Текст книги "Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Глава XVI
Шевалье де Мезон-Руж готовится

то время, как в канцелярии и у двери в камеру королевы, а точнее у двери в первую комнату, занимаемую охранниками, происходила сцена, о которой вы прочитали в предыдущей главе, с другой стороны камеры, то есть с так называемого «женского двора» тюрьмы тоже велись подготовительные работы.

Вдруг от стены, как каменная статуя, отделился человек. Его сопровождали две собаки. Напевая «Ca ira» – очень модную в то время песенку, он провел связкой ключей по пяти прутьям решетки, закрывающим окно королевы. Королева вздрогнула; но, догадавшись, что это сигнал, тихонько открыла окно и так умело принялась за работу, что сама удивилась своей сноровке. Раньше в слесарной мастерской, где ее августейший супруг иногда проводил время, она лишь касалась своими изящными пальцами инструментов, похожих на тот, на который в этот час возлагались все надежды на спасение.

Как только человек со связкой ключей услышал, что окно королевы открылось, он постучал к охранникам.

– А! А! – узнал Жильбер, глядя сквозь решетку. – Так это ведь гражданин Мардош.

– Он самый и есть, – подтвердил тюремщик. – Ну как? Кажется, мы хорошо несем службу?

– Как обычно, гражданин ключник. Вы, кажется, не часто находили у нас погрешности.

– Да, – согласился Мардош, – но в эту ночь нужна особая бдительность.

– Неужели? – удивился подошедший Дюшен.

– Да.

– А что произошло?

– Откройте окно, я расскажу вам.

– Открывай, – скомандовал Дюшен.

Жильбер открыл окно и обменялся рукопожатием с ключником, охранники уже успели подружиться с ним.

– Так в чем же дело, гражданин Мардош? – повторил Жильбер.

– Заседание Конвента было очень жарким. Вы читали?

– Нет. Что же там произошло?

– Сначала гражданин Эбер сообщил кое-что неизвестное.

– Что именно?

– А то, что заговорщики, которых считали мертвыми, живы и даже очень живы.

– Я уже слышал об этом, – вставил Жильбер. – Негодяи Делессар и Тьерри сейчас в Англии.

– А шевалье де Мезон-Руж? – произнес ключник так громко, чтобы королева его услышала.

– Как! Этот тоже в Англии?

– Вовсе нет, он во Франции, – так же громко продолжал Мардош.

– Он что, вернулся?

– Он и не уезжал.

– Какой дерзкий человек! – заметил Дюшен.

– Такой уж он есть.

– Теперь попытаются его арестовать?

– Конечно, попытаются, но кажется, что это совсем непросто.

В этот момент лезвие в руках королевы так сильно заскрежетало о железо, что ключник испугался, как бы охранники не услышали, несмотря на все его усилия заглушить эти звуки.

Он наступил на лапу одной из собак, которая взвыла от боли.

– Бедное животное! – сказал Жильбер.

– Ему тоже следовало бы надеть сапоги, – ответил ключник. – Жирондист, замолчи.

– Твоего пса зовут Жирондист, гражданин Мардош?

– Точно, я выбрал для него такое имя.

– Однако, о чем ты говорил? – перебил Дюшен, который, поскольку и сам в какой-то мере являлся заключенным, живо интересовался всем происходящим, как и все находящиеся в изоляции люди.

– Ах, да, я говорил о гражданине Эбере. Именно так, патриот! Я говорил, что гражданин Эбер хотел перевести австриячку обратно в Тампль.

– Зачем?

– Черт возьми! Он считает, что ее перевели из Тампля только для того, чтобы отвлечь от немедленной инспекции Коммуны.

– А еще и затем, чтобы оградить ее от попыток этого проклятого Мезон-Ружа, – сказал Жильбер. – Но мне кажется, что подземный ход все-таки существует.

– То же самое ему заявил и гражданин Сантерр. На это Эбер ответил, что раз о нем стало известно, то никакой опасности он больше не таит. И что в Тампле Марию-Антуанетту можно было бы охранять с половиной тех мер, которые приходится применять здесь, поскольку Тампль очень крепко стоит и надежнее Консьержери.

