Текст книги "Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод)"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

Глава III
Обыск

Морис снова занял свой пост в саду, напротив окна Женевьевы, только на этот раз оно было темно, поскольку молодая женщина вернулась в комнату шевалье де Мезон-Ружа.

Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорэна с пятью-шестью гвардейцами поя вился человек в сером.

– Ну что? – поинтересовался Лорэн.

– Как видите, – ответил Морис, – я на своем месте.

– Никто не пытался нарушить запрет? – спросил Лорэн.

– Никто, – сказал Морис, который был счастлив, ему не пришлось солгать, отвечая на столь удачно сформулированный вопрос. – А что делали вы?

– А мы получили дополнительные сведения и теперь уверены, что шевалье де Мезон-Руж точно вот уже около часа находится в этом доме и никуда из него не выходил, – ответил представитель полиции.

– И вы знаете, в какой из комнат он находится?

– Его комната отделена от комнат гражданки Диксмер лишь коридором?

– Ах так! – произнес Лорэн.

– Черт побери, их и не нужно было разъединять. Кажется, шевалье де Мезон-Руж – игривый малый.

Кровь бросилась Морису в голову. Как бы тысяча искр вспыхнула у него в глазах.

– Ну, а… как же гражданин; Диксмер, что он думает об этом? – спросил Лорэн.

– Он считает, что для него это большая честь.

– Ну так что? – сдавленным голосом произнес Морис. – Что мы решим?

– Сейчас мы, – сказал человек в сером, – возьмем его в его же комнате, а может быть и в постели.

– Разве он ни о чем не догадывается?

– Абсолютно ни о чем.

– Известен план этого участка? – спросил Лорэн.

– У нас очень точный план, – ответил человек в сером. – В углу сада – павильон, вон там, нужно подняться по ступенькам. Видите их? Там площадка, направо расположена комната гражданки Диксмер. Окно, которое мы сейчас видим, – окно этой комнаты. В коридор выходит дверь еще одной комнаты, комнаты врага.

– Да, с таким планом, – сказал Лорэн, – можно вс е сделать с завязанными глазами. Пойдем же.

– Прилегающие к дому улицы под надежной охраной? – спросил Морис с интересом, который все присутствующие расценили как естественное опасение за то, чтобы шевалье не сбежал.

– И улицы, и проходы, и переулки, и закоулки, – всё! – ответил представитель полиции. – Думаю, не зная пароля, даже мышь не проскользнет.

Морис вздрогнул. Было предпринято столько мер, что он стал бояться, как бы его измена не стала бесполезной для торжества его счастья.

– Итак, – продолжал человек в сером, – сколько вам нужно людей, чтобы арестовать шевалье?

– Сколько человек? – спросил Лорэн и ответил: – Надеюсь, будет достаточно меня и Мориса, не так ли, Морис?

– Да, – пробормотал тот, – конечно, нас двоих будет достаточно.

– Послушайте, – продолжал человек в сером, – только без хвастовства, вы сможете его взять?

– Черт побери! Возьмем ли мы его! – воскликнул Лорэн. – Ну, конечно же! Не правда ли, Морис, ведь нужно, чтобы его взяли мы?

Лорэн сделал ударение на последнем слове. Он умышленно выделил это слово, так как знал, что их начали подозревать, и эти подозрения необходимо было сразу же снять, так как в эту эпоху они быстро становились постоянными и тогда уж от них действительно трудно было избавиться. Лорэн также понимал, что после того, как они вдвоем схватят шевалье де Мезон-Ружа, уже никто не посмеет сомневаться в их патриотизме.

– Хорошо, – сказал человек в сером, – вы его возьмете, но я все-таки поставлю у выхода еще трех-четырех человек. Ведь шевалье даже спит со шпагой под подушкой, а на ночном столике у него всегда лежит пара пистолетов.

– Черт побери! – выругался один из гвардейцев. – Давайте войдем к нему все вместе, зачем кого-то выделять? Если он сдастся, отправим его на гильотину, если же окажет сопротивление, раскроим его.

– Отлично сказано, – заметил Лорэн. – Вперед! Войдем через окно или через дверь?

– Через дверь, – сказал человек в сером. – Может в ней случайно остался ключ. Если же мы полезем в окно, то придется разбить стекло, а это наделает шуму.

– Ладно, вой дем через дверь, – сказал Лорэн. – Главное – войти. Итак, Морис, сабли наголо!

