Текст книги "Тертон (СИ)"

Автор книги: Александр Цзи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Поколебавшись, Стас поднял крышку подвала – оттуда пахнуло специфическим запахом погреба, – опустился на колени и щелкнул выключателем с краю люка чуть ниже уровня пола. Внутри вспыхнул желтоватый свет слабой лампочки.

Прямо под люком виднелся земляной пол, в который упиралась деревянная лесенка. Слева находились полки с многочисленными банками – пресловутые соленья и варенья. Справа стояли пустые бочки, в которых раньше квасили капусту. Больше ничего разглядеть невозможно.

Тогда Стас аккуратно улегся животом на пол и опустил голову прямо в люк. Вот теперь обзор значительно увеличился. В поле зрения попали мешки с картошкой в ближнем углу, ящики, наполненные песком, в котором обычно хранились морковь и репа (сейчас лето, прошлогодний запас весь закончился, а новый еще не закуплен). Возле ящиков валялись свернутые провода, дряхлые картонные коробки со стоптанной обувью, которые давно пора сжечь или выкинуть, еще какой-то хлам вроде сломанных игрушек и машинок, остатков коляски, на которой катался сам Стас. Все покрыто слоем вездесущей пыли и лохмотьями паутины.

В самой дальней бетонной стене зиял низкий проем вроде дверного. Отец рассказывал, что когда дом только строился, предыдущий владелец намеревался соорудить пристройку к дому, а под ним – продолжение подвального помещения, но передумал. В результате остался один проем, из которого внутрь подвала высыпалась рыхлая черная земля, давным-давно образовав целую груду. Она утрамбовалась за много лет сама собой. На ней сейчас лежали рядком пустые тетрапакеты из-под молока двухпроцентной жирности, которое пила мать – из-за изжоги, – и баклажки из-под минводы.

Стас внимательно оглядел все обширное подвальное помещение, залитое тускловатым светом единственной лампочки, удивляясь, какой хренью он занимается посреди ночи. Убедившись, что в подвале никого нет – даже мышей не видно, не говоря уже о злом двойнике бабушки Насти, – Стас начал было вставать и выронил цепочку амулета, который не преминул упасть на глиняный пол прямо под люком.

– Проклятье и беспредел, – зашипел Стас.

Он повернулся к люку задом и полез по лестнице вниз.

Его тут же окутал затхлый запах – знакомый запах… не совсем такой, какой скапливается в погребах, а другой… Тот самый, что стоял ночью в спальне бабушки…

Стас спустился до самого низа, наклонился и поднял амулет. Зачем-то огляделся, стоя в подвале, среди полок, бочек, коробок и ненужных вещей.

Потолок подвала – он же пол дома – был сложен из мощных бревен и строганных досок, с них свисала хлопьями пыльная паутина, в которой висели полупрозрачные высохшие тельца давно умерших пауков. В четырех местах потолок поддерживали бетонные столбы, врытые глубоко в землю. Странно, но ни прежний владелец, ни отец не зацементировали весь пол и тот недоделанный дверной проем, ведущий в никуда, в Средиземье, блин. Они что, собирались рыть еще глубже?

Прежний владелец вроде был еще тем конспирологам-выживальщиком. По словам соседей он планировал устроить под землей целое бомбоубежище на случай глобальной войны. А отец, скорее всего, просто поленился довести подвал до ума.

Стасу стало неуютно в этом затхлом подземелье, обиталище брошенных вещей и пыльных банок. Это место не предназначено для живых…

Он полез назад, достиг люка, высунул голову над выкрашенным коричневой краской полом, и сверху, как гром среди ясного неба, раздался свистящий шепот:

– Ты что тут делаешь?

От неожиданности Стас чуть не опрокинулся назад и издал позорно тонкий вскрик.

– Да итить твою налево! – выдохнул он дрожащим голосом, плохо понимая, что несет. – Бабуля⁈

– Еще ругается, – заворчала баба Настя. Она нависала над ним, стоя возле люка, из которого выглядывал перепуганный Стас. Он видел прямо перед собой голые ноги без единой варикозной венки (а ведь у матери их полно!) и стоптанные тапки. Бабушка была одета в тонкий зеленый халат с безвкусными крупными цветами, седые волосы распущены и подсвечены лампочкой. Лицо – из-за той же лампы прямо за ее головой – сплошное темное пятно. – Чего ночью в подпол полез? Кушать захотел? Так в холодильнике же есть все!