– Честное слово, – заявил Жильбер, – что касается меня, то я хотел бы, чтобы ее снова отправили в Тампль.

– Ясно, тебе надоело ее охранять.

– Нет, но это меня печалит.

Мезон-Руж громко кашлянул: чем глубже лезвие вонзалось в прут, тем больше шума оно производило.

– Так что же решили? – спросил Дюшен, подождав, пока у ключника закончится приступ кашля.

– Решили, что она останется здесь, но суд над ней состоится незамедлительно.

– Бедная женщина! – произнес Жильбер.

Дюшен, у которого слух оказался более тонким, чем у его сослуживца, или его внимание было не так занято рассказом Мардоша, наклонился, прислушиваясь к происходящему там, за ширмой.

Ключник заметил это движение.

– Понимаешь, гражданин Дюшен, – живо сказал он, – попытки заговорщиков, если они узнают, что времени на осуществление задуманного у них нет, станут совсем отчаянными. Когда в тюрьме удвоят охрану, им останется одно – вооруженный захват Консьержери. Чтобы добраться до королевы, то есть, я хотел сказать до вдовы Капета, заговорщики убьют всех, кто им помешает.

– Ну что ты! Как же войдут сюда твои заговорщики?

– Переодевшись в патриотов, они притворятся, что хотят повторить события 2 сентября, подлецы! Потом двери будут открыты – и прощай!

На мгновение воцарилась тишина, вызванная изумлением охранников.

Ключник с радостью, смешанной со страхом, услышал, что лезвие продолжает работать. Пробило девять часов.

В это время кто-то постучал в дверь камеры, но охранники были заняты беседой и не обратили внимания на стук.

– Хорошо, будем тщательно следить за всем, – сказал Жильбер.

– И, если понадобится, умрем на своем посту настоящими республиканцами, – добавил Дюшен.

«Она должна скоро закончить», – подумал про себя ключник, вытирая вспотевший лоб.

– И вы со своей стороны тоже будьте бдительны, – заметил Жильбер, – потому что вас они тоже не пощадят, если произойдет то, о чем вы говорили.

– Я тоже так думаю, – согласился ключник. – В ночные обходы я изнемогаю от усталости: вы сменяете друг друга и можете спать хотя бы через ночь.

В это время в дверь камеры опять постучали. Мардош вздрогнул: любое, даже самое незначительное событие, могло помешать осуществлению его плана.

– Что там такое? – как бы невзначай поинтересовался он.

– Ничего особенного, – ответил Жильбер, – это секретарь из военного министерства уходит и предупреждает нас об этом.

– Очень хорошо, – сказал ключник.

Секретарь продолжал упорно стучать в дверь.

– Ладно, ладно, – крикнул Жильбер, не отходя от окна. – До свидания! Прощайте!

– Кажется, он что-то говорит, – сказал Дюшен, поворачиваясь к двери. – Ответь же ему…

Тут послышался голос секретаря.

– Подойди же, гражданин охранник, мне надо с тобой поговорить.

Голос, хотя волнение и изменило его, заставил ключника насторожиться. Ему показалось, что он его узнал.

– Что же тебе все-таки нужно, гражданин Дюран? – спросил Жильбер

– Мне надо тебе кое-что сказать.

– Ладно, скажешь завтра

– Нет, сегодня, я должен поговорить с тобой сейчас, – продолжил тот же голос.

– О! – прошептал ключник. – Что-то должно произойти – это голос Диксмера

Зловещий и вибрирующий голос, казалось, заимствовал что-то мрачное из отдаленного эха, рождающегося в темном коридоре.

Дюшен повернулся.

– Хорошо, – сказал Жильбер, – раз уж он так просит, я пойду.

И он направился к двери.

Воспользовавшись тем, что неожиданные события отвлекли внимание обоих охранников, ключник подбежал к окну королевы.

– Удалось, закончили? – спросил он.

– Я перепилила уже больше половины, – ответила королева

– Боже мой, Боже мой! – прошептал он. – Поторопитесь! Поторопитесь!

