Текст книги "Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Глава XXIII
Элоиза

Целый день во дворе, в саду и его окрестностях искали маленький кусочек бумаги, послуживший причиной поднявшегося шума. Уже не было сомнений в том, что эта записка являлась предвестником очередного заговора.

Отдельно от мадам Елизаветы и дочери допросили королеву. Но она ничего не сказала, кроме того, что встретила на лестнице молодую женщину с букетом гвоздик и взяла из этого букета один цветок.

Причем она взяла цветок только после того, как это разрешил Морис. Ей больше нечего было добавить к сказанному, и это была правда во всей своей простоте и силе.

Обо всем этом было сообщено Морису, когда очередь дошла до него. Он подтвердил показания королевы, сказав, что они точны и искренни.

– Так что же, – сказал допрашивающий, – значит имел место заговор?

– Но это невозможно! – воскликнул Морис. – Ведь я сам, обедая у мадам Диксмер, предложил ей прийти посмотреть на королеву, которую она никогда прежде не видела. И мы ничего не назначали заранее, ни дня, ни способа, которым сделаем это.

– Но при ней были цветы, – констатировал допрашивающий. – Она заранее приготовила букет?

– Вовсе нет. Это я купил его у цветочницы, которая подошла к нам на углу улицы Вьей-Одриетт.

– Этот букет выбрала сама цветочница?

– Нет, гражданин, я выбрал его сам среди десяти или двенадцати. Правда, я выбрал самый красивый.

– Можно ли было в течение того времени, пока вы шли сюда, засунуть в цветок записку?

– Невозможно, гражданин. Я ни на минуту не покидал мадам Диксмер. И чтобы вложить записки в каждый цветок букета, а именно это утверждает Симон, понадобилось бы по меньшей мере полдня.

– Но хватило бы времени, чтобы вложить записки хотя бы в пару гвоздик?

– Я видел сам, как узница наугад вытащила цветок, отказавшись принять весь букет.

– Как я понимаю, гражданин Линдей, ты считаешь, что никакого заговора не было?

– Заговор существует, – ответил Морис. – И я первый готов утверждать это. Только мои друзья не имеют к нему никакого отношения. Однако, чтобы оградить нацию от тревог, я предлагаю залог и сажаю себя под арест.

– Ну уж нет, – сказал Сантерр. – Разве так поступают с такими, как ты, истинными революционерами? Если ты посадишь себя под арест, чтобы ответить за друзей, то я должен буду тоже оказаться под стражей, потому что несу ответственность за тебя. Но ведь доноса, как такового, нет? Никто не знает, что произошло. Мы удвоим наблюдение, а особенно – ты, и все узнаем без огласки.

– Спасибо, командир, но я вам ответил так, как ответили бы вы, находясь на моем месте. Мы не должны ограничиваться Тамплем, нам нужно отыскать цветочницу.

– Цветочница далеко, но будь спокоен, ее будут искать. А ты понаблюдай за друзьями, я же займусь Тамплем.

Но они совершенно не подумали о Симоне, который на этот счет имел свои соображения.

Он появился в конце разговора, чтобы узнать новости. Ему сказали о решении.

– Ах так! Значит нужно только донесение по всей форме, чтобы состряпать дело, – сказал он. – Подождите же пять минут, я принесу его вам.

– От кого же? – спросил один из членов Коммуны.

– От мужественной гражданки Тизон, которая изобличит тайные происки сторонника аристократии Мориса, и интриги другого ложного патриота из числа его друзей по имени Лорэн.

– Будь осторожнее, Симон! Рвение в интересах нации, похоже, затуманивает тебе голову. Морис Линдей и Гиацинт Лорэн – проверенные патриоты.

– Пусть это решит трибунал, – ответил Симон.

– Хорошенько подумай, Симон. Ведь это будет постыдный процесс для всех истинных патриотов.

– Позорный или нет, что мне за дело до этого? Разве я боюсь скандала? По крайней мере, люди узнают всю правду о тех, кто предает.

– Итак, ты настаиваешь на том, чтобы сделать донесение от имени жены Тизона?

– Сегодня же вечером я сообщу об этом кордельерам. Сообщу и о тебе, гражданин, если ты не хочешь арестовать Мориса.