Морис машинально вытащил саблю из ножен.

И небольшая вооруженная группа под командованием человека в сером, который хорошо ориентировался здесь, устремилась к павильону. Поднявшись по ступенькам, вошли в коридор.

– О! – радостно воскликнул Лорэн. – Ключ в двери.

И действу1тельно, в темноте, ощупывая дверь рукой, он почувствовал металлический холод ключа.

– Ну, открывай же, гражданин, – сказал представитель полиции.

Лорэн осторожно повернул ключ, дверь открылась.

Морис вытер рукой влажный от пота лоб.

– Ну вот мы и на месте, – произнес Лорэн.

– Не совсем, – парировал человек в сером. – Если наш план точен, то мы сейчас находимся в комнатах гражданки Диксмер.

– Можно в этом убедиться, – сказал Лорэн. – Давайте зажжем свечи. В камине еще тлеют угли.

– Зажжем факелы, – решил человек в сером. – Они не гаснут как свечи.

Он взял два факела из рук одного из гвардейцев и зажег их от полуугасшего камина. Один из них он протянул Морису, другой – Лорэну.

– Глядите, – сказал он, – я не ошибся, эта дверь ведет в спальню, гражданки Диксмер, а та – выходит в коридор.

– Вперед! В коридор! – воскликнул Морис.

Распахнулась дверь в коридор, также незапертая, и они оказались у комнаты шевалье. Раз двадцать Морис раньше видел эту дверь, но ему никогда не приходило в голову поинтересоваться, что же за ней находится. Ведь для Мориса весь мир был сосредоточен там, где находилась Женевьева.

– О! – прошептал Лорэн. – Здесь уже все по иному, ключа в двери нет.

– Но, – проговорил Морис, с трудом ворочая языком, – вы уверены, что он именно здесь?

– Если план верен, то его комната должна находиться именно здесь, – сказал представитель полиции. – Впрочем, вы сейчас сами в этом убедитесь. Итак, ломайте дверь. Всем приготовиться. Как только дверь откроется, врывайтесь в комнату.

Четыре гвардейца, которых выбрал человек в сером, вскинули ружья и по его знаку выстрелили: дверь разлетелась в щепки.

– Сдавайся или ты мертв! – воскликнул Лорэн, бросаясь в комнату.

Никто не ответил: полог над кроватью был задернут.

– Следите за улицей, – приказал человек в сером. – При первом же движении полога, открывайте огонь!

– Подождите, – сказал Морис, – я открою полог.

И в надежде, что Мезон-Руж спрятался за занавесками и первый удар кинжала или первый выстрел достанется ему, Морис кинулся к пологу.

Кровать была пуста.

– Черт возьми! – выругался Лорэн. – Никого!

– Сбежал, – пробормотал Морис.

– Но это невозможно, граждане! Невозможно! – закричал человек в сером. – Его видели около часа назад. Он вошел сюда, и никто не видел, чтобы он выходил, да и все выходы перекрыты.

Лорэн распахнул двери шкафов, осмотрел все места, где можно было спрятаться.

– Тем не менее, никого нет! Вы ведь тоже прекрасно видите, что здесь никого нет!

– Никого! – с волнением, которое можно было легко понять, повюрил Морис. – Действительно, здесь никого нет!

– А комнаты гражданки Диксмср? – предположил человек в сером. – Может быть он там?

– О! – произнес Морис. – Комнату женщины нужно уважать.

– Конечно, – ответил на это Лорэн, – мы с почтением отнесемся и к комнате гражданки Диксмер, и к ней самой, но посетить ее надо обязательно.

– Гражданку Диксмер? – спросил один из гвардейцев, довольный тем, что можно двусмысленно пошутить.

– Нет, – ответил Лорэн, – только комнату.

– Тогда, – сказал Морис, – позвольте, я войду первым.

– Иди, – согласился Лорэн, – ты старший по званию: каждому свое!

Двоих оставили охранять эту комнату. Все направились туда, где

зажигали факелы.

Морис подошел к двери, ведущей в спальню Женевьевы. Впервые он подходил к этой двери.

Сердце Мориса бешено колотилось.

Ключ оказался в двери. Морис потянулся к ключу, но вдруг остановился.

– Ну что же ты, – сказал Лорэн, – открывай!

– А если гражданка Диксмер уже спит? – ответил Морис.

– Мы только посмотрим ее кровать, заглянем под кровать, в камин и в шкафы, – ответил Лорэн, – после чего, если у нее никого нет, мы пожелаем ей доброй ночи.

