Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)
Заседание суда первой инстанции было назначено на понедельник в двенадцать часов дня.
В воскресенье вечером собрались на квартире у Клауса, где хозяин дома раздал участникам акции оружие. Те, кто носил длинные куртки-анараки и мог спрятать оружие под полой, получили автоматы «Узи», остальным, в том числе и Рихарду, достались пистолеты «вальтер».
Каждый продемонстрировал перед Клаусом умение обращаться с оружием. Затем Клаус вынес из соседней комнаты пачку листовок, и Рихард сразу сообразил, что и те листовки, которые разбрасывались на недавнем митинге, где прогнали с трибуны фон Тад-дена, были заготовлены и розданы все тем же Клаусом, у которого, по-видимому, была тесная связь с какой-то типографией.
У здания суда Рихард появился часа за полтора до начала, чтобы еще раз запечатлеть в памяти все переулки и проходные дворы, которые можно будет использовать для отхода. Войдя в здание, он увидел на втором этаже закрытую дверь и на ней объявление: «12.00. Дело Борха. Предварительное слушание». «Еще не менее часа должно пройти, прежде чем эта дверь откроется…» – подумал Рихард и снова вышел на улицу. Он нащупал небольшой пистолет, засунутый под ремень в брюки, и его охватило чувство решимости и уверенности.
Но вдруг Рихард ощутил страх. А что, если его случайно встретит здесь Герда? Как объяснить ей, что он делает тут, возле здания суда? Это предположение было нелепым: Герда обычно разъезжает в машине и, конечно же, из окна своей «букашки» никогда не обратит внимание на бродящего в толпе пешеходов Рихарда. Но завтра он обязательно позвонит Герде…
В странной ситуации он оказался! От Герды Рихард держал в секрете свою связь с НДП. Она понятия не имеет, что он участвовал в митинге, слушал фон Таддена, теперь же готовится к акции, цель которой возбудить ненависть к коммунистам. А от Клауса у Рихарда была тайна прямо, так сказать, противоположного характера: ведь вопреки его строгому приказу он поддерживал связь с Гердой, один раз провел с ней почти день, разговаривал по телефону…
Эта раздвоенность мешала Рихарду жить. «Верность – наш девиз!» – говорили в старой нацистской партии. И он, Рихард, с радостью принял бы участие в любой операции партии, даже с опасностью для собственной жизни, однако никогда не изменил бы этому девизу. Но, обманывая Клауса, разве он не обманывал партию?
Стал накрапывать дождь. Рихард пожалел, что не захватил плащ, однако идти за ним теперь, когда его часы показывали уже десять минут двенадцатого, было рискованно.
Рихард перешел на другую сторону улицы, зашел в какой-то подъезд и оттуда стал наблюдать за зданием суда.
Никто из группы пока не появился. Рихард продолжал ждать, ему не хотелось входить в зал суда первым, хотя свое место – на скамье, перед загородкой, за которой должны находиться обвиняемый и охранник, – он хорошо знал. Рихард нащупал в кармане пиджака нейлоновый чулок-маску, а потом еще раз дотронулся до пистолета.
И в этот момент увидел, как по противоположной стороне ко входу судебного здания подходит Клаус. Он был в плаще, левая рука его была прижата к бедру, значит, он решил взять с собой автомат, оружие куда более надежное, чем пистолет..
Еще несколько незнакомых Рихарду людей вошли в подъезд суда. Часы Рихарда показывали 11.40. Он быстро, лавируя между машинами, перешел, вернее, перебежал на другую сторону и лицом к лицу столкнулся с входящим в подъезд Куртом.
Оба сделали вид, что не знают друг друга. И все же по движению губ Курта Рихард понял, что тот шепотом произнес слово «хайль!». Рихард в ответ приподнял правую руку.
Дверь в зал суда была уже открыта, около нее стоял полицейский, однако вход был свободным, и Рихард вошел в зал.
Первым делом он огляделся, чуть задержавшись у входа. Все было именно таким, как он себе представлял, судя по описанию Клауса.