– Хватит, – ответил допрашивающий, который как и все в то злосчастное время, дрожал перед теми, кто громко кричал. – Ладно, его арестуют.

Поскольку решение было принято, Морис вернулся в Тампль, где его ждала записка следующего содержания:

«Наш отряд не допущен к несению караульной службы, поэтому, по всей вероятности, я смогу увидеть тебя лишь завтра утром. Приходи ко мне завтракать, ты введешь меня в курс дела, а также расскажешь об интригах и происках Симона.

Утверждают, что верит Симон, что все зло только лишь от гвоздики.

 
Я же, пусть подумает он,
Спросил бы прекрасную розу.
 

А я завтра, в свою очередь, расскажу, что мне ответила Артемиза.

Твой друг Лорэн».

«Ничего нового, – написал ему в ответе Морис. – Спи спокойно этой ночью и завтракай без меня. Из-за того, что случилось днем, я выйду отсюда не раньше полудня.

Хотел бы быть зефиром, чтобы иметь возможность послать поцелуй той розе, о которой ты пишешь.

Разрешаю тебе отхлестать мою прозу так же, как я критикую твои стихи.

Морис.

P. S. Думаю, что заговор – это всего лишь ложная тревога».

Лорэн вышел из Тампля около одиннадцати часов, после того, как его вместе с отрядом отстранили из-за сапожника от караула.

Он пережил это унижение и утешился, сочинив очередное четверостишье, и, повторяя его, направился к Артемизе.

Артемиза обрадовалась его приходу. Погода, как мы уже говорили, была великолепной, и девушка предложила прогуляться по набережной, на что Лорэн охотно согласился.

Разговаривая о политике, они шли в сторону угольного порта. Лорэн рассказывал о случившемся в Тампле, пытаясь понять, какие обстоятельства помешали его дежурству, когда, дойдя до улицы Барр, они обратили внимание на цветочницу, которая, как и они, поднималась по правому берегу Сены.

– Гражданин Лорэн, – сказала Артемиза, – я надеюсь ты купишь мне букет.

– Конечно же! – ответил Лорэн. – И даже два букета, если это доставит вам удовольствие.

И они ускорили шаг, чтобы догнать цветочницу, которая шла очень быстро.

На мосту Мари девушка-цветочница остановилась, перегнулась через перила и высыпала все цветы из корзины в реку.

Цветы, разлетевшись во все стороны, какое-то время кружились в воздухе. Более тяжелые букеты быстрее попадали в воду. Цветы подхватывало течением.

– Смотри, – сказал Лорэн, глядя на цветочницу, которая так странно расправилась со своим товаром, – можно подумать… или нет… или да… очень странно!

Цветочница приложила палец к губам, будто просила Артсмизу молчать, и исчезла.

– Кто это? – спросил Лорэн. – Вы знакомы с этой смертной, богиня?

– Нет. Но сначала мне показалось… Нет, все же я ошиблась.

– И тем не менее она подала вам знак, – настаивал Лорэн.

– Непонятно только, почему сегодня утром она была цветочницей? – пробормотала Артемиза.

– Стало быть вы все-таки знаете ее, Артемиза? – повторил свой вопрос Лорэн.

– Да, это цветочница, – ответила Артемиза, – услугами которой я временами пользуюсь.

– Во всяком случае, – заметил Лорэн, – у вашей цветочницы очень странная манера сбывать свой товар.

И в последний раз посмотрев на цветы, которые достигли деревянного моста, где их закружил мощный поток воды, они направились в Рапе, где рассчитывали пообедать наедине.

Об этом инциденте больше не думали. Лишь потому, что случай был несколько странным и носил какой-то мистический характер, он запечатлелся в поэтическом воображении Лорэна.

Донесение жены Тизона на Мориса и Лорэна наделало много шума в Якобинском клубе. Морису намекали, что, если он виноват, то должен спрятаться. Но уверенный в себе Морис остался в Тампле, и, когда пришли, чтобы арестовать его, молодого человека нашли на посту.

Мориса тотчас же допросили.