– Нет, не совсем так, – произнес человек в сером, – мы ее арестуем. Гражданка Женевьева Диксмер была аристократкой. Она признана соучастницей дочери Тизона и шевалье де Мезон-Ружа.

– Тогда открывай сам, – ответил Морис, выпуская ключ, – я не арестовываю женщин.

Представитель полиции покосился на Мориса, а гвардейцы стали между собой перешептываться.

– Что это вы там шепчетесь? – спросил Лорэн. – Я того же мнения, что и Морис.

И он сделал шаг назад.

Человек в сером схватил ключ, быстро повернул его, и дверь поддалась. Гвардейцы устремились в комнату.

На маленьком столике горели две свечи, но спальня Женевьевы, как и комната шевалье де Мезон-Ружа была пуста.

– Никого! – воскликнул представитель полиции.

– Никого! – повторил, бледнея, Морис. – Где же она?

Лорэн с удивлением посмотрел на Мориса.

– Идите, – сказал человек в сером. А сам с гвардейцами начал обыскивать дом: от подвалов до мастерских.

Как только в своих поисках они удалились от Мориса, который с нетерпением наблюдал за ними, он бросился в спальню, вновь открывая все шкафы и шепча с тревогой:

– Женевьева, Женевьева!

Но Женевьева не отвечала, комната действительно была пуста.

Тогда Морис в свою очередь кинулся обыскивать дом. Он осмотрел все, но безрезультатно.

В это время послышался шум, и к дверям подошли вооруженные люди. Обменявшись с часовым паролем, они заполнили сад и дом. Меж пришедшими мелькал задымленный султан на шлеме Сантерра.

– Ну? – спросил он Лорэна. – Так где же заговорщик?

– Заговорщик?

– Да. Я вас спрашиваю, чем вы здесь занимались?

– Я тоже мог бы спросить вас об этом: ваш отряд, если он хорошо охранял выходы, должен был арестовать его, потому что Мезон-Ружа в доме, когда мы пришли, уже не было.

– Что вы там такое говорите? – закричал разъяренный генерал. – Значит вы его упустили?

– Мы не могли его упустить, потому что не видели его.

– Тогда я отказываюсь что-либо понимать, – сказал Сантерр.

– Что именно?

– То, что мне сказал ваш посланец.

– А разве мы к вам кого-нибудь посылали?

– Конечно. Это был человек в коричневом, черноволосый, в зеленых очках. Он пришел предупредить нас от вашего имени, что вы чуть не схватили Мезон-Ружа, но он защищался, как лев. Поэтому вместе с отрядом я поспешил к вам на помощь.

– Человек в коричневом, с черными волосами и в зеленых очках? – повторил Лорэн.

– Да, он еще держал под руку женщину.

– Молодую и красивую? – воскликнул Морис, бросаясь к генералу.

– Да, молодую и красивую.

– Это был он и гражданка Диксмер.

– Кто он?

– Мезон-Руж… О! Презренный, почему я не убил их обоих?

– Ну, ну, гражданин Линдей, – произнес Сантерр, – их схватят.

– Но, какого черта вы их пропустили? – спросил Лорэн.

– Черт побери! – выругался Сантерр. – Я их пропустил, потому что они знали пароль.

– Они знали пароль! – воскликнул Лорэн. – Выходит, среди нас находится предатель?

И Лорэн осмотрелся, ища глазами предателя, чтобы громогласно обличить его.

Он встретил мрачный и нерешительный взгляд Мориса.

– О! – прошептал он. – Что все это значит?

– Этот человек не мог уйти далеко, – заметил Сантерр. – Мы обыщем всю округу. А может быть, он уже наткнулся на какой-нибудь патруль, который оказался более удачливым и уже схватил его.

– Да, да, будем искать, – сказал Лорэн.

И он схватил за руку Мориса, а затем, под предлогом начала поисков, увел его в сад.

– Да, будем искать, – согласились гвардейцы, – но перед этим…

Один из них кинул факел в сарай, набитый досками и хворостом.

– Пойдем, – говорил Лорэн, – пойдем.

Морис не оказал ни малейшего сопротивления. Он шел за Лорэном как ребенок. Не обменявшись ни словом, они дошли до моста. У моста они остановились, Морис обернулся.

Небо над предместьем стало красным, и было видно, как над домами взлетают тысячи искр.