Перед Рихардом тянулось несколько рядов соединенных друг с другом деревянных стульев – места для зрителей, и некоторые из них были уже заняты. Между рядами оставалось достаточно широкое пространство. Впереди виднелся пока еще пустой длинный судейский стол, за ним дверь в стене, а перед ним другой стол, маленький. Слева от них стояли еще два небольших стола, очевидно, для обвинителя и адвоката.
Рихард занял крайнее правое место в первом ряду и оказался всего в двух-трех шагах от огороженного круглыми деревянными перилами пространства. Там одиноко стоял стул, а позади него, в стене, виднелась плотно прикрытая дверь: очевидно, за ней сейчас находился обвиняемый.
Клауса Рихард увидел тотчас же, как вошел в зал; он занимал крайнее левое место в первом ряду, у слегка приоткрытого большого окна. Другие члены группы – Курт, Герман, Вольф, Макс и Герберт – сидели на предназначенных им местах, в последнем ряду у входа. Словом, при желании все входы и выходы из зала, включая окна, по первому же сигналу могли быть заблокированы.
Прошло еще несколько минут, дверь за столом судьи раскрылась. Из двери появились двое мужчин, они заняли места обвинителя и защитника, девушка-стенографистка уселась за маленьким столиком, стоявшим перед судейским столом…
И наконец, появился сам судья с папкой в руке. Все на мгновение встали.
– Введите подследственного! – громко объявил судья, усаживаясь за своим столом.
Дверь, ведущая в огороженное пространство, открылась. Оттуда вышел полицейский, а следом человек средних лет. На нем была помятая одежда, да и лицо его показалось Рихарду каким-то помятым. Полицейский указал этому человеку – он, конечно, и есть Борх! – на стул, а сам встал за его спиной.
Судья начал читать обвинительное заключение…
Но Рихард не вслушивался в его слова, а все время поглядывал в сторону Клауса, ожидая условного сигнала. Он прозвучал скоро. Не успел судья дочитать заключение, как Клаус вскочил и, оглушительно крикнув: «Всем оставаться на местах!» – выхватил из-под плаща свой автомат, стал водить стволом над головами сидящих в зале людей – зрителей и участников судебного заседания.
На Клаусе уже была маска. «Когда только он успел ее надеть?» – подумал Рихард, мгновенно вытаскивая из кармана свой чулок и натягивая его на голову, – операция, которую он много раз репетировал дома. Затем выхватил револьвер и, направляя его на полицейского, крикнул:
– Всем лечь, стреляю!
Ошалевший от страха и неожиданности полицейский грохнулся на пол. Теперь из разных концов зала неслись крики: «Лежать! Стреляем!», «Свободу Борху!», «Да здравствует ГКП».
Все люди уже лежали в проходах между рядами. Прокурор и защитник сидели на корточках, вытянув вверх руки, судья исчез где-то за своим столом.
В этот момент с нескольких сторон зала взлетели листовки. Они медленно опускались, покрывая лежащих людей точно дырявым саваном.
Рихард, держа на мушке своего «вальтера» распластавшегося полицейского, вдруг увидел, как Борх, который только что лежал рядом со своим охранником, внезапно вскочил, одним резким движением перемахнул через перила и очутился почти рядом.
Мысль, что его нельзя отпускать, иначе весь смысл операции пойдет насмарку, едва не заставила Рихарда выстрелить в Борха в упор, но полученный от Клауса приказ: «Не стрелять!» оказался сильнее. Какие-то доли секунды Борх озирался, ища, очевидно, наиболее безопасный путь для бегства, но в этот момент Рихард изо всех сил ударил его рукояткой своего пистолета в висок. Тот упал. И тут же раздалась громкая команда Клауса: «Отходим!» Рихард бросился по заранее намеченному пути к ближайшему окну, вскочил на стоящий у окна стул, затем на подоконник, разбил стекло и, почти не чувствуя боли от порезов, спрыгнул вниз.
Окно располагалось на уровне второго этажа, но Рихарду повезло, он спрыгнул удачно: внизу, под окном, стоял большой металлический ящик, наполненный мусором, Рихард угодил прямо в него, а мусор, наполовину заполнивший бак, самортизировал прыжок. В эту минуту сверху послышались выстрелы, очевидно, полицейские, тот, который охранял Борха, и те двое, что стояли снаружи у запертых входных дверей в зал, пришли наконец в себя и открыли огонь.