Страх быстро трансформировался в сильнейшее смущение, и Стас вылез из люка красный как свекла.

– Да я… это… – начал он. Ужасно не хотелось врать, но куда деваться? Не рассказывать же про свои экстрасенсорно-шизофренические эксперименты? – Услышал, что кошка типа туда полезла… Думал, застряла…

– Ох уж эта Пэрис, – вздохнула бабушка. – Не думала, что она люк может открыть…

Стас, все еще с пылающими щеками, поспешно наклонился, выключил свет в подвале и прикрыл люк. Выпрямившись, обнаружил, что баба Настя оглядывает его с ног до головы с видом подозрительным и недовольным, почти злым. Взгляд ее выцветших слезящихся глаз остановился на сжатом левом кулаке Стаса.

– А что это у тебя там такое?

– Цепочка… – бухнул Стас. От растерянности и смущения не успел соврать что-нибудь убедительное.

– Какая цепочка?

Стас поднял руку и разжал пальцы. Лицо у бабушки вдруг перекосилось, изменилось, стало безумным, звериным, глаза вылезли из орбит. Она отшатнулась, едва не потеряв оба тапка.

– Выброси! – низким хриплым голосом проклокотала она.

– Да ты чего, бабуль? – еще больше растерялся Стас.

Старушка была сама на себя не похожа. Ни намека на всегдашний румянец, лицо сморщилось, исказилось до неузнаваемости, побелело, редкие пожелтевшие зубы оскалились, с нижней губы потекла слюна.

– Плохая вещь это! – натужно хрипела она, пуча глаза на амулет и отступая еще дальше. – Дурная! Выброси, тебе говорю!

В дверях гостиной появилась заспанная недоумевающая мать – тоже в халате, канареечно-желтом, без цветов, зато с колосками пшеницы, в сбившемся набок платке, она всегда ложилась спать в платке, даже летом, потому что иначе наутро у нее стабильно болела голова.

– Что тут такое? Что за ночное собрание? Что случилось?

Стас начал было объяснять, но бабка зашипела что-то совсем уж невразумительное, зашлепала губами, затряслась, и мать, поразительно хладнокровная, решительно увела старушку в ее спальню. Уложив бабулю, мать зашла в комнату Стаса, куда тот юркнул, чувствуя себя очень неуютно.

– Что ты там такое нашел? – спросила мать, глядя на него спокойно и внимательно.

– Да цепочку… обыкновенную, – залепетал Стас. – А что это с бабушкой? Чего это она?

Мать улыбнулась печально.

– Старость, Стас, старость – вот чего. Иногда с ней такое бывает… вот пару лет как. Ты не замечал раньше, а я-то с ней постоянно живу… Пусть поспит до утра, а ты ее не беспокой.

Стас с готовностью кивнул, словно вот только что намеревался побеспокоить сон бабушки, а мама его вовремя переубедила.

– Славно хоть, что во всем остальном на здоровье не жалуется, – продолжала мама, как бы убеждая в этом в первую очередь саму себя. Она вздохнула и пошла было из комнаты, но сразу же вернулась, строго покачала перед Стасом пальцем: – А ты ее не нервируй, Стас, и не шастай по ночам, понятно?

– Понятно, ма, – сказал Стас.

И мать ушла.

Глава 7

Амулет-7

Вопреки ожиданиям Стаса, бабушка не забыла наутро о ночном инциденте, не выбросила из головы чем-то не угодившую ей цепочку и за завтраком снова потребовала выкинуть «плохую вещь». Жуткие рожи она больше не корчила и вела себя адекватно, как обычно, но неприязнь к амулету у нее осталась.

Стас, поймав выразительный взгляд матери, закивал, демонстративно вышел на улицу, вернулся и объявил, что выбросил цепочку за изгородь. Мать устало кивнула. Она сегодня выглядела еще больше постаревшей и почти больной. Да что это с ними всеми?