Глава IV
Клятва верности

Вздрогнув, Морис протянул руку в сторону старинной улочки Сен-Жак.

– Огонь, – произнес он, – огонь!

– Ну и что, – сказал Лорэн, – огонь, и что из этого?

– О, Боже мой! Боже мой! А, если она вернулась?

– Кто?

– Женевьева.

– Женевьева – это мадам Диксмер, не так ли?

– Да, она.

– Думаю, что ты можешь этого не бояться. Она не вернется, потому что там ей нечего делать.

– Лорэн, я должен найти ее, мне нужно отомстить за себя.

– О! – произнес Лорэн.

 
Любовь – тиранит и богов,
и смертных на земле.
Поэтому, замечу вам,
на жертвенник ее
Несут порой не только фимиам.
 

– Ты мне поможешь найти ее, правда, Лорэн?

– Черт возьми, это будет не так трудно.

– Но как?

– Как видно, тебя очень интересует судьба гражданки Диксмер. Вероятно, ты знаешь самых близких ее друзей. Она не покинет Париж, потому что они все хотят оставаться здесь. Она спрячется у какой-нибудь из своих верных подруг. Завтра утром какая-нибудь Роза или Мартон принесет тебе записочку примерно такого содержания:

 
Если захочет Цитеру Марс увидеть вновь,
Пусть шарф из лазури у Ночи попросит любовь.
 

И пусть Морис придет к консьержу на такую-то улицу, в такой-то дом и спросит мадам * * * Вот так.

Морис пожал плечами. Он знал, что у Женевьевы нет никого, где она могла бы спрятаться.

– Мы не найдем ее, – прошептал он.

– Позволь-ка мне сказать тебе кое-что, Морис, – сказал Лорэн.

– Что именно?

– Даже если мы не найдем ее, это будет не самое большое несчастье.

– Если мы не найдем ее, Лорэн, – ответил Морис, – я умру.

– Ах ты, черт! Выходит, что ты чуть не умер от этой самой любви?

– Да, – ответил Морис.

Лорэн на минуту задумался.

– Морис, – сказал он, – сейчас около одиннадцати часов, квартал безлюден, вот скамья, которая, кажется, стоит здесь специально для двух друзей. Давай-ка поговорим откровенно. Я обещаю, что буду говорить только в прозе.

Морис осмотрелся и сел рядом с другом.

– Говори, – сказал он, уронив отяжелевшую голову на руки.

– Дорогой друг, послушай, без вступления, без перифраз, без комментариев, я расскажу тебе об одной вещи, которая нас погубит, вернее, которой ты нас погубишь.

– Как это? – спросил Морис.

– Милый друг, – продолжал Лорэн, – есть постановление Комитета общественного спасения, которое объявляет предателем родины каждого, кто поддерживает отношения с врагами. Тебе известно об этом постановлении?

– Конечно, – ответил Морис.

– Ты о нем знаешь?

– Да.

– Ладно. Тебе не кажется, что ты хорошо подходишь под это постановление?

– Лорэн!

– Конечно. Хотя ты не считаешь, что родину боготворят те, кто предоставляет кров, стол и ночлег шевалье де Мезон-Ружу, который не является экзальтированным республиканцем, и, полагаю, не будет обвинен в участии в сентябрьских событиях.

– Ах, Лорэн! – вздохнул Морис.

– Так вот, из этого следует, – продолжал моралист, – что ты был или в какой-то степени есть друг врага родины. Постой, постой, не возмущайся, дорогой друг. Ты как Анселан[57]57
  Анселан – один из титанов, восставших против Зевса. Бежал на Сицилию, был поражен Зевсом и похоронен под Этной. Это его дыхание приводит в движение гору и вызывает извержение огненной лавы. В литературе этот образ используют, чтобы показать чьи-нибудь бесполезные усилия для изменения установившихся вещей.


[Закрыть], едва шевельнешься, как гора уже приходит в движение. Повторяю, не возмущайся, а лучше признайся, что ты больше не ревностный патриот!

Лорэн произнес эти слова со всей нежностью, на которую только был способен, и почти с искусностью Цицерона.

Морис промолчал, выразив свой протест жестом.

