?

– Ты что! Ни в коем случае. Никто из моих помощников на подобное не согласится.

– Кем же пожертвуешь? – как-то хитро спросил Избор.

Ему вдруг на память пришёл тот первый случай, когда он заведомо отправил на гибель своих солдат. Ведь знал же и всё равно отправил.

Иверский сжал челюсти. Это воспоминание слишком часто стало всплывать в его памяти.

Он тогда был молодым сотником. Надо было задержать наступление, пока основные силы Лиги перебирались на противоположный берег через то проклятое болото. Он знал, что никто не вызовется добровольцем. На глаза попался тот щуплый длинный десятник… Как же его звали? Избор никак не мог вспомнить.

Он спокойно отдал приказ. Десятник смотрел на него так, будто думал, что это шутка.

– Выполнять, – рявкнул Избор.

Ему сразу вспомнились наставления отца, что следует сразу проявить твёрдость характера.

– Пусть знают, что ты не робкого десятка, – говорил он. – Надо – значит надо. Не миндальничай.

Вот и тогда Избор решился показать свой «крутой» нрав.

– Я… я, – растерянный десятник, казалось, сейчас заплачет.

Он был примерно такого же возраста, что и Иверский.

– Семья есть? – отчего-то спросил его Избор, хотя ему на самом деле было всё равно.

– Да… да… жена Алёна. Двое детишек… Маша и…

– Ясно, – натянуто улыбнулся Избор. – Ну ладно. Время не терпит.

Десятник пытался заглянуть в глаза Иверского, но тот пошёл на хитрость и деловито уставился на карту. Старые ветераны, стоявшие рядом с ним, смущённо опустили головы. Избор был уверен, что никто из них не желал вызваться добровольцем, хотя в душе жалели бедолагу десятника.

Да как же его звали? Вот память!

Конечно же его отряд погиб там… на болотах… Но Иверский тогда о своём решении нисколько не жалел: если надо пожертвовать малым, чтобы спасти большее, значит, следует так и поступить. Да и плохим тот десятник был солдатом, раз боялся умереть.

Избор усмехнулся сам себе. Тогда ему молодому казалось, что солдат не должен бояться смерти, ведь она итак ждёт всех, и он, воспитанный в семье, где все мужчины без исключения служили в войске Лиги, именно так и должен был размышлять. Для него умереть в бою было верхом благородства.

А что изменилось сейчас? Годы, опыт… вместе с ними и пришло понимание того, что людям присущ страх. Всем: и смелым, и трусливым. Верх благородства теперь – спасти жизнь, а не отдать её, даже за высокие идеалы.

Правда он сам всё ещё отправляет на смерть своих солдат, убеждая их, что они совершают великий подвиг, который «не забудется в веках». Во имя славного Тенсеса!

Слова. Пустые слова и пустая вера.

«Искра, дарующая бессмертие. Что-то за всю свою трудную жизнь, я ни разу не видел воскресшего или заново рождённого, – подумал Избор. – Пустая вера».

Вот и сейчас он просит выделить человека, чтобы тот добыл секретные бумаги мятежников, а ведь в случае чего этого самого человека может ждать ужасная смерть. Случится и такое, что его никто и никогда больше не увидит, и не найдёт…

«Интересно, у Жуги бывало нечто подобное, как у меня? Приходилось ли ему отправлять на смерть своего «десятника»? – Избор пристально уставился на товарища. – Наверняка было! Не может, чтобы не было. Взять ту историю с семью полковниками, когда он лично выследил и казнил каждого из них… Хотя, это совсем другое».

– Человека, может, я и найду, – отвечал Исаев. – Вот только не очень хочется разбрасываться такими людьми.

– Что делать, – развел руками Избор. – На войне без этого никак…

8

Я стоял посреди Торгового Ряда, пытаясь всё ещё придти в себя.

Приказ Жуги был настолько неожиданным. Поначалу он мне показался простым, но чем больше я об этом думал, тем яснее становилась картина.

Это было смертоубийственное задание. По сравнению с ним готовящийся штурм Орешка казался прогулкой в окрестностях столицы.

Я огляделся, ожидая уже сейчас увидеть те «силы», жадно желающие заполучить списки, о которых несколько раз упоминал Исаев.

Зачем я согласился? До сих пор понять не могу. Может, в этом сыграл тот факт, что я до этого постоянно соглашался и выполнял все задания Исаева: ездил к водяникам, разбирался с лесовиками и бандой Гнильского, потом в Берестянке разыскивал схроны… И вот теперь – бумаги из Орешка.

Волосы дыбом встают, как это представлю.

Как я согласился? Побоялся сказать «нет»?

Дурак! Круглый дурак!

От досады на самого себя хотелось завыть волком.

– Посторонись! – прогорланил кто-то за спиной.

Мимо прошествовал отряд солдат. Их командир окинул мрачным взглядом мою фигуру и проследовал за ратниками.

Погода портилась. В небе позли тяжёлые мрачные тучи, погоняемые северным ветром.

Я направился на главную площадь, даже сам не зная почему.

В запасе у меня было предостаточно времени: пока со Святой Земли прибудет Красный полк с катапультами, пока он доберётся скрытным ходом до Орешка, так пройдёт дней семь. А потом…

Что потом, думать и представлять не хотелось.