Когда мать вышла из кухни, бабка – снова розовощекая, мягкая и добрая – придвинулась к Стасу и, не переставая улыбаться тонкими губами, прошептала такое, отчего волосы на загривке у Стаса встали дыбом:

– Врешь, паскудник! Не выбросил! Я чую эту плохую вещь! А я-то думаю, почему у меня в последнее время аппетит пропал?

Шепот был тихий, вкрадчивый и одновременно исполненный лютой злобы и угрозы, чужой и пугающий.

«Как пропал? – чуть не выпалил Стас. – А не ты ли сейчас за обе щеки бутерброды уплетала?»

– Бабуля! – повысил он голос, хотя по спине скользнула ледяная струйка. Он слышал, что с сумасшедшими нужно быть построже, как с капризными детьми. Если бабуля впала в маразм, то пугаться ее – глупо и себе дороже. – Ну хватит уже! Нет тут плохих вещей, ясно?

Какая страшная это штука, старческий маразм и безумие, подумал он с трепетом. Вот рядом с тобой родной человек, который качал тебя на ручках, воспитывал, терпел твой переходный возраст, а теперь в прежнем теле будто поселилось другое существо, мерзопакостное, злобное, издевательско-насмешливое, глумящееся.

Бабка откинулась на спинку стула и беззвучно закисла от смеха.

– Плохих вещей, говоришь, нет⁈ – свистящим шепотом выдавила она. – Да в этом доме…

Она поперхнулась, закашлялась, закатывая глаза и хватаясь то за горло, то за неизменные бусы. Посидела немного, затем открыла глаза и зорко глянула на внука.

– Ох, дурно мне, внучок, – пропыхтела она. – Ты меня извини, старую, иногда на меня будто затмение находит.

«Скорую вызвать? – лихорадочно думал Стас. – Скорая тут с районного центра едет, из Бурнинска, домчит не раньше, чем через полчаса… Или с матерью посоветоваться? Боже, и каково тут матери жить с этой крипибабкой-то? А если периоды затмения увеличатся? А если дом подожжет, мать душить начнет, еще какое-нибудь безумие сотворит? Ни в какую больницу или реабилитационный центр ее надолго не положишь, сумасшедшие старики никому даром не сдались… Разве что нанимать специально обученную сиделку – но ставки у них наверняка конские…»

Тревожность Стаса росла как на дрожжах, тем более мать понятия не имела, как поступить с впадающей в маразм собственной матерью. Ни в какой дом престарелых отдавать, естественно, даже не помышляла, да и Стас понимал, что это не вариант. Хотя… это зависит от самой бабули. Если ее поведение станет слишком опасным для нее самой и окружающих, делать что-то придется по-любому.

Но баба Настя проблем своим близким не доставила, а тихо и мирно скончалась ночью на второй день после того разговора за завтраком. Рано утром Стаса разбудил крик матери, которая встала раньше и обнаружила бездыханную бабушку. Стас был потрясен этой неожиданной смертью, но еще больше его поразило то, как хорошо в смерти выглядит бабуля: будто просто спокойно спит. Даже румянец остался, а ведь такого быть не должно! Или это был такой вот загар?

Дальнейшее было как в тумане. Невесть откуда набежали старухи, старики, мужики и бабы, даже дети, и Стас обнаружил, что ни он, ни мать больше в доме не хозяева, – тут прочно и уверенно закрепились пожилые поимчане.

Старушки, причитая и подвывая (кто со слезами, кто без), полностью взяли на себя организацию похорон, обмыли и обрядили покойницу. В числе тех, кто обмывал бабушку, была и мать Никиты Сапожникова. Сам Никита ходил мрачный по двору, смоля сигаретой и покрикивая на злобную Найду, которая очумела от наплыва незнакомых людей.

Мать очень болезненно восприняла смерть бабы Насти, рыдала так неистово, что Стас боялся, как бы сердце не разорвалось. Женщины хлопотали вокруг нее, сердито отмахивались от Стаса, который мялся рядом, но своими собственными причитаниями лишь подливали масла в огонь. Вроде успокоятся, потом одна начнет причитать, остальные подхватят, и поднимется такой вой, что вся деревня слышит.