Но Лорэн не довольствовался таким ответом и продолжал:

– Ах, Морис, если бы мы с тобой жили в какой-нибудь оранжерее, при постоянной температуре, не превышающей по правилам ботанику шестнадцати градусов, я бы сказал, дорогой Морис, что всё это очень элегантно, всё, как надо, время от времени будем немножко аристократами, это хорошо пахнет. Но ведь сейчас время жатвы, и мы живем при 35–40-градусной жаре! Под ногами тех, кто считается умеренным, горит земля. А уж когда подует холодом, то это уже признак подозрительности. А если уж кто считается подозрительным, то, дорогой Морис, ты слишком умен, чтобы не знать, что следует за этим.

– Ладно! Пусть уж меня быстрее убьют и все на этом закончится, – воскликнул Морис. – Я устал от жизни.

– Возможно, четверть часа назад я бы и позволил тебе сделать так, как ты хочешь, – ответил на это Лорэн, – но ведь ты прекрасно понимаешь, что сегодня нужно умирать республиканцем, ты же умрешь аристократом.

– О! – воскликнул Морис, у которого в жилах начинала бурлить кровь, от нетерпимого горя, следствия сознания своей вины. – О, ты зашел слишком далеко, друг мой.

– Я зайду еще дальше, потому что ты стал аристократом.

– Донесешь на меня?

– Тьфу ты! Нет, я закрою тебя в подвале и по звуку бубенчика буду искать, как заблудившегося. Потом объявлю, что аристократы мучили и морили тебя голодом, как Эли де Бомона[58]58
  Эли де Бомон Жан-Баптист-Жак (1732–1786) – адвокат Парижского суда, защитник Каласа.


[Закрыть], мсье Латюда[59]59
  Латюд Жан-Анри (1725–1786) – авантюрист, вследствие ссоры с мадам де Помпадур был заключен в Бастилию, затем в другие тюрьмы, общий срок его заключения равнялся 35 годам.


[Закрыть] и других. Когда же тебя найдут, то рыночные торговки и старьевщики из секции предместья Виктор публично увенчают тебя цветами. Так что постарайся вновь стать Аристидом[60]60
  Аристид (ок. 540–467 г. до н. э.) – афинский генерал и государственный деятель.


[Закрыть], иначе твоя дальнейшая судьба не вызовет сомнения.

– Лорэн, Лорэн, я знаю, что ты прав, но я качусь под откос, как будто меня тащит неведомая сила. Меня несет туда судьба? За это ты сердишься на меня?

– Я не сержусь, а браню тебя. Вспомни о тех сценах, которые Пилад устраивал Оресту[61]61
  Орест и Пилад – в греческой мифологии – верные друзья. Пилад в переносном смысле – верный друг.


[Закрыть] почти ежедневно. Они свидетельствуют о том, что дружба – это своего рода парадокс, друзья дискутировали с утра до вечера.

– Оставь меня, Лорэн, так будет лучше.

– Никогда!

– В таком случае, позволь мне любить, сходить с ума, а может даже стать преступником, потому что, если мы еще с ней встретимся, я убью ее.

– Или упадешь перед ней на колени. Ах, Морис, Морис, ты влюбился в аристократку, кто бы мог подумать, что такое может случиться. Ты точно как бедный Осселэн[62]62
  Осселэн Шарль-Никола (1754–1794) – деятель французской революции, член Конвента, примыкал к якобинцам. В 1794 г. арестован и казнен по обвинению в укрывательстве контрреволюционеров.


[Закрыть] с маркизой де Шарни.

– Прекрати, Лорэн, умоляю тебя!

– Я вылечу тебя, Морис, черт меня побери. Я не хочу, чтобы в лотерею ты выиграл гильотину, как говорит бакалейщик с улицы Ломбар. Сейчас ты начнешь возмущаться. Будешь изображать из меня кровопийцу. Но мне, Морис, нужно предать огню остров Сен-Луи[63]63
  Остров Сен-Луи – французская колония, другое название о. Реюньон, ранее назывался о. Бурбонов.


[Закрыть]. Факел мне, факел!

 
Но нет, моей печали нет конца.
К чему же факел мне просить?
Морис, и твоего достаточно огня,
чтоб от него воспламенить
и душу, и окрестности, и город.
 

Морис невольно улыбнулся.

– Ты забываешь, мы условились говорить только в прозе.

– Но ведь своим безумством ты переходишь все границы, – ответил Лорэн. – Морис, давай запьем, станем пьяницами или будем выступать на собраниях с разными предложениями, начнем изучать политическую экономию. Но ради Бога, давай никогда не влюбляться. Давай любить только Свободу.

– Или Разум.