Перебравшись через край бака, Рихард спрыгнул на землю и устремился к воротам, ведущим на улицу.
Только выскочив из двора и пробежав несколько метров, отпугивая своим видом встречных прохожих, Рихард на ходу стянул с головы маску и помчался дальше, стремясь скорее достичь тихого переулка.
И вот теперь он несся, не разбирая пути, с единственной целью как можно скорее добежать до того переулка, в котором – он знал это – есть два проходных двора. Рихард не замечал ни людей, ни едущих по улице машин, в том числе и большого черного лимузина, который почему-то медленно ехал вдоль кромки тротуара, двигаясь примерно с той же скоростью, с которой бежал Рихард. Но он не замечал этого автомобиля. Призывным маяком был теперь уже видный Рихарду угол переулка, спасительного переулка, в который ему предстояло свернуть.
Наконец он достиг этого угла и свернул направо, не замечая, что черная машина не отстает и теперь снова движется вровень с ним, бегущим к воротам проходного двора.
До ворот оставалось метров пятьдесят, не больше, когда Рихард услышал командный голос:
– Садись в машину! Быстро!
Он обернулся и только теперь заметил движущуюся вровень с ним автомашину. Задняя дверца ее была приоткрыта, и виднелась придерживающая ее изнутри чья-то рука.
Почему Рихард соскочил с тротуара прямо к машине? Почему, отрывая дверцу от придерживающей ее руки, бросился в кабину и сел, точнее, упал прямо на мягкое сиденье? Понял ли он, что в этой машине его спасение? Или, измученный стремительным бегом, задыхающийся, мокрый от пота, просто подчинился инстинкту самосохранения и, не раздумывая, нырнул в так кстати оказавшуюся рядом машину?
Откинувшись на спинку сиденья и протерев залитые потом глаза, он увидел, что рядом сидит какой-то человек. Полиция! Он метнулся было к ручке теперь уже закрытой двери, чтобы выскочить из машины, но человек схватил его за плечо и с силой отбросил обратно на спинку сиденья.
– Ты что, и в самом деле сошел с ума?! Сидеть! – властно прозвучал над ухом Рихарда голос.
Машина рванулась вперед, с каждой секундой увеличивая скорость. Рихард опустил голову на грудь, чувствуя, что попал в ловушку. И в этот момент снова ощутил на своем плече прикосновение руки. Только теперь оно было мягким, даже дружеским.
– Ты что, не узнаешь меня, Рихард?
Рихард повернул голову к своему соседу и вдруг…
– Гамильтон? – Рихард едва шевелил внезапно пересохшими губами и поспешно, еще не веря самому себе, повторил: – Мистер Гамильтон?!
– Ну, конечно, это я, Рихард, – ответил по-немецки Гамильтон. – Неужели ты сразу не узнал меня?
– Но как я мог подумать, что это вы? – пробормотал Рихард. – Такие совпадения случаются раз в сто лет.
– А вот это совпадение произошло именно тогда, когда ему и следовало произойти.
– Невероятно!
– Я увидел тебя не случайно, Рихард. Я ждал твоего появления на улице.
– Вы хотите сказать… – начал было Рихард, но Гамильтон прервал его:
– Да, именно это я и хочу сказать.
– И все-таки я не могу понять, repp Гамильтон, каким образом вы заметили меня. На тротуаре было столько народа…
– Но не все бежали так, точно за ними гнался сам дьявол, – усмехнулся Гамильтон.
Рихард не нашелся, что ответить. Пролепетал что-то насчет автобуса, который якобы догонял, но умолк на полуслове. Потом сказал:
– Как же вы оказались здесь?
– Ехал мимо, – коротко ответил Гамильтон.
– Слишком странное совпадение, чтобы поверить.
– А если я скажу, что ждал тебя, ты поверишь? – Конечно, нет!
– Тогда остановимся на первом предположении. Оно, как видно, тебе понятнее.
И тогда невероятная на первый взгляд догадка пришла в голову Рихарда.
– Вы что… знали?
– Знал не знал, какая теперь разница? Главное, что ты в безопасности. Итак, что же ты делал в здании суда?