«Как в курятнике: яйцо снесет одна курица, а орут все», – сердито думал Стас, устав от всего этого цирка. Он не верил, что хотя бы половина плакальщиц искренна. Бабе Насте уже за восемьдесят было, то есть она пребывала в возрасте, когда утреннему непробуждению не удивляешься, так чего так убиваться-то посторонним, в сущности, людям?

Все же хорошо придумано в природе, размышлял он дальше виновато, когда пожилой человек начинает терять рассудок, его забирает смерть. С одной стороны, близким проще, как не цинично об этом думать, а с другой – сам старик или старушка, впавшие в маразм, уже не воспринимают близящуюся смерть близко к сердцу. Что ни говори, а баба Настя отошла в мир иной недурственно, не болела, не лежала, зарабатывая пролежни, не ходила под себя…

Зеркала в доме были занавешены, гроб с телом стоял на двух стульях в гостиной, рядом постоянно крутились бабки. Соседки усердно помогали с готовкой еды, мужчины тоже без дела не сидели, взаимовыручка в деревне традиционно находилась на высоком уровне.

«А еще тут очень скучная и однообразная жизнь, – подумал Стас. – Любое событие, даже такое скорбное, воспринимается как яркое Событие с большой буквы».

Что касается его самого, то смерть бабушки вызвала в нем смешанные чувства. Бабушка всегда принимала живейшее участие в его воспитании, и он однозначно был опечален. В то же время последние по времени события сильно повлияли на то, как он воспринимал бабулю. Как он не старался напоминать себе про маразм, в памяти намертво впечаталась жуткая ночная сцена, когда бабушка вызверилась на него и требовала, чтобы он выбросил «плохую вещь». И разговор за завтраком упрямо не выветривался из памяти.

Амулет Стас по-прежнему носил на шее под одеждой, выбрасывать и не собирался. Идея отыскать отца занозой засела в голове. Вот отыщет отца, тогда и подумает, избавляться от загадочного артефакта или нет. Еще поглядеть нужно на «поведение» амулета. Пока же он ведет себя нормально.

После похорон мать бродила по дому, как во сне, почти ничего не ела, потеряла интерес к жизни и со Стасом не желала разговаривать, ограничиваясь короткими односложными репликами. Стас подозревал, что она его винит в скоропостижной смерти бабушки, хотя это было неразумно. Разок она спросила, избавился ли он от цепочки и, когда Стас соврал, что да, больше вопросов не задавала.

Стас взял на себя всю работу по хозяйству, включая стряпню, мытье посуды, стирку и уборку. Мать же все время, когда к ним не приходили соболезнующие, проводила в спальне, лежала лицом к стене, а ночью, бывало, стонала во сне. На пятый день, видя, что улучшения не предвидятся, Стас вызвал «скорую» из Бурнинска. Приехал фельдшер, померял давление, сделал какой-то укол и развел руками. Переутомление и сильный стресс на фоне гипертонической болезни и повышенной тревожности, выставил он вердикт и предложил положить мать в больницу на недельку, прокапать, пронаблюдать.

Стас, недолго думая, отвез мать на другой день на машине в Бурнинскую районную больницу. Он начал бояться, что если ничего не предпримет, скоро ему предстоят новые похороны… Терапевт, осмотревший мать, оказался старым знакомым и быстро организовал госпитализацию. Без этого знакомого далеко не факт, что мать удалось бы положить в стационар так просто.

Мать не возражала против госпитализации – она вообще мало реагировала на происходящее. Стас попросил ее всегда держать при себе телефон, не дождался внятного ответа и обменялся номерами с терапевтом, радуясь, что им так повезло с этим знакомым.

Провозившись с матерью и ее госпитализацией целый день, он вернулся в непривычно пустой дом, в котором недавно лежал труп… Ему было не по себе. Одиночество, правда, немного скрашивала Пэрис, нагулявшаяся досыта со своими северо-западными котами, но человеческого общения заменить, понятное дело, не могла.