– Ах, да, богиня передает тебе привет и находит, что т, ы – очаровательный смертный.

– И ты не ревнуешь?

– Морис, для того, чтобы спасти друга, я готов на любые жертвы.

– Спасибо, мой бедный Лорэн, я оценю это. Но самый лучший способ утешить меня, видишь ли, это дать мне возможность упиться своей печалью. Прощай, Лорэн! Ступай к своей Артемизе!

– А ты куда пойдешь?

Морис сделал несколько шагов в сторону моста.

– Разве теперь ты живешь в районе старинной улочки Сен-Жак?

– Нет, но мне хочется пройти через этот район.

– Чтобы еще раз посмотреть на то место, где жила твоя бесчеловечная?

– Чтобы посмотреть, не вернулась ли она, ведь она знает, что я жду ее. О, Женевьева, Женевьева! Я никогда не думал, что ты способна на такое предательство!

– Морис, один тиран, который слыл прекрасным знатоком прекрасного пола – он умер от того, что сильно любил – говорил:

 
Женщина так часто меняется,
И безумец тот, кто ей доверяется.
 

Морис вздохнул и друзья направились к старинной улочке Сен-Жак.

По мере приближения, они все отчетливее слышали сильный шум, видели поднимающееся зарево, слышали патриотические песни, которые днем, под солнцем, в бою, казались героическими гимнами, но ночью, при свете пожара у этих песен появлялся мрачный оттенок пьянства и каннибализма.

– О, Боже мой! Боже мой! – произнес Морис, забывая о том, что Бог был упразднен.

Он продолжал идти, его лоб покрылся потом.

Лорэн посмотрел на продолжающего шагать Мориса и прошептал сквозь зубы:

 
Любовь, когда ты держишь нас в своих руках,
Сказать «прощай» не можем мы никак.
 

Казалось, весь Париж собрался на это зрелище. Морис должен был пройти сквозь строй гвардейцев, ряды представителей различных секций, толпу разъяренной челяди, которая всегда с дикими воплями носились там, где что-то происходило.

Морис, который шел в страшном нетерпении, ускорил шаг. Лорэн едва успевал за ним, но он слишком любил друга, чтобы оставить его в этот момент в одиночестве.

Почти все было кончено: огонь из сарая, куда один из гвардейцев швырнул горящий факел, перекинулся на мастерские, построенные из дерева, когда они сгорели, огонь перекинулся и на сам дом.

– О! Боже мой! Боже мой! – воскликнул Морис. – А если она вернулась и ждала меня в какой-нибудь из комнат, окруженная пламенем, звала меня…

И полуобезумевший от горя Морис, предпочитая скорее верить в безрассудство той, кого он любил, чем в ее предательство, опустив голову, подошел к двери, еле видневшейся в клубах дыма.

Лорэн по-прежнему шел за ним он пошел бы за ним и в ад.

Крыша пылала, огонь начинал охватывать лестницу.

Морис, задыхаясь, прошел по второму этажу, по комнатам Женевьевы, шевалье де Мезон-Ружа, по коридорам. Прерывающимся голосом он звал:

– Женевьева! Женевьева!

Но никто не отозвался.

Вернувшись в первую комнату, друзья увидели, что пламя уже охватило дверь. Не слушая крики Лорэна, который указывал ему на окно, Морис прошел сквозь пламя.

Потом через двор, заваленный старой мебелью, он побежал в другую часть дома, проник в столовую, прошел через салон Диксмера, кабинет химика Морана. Везде было полно дыма, каких-то обломков, битого стекла. Огонь уже достиг этой части дома и стал ее пожирать.

Так же как и в павильоне, Морис обошел все: побывал в комнатах и осмотрел коридор. Он даже спустился в подвал – вдруг Женевьева, спасаясь от пожара, укрылась там.

Никого.

– Черт возьми! – выругался Лорэн. – Ты же видишь, здесь никого нет, кроме саламандр, но ведь мы ищем не это славное животное. Пойдем, спросим у тех, кто здесь был. Может, кто-то и видел.

Морис был в отчаянии. Из дома его удалось увести буквально силой. Его надежда висела на волоске.

Они начали поиски: обошли всю округу, останавливали проходящих женщин, но все оказалось безрезультатно. Был час ночи. Морис, несмотря на свое атлетическое сложение, буквально валился от усталости. Наконец, он отказался от своих поисков, от постоянных стычек с толпой.

Лорэн остановил проезжавший фиакр.