Морис остался при своем мнении, что его друзья невиновны, он был в них уверен, но и молча жертвовать собой ему не хотелось, поэтому он сказал о причастности к этому делу цветочницы.

Лорэн вернулся домой в пять часов вечера. Он только что узнал об аресте Мориса и его заявлении.

Лорэн тотчас же вспомнил о цветочнице, которая бросила в Сену свой товар: это было внезапное открытие. Странная цветочница, совпадение кварталов, полупризнание Артемизы, все ему инстинктивно подсказывало, что именно в этом разгадка тайны, которую должен был раскрыть Морис.

Опрометью он выскочил из комнаты, быстро сбежал с четвертого этажа и понесся к богине Разума, которая в это время вышивала золотые звезды на платье из голубого газа.

Это было то самое платье, в котором она собиралась участвовать в конкурсе.

– Хватит звезд, дорогая, – сказал Лорэн. – Сегодня утром арестовали Мориса, и вечером, по всей вероятности, придут за мной.

– Арестовали Мориса?

– Да, Боже мой, да! Сейчас сплошь и рядом происходят большие события. Почти все они происходят из-за пустяков. Так что не будем пренебрегать пустяками. Кто была эта цветочница, которую мы встретили сегодня утром, дорогая подруга?

Артемиза вздрогнула.

– Какая цветочница?

– Черт возьми, ну та, которая с такой расточительностью бросала цветы в Сену!

– Ах, Боже мой! – сказала Артемиза. – Почему вы придаете столько значения этому событию и с такой настойчивостью возвращаетесь к нему?

– Я прошу вас сейчас же ответить на мой вопрос, дорогая подруга.

– Но я не могу, друг мой.

– Вы – богиня, для вас нет ничего невозможного.

– Я поклялась честью, что буду хранить молчание.

– А я поклялся честью, что заставлю вас говорить.

– Но почему вы так настаиваете?

– Потому, черт возьми, чтобы Морису не перерезали глотку.

– Боже мой! Мориса могут гильотинировать! – в ужасе воскликнула молодая женщина.

– Если вы мне не скажете, то и я буду сомневаться, останется ли моя голова на плечах.

– О, нет! – сказала Артемиза. – Ведь это ее окончательно погубит.

В это время в комнату Артемизы вбежал слуга Лорэна.

– Гражданин, – завопил он, – спасайся!

– В чем дело? – спросил его Лорэн.

– Дома тебя ждут жандармы. Когда они входили, я по крыше перебрался в соседний дом и прибежал, чтобы предупредить тебя.

Артемиза в ужасе закричала. Ведь она по-настоящему любила Лорэна.

– Артемиза, – сказал Лорэн, вы положили жизнь цветочницы на одни весы с жизнью Мориса и вашего возлюбленного? Если это так, то я заявляю, что отныне не считаю вас богиней Разума и стану называть вас богиней Безумия.

– Бедная Элоиза! – воскликнула бывшая танцовщица из Оперы. – Я предаю тебя не по своей вине.

– Ну хорошо, дорогая, – сказал Лорэн, протягивая ей лист бумаги. – Вы мне уже назвали ее имя, а теперь скажите ее фамилию и адрес.

– О нет, писать – никогда! – воскликнула Артемиза. – Лучше я вам скажу.

– Так скажите и не беспокойтесь, я его не забуду.

И Артемиза назвала Лорэну фамилию псевдоцветочницы.

Ее звали Элоиза Тизон и проживала она на улице Нонадьер, в доме 24.

Услышав это имя, Лорэн вскрикнул и побежал.

Но не успел он добежать и до конца улицы, когда Артемизе вручили письмо.

В этом письме было всего три строки:

«Ни слова обо мне, дорогая подруга. Если ты откроешь мое имя, то это меня бесповоротно погубит. Не говори обо мне до завтра, сегодня вечером я покидаю Париж.

Твоя Элоиза».

– Боже мой! – воскликнула будущая богиня, если бы я только знала об этом, я бы, конечно, потянула время до завтра.

Она бросилась к окну, чтобы вернуть Лорэна, но его уже не было видно.

Глава XXIV
Мать и дочь

Весть о случившемся за несколько часов облетела весь Париж. Болтливость в то время способствовала тому, что большинство политических вопросов решалось на улице.