До наступления сумерек Стас по инерции работал во дворе, замазывая угол дома сложным раствором и предаваясь невеселым размышлениям о недалеком будущем. Мать определенно придется забрать с собой в город, в однокомнатную квартирку – не переезжать же самому и заниматься сельских хозяйством? Усадьбу продать, кур зарезать или тоже продать подешевле – дорого в деревне никто не возьмет… Пэрис, скорее всего, нужно оставить здесь, на попечение соседей. Дел предстоит немало, а отпуск скоро заканчивается.

Перед отходом ко сну Стас вспомнил услышанное где-то суеверие, что, дескать, надо подержаться за ноги покойника, чтобы не снился. За ноги бабушки он не держался, а сейчас уже поздно. Полный невеселых дум, Стас долго ворочался в постели, но все-таки крепко уснул.

Среди ночи открыл глаза и в залитой сумеречным светом комнате увидел бабу Настю, одетую в ту же одежду, в которой ее хоронили, в платке, с бумажным венчиком на лбу и полупрозрачным тканью на лице. Сразу явилось понимание: это сон. Но легче от этого не стало. Что-то произошло с бабушкой, она разбухла под одеждой, руки и лицо почернели, она ворочалась в полумраке и говорила низким блеющим голосом:

– Внученька, Стасюшка!.. Я ж не умерла вовсе! Не заметил ты? Уснула я просто, а меня живую закопали…

– Ты умерла, – ответил ей Стас. Не мог не ответить, хоть и осознавал, что все это сон. – Несколько дней миновало… И фельдшер тебя посмотрел, в зрачки светил, пульс слушал…

Бабка замерла. Сквозь прозрачную ткань горели желтые глаза и щерились редкие острые зубы. Привидение вкрадчиво поинтересовалось:

– А ты разве мои щечки румяные не приметил? С каких это пор у мертвеца щеки-то румяные?

Стас вознамерился было ответить, что бабушка, наверное, использовала румяна, а позже ее подкрасили старушки-соседки, но разбухшее чудовище в погребальном наряде внезапно навалилось на него всем своим телом, студенистым, дряблым, но невероятно тяжелым. Стас чувствовал помимо тяжести еще и леденящий могильный холод, он забился, попытался вырваться, но силы его покинули.

– Ты штукой-то своей дурной проверь, жива я или нет! – прохрипело чудовище, продолжая его душить.

Дернувшись так, что чуть не сверзился с кровати, Стас проснулся весь в холодном поту. В темной комнате словно бы вот лишь секунду назад кто-то был, но успел скрыться в момент пробуждения, отшатнулся во мрак, затаился где-то неподалеку. Стас нашарил телефон на тумбочке, непослушными со сна пальцами включил фонарик, в его луче метнулась небольшая тень, остановилась на пороге, сверкнула глазищами. Пэрис!

Стас сгреб с той же тумбочки амулет – снимал его на ночь, – цепочка нагрелась и вибрировала в пальцах. Что это такое?

Откинувшись на подушку, он попытался думать логически и здраво. Бабушка лежит в могиле уже пятые сутки. Если у нее была летаргия, которую не разглядел фельдшер, что само по себе вещь маловероятная, то сейчас баба Настя гарантированно мертва…

Он снова заворочался, заметался в постели, сон не шел. В мозгу занозой застряли слова привидения из сна. Он поднялся, щелкнул выключателем, но свет не вспыхнул, – он пощелкал еще пару раз, потом проверил выключатель в коридоре и, подсвечивая фонариком на мобильном, подошел к окну и выглянул. Уличные фонари тоже не горели. Кажется, вырубило электричество на всей улице.

Понимая, что не уснет, он прошел в спальню бабушки с амулетом в руке, подержал его прямо над заправленной кроватью. Амулет завибрировал сильнее и нагрелся так, что почти обжигал… Интересно, а что еще умеет этот предмет, кроме как искать потерянное? Как это выяснить?

Он моргнул, и ему почудилось, что бабушка по-прежнему лежит в постели на боку, но пригляделся – нет, кровать пустая и заправленная, подушка поставлена уголком.