– Эй, гражданин Мардош, – сказал Дюшен, – где ты там?

– Я здесь, – воскликнул ключник, быстро возвращаясь к окну, у которого стоял раньше.

В тот момент, когда он перебегал, раздался ужасный крик, потом последовали проклятия, потом звук сабли, вырываемой из металлических ножен.

– Ах, злодей! Ах, разбойник! – кричал Жильбер.

Из коридора доносился шум драки.

Распахнулась дверь, и служитель увидел две борющиеся фигуры. Какая-то женщина, оттолкнув Дющена, бросилась в комнату королевы.

Дюшен, не обращая на нее никакого внимания, рванулся на помощь своему товарищу.

Ключник прыгнул к окну королевы. Он увидел женщину, стоящую на коленях перед королевой; она просила, она умоляла узницу поменяться с ней одеждой.

Он наклонился и сверкающим взором вмиг рассмотрел женщину, узнавая и боясь узнать ее. Вдруг он жалобно вскрикнул:

– Женевьева! Женевьева! – позвал он.

Королева, уронив лезвие, подавленно сжалась. Еще одна попытка побега потерпела крах.

Ключник схватился за прутья решетки и сверхчеловеческим усилием потряс уже подпиленный прут.

Но решетка осталась на месте, потому что железо было недостаточно подпилено.

Тем временем Диксмеру удалось оттеснить Жильбера от двери и он уже почти прорвался в камеру. Но Дюшен, нажав на дверь, оттолкнул его.

Правда, Дюшену не удалось ее закрыть. В отчаянии Диксмер просунул руку между дверью и стеной.

Кинжал, зажатый в руке, скользнув по груди охранника, разорвал одежду и ранил его. Силы обоих были на пределе. Диксмер, чувствуя, что рука сейчас сломается, надавил плечом на дверь. И отчаянным напряжением вырвал свою онемевшую руку.

Дверь с грохотом захлопнулась: Дюшен задвинул засовы, Жильбер повернул ключ в двери.

В коридоре раздались быстрые шаги, затем все стихло. Охранники, переглянувшись между собой, стали осматривать камеру. И тут они услышали шум, производимый ключником, который пытался вырвать решетку.

Жильбер бросился к королеве. Он увидел стоящую на коленях Женевьеву, которая умоляла королеву поменяться с ней одеждой. Дюшен схватил карабин и подбежал к окну: прямо перед ним на решетке висел человек и с яростью вырывал ее.

Дюшен прицелился.

Молодой человек заметил наклоняющееся к нему дуло оружия.

– О, да! Убей меня, убей!

Величественный в своем отчаянии, он подставил грудь, словно посылая вызов пуле.

– Шевалье! – воскликнула королева, – Шевалье, я умоляю вас: живите, живите!

Услышав голос Марии-Антуанетты, Мезон-Руж упал на колени.

Раздался выстрел, падение спасло шевалье: пуля пролетела над его головой.

Женевьева, решив, что ее друг убит, без сознания рухнула на пол.

Когда дым рассеялся, в «женском дворе» уже никого не было.

Через десять минут тридцать солдат в сопровождении двух комиссаров обшарили Консьержери, осмотрев даже самые отдаленные уголки. Они никого не нашли. Секретарь, спокойный и улыбающийся, как ни в чем ни бывало, прошел мимо кресла папаши Ришара.

Что касается ключника, то он выбежал с криком:

– Тревога! Тревога!

Часовой попытался преградить ему дорогу штыком, но тут на него набросились собаки.

Арестовали только Женевьеву, которая после допроса была заключена под стражу.

Глава XVII
Поиски

Мы не можем и дальше оставлять в забвении одного из самых главных персонажей этой истории, того, кто во время событий, о которых рассказано в предыдущей главе, страдал больше всех, и чьи страдания более всего заслуживают сочувствия наших читателей…

Яркое солнце освещало улицу Моннэ, и думушки болтали у дверей своих домов так радостно, будто вот уже в течение десяти месяцев ни единое кровавое облачко не зависало над городом; в этот час Морис возвращался в кабриолете, обещанном Женевьеве. Он передал поводья чистильщику сапог с паперти Сен-Есташ и с переполненным радостью сердцем поднялся по ступенькам лестницы.