Ужасный и угрожающий отзвук этого события дошел и до старинной улочки Сен-Жак. Спустя два часа там уже знали об аресте Мориса.

Благодаря активности Симона, все детали заговора быстро распространились за пределами Тампля, но, поскольку каждый толковал их на свой лад, до кожевенника, правда, дошла в несколько искаженном виде. Говорили об отравленном цветке, который якобы передали королеве для того, чтобы с его помощью она усыпила стражу и выбралась из Тампля. К этим слухам прибавились подозрения насчет надежности отряда, приведенного накануне Сантерром. Уже назывались имена многочисленных жертв.

Но на старинной улочке Сен-Жак была известна точная картина происшедшего. Моран с Диксмером, когда до них дошли эти слухи, сразу же покинули дом, оставив Женевьеву одну в сильном отчаянии.

Действительно, случись с Морисом несчастье, – виновата в этом была бы только Женевьева. Ведь именно она собственной рукой довела молодого человека до тюремной камеры, в которой он сейчас оказался запертым, и откуда он, по всей вероятности, выйдет только для того, чтобы отправиться на эшафот.

Нет, Морис не заплатит своей головой за каприз Женевьевы. Если Мориса приговорят, Женевьева пойдет в трибунал и всю вину возьмет на себя, признавшись во всем. Она сама будет отвечать за все и ценой своей жизни спасет Мориса.

И Женевьева вместо того, чтобы вздрогнуть при мысли умереть за Мориса, напротив, нашла в ней горькое счастье.

Она любила молодого человека, она любила его больше чем следовало бы женщине, которая ему не принадлежала. Для нее это был способ вернуть Богу свою душу такой же чистой и незапятнанной, какой она получила его от Всевышнего.

Выйдя из дома, Моран и Диксмер расстались. Диксмер отправился на улицу Кордери, а Моран побежал на улицу Нонандьер. Добравшись до моста Мари, Моран заметил толпу праздношатающихся и любопытных, которые обычно собирались вокруг какого-нибудь происшествия. Так вороны слетаются на поле битвы.

При виде толпы Моран остановился, ноги у него подкосились, и он вынужден был опереться на парапет моста.

Через несколько секунд он призвал свою способность собираться во время сильных потрясений, смешался с толпой и поинтересовался, что происходит. Ему сказали, что десять минут назад с улицы Нонандьер, дом 24 увели молодую женщину, виновную в преступлении, застали ее за упаковкой чемоданов.

Моран также узнал, где должны были допрашивать бедную девушку. Ему сообщили, что ее повезли в секцию Матерей, и он тотчас направился туда.

Клуб был переполнен. Но тем не менее Моран, поработав локтями и кулаками, пробился к трибуне. Первое, что он увидел, была высокая благородная фигура и гордое лицо Мориса, стоявшего у скамьи подсудимых, готового взглядом испепелить Симона, который в этот момент как раз разглагольствовал.

– Да, граждане, – кричал он, – гражданка Тизон обвиняет гражданина Линдея и гражданина Лорэна. Гражданин Линдей рассказывает о какой-то цветочнице, на которую он хочет свалить вину за свое преступление. Но я хочу вас предупредить заранее, цветочницу, конечно же, не найдут. Это заговор аристократов, которые пытаются свалить вину друг на друга, потому что они трусы. Вы хорошо видели, что гражданин Лорэн быстро убрался, когда все это случилось. Его не найдут точно так же, как и цветочницу.

– Ты лжешь, Симон, – яростно произнес чей-то голос. – Его не нужно искать, потому что он здесь!

И Лорэн вошел в зал.

– Пропустите меня, пропустите! – закричал он, пробиваясь вперед.

И занял место рядом с Морисом.

Это появление Лорэна, показавшее всю силу характера молодого человека, произошло очень естественно, без всякой напыщенности и манерности. Оно произвело огромное впечатление на присутствующих, которые принялись ему аплодировать и кричать: «Браво!».

Морис только улыбнулся и протянул руку своему другу, сказав при этом себе: «Я был уверен, что не останусь долго в одиночестве на скамье подсудимых».