Миновав очередные разделяющие кварталы ворота, я вышел к башне Айденуса, а оттуда направился к Ратному двору. Теперь я точно знал, чего хотел: увидеть Первосвета и по-приятельски поболтать.

На посту меня остановили стражники из числа Защитников Лиги.

– Куда? – пробасил усатый.

Я остановился.

– Мне бы увидеть своего товарища. Его кличут Первосветом…

– Не положено! – ответил второй.

И я тут же увидел в глубине двора повозки на которые что-то грузили.

– Ребята, я дам вам…

– Не положено! – злобно повторил второй стражник, подступив ближе.

– Ты что, не человек? Трудно позвать…

– Послушай, приятель, – вмешался усатый. – Уходи отсюда. Ты не понимаешь… Не можем мы сегодня вызвать твоего друга.

– Да он и не вышел бы, – добавил второй. – Занят.

Я ещё раз глянул, как грузят повозки, и пошёл прочь.

В трактир я попал снова поздно. Второй день свадьбы уже давно закончился, и гости расползались по своими домам.

Либо меня выдало что-то во внешнем виде, либо это женская интуиция, но Зая вдруг меня спросила:

– Ты снова куда-то уезжаешь?

Её приятное раскрасневшееся от печи лицо перечеркнула глубокая складка на лбу.

Я от неожиданности чуть испугался. Корчакова весело засмеялась и спросила:

– Уезжаешь? И куда?

Врать не хотелось. Да и по отношению к Зае это было бы неправильно. С тех пор, как я вернулся, она прямо расцвела. И это было заметно невооруженным взглядом. Да и вчера на свадьбе… И после, когда все разошлись…

Кажется, внутренняя борьба слишком чётко отразилась на моём лице, отчего Корчакова слегка побледнела.

Мы часто откладывали этот разговор. И я не сильно к нему стремился, но вот всё же пришёл этот момент.

Зая не кричала, не злилась. Её глаза стали прозрачными, отчего моё сердце друг сжалось в какой-то комок.

Перед внутренним взором вдруг стал Борис Северский. И ещё тот мужчина у мутного озера в Больших Валунах. Его вскрик: «Игорь? Сынок».

Всех их объединял вот такой же взгляд.

Я словно прозрел: да она же любит меня. Действительно любит. И сейчас она боится меня потерять навсегда, как своего мужа, отправившегося на Святую Землю.

– Послушай, – начал я и услышал насколько фальшивлю.

Откашлявшись, я снова взялся говорить, но во рту всё пересохло.

– Я понимаю, – тихо ответила Зая.

– Да? – глупо спросил я и тут же на себя выругался: «Дурак! Безмозглый дурак!»

В печке потрескивали дрова. Никого сейчас в подклете не было.

– Извини, – пробормотал я.

Хотелось сказать многое, но вместо этого, я вдруг стал говорить совсем не то.

– Я по-другому не могу, – сказал честно. Голос совсем не дрожал. Я был спокоен и уверен в себе. – Понимаю, насколько со мной трудно. Но по-другому не могу. И не умею.

– Я понимаю, – повторила Зая, потупив взор в деревянный пол.

Лучше бы она кричала. Или ругалась.

– Со мной тебе будет тяжело, – снова сказал я. – Очень тяжело. Не уверен, что я тот человек, который тебе нужен. Жизнь со мной никогда не будет спокойна…

– Я тебя люблю, – совсем тихо сказал Зая.

Я тут же запнулся.

Глупая ситуация. Я себя чувствовал не в своей тарелке. Она говорит мне о любви, а я отговариваю, мелю всякую чушь.

Нет! Так просто не бывает! О, Сарн, такого ведь не бывает!

Я был уверен, что счастья нет. Вернее, я его не заслуживаю, и потому в моей жизни его нет. Никто меня не любит. Не будет любить. Никто!

А тут Зая.

– Тут что-то не так. Точно, не так. Должно быть не так! – испугалось моё сознание.

А другая его часть сердито прокричало:

– Дурак! Мальчишка! Зарвавшийся мальчишка! Почему должно быть не так?

Глазам стало очень больно. Я попытался сдержать слёзы и от того отвернулся.

– Я тебя люблю, – повторила Зая.

Кажется, я зарычал. Было так больно, что пришлось укусить себя за ладонь, чтобы взять в руки.

– Зая, я в жизни принёс людям столько горя, – голос дрожал. – Я просто не достоин тебя. И ты…

Слова прозвучали фальшиво. Мне так показалось…

Избитые фразы, но сейчас я просто не находил другие. Или, всё-таки только они способны передать мои чувства?

– Мне всё равно. Я просто люблю тебя! – Корчакова тихо плакала.

Я смотрел на неё, такую хрупкую в этот момент. Душу стало переполнять эмоциями, сердце билось, что бешеное.

О, Сарн! Что сегодня за день такой! Это явно какое-то испытание…

– Пошли, – принял я вдруг вполне осознанное решение.

Оно было чётким и ясным. И я, взяв Заю за руку, увлёк её за собой.

– Куда? – испугалась она, чуть сопротивляясь.

Я не ответил и потянул её на улицу в ночь. Мы миновали пост в портовых воротах и быстрым шагом прошли Торговый Ряд, и вот уже на главной площади у башни Айденуса. Ещё десять минут, и я привёл Заю к Церкви.

Она всё ещё непонимающе смотрела на меня.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой! – слова прозвучали твёрдо и решительно…