В гостиной зашипела кошка. Стас вздрогнул и поспешно метнулся в гостиную, где стоял гроб. Пэрис проскользнула мимо, коснувшись шерсткой его лодыжки, и исчезла в коридоре. Луч фонарика – довольно слабый лучик – осветил стол с фарфоровым чайником и чашками, несколько стульев, старомодный шкаф, телевизор, краешек дивана… Боковым зрением Стас ухватил темную массу на диване, успел подумать: наверное, ворох одежды или одеяла с подушками! – однако в этот миг масса шевельнулась, и в тишине явственно прозвучал шипящий голос:

– Видишь меня, паскудник? Нашел себе игрушку дрянную, прозрел, увидал больше, чем надо, да?

Расплывшаяся фигура, сидящая на диване, подалась вперед, сверкнули желтые нечеловеческие глаза… Тело Стаса обрело самостоятельность, рвануло с места так резво, что нога буксанула на ковре, сложившийся складками, он чуть не снес плечом косяк, выронил от удара телефон, выскочил в коридор, оттуда вылетел на веранду и потом – во двор. Но и там не остановился, выбежал за калитку на улицу и лишь на противоположной стороне, слегка опамятовавшись от ночной прохлады, остановился, задыхаясь и дрожа с головы до ног.

«Что это было? – метались в голове обрывочные беспорядочные мысли. – Это не сон? Я ведь больше не сплю?»

Вокруг была непроглядная ночь, небо затянули тучи, царила глухая тишина, ни одна шавка не брехала. Несмотря на темноту и тишину, Стас был уверен, что не спит. А больше он ни в чем не был уверен.

Глава 8

Амулет-8

И что теперь делать? Стас знал лишь одно: в этом доме ночевать он не будет. Сесть в машину и уехать домой в Лесной Увал? Но завтра с утра надо навестить маму в Бурнинске, а в районный центр куда ближе ехать отсюда… В Бурнинске можно остановиться, снять номер в гостинице, но это потребует наличности, которой не много. Напроситься в гости Никите Сапожникову? А как объяснить ему про призраков? Засмеет ведь! Стасу невмоготу было представлять высокомерно-насмешливый прищур этого белобрысого альфа-самца…

Переночует сегодня в тачке – вот наилучший вывод. Но – Стас растерянно похлопал по бедрам, он был в футболке и трусах – ключи остались в страшном доме, в комнате… А в доме тьма и потусторонняя тварь…

После лихорадочных размышлений он вернулся во двор, косясь на окна, осторожно прокрался к бане, быстро вошел – словно нырнул в прорубь – и схватил наощупь старый, но рабочий фонарь, висевший в предбаннике возле входа. Сразу же выскочив наружу, включил его. Фонарь светил не то чтобы очень хорошо, но чуточку получше того, что на мобильном.

Повеселев, Стас взял в одну руку фонарь, в другую – отцовскую лопату, которая стояла воткнутой в землю возле сарая, и двинулся к входным дверям дома. По мере продвижения скорость замедлялась, пока Стас совсем не остановился в метре от крыльца. Дверь была распахнута, внутри клубился непроницаемый мрак.

Стас тяжело дышал, в голове теснились самые разные бестолковые мысли: и о чудище в гостиной, и о снах и собственном безумии. Наконец решился, взвинтив себя до состояния немного трусливой ярости, свойственной собачкам мелких пород. Прислушался – все было тихо, амулет уже висел на шее, не дрожал и не вибрировал, – и с отчаянной храбростью человека, впервые прыгающего на тарзанке, заскочил на веранду.

В доме повис спертый, затхлый запах – после улицы всегда так кажется… Или сейчас запах гуще и отвратнее, чем обычно?

Он выставил вперед лопату, готовый нападать или убегать, прокрался по коридору и тотчас заметил тусклое свечение фонарика телефона, валявшегося экраном вниз у двери гостиной, где он его и выронил. С замиранием сердца заглянул в помещение, посветив на диван, но призрак пропал без следа. Зажав лопату подмышкой, Стас медленно наклонился, не спуская глаз с дивана, поднял телефон. Затем шмыгнул в собственную комнату, как попало похватал одежду, ключи, сгреб все это добро в кучу и выбежал наружу в домашних шлепках.