Такова уж живительная сила любви. Она оживляет сердца, даже казавшиеся мертвыми, для любых проявлений жизни, она заполняет пустоты души, пробуждает в ней ликующую жизнь, полную надежды и счастья. Чувство это захватывает любящего до конца, ослепляет его. Ничего и никого он уже не видит, кроме любимого.

Морис не заметил болтающих кумушек, не слышал их слова; он видел только Женевьеву, готовящуюся к отъезду; слышал только Женевьеву, рассеянно напевающую свою привычную песенку. И эта песенка звучала настолько отчетливо, что он мог поклясться, что различает малейшие оттенки ее голоса.

На лестничной площадке Морис остановился перед открытой дверью, что очень удивило его – обычно она всегда была закрыта. Он огляделся, чтобы убедиться, нет ли Женевьевы в коридоре и не увидел ее там. Он прошел через прихожую, столовую, салон, зашел в спальню. Нигде никого. Он позвал.

Слуга, как мы знаем, ушел. Морис предположил: в его отсутствие Женевьеве, возможно, понадобилась веревка, чтобы перевязать чемоданы или что-нибудь из продуктов в дорогу и она спустилась за покупками. Он подумал, что это большая неосторожность с ее стороны и Мориса охватило беспокойство, но что предпринять – он не знал.

Он ходил и ходил по комнате, время от времени поглядывая сквозь окно на небо, потемневшее от туч. Вскоре Морису почудились на лестнице шаги. Прислушался; это были шаги не Женевьевы, выбежал на площадку, он наклонился через перила и узнал слугу, поднимающегося по лестнице с беззаботностью, характерной для домашних слуг.

– Сцевола! – крикнул он.

Слуга поднял голову.

– Это вы, гражданин?

– Да, это я, но где же гражданка?

– Гражданка? – удивленно спросил Сцевола, продолжая подниматься.

– Да, ты ее внизу не видел?

– Нет.

– Спустись. Спроси у консьержа, у соседей, не видел ли ее кто?

– Сейчас.

– Скорее же! Скорее! – крикнул Морис. – Разве ты не видишь, что я, как на углях?

Морис подождал пять-шесть минут на лестнице и, поскольку Сцевола не возвращался, вернулся в квартиру и снова стал смотреть в окно: он видел, как Сцевола зашел в две или три лавки и вышел назад, явно ничего не узнав. В нетерпении он позвал слугу.

Тот поднял голову и увидел в окне своего потерявшего терпение хозяина.

Морис знаком приказал ему подняться.

– Невозможно же, чтобы она ушла, – уговаривал себя Морис.

И снова позвал:

– Женевьева! Женевьева!

Мертвая тишина. В пустой комнате не было даже эхо.

Вошел Сцевола.

– Один только консьерж видел ее.

– Консьерж?

– Да, соседи ничего не слышали.

– Так ты говоришь, консьерж видел? Когда?

– Он видел, как она выходила.

– Значит, она ушла?

– Кажется.

– Одна? Невозможно, чтобы Женевьева ушла одна.

– Она была не одна, гражданин, она была с мужчиной.

– Как с мужчиной?

– По крайней мере, так мне сказал гражданин консьерж.

– Сходи за ним, мне нужно знать, что это был за мужчина.

Сцевола сделал два шага к двери, потом обернулся:

– Подождите-ка, – сказал он, поразмыслив.

– Что? Что ты хочешь сказать? Говори, ты просто убиваешь меня.

– Возможно с мужчиной, который бежал за мной.

– За тобой бежал мужчина? Зачем?

– Чтобы от вашего имени попросить у меня ключ.

– Какой ключ, несчастный? Говори же, говори!

– Ключ от квартиры.

– И ты дал незнакомому человеку ключ от квартиры? – воскликнул Морис, схватив его за шиворот.

– Но он не был незнакомцем, сударь. Это – один из ваших друзей.