Рихард на мгновение задумался, прежде чем ответить. Он уже понимал, что американцу, видимо, многое известно, но все еще пытался как-то выбраться из паутины, которой обволакивал его Гамильтон.
– Я… Я просто зашел в суд. Ну, ради любопытства, – неуверенно проговорил Рихард. – Я и в Аргентине часто заходил в суды послушать какое-нибудь уголовное дело. Это все равно что читать детективный роман.
– Какой же роман тебе попался на этот раз?
– Так, чепуха. Изнасилование какой-то девчонки. Скука. Потом увидел, что времени – уже второй час, а в два мне должны позвонить домой. Вот я и сорвался с места.
– И еще кто-нибудь сорвался со своих мест? – прищурившись, спросил Гамильтон.
«Знает. Ну, конечно же, он все знает! – подумал Рихард. – Играет со мной, как кошка с мышью».
Он не ответил на вопрос Гамильтона. Лишь постарался переменить тему разговора:
– Куда мы едем? – настороженно спросил Рихард.
– А куда бы ты хотел?
– Если можно, домой, в гостиницу, улица…
– Хорошо, – согласился Гамильтон. – Домой так домой. Только не к тебе, а ко мне. Я думаю, что возвращаться к себе домой тебе в ближайшее время не вполне безопасно. Никто не может поручиться, что твое присутствие в суде, ну… и все последующее прошло никем не замеченным. А у людей из полиции хорошая зрительная память. Особенно на лица.
«Но я же был в маске!» – чуть было не воскликнул Рихард, но сдержался. Этому Гамильтону и так, по-видимому, многое известно. Ни к чему пополнять запас его знаний. Может быть, и в самом деле лучше провести с ним час-другой и постараться рассеять его подозрения.
Рихард промолчал. Он стал пристально глядеть в окно машины, стараясь вспомнить, как выглядела та улица, на которой располагалось бюро Гамильтона.
Но чем дальше они ехали, тем более Рихард убеждался, что они находятся совсем в другом районе юрода. Гамильтон ничего не говорил шоферу. Это был не тот человек, который приезжал за Рихардом несколько дней тому назад. Он был старше и в отличие от того, первого, носил усы. Гамильтон ни разу не обратился к нему, да и тот все время молчал, видимо, зная, куда ему надлежит ехать.
Наконец машина остановилась возле небольшого трехэтажного дома явно старинной постройки. Окна первого этажа были прикрыты белыми складчатыми шторами – «маркизами», а сам дом казался сделанным из серого неотшлифованного гранита. Три широкие каменные ступеньки вели на крыльцо, прикрытое от дождя и снега темно-красным металлическим козырьком.
– Ну, вот мы и приехали!
– Ну, вот мы и приехали! – удовлетворенно произнес Гамильтон.. – В этом доме, – он легким движением руки показал на крыльцо, – я и живу.
Шофер поспешно вылез, обошел машину и открыл дверь, у которой сидел Рихард.
Гамильтон преодолел ступеньки первым. Вытащил из кармана ключи, открыл дверь и, чуть отойдя в сторону, сказал Рихарду:
– Ну, входи же!
Рихард нерешительно переступил порог и очутился в передней, оклеенной красноватыми, «под кирпич», обоями. Боковая, ведущая, очевидно, в кухню дверь открылась, и на пороге появилась женщина в коричневом платье, белом переднике и такой же белой наколке на волосах.
– А это наша Амальхен, – сказал из-за спины Рихарда Гамильтон, – мой менеджер и ангел-хранитель. Знакомьтесь, это Рихард, я надеюсь, что вы еще не раз увидите его здесь.
– Господа хотят что-нибудь перекусить? – с мягким баварским акцентом спросила Амалия, которую Гамильтон предпочитал называть уменьшительно-ласково «Амальхен».
– Да, но немного позже, – ответил Гамильтон. – А сейчас Рихард хочет принять ванну… или душ. Видите ли, Амальхен, с нами, точнее с Рихардом, случилось происшествие. Какой-то болван поехал на красный свет и едва его не сшиб. Рихард споткнулся и упал буквально в нескольких сантиметрах от автомашины, и, хотя она его не задела, он… ну, сами понимаете… Но до этого мы просто посидим минут десять, Рихарду необходимо, как это говорится по-немецки?.. Отдышаться!