Страх наполнял каждую его клеточку. И стыд. Стыдно взрослому мужику видеть бабаек и бояться темноты… Это смешно. Но пусть те, кому смешно, сами попадут в аналогичную ситуацию, а мы поглядим…

Тем не менее Стас торопливо оделся у калитки, готовый в любой момент понестись по улице сломя голову, пусть даже со штанами, надетыми на одну ногу. Все время чудилось, что тварь наблюдает за ним из окна. Отпер машину и с облегчением врубил фары, осветившие весь двор до самого огорода, половину дома и часть гостиной сквозь незанавешенное окно.

Уверенности прибавилось. На него вдруг накатило смешанное чувство злости, упрямства и решимости. Если он свихнулся, то и терять нечего; если нормален, то пора разобраться в этом дурдоме раз и навсегда. Живая, говорите, и румяная? А это мы выясним прямо сейчас.

Он зашвырнул лопату в багажник, сел за руль, завел двигатель и поехал прямиком на кладбище. Воображение рисовало дикие картины того, что сейчас произойдет, но Стас уже закусил удила и не собирался отступать.

Кладбище расположилось на пологом пригорке, за местной церквушкой. Всюду стлалась темнота, разрезаемая лишь фарами автомобиля Стаса. Ни людей, ни животных… В этот глухой час дерут глотку первые петухи, сидя на насестах среди невыспавшихся кур, но сегодня ночью, казалось, деревня вымерла, и один Стас был живым существом.

«Если меня спалят, – мелькнула мысль, – посадят за вандализм… А то и прибьют на месте…»

Все же отступать он и не думал. Его наполняла сила, упрямая, вибрирующая, прежде неведомая, и твердая уверенность, что если он не сделает это прямо сию минуту, то позже уже не решится и будет корить себя до конца жизни. А незакрытый гештальт – это плюс сто очков в копилку тревожности…

Он медленно и тихо объехал церковь, выключив фары на некоторое время и обнаружив, что пространство вокруг наполнено слабым светом. Заря? Возможно. А может быть, Стас обрел способность видеть в темноте, как кот, – в довесок к шизофрении, ха-ха…

Остановился у входа на кладбище – простой калитки из сваренной вручную рамы и натянутой на нее сетки-рабицы. Невысокий забор из той же рабицы окружал все кладбище, пресекая попытки домашней скотины забрести на эту территорию и пожрать растительность. Из-за этого трава среди невзрачных могилок вымахала по пояс, а кое-где и повыше. Деревенские временами приходили и ухаживали за могилами, но за летней травой в предгорьях Тауханского хребта не угонишься при всем старании.

Стас взял из багажника лопату и монтировку, покосился в сторону церкви, застывшей метрах в двухстах черной глыбой, и почти невидимых домов. Открыл предательски и зловеще скрипнувшую калитку и зашел на территорию кладбища.

Могила бабушки находилась впереди и чуть слева, за одним очень старым провалившемся погребением с насквозь проржавевшей оградкой, опутанной высохшими побегами вьюна. Кто там похоронен, узнать не было никакой возможности – Стас убедился в этом еще во время похорон бабушки, когда волей-неволей поглядывал на «соседей» бабы Насти. Фотография выцвела так, что ничего не разобрать, надгробие повалено и треснуло по всей длине.

Зато могила бабушки выглядела чуть ли не нарядно: блестящее в свете фонаря надгробие, отличная фотография молодой бабули, улыбающейся и кокетливой, огромный венок (Стас сам заказывал из Бурнинска), высохшие цветы и деревянный крест, лежавший поверх продолговатого холма.

Стас установил фонарь возле чугунной оградки, отложил в сторону венок и тяжелый крест и взялся за работу. Земля была рыхлая и легко поддавалась усилиям великолепной лопаты. Стас старался не засы́пать ограду, но по мере углубления ямы плюнул на аккуратность. Ему стало жарко, кровь свободно забегала по жилам, он успокоился и преисполнился сосредоточенной целеустремленности.