Собравшиеся в зале с видимым интересом глазели на этих молодых красивых людей, которых обвинял завидующий их молодости и красоте гнусный сапожник из Тампля.

Сапожник заметил, что по отношению к нему обстановка в зале меняется в худшую сторону. Тогда он решил нанести последний удар.

– Граждане, – завопил он, – я требую, чтобы выслушали отважную гражданку Тизон, я требую, чтобы она говорила, я требую, чтобы она обвиняла.

– Граждане, – остановил его Лорэн, – я требую, чтобы до этого была выслушана молодая цветочница, которую только что арестовали и скоро доставят сюда.

– Нет, – сказал Симон, – это будет еще один лжесвидетель, какой-нибудь сторонник аристократов. Гражданка Тизон и сама сгорает от желания оповестить правосудие.

Тем временем Лорэн разговаривал с Морисом.

– Да, – кричали на трибунах, – пусть дает показания гражданка Тизон!

– Гражданка Тизон в зале? – спросил председатель.

– Конечно, она здесь, – воскликнул Симон. – Гражданка Тизон, скажи, что ты здесь!

– Я здесь, гражданин председатель, – ответила тюремщица, – но, если я все расскажу, мне вернут мою дочь?

– Твоя дочь не имеет никакого отношения к делу, которое мы расследуем, – ответил председатель, – сначала дай показания, а затем обращайся в Коммуну с требованием вернуть твою дочь.

– Слышишь? Гражданин председатель приказывает тебе дать показания, – прокричал Симон. – Сейчас же говори!

– Подожди минуту, – сказал, повернувшись к Морису, председатель, удивленный спокойствием обычно такого пылкого молодого человека. – Гражданин Линдей, может сначала ты хочешь что-нибудь сказать?

– Нет, гражданин председатель. Только прежде, чем называть меня трусом и предателем, Симон мог бы лучше осведомиться на этот счет.

– Что ты там говоришь? – кривляясь, твердил Симон с выговором парижской черни.

– Я говорю, Симон, – продолжал Морис, и в голосе его было больше грусти, чем гнева, что ты будешь жестоко наказан, когда увидишь, что произойдет дальше.

– И что же сейчас произойдет? – спросил Симон.

– Гражданин председатель, – продолжал Морис, не реагируя на своего отвратительного обвинителя, – я присоединяюсь к своему другу Лорэну с требованием, чтобы молодая девушка, которую только что арестовали, была заслушана раньше, чем заставят говорить эту бедную женщину, которой, наверняка, подсказали, какие надо дать показания.

– Ты слышишь, гражданка? – опять закричал Симон. – Они утверждают, что ты – лжесвидетельница.

– Это я – лжесвидетельница? – возмутилась жена Тизона. – Ах так, ну подожди:

– Гражданин, – сказал Морис, – прикажи этой несчастной замолчать.

– Ага, ты боишься! – закричал Симон. – Гражданин председатель, я требую свидетельских показаний гражданки Тизон.

– Да, да, показаний! – взревел зал.

– Тише! – крикнул председатель. – Вот едет представитель Коммуны.

В этот момент послышался шум приближающегося экипажа, бряцания оружия и выкрики бежавших рядом людей.

Симон с беспокойством повернулся к двери.

– Уходи, – сказал ему председатель, – я лишаю тебя слова.

Симон спустился в зал.

В зал вошли жандармы, которые проталкивали сквозь толпу какую-то женщину.

– Это она? – спросил Лорэн у Мориса.

– Да, это она, – ответил тот. – Несчастная, она погибла!

– Цветочница! Цветочница! – прокатилось по залу. – Это цветочница!

– Я требую, чтобы сначала дала свидетельские показания жена Тизона, – вопил сапожник. – Ты ей приказал говорить, председатель, а она все еще молчит.

Жену Тизона вызвали на трибуну, и она начата свое страшное повествование. По ее словам, виновна была цветочница, а Морис и Лорэн являлись сообщниками.

Это сообщение произвело впечатление на публику в зале.

Симон торжествовал.

– Введите цветочницу, – крикнул председатель.

– Это ужасно, – прошептал Моран, закрыв голову руками.