– Яволь, яволь, майне геррен! – защебетала Амальхен. – Ах, какое несчастье! – Она всплеснула руками.
– Могло бы быть несчастье! – многозначительно сказал Гамильтон.
Амалия широко открыла другую, центральную дверь, а сама скрылась в глубине боковой комнаты.
Первая комната, в которой очутились Гамильтон и Рихард, была, очевидно, гостиной. Относительно небольшая, она казалась гораздо объемнее из-за зеркал, висящих на стенах одно против другого. Гамильтон подошел к окну и, потянув за шнурки, поднял гардины. Если до этого в комнате царил полумрак, то теперь она наполнилась дневным светом.
– Что ж, – спросил Гамильтон, – осмотрим квартиру? Впрочем, нет, сначала тебе надо вымыться. Кстати, ты поранил руку? Каким образом?
Действительно, с ладони к запястью у Рихарда стекала струйка крови.
– Ё стуле был гвоздь, – пробормотал он.
– Как только вымоешься, немедленно смажем, – в голосе Гамильтона Рихард почувствовал встревоженность. – Теперь пойдем дальше.
Они перешли в следующую комнату – несомненно, кабинет.
Рихард окинул быстрым взглядом большой письменный стол, на нем телефон, груду каких-то папок, раскрытый блокнот и распечатанный конверт, который Гамильтон сунул в стол, когда они проходили мимо; перед столом стояли два кожаных дивана, у стены – комод, один из ящиков которого был наполовину выдвинут., Из кабинета дверь вела в спальню, где все дышало теплом и уютом, за ней была ванная комната. Гамильтон, указывая путь, вошел туда первым, Рихард – за ним. Ослепительной белизны ванна была обложена голубыми плитками, такие же плитки прикрывали стены. На крючках висели халаты, полотенца, большая махровая простыня.
– Все это к твоим услугам, Рихард, – сказал Гамильтон. – Остается одна нерешенная проблема: во что тебе переодеться. Нижнее белье я сейчас принесу. Оно будет тебе велико, но неважно, под верхней одеждой не. видно. Брюки придется надеть свои, мои тебе будут не впору. Твой пиджак надевать нельзя, его надо будет отдать в чистку, а мой тоже будет слишком велик. Сделаешь так – наденешь мой свитер. У тебя дома есть во что переодеться?
Пока Гамильтон перечислял все, что Рихарду надлежит сделать, он молчал, может быть, потому, что американец произносил все это безоговорочным тоном, точно отдавал приказы. Но теперь, когда он задал прямой вопрос, Рихард, как бы вновь обретя дар речи, протестующе произнес:
– Да что вы, мистер Гамильтон! Спасибо большое, но все это ни к чему. Вымыться мне действительно надо, а потом доберусь домой и переоденусь. У меня дома все есть: и белье, и новый костюм… Я.
– Домой ты попадешь еще нескоро, – прервал его Гамильтон, – а до тех пор тебе надо в чем-то ходить. Сделаешь все так, как я говорю. Сейчас я принесу белье.
С этими словами Гамильтон, не ожидая ответа, вышел из ванной, оставив дверь полуоткрытой. Через две-три минуты до Рихарда донеслись звуки открываемых и закрываемых ящиков, а затем Гамильтон снова появился на пороге, держа в обеих руках стопу белоснежного белья.
– На, держи. Свитер подберем потам. Выбери себе, что больше подойдет по росту. И не торопись. Ничто так не успокаивает, как теплая ванна или душ. – С этими словами Гамильтон плотно прикрыл дверь ванной комнаты.
Сняв пиджак, Рихард увидел, что в нем и впрямь неприлично было бы идти по городу. Пыльный, в каких-то пятнах, один рукав порван: видимо, задел за что-то, когда прыгал в окно, и измазался, угодив в спасительный металлический ящик с мусором. Из полуоторванного кармана высовывался чулок-маска – как Гамильтон не заметил?
И тут Рихард вспомнил о своем «вальтсре». Пистолета не было. Очевидно, он, ударив Борха, выронил его и теперь, несомненно, получит серьезный нагоняй от Клауса.