– Дорогой мой, – сказал он Морису, – мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы найти Женевьеву. Мы совсем измотаны, мы даже обгорели, мы чуть не поссорились из-за нее. Каким бы требовательным ни был Купидон, он не может потребовать большего от влюбленного, не говоря уже о том, кто таковым не является. Давай сядем в фиакр и отправимся по домам.

Морис ничего не ответил и сел в фиакр. До его дома они доехали, не обменявшись ни единым словом.

В тот момент, когда Морис вылезал из фиакра, он заметил, как в его квартире закрылось окно.

– Вот хорошо, – сказал Лорэн, – тебя ждут, теперь мне будет спокойнее. А теперь стучи.

Морис постучал, дверь открылась.

– Спокойной ночи, – пожелал ему Лорэн. – Утром я зайду за тобой.

– Спокойной ночи, – машинально ответил Морис.

И за ним закрылась дверь.

На первых ступеньках лестницы он увидел слугу.

– О, гражданин Линдей, – воскликнул тот. – Мы так волновались за вас.

Слово мы поразило Мориса.

– Вы? – переспросил он.

– Да, я и та дама, что ожидает вас.

– Дама, – повторил Морис, считая, что сейчас не время, чтобы искать в памяти воспоминания, связанные с кем-нибудь из прежних подруг. – Хорошо, что ты сказал мне об этом, я переночую у Лорэна.

– Это невозможно. Она стояла у окна и видела, как вы вышли из фиакра, и воскликнула: «Вот и он!»

– Ну и что? Это не имеет значения, у меня сейчас нет настроения предаваться любви. Поднимись и скажи, что она ошиблась.

Слуга уже хотел подняться наверх, но вдруг остановился.

– Эх, гражданин, – сказал он, – вы неправы. Она и так очень грустна, а мой ответ приведет ее в полное отчаяние.

– Но скажи, хотя бы, как она выглядит, – спросил Морис.

– Гражданин, я не видел ее лица, она завернута в накидку и плачет. Вот все, что я знаю.

– Она плачет! – воскликнул Морис.

– Да, но потихоньку, сдерживая рыдания.

– Она плачет, – повторил Морис. – Выходит в мире есть кто-то, кто меня любит так, что до такой степени беспокоится из-за моего отсутствия?

И он вслед за слугой медленно поднялся наверх.

– Вот и он, гражданка! – закричал слуга, стремительно входя в комнату.

Морис вошел за ним.

В углу он увидел трепещущее существо, прятавшее лицо в подушки и тихонько всхлипывавшее.

Знаком он приказал слуге удалиться.

Тот повиновался и закрыл за собой дверь.

Морис подбежал к молодой женщине, которая подняла голову.

– Женевьева! – воскликнул молодой человек. – Женевьева, вы у меня! Боже мой, я, наверное, сошел с ума?

– Нет, нет, друг мой, вы в своем уме, – ответила молодая женщина. – Я же обещала быть вашей, если вы спасете шевалье де Мезон-Ружа. Вы его спасли и я здесь! Я ждала вас.

Наверное, Морис неправильно истолковал смысл сказанного, потому что отступил назад и с грустью посмотрел на молодую женщину.

– Женевьева! – тихо произнес он, – так значит вы не любите меня?

Взгляд Женевьевы затуманился слезами. Она отодвинулась и, прислонившись к спинке софы, разразилась рыданиями.

– Увы! – сказал Морис. – Вы и сами видите, что больше не любите меня. И не только не любите, Женевьева, но и испытываете, наверное, ненависть, раз вы так отвечаете.

В словах Мориса было столько горя и столько страсти, что Женевьева поднялась и взяла его за руку.

– Боже мой, – сказала она, – тот, кого считаешь самым лучшим, по-прежнему проявляет свой эгоизм!

– Это я – эгоист? Женевьева, что вы хотите этим сказать?

– Разве вы не понимаете, как я страдаю? Мой муж бежал, мой брат изгнан, мой дом сгорел, и все это за одну ночь, а потом еще эта ужасная сцена между вами и шевалье!

Морис слушал ее с восхищением, потому что даже при самой сильной страсти нельзя было допустить, что такое нагромождение чувств может привести в состояние печали, в котором пребывала Женевьева.

– Вы пришли, вы здесь, вы со мной, вы не покинете меня больше!

Женевьева вздрогнула.