Время шло быстро и незаметно. Навыки человека, привыкшего к физическому труду, пригодились: вскоре он стоял в прямоугольной яме по шею и вышвыривал комковатую землю то с одной стороны ямы, то с другой. Дна ямы он не видел, орудовал лопатой наугад, по спине и груди под рубахой градом стекал пот, лез со лба в глаза, и приходилось время от времени смахивать его быстрым движением кисти.

Амулет спокойно висел на шее и ничем не давал о себе знать. Никакие призраки на него не нападали. Что он предпримет, когда убедится, что тело бабы Насти на месте?

А ничего. Зароет могилу и сделает вид, что все окей. Половина людей в мире, если не больше, так и живет. Делает вид, что все окей, хотя все уже давно прошлось по одному месту…

Лопата ударилась о крышку гроба с хрустким и гулким звуком, и Стаса передернуло. Однообразная работа усыпила бдительность, он почти забыл, для чего роет эту яму… Он убрал оставшийся слой земли, окончательно перемазавшись в глине, взял с края ямы полузасыпанную монтировку и отодрал крышку гроба. Когда его заколачивали, он обратил внимание, что крышка держится только на четырех гвоздях, не слишком крупных…

Зачем обратил?

Случайно.

Вот и пригодилось.

Он достал фонарь, широко расставил ноги, упираясь ступнями в землю по обе стороны гроба, и, невольно задержав дыхание, потянул свободной рукой крышку на себя и вбок.

Он ожидал увидеть разложившуюся бабулю, растекшуюся по всему гробу, или желтоглазое чудовище, которое приготовился бить лопатой, но гроб был пуст. Белая твердая подушечка, белая же шелковистая ткань, которой гроб был обшит изнутри, – и все.

Пораженный, Стас опустил пониже фонарь и оглядел гроб сверху донизу, точно бабуля могла скукожиться до размеров лилипута и спрятаться где-нибудь в уголке. Нет, гроб был однозначно и неоспоримо пуст. И – что-то подсказывало Стасу – был пуст изначально.

Открытие настолько потрясало, что Стас бездумно выбрался из могилы, хватаясь за края, и побежал к машине за калиткой, но вскоре опомнился, вернулся, достал инструменты и фонарь и принялся закапывать яму. Посетила глупая, но смешная мысль: если он оставит могилу вскрытой и местные увидят это, то в конце концов решат, что Стас – некрофил-извращенец, похитил тело бабушки и вытворяет с ним такие вещи, о которых и подумать без содрогания нельзя. И Стас при всем старании не докажет, что тела уже не было… Как и не объяснит, зачем он вообще взялся за несанкционированную эксгумацию среди ночи.

Несмотря на все усилия, вернуть могиле прежний вид не удалось. Оставалось надеяться, что в ближайшее время пройдут нередкие здесь дожди и скроют следы его деятельности.

С лопатой, монтировкой и фонарем, весь в грязи, потный и, наверное, страшный для случайного встречного, Стас вернулся к машине. Но никаких случайных прохожих ему не повстречалось. Деревня по-прежнему мертво лежала в темноте, не светилось ни одно окно – даже тусклым светом свечей, керосиновых ламп или фонарей на батарейках. Это обстоятельство начинало сильно угнетать… Так не должно быть.

Стас сунул в багажник инструменты, отряхнулся как мог, сел за руль и повернул ключ зажигания. Засветились привычным серебристым светом приборы, и Стасу стало немного легче. Фары светили прямо на кладбище, заставляя траву, кресты и надгробия отбрасывать длинные чернильные тени.

«Я это сделал, – думал он, слушая ровный и сильный стук сердца. – И убедился, что не сошел с ума. Бабушка каким-то невероятным образом не умерла и даже сбежала из гроба, как бы смешно это не звучало… Она стала чем-то… другим».

Из неосвещенных уголков кладбища за ним как будто следили, внимательно и недружелюбно. Ждали, что внезапно сдохнет аккумулятор и свет вырубится, чтобы напасть.

Он снял машину с ручника, выжал сцепление и переключил рычаг передачи скоростей на задний ход. Отъехал немного, развернулся и медленно двинулся по темной улице в обратном направлении.