Рихард был уверен, что Клаус благополучно выбрался из зала суда, и теперь он, наверное, тщетно звонит ему, Рихарду, домой. И хотя Гамильтон оказался его спасителем, неприязнь к американцу стала нарастать в душе Рихарда. «Какого черта ему от меня надо?» – подумал он. Ведь совершенно ясно, что сегодняшняя встреча не была случайной. Но, как ни странно, Рихарда особенно не удивлял сам факт осведомленности Гамильтона в делах группы Клауса. Навязчивое стремление американца опекать его, Рихарда, не только учить, «как жить», но и помогать ему материально, можно было объяснить старинной дружбой с отцом. Но все имеет границы. Если у Гамильтона и был какой-нибудь долг перед отцом, то он в прошлый раз заплатил его сполна и в переносном, и в прямом смысле этого слова.
«Ну, довольно! – оборвал свои мысли Рихард. – Прежде всего надо мыться!»
Множество тонких струек впились в его тело, окатывая с ног до головы, и спустя несколько секунд Рихард испытал блаженство. Он мылся долго. Не только потому, что это было ему приятно, но и из-за сознания, что после мытья ему наверняка предстоит тяжелый разговор с Гамильтоном, который хотелось оттянуть.
Наконец Рихард смыл с себя последние остатки мыла, стянул с батареи теплую простыню и стал усердно растираться. Одевшись, он ощупал содержимое карманов своих, к счастью, непорванных брюк и вышел в спальню, с удовлетворением отметив, что кровь из царапины на ладони исчезла. Комната была пуста Рихард открыл дверь в кабинет. За письменным столом сидел и что то писал Гамильтон. При виде Риэгарда он поспешно встал, улыбнулся и, идя ему навстречу, добродушно спросил:
– Ну, как, Рихард, не утонул в моем белье?
– Почти как раз, – в тон ему, заставляя себя ответно улыбнуться, ответил Рихард.
– Сейчас дам свитер, – сказал Гамильтон и, проходя мимо Рихарда, направился в спальню.
Через минуту-другую он вернулся с коричневым свитером в руках и, протягивая его Рихарду, сказал:
– Вот, держи. Я не носил его уже лет десять. Тогда был помоложе и потоньше.
Рихард взял свитер и, видя, что Гамильтон выжидающе смотрит, стал натягивать его.
– Отлично! – удовлетворенно проговорил Гамильтон, осматривая Рихарда. Потом неожиданно положил руки ему на плечи и на мгновение прижал к себе. – И вдруг спросил: – Сколько же тебе теперь лет?
– Двадцать четыре, скоро двадцать пять…
– Да… двадцать четыре… – как бы про себя повторил Гамильтон. – Быстро же летит время… – И вдруг громко крикнул, раскрывая дверь в гостиную: – Амальхен!
Раздался чуть слышный скрип дальних дверей, и на пороге появилась горничная.
– Ну вот, теперь мы что-нибудь поедим! – сказал Гамильтон и, оборачиваясь к Рихарду, произнес: – Мы, конечно, можем пойти в ресторан. Это тут, недалеко. Но я бы предпочел поесть в домашней обстановке. А как ты?
Рихард хотел отказаться, но, поняв, что этим обидит Гамильтона, послушно наклонил голову.
– Вот и прекрасно! – сказал Гамильтон. – Сейчас Амальхен приготовит нам сосиски, даст сыр, масло, кофе… Ну, и пиво, конечно. Так, Амальхен?
– Яволь, майн герр! – точно эхо, откликнулась горничная. Она слегка поклонилась и исчезла в дверях.
– Присядем, друг мой, – сказал Гамильтон, указывая на кресла у маленького круглого стола.
Но Рихард колебался. Ему снова не давала покоя мысль о Клаусе и других ребятах. Не совершает ли он предательство по отношению к ним? Ведь Клаус распорядился, чтобы после операции они собрались у него. Наверное, сейчас все уже в сборе и гадают: что случилось с ним, с Рихардом? Может быть, он попал в полицию, перетрусил и рассказал, как было дело? И о заранее подготовленном скандале в суде, и о листовках, а может, и о том, что «акцией» руководил он, Клаус… И теперь к нему на квартиру может каждую минуту нагрянуть полиция.