Ввели цветочницу, и она встала у трибуны, напротив жены Тизона, которая только что закончила давать свои свидетельские показания.

Вошедшая подняла вуаль.-

– Элоиза! – воскликнула жена Тизона. – Моя дочь… Ты здесь?..

– Да, матушка, – тихо ответила молодая девушка.

– А почему жандармы привели тебя сюда?

– Потому что меня обвиняют, матушка.

– Тебя… обвиняют? – воскликнула с тревогой жена Тизона. – Кто?

– Вы, матушка.

В зале воцарилась гробовая тишина. Боль от этой ужасной сцены вошла в сердце каждого из присутствующих.

– Это ее дочь!.. – перешептывались в зале. – Ее дочь, несчастная! Морис и Лорэн смотрели на обвинителя и обвиняемую с чувством глубокого сострадания и скорби.

Симон хотел дождаться, чем же кончится эта сцена, надеясь, что Мориса и Лорэна обвинят в соучастии, поэтому старался не попасться на глаза жене Тизона, которая ошеломленно оглядываясь по сторонам.

– Как зовут тебя, гражданка? – спросил председатель, сам взволнованный происходящим, хотя девушка была спокойна и, казалось, смирилась со своей судьбой.

– Софи-Элоиза Тизон, – гражданин.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Где ты живешь?

– Улица Нонандьер, 24.

– Это ты продала гражданину Линдею, вот он сидит на скамье, сегодня утром букет гвоздик?

Девушка повернулась к Морису и, посмотрев на него, ответила:

– Да, гражданин, я продала ему букет гвоздик.

Жена Тизона взглянула на дочь глазами, полными ужаса.

– Знала ли ты, что в каждой из этих гвоздик была записка для вдовы Капета?

– Я это знала, – ответила обвиняемая.

По залу прокатились возгласы ужаса и восхищения.

– Почему ты продала эти гвоздики гражданину Морису?

– Потому что увидела на нем трехцветный шарф муниципального гвардейца. И не сомневалась, что он шел в Тампль.

– Кто твои сообщники?

– У меня их нет.

– Как! Ты одна замышляла этот заговор?

– Ну, если считать это заговором, то одна.

– Гражданин Морис знал об этом?

– Что в цветах спрятаны записки?

, – Да, – уточнил председатель.

– Гражданин Морис – гвардеец муниципалитета. Он может видеть королеву с глазу на глаз в любой час дня и ночи. Если бы гражданину Морису нужно было что-то сказать или передать королеве, он не стал бы для этого что-то писать.

– Раньше ты знала гражданина Мориса?

– Я встречала его раньше в Тампле, когда еще жила там с моей бедной матерью, знала его чисто визуально.

– Ты слышишь, презренный! – воскликнул Лорэн, грозя кулаком Симону, который, ошеломленный таким поворотом дел, опустив голову, старался незамеченным выскользнуть из зала, – Видишь, что ты наделал?

Взгляды присутствующих обратились на Симона, они выражали крайнее негодование.

Председатель продолжил допрос:

– Поскольку ты вручила букет, поскольку ты знала, что в каждом цветке спрятана записка, ты должна также знать, что в ней было написано!

– Я знаю это.

– Тогда скажи, что же было в той записке?

– Гражданин, – твердо произнесла девушка, – я сказала все, что могла и хотела сказать.

– Ты отказываешься отвечать?

– Да.

– Знаешь, что тебя за это ожидает?

– Да.

– Может быть, ты надеешься на свою молодость и красоту?

– Я надеюсь только на Бога.

– Гражданин Морис Линдей, – сказал председатель, – гражданин Гиацинт Лорэн, вы свободны. Коммуна признает вашу невиновность и отдает должное вашему патриотизму. Уведите гражданку Элоизу в тюрьму здешней секции.

При этих словах жена Тизона, казалось, проснулась, испустила жуткий крик и хотела броситься к дочери, чтобы в последний раз обнять ее, но жандармы не позволили ей это сделать.

– Я прощаю вас, матушка, – закричала девушка, когда жандармы уводили ее.

Жена Тизона дико завопила и упала замертво.

– Какая благородная натура! – взволнованно и печально прошептал Моран.