– Один из моих друзей. Наверняка Лорэн. Да, она ушла с Лорэном.

И, несмотря на бледность, Морис улыбнулся и провел платком по вспотевшему лбу.

– Нет, нет, нет, сударь, это был не он, – сказал слуга. – Черт возьми! Или я не знаю мсье Лорэна…

– Но кто же это был?

– Вы хорошо его знаете, тот самый мужчина, который приходил к вам однажды…

– Когда?

– В тот день, когда вы были таким грустным, а потом стали таким веселым…

Сцевола замечал все.

Ошеломленный Морис смотрел на слугу – дрожь пробежала по его телу. Потом, после долгого молчания, воскликнул:

– Диксмер?

– Честное слово, сударь, кажется, он.

Морис закачался и, отступив, упал в кресло. Его глаза закрылись.

– Боже мой! – прошептал он.

Потом, открыв глаза, посмотрел на букет фиалок, забытый, а точнее, оставленный Женевьевой. Он бросился к нему, взял и поцеловал цветы; потом обратил внимание на то, где лежал букет.

– Сомнений больше нет, – произнес он. – Эти фиалки… это ее последнее «прощай»!

Морис огляделся: он обратил внимание на то, что чемодан собран наполовину, а белье валяется на полу и лежит в полуоткрытом шкафу. Несомненно, белье выпало из рук Женевьевы на пол при появлении Диксмера.

Ему вдруг все стало ясно. Ужасная сцена, разыгравшаяся в этих четырех стенах, которые раньше были свидетелями такого большого счастья, воочию предстала перед ним.

До этого момента Морис пребывал в подавленном состоянии. Теперь же его пробуждение было жутким, а ярость молодого человека – ужасающей. Он поднялся, закрыл окно, достал из секретера два заряженных пистолета, осмотрел запальные устройства и, убедившись, что они в хорошем состоянии, положил пистолеты в карманы. Потом кинул в кошель две горсти луидоров, которые, несмотря на свой патриотизм, сохранил на дне ящика, взял саблю.

– Сцевола, – обратился он, – надеюсь, ты привязан ко мне, ведь ты служил моему отцу и мне пятнадцать лет.

– Да, гражданин, – ответил слуга, охваченный ужасом при виде мраморной бледности и нервной дрожи, которую никогда раньше не замечал у своего хозяина, считавшегося одним из самых отважных и самых сильных мужчин, – что прикажете?

– Послушай, если дама, которая жила здесь…

Он замолчал, потому что его голос, когда он произносил эти слова, дрожал так, что дальше Морис не смог продолжать.

– Если она вернется, – сказал он через минуту, – прими ее. Запри за ней дверь, возьми карабин, стань на лестнице и ценой головы, жизни, души, какой угодно, но не позволяй никому войти сюда. Если же кто-то захочет ворваться сюда силой, защити ее – бей, убивай, стреляй, ничего не бойся. Сцевола, я все возьму на себя.

Тон, которым говорил молодой человек, и его пылкое доверие воодушевили Сцеволу.

– Я не только убью кого бы там ни было, – сказал он, – но и пожертвую жизнью ради гражданки Женевьевы.

– Спасибо… А теперь послушай. Эта квартира мне ненавистна, я вернусь сюда только в том случае, если найду Женевьеву. Если ей удастся бежать, если она вернется, поставь на окно большую японскую вазу с королевскими маргаритками, которые она так любила. Это тебе задание на день. Ночью поставишь фонарь. Таким образом, каждый раз, когда я буду проезжать мимо, буду знать, что она здесь. Если на окне не будет вазы или фонаря, буду продолжать поиски.

– Будьте осторожны, сударь! Будьте осторожны! – воскликнул Сцевола.

Морис не ответил; выбежал из комнаты, спустился по лестнице и, словно на крыльях, понесся к Лорэну.

Невозможно выразить удивление, гнев, ярость поэта в тот момент, когда он узнал от Мориса ужасную новость.

– Так ты даже не знаешь, где она? – все время повторял он.