– Мне надо идти, – стараясь не глядеть в глаза Гамильтона, проговорил Рихард. – Срочно!
– Уйти сейчас? Не поев? Не посидев со мной? – недоуменно и недовольно проговорил Гамильтон. – Да еще срочно?!
И тогда Рихард решился.
– Мистер Гамильтон! Вы ведь наверняка знаете, что произошло в суде. Не говорите мне больше о случайности нашей встречи, я все равно не поверю!
Наступила короткая пауза. Гамильтон сощурил свои почти не мигающие глаза.
– Ну… предположим. И что же из этого следует? – То, что Клаус и другие ребята сейчас меня ждут.
– Ну, и подождут, невелика важность! – пренебрежительно произнес Гамильтон.
– Тогда… тогда разрешите мне хотя бы позвонить ему по телефону.
– Это… можно, – как показалось Рихарду, после некоторого колебания согласился Гамильтон.
Рихард бросился к телефону, но резкий окрик Гамильтона: «Подожди!» остановил его. Рихард замер у стола, уже подняв руку, чтобы снять трубку.
– Подожди, – уже спокойнее повторил Гамильтон, – это служебный телефон. Не надо вести по нему частных разговоров. – Он нагнулся, открыл тумбу стола, выдвинул один из ящиков и вынул из него телефонный аппарат. За ним тянулся, уходя в глубь ящика, шнур.
Гамильтон поставил аппарат на стол.
– Теперь можешь звонить.
Рихард снял трубку, набрал номер телефона Клауса. Стал считать гудки. Первый, второй, третий… Четвертый сигнал оборвался сразу же, и Рихард услышал голос:
– Слушаю!
«Это Клаус, Клаус!» – с радостью и успокоением подумал Рихард.
– Это я! – крикнул он в трубку, из осторожности не называя ни своего имени, ни имени Клауса.
Но тот, видимо, плевал на предосторожности.
– Рихард! Какого черта?! Где ты? Что-то случилось?
– Нет, нет, ничего! – торопливо успокоил его Рихард. – Я просто задержался! Расскажу при встрече.
– Ты что же, думаешь, мы тебя всю ночь будем ждать? – недовольно спросил Клаус.
– Я смогу приехать через час, – ответил Рихард, вопросительно посмотрев на стоящего рядом Гамильтона и, увидев, как тот нахмурился и поднял руку с вытянутыми двумя пальцами, поспешно добавил: – Максимум через два!
– Но где ты торчишь? – продолжал допытываться Клаус. – Твой домашний телефон не отвечает.
– Я не дома, – сказал Рихард.
– Так где же?
– Расскажу потом. Случайно встретил знакомого моего отца.
Рихард произнес эти слова, сознавая, что его объяснение звучало глупо. И, чтобы увести разговор в сторону, спросил:
– Как ребята?
– Пьют пиво и ругают тебя.
– Но я все объясню при встрече…
– Хватит! – вполголоса, но решительно произнес Гамильтон и положил ладонь на рычажки аппарата. Рихард услышал частые гудки.
Он опустил трубку и с упреком спросил Гамильтона:
– Зачем?
– Еще успеешь с ним наговориться, – пробурчал Гамильтон. – Думаю, еда уже на столе. Пойдем!
С этими словами Гамильтон сунул аппарат обратно в ящик, задвинул его, закрыл дверцу тумбы и повернул торчавший в замке ключ.
– А это что за телефон? – с любопытством спросил Рихард-.
– Частная линия. Ею пользуются серьезные бизнесмены, журналисты, ну и так далее. К обычной, городской, иногда может ухитриться подсоединиться конкурент, чтобы урвать передаваемую информацию. В данном случае я имею в виду крупные газеты, агентства новостей. Однако хватит о делах!
Они перешли в гостиную. На покрытом красной скатертью большом круглом столе уже были расставлены приборы, на белой стеклянной подставке лежали нарезанные ломтиками сыр, ветчина, рядом возвышались две запотевшие пивные бутылки.
– Садись! – сказал Гамильтон, отодвигая один из стульев с высокими спинками. – Хочешь выпить? Я имею в виду не пиво.