– А куда же мне было идти? – с горечью ответила она. – Разве у меня было убежище, другой защитник, кроме того, кто назначил мне плату за защиту? О, я была в отчаянии. Я прошла через мост Пон-Неф, Морис, и, проходя по нему, посмотрела вниз, на темную воду. Она притягивала и околдовывала меня; Там твое место, говорила я себе, там твой приют, бедная женщина. Там твой неприкосновенный приют, там твое забвение.

– Женевьева, Женевьева! – воскликнул Морис. – Как вы только могли сказать такое?.. Стало быть, вы совсем меня не любите?

– Я сказала, – тихо ответила Женевьева, – я сказала, что приду, и пришла.

Морис вздохнул и опустился к ее ногам.

– Женевьева, – прошептал он, – не плачьте. Женевьева, успокойтесь, забудьте о своих печалях, ведь вы любите меня. Женевьева, именем Неба скажите мне, что вовсе не мои угрозы шевалье привели вас сюда. Скажите, что, если бы вы даже не виделись со мной сегодня вечером, то будучи одна, без приюта, вы пришли бы сюда. Скажите же это, чтобы я освободил вас от того обещания, которое вынудил вас дать мне.

Женевьева посмотрела на молодого человека взглядом, полным признательности.

– Благодарю тебя, Господи, – сказала она. – Как это благородно.

– Послушайте, Женевьева, – сказал Морис. – Бог, которого изгнали из здешних храмов, но которого не могут изгнать из наших сердец, в которые Он вдохнул Любовь. Бог сотворил этот вечер, такой мрачный с виду, но искрящийся в глубине радостью и счастьем. Бог привел вас ко мне, Женевьева. Он передал вас в мои руки. Бог хочет воздать нам за наши страдания, длившиеся так долго, за наши добродетели, проявившиеся в борьбе с этой любовью, которая казалась незаконной, словно такое чистое и глубокое чувство может быть преступлением. Не плачьте же больше, Женевьева! Дайте мне вашу руку. Хотите чувствовать себя, словно вы здесь у брата, который с почтением будет целовать край вашего платья, и удалится из этой комнаты, даже не оглянувшись? Да? Скажите только слово, подайте только знак, и вы увидите, как я уйду и вы останетесь одна, свободная и в безопасности как дева во храме. Или, напротив, обожаемая Женевьева, может быть вы захотите вспомнить, что я так любил вас, что едва не умер от этого, что ради этой любви, которую вы можете сделать роковой или счастливой, я предал своих соратников и стал противен сам себе. Может быть вы захотите подумать о том, что будущее готовит нам счастье, о силе и энергии нашей молодости и любви, чтобы защитить это зарождающееся счастье от всего, что может ему навредить! О, Женевьева, ты ведь ангел доброты, скажи мне, хочешь ли ты сделать человека таким счастливым, чтобы он не сожалел больше о жизни и желал бы только вечного счастья? Итак, вместо того, чтобы оттолкнуть меня, улыбнись мне, моя Женевьева, позволь мне прижать твою руку к моему сердцу, наклонись к тому, кто стремится к тебе со всей силой своего чувства, своими чаяниями, всей душой своей. Женевьева, любовь моя, жизнь моя, Женевьева, не думай о своей клятве!

Сердце молодой женщины переполнилось от этих нежных слов: томление любви, усталость от страданий исчерпали ее силы. В ее глазах больше не было слез, но рыдания еще вырывались из ее волновавшейся груди.

Морис понял, что у нее нет больше сил сопротивляться, и обнял ее. Она уронила голову ему на плечо, и ее длинные распущенные волосы касались разгоряченных щек ее возлюбленного.

В то же время Морис почувствовал, как содрогнулась ее грудь, подобно волнам после бури.

– Ты плачешь, Женевьева, – с глубокой грустью сказал он. – О, успокойся! Я никогда не стану навязывать тебе своей любви, никогда мои губы не будут осквернены поцелуем, отравленным хотя бы одной слезой сожаления.

И Морис разомкнул живое кольцо своих рук, отстранил лицо от лица Женевьевы и медленно отвернулся.

Но тотчас же, что так естественно для женщины, которая защищается и которая в то же время сгорает от желания, Женевьева кинулась на шею Морису, обвив ее своими дрожащими руками, с силой прижавшись к нему холодной и влажной от слез щекой, которая сразу же высохла на горячей щеке молодого человека.

– О! – прошептала она. – Не покидай меня, Морис. На всем свете у меня нет никого, кроме тебя!