– Пропала! Исчезла! – в приступе отчаяния вопил Морис. – Он убил се, Лорэн, он убил ее!

– Ну, нет, дорогой друг, нет, мой добрый Морис, он не убил ее. После стольких дней размышлений таких женщин, как Женевьева, не убивают; нет, если бы он се убил, то убил бы сразу, на месте, и в знак мести оставил бы ее тело в твоей квартире. Но, видишь ли, он исчез вместе с ней, крайне счастливый от того, что вновь нашел свое сокровище.

– Ты не знаешь его, Лорэн, ты его не знаешь, – повторял Морис. – Даже во взгляде этого человека есть что-то зловещее.

– Это ты ошибаешься. На меня он всегда производил впечатление смелого человека. Он забрал Женевьеву, чтобы принести ее в жертву. Он сделает так, что их арестуют вместе и вместе убьют. Вот в чем я вижу опасность, – сказал Лорэн.

Эти слова удвоили исступление Мориса.

– Я найду ее! Я найду ее или умру! – воскликнул он.

– Что касается первого, то, очевидно, мы найдем ее, – сказал Лорэн, – только успокойся. Морис, добрый мой Морис, поверь мне, человек, потерявший спокойствие, потерпит поражение. При твоем волнении, при твоих поступках не дождаться верных, разумных мыслей.

– Прощай, Лорэн, прощай!

– Что ты собираешься делать?

– Ухожу.

– Ты покидаешь меня? Почему?

– Потому что это касается только одного меня, потому что я один должен рисковать жизнью, чтобы спасти жизнь Женевьевы.

– Ты хочешь умереть?

– Я готов на все: я пойду к председателю Комитета по надзору, поговорю с Эбером, Дантоном, Робеспьером. Я во всем признаюсь, пусть только мне вернут се.

– Хорошо, – согласился Лорэн.

И он поднялся, не сказав больше ни слова, пристегнул пояс, надел форменную шляпу и, так же как Морис, сунул в карманы два заряженных пистолета.

– Пойдем, – просто добавил он.

– Но ты же скомпрометируешь себя! – воскликнул Морис.

– Ну и что?

Когда пьеса закончена, друг дорогой,

Со сцены уйти надо вместе с тобой.

– И куда же мы пойдем? – спросил Морис.

– Поищем вначале в том старинном квартале, знаешь? На старинной улочке Сен-Жак, потом выследим Мезон-Ружа: там, где он, несомненно, будет и Диксмер. Затем осмотрим дома на Вьей-Кордери. Знаешь, пошли разговоры о том, что королеву вновь вернут в Тампль! Поверь мне, такие мужчины, как они, до последней минуты не потеряют надежду спасти ее.

– Действительно, ты прав, – согласился Морис. – Думаешь, что Мезон-Руж в Париже?

– Диксмер ведь здесь.

– Это так, и они, наверняка, связаны, – сказал Морис, которого эти смутные проблески надежды привели в себя.

С этого момента друзья принялись за поиски, но все их усилия были напрасны. Париж велик и его тень густа. Ни одна пропасть так надежно, как он, не сохраняла тайну, которую преступление или несчастье доверили ей.

Сотни раз Морис и Лорэн проходили по Гревской площади, сотни раз бывали рядом с маленьким домом, где жила Женевьева под неусыпным надзором Диксмера. Так раньше священники следили и своей жертвой перед тем, как убить ее в угоду Богу…

Ну, а Женевьева, убедившись в том, что ей суждено погибнуть, как и все благородные души смирилась с самопожертвованием и хотела лишь умереть спокойно. Впрочем, она опасалась Диксмера меньше, чем провала и огласки заговора, которые толкнули бы Мориса на мрсть.

Она хранила глубокое молчание, словно смерть уже закрыла ей уста.

Не посвящая Лорэна, Морис умолял членов этого ужасного Комитета общественного спасения помочь ему, а Лорэн со своей стороны, ничего не говоря Морису, тоже хлопотал по этому делу.

И в тот же день Фукье-Тэнвилль поставил красные кресты напротив их фамилий и слово ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЕ соединило их в кровавом объятии.