– Нет, спасибо, – покачал головой Рихард.
– Ну, и я не буду, – сказал, усаживаясь, Гамильтон. И добавил: – Нам предстоит серьезный разговор, мой молодой друг. Его лучше вести на трезвую голову.
Гамильтон произнес эти слова каким-то до сих пор несвойственным ему задушевным и вместе с тем серьезным тоном. Это удивило, точнее, насторожило Рихарда, но он промолчал.
Амальхен принесла сосиски, разложила их по тарелкам, исчезла, снова вернулась с большим фарфоровым кофейником в руках и поставила его в центре стола, рядом с пивными бутылками.
– Что-нибудь еще, господа? – спросила она, складывая на животе руки.
– Нет, – быстро ответил Гамильтон. – Нам надо поговорить. Поэтому посуду уберешь позже.
В ответ раздалось привычное «яволь!», и горничная ушла, плотно притворив за собой дверь.
…Они ели в полном молчании. Рихард не мог понять, почему именно, но он ощущал какое-то безотчетное чувство тревоги. Нет, его уже не волновал Клаус, Рихард знал, что с ним все в порядке, отодвинулись куда-то вдаль, в прошлое, история в суде и стремительный бег по улице… Что же тревожило теперь Рихарда? Может быть, предупреждение о предстоящем «серьезном разговоре»? Что это будет за разговор? Наверное, этот Гамильтон станет читать ему нотации за невыполнение советов, которые он давал Рихарду во время прошлой встречи.
Когда с едой было покончено, Гамильтон предложил Рихарду перейти за другой, маленький стол.
– Значит, ты не прислушался к тому, о чем я тебе говорил? – произнес наконец Гамильтон.
«Ну, конечно! – со злостью подумал Рихард. – Я был прав! Тоже гувернер-воспитатель нашелся! И почему я должен ему подчиняться?!» Но вслух сказал:
– Я действую так, как мне подсказывают моя убеждения… и совесть.
– В чем же они состоят, твои убеждения? В желании восстановить гитлеровский рейх?
Гамильтон произнес эти слова, как показалось Рихарду, с оттенком иронии. Это возмутило его, и он еле сдержался, чтобы не ответить грубостью.
– Мистер Гамильтон, – сказал он, – для вас Германия – чужая страна. А для меня – родина. Мой отец едва не пожертвовал жизнью во имя ее процветания. И если бы не нападение России – при содействии Штатов, хочу добавить, – то сейчас Германия была бы властительницей мира!
– Если бы Россия не напала… – иронически повторил Гамильтон, но Рихард не дал ему договорить.
– Знаю, знаю, что вы сейчас скажете! – прервал он американца. – Слышал я все эти сказки! На поверженную страну можно валить все что угодно! Но я-то знаю правду! Мой отец занимал достаточно важный пост, был приобщен ко многим государственным тайнам. И он рассказывал мне, как обстояло дело в действительности. Наше выступление против России было чисто превентивным. И если бы фюрер не приказал начать реализацию плана «Барбаросса», Сталин бросил бы все свои славяно-монгольско-еврейские орды против нас. Он уже был готов к этому!
– Хорошо, Рихард, – примирительно сказал Гамильтон, – не будем заниматься историческими экскурсами. Речь сейчас идет не о Германии в сороковых годах, а о тебе – в конце шестидесятых. И это совсем разные вещи.
– Я неотделим от Германии! – воскликнул Рихард.
– Оставим громкие слова. Ведь речь идет о твоей судьбе. В конечном итоге о твоей жизни!
– Мистер Гамильтон, – сказал Рихард, стараясь говорить уважительно и даже с оттенком благодарности, – поверьте, я очень ценю вашу заботу обо мне. Но мы – разные люди. И дело тут не только в возрасте. Вы состоите на службе в своей газете или не знаю уж где. А я служу Германии. Моей Германии! – Рихард сделал ударение на слове «моей». – Это разные вещи. Между нами барьер!
– Ну, не такой уж высокий, как ты думаешь, – с незлой усмешкой проговорил Гамильтон. – И кроме того, барьер не мешает мне многое видеть и знать.
– Что вы имеете в виду? – спросил Рихард, не понявший смысла последней фразы.
