Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"

Автор книги: Александр Чаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 53 страниц)

Молчание нарушила Герда. Она спросила:

– Так какие же у тебя планы на будущее?

– Сначала хочу осмотреться, – слегка пожимая плечами, ответил Рихард. – Увидеть нынешнюю Германию… как бы это точнее выразиться… в натуральною величину. Прежде всего, конечно, Мюнхен… А потом уже буду думать о работе.

– Имей в виду, что найти работу далеко не так просто, – заметила Герда.

– Да, ты говорила мне об этом в самолете. Но сейчас я думаю о временной работе. А осенью, возможно, поступлю в университет.

– Но ведь ты историк. Значит, окончил университет в Буэнос-Айресе?

– Если говорить откровенно, Герда, то не окончил.

– Почему?

– Как тебе сказать… Я выбрал себе узкую специальность – историю Германии. И решил, что лучше всего ее приобретать здесь.

– Ив какой же университет ты намерен поступать?

– В Мюнхенский. Или в Эрлангенский, это ведь недалеко от Мюнхена.

– Ну, ладно! – сказала Герда. – А пока мы теряем время. Поехали осматривать город. Только предупреждаю: по-настоящему осмотреть Мюнхен невозможно даже за месяц, не то что за несколько часов. По я надеюсь, что некоторое представление ты все же получишь.

– Это лучше, чем ничего, – ответил Рихард. – Да и к тому же мы будем вместе, а эхо для меня гораздо важнее любых достопримечательностей.

– Тогда поехали! – Герда повернула ключ зажигания. Тихо затарахтел мотор. Машина тронулась.

Рихард неотрывно смотрел в окно. Перед его глазами, казалось, оживали цветные фотографии из иллюстрированных журналов, которые он читал в Аргентине.

…Почему он остановил свой выбор на Мюнхене? Потому ли, что тут жил Клаус? Или потому, что город славился своим университетом? Или потому, что Баварию считал землей истинных немцев? Ведь не какой-нибудь другой город, а именно Мюнхен стал колыбелью национал-социализма!

Рихард смотрел в окно, даже забыв на какое-то время о сидящей рядом Герде. Мимо проплывали старинные дворцы, готические церкви, тенистые скверы, затейливые памятники. Попыхивая трубками или сигарами, на скамьях отдыхали старики в тирольских шляпах с перьями.

– Красивый город! – сказал Рихард, не поворачивая головы. – А как называется улица, по которой мы сейчас едем?

– Принцрегентенштрассе.

– А это что за громоздкое здание?.. Вон там, слева, мы его только что проехали.

– Хочешь посмотреть? – спросила Герда, выруливая к тротуару и останавливая машину. – Здание это, можно сказать, в какой-то мере историческое…

Они вышли из машины и вернулись к большому дому с колоннами.

– А почему оно вошло в историю?

– Гитлер задумал его как «Храм искусства». Но надо сказать, что фюреру не повезло с самого начала. Закладывая здание, он сделал три традиционных удара молотком, и рукоятка молотка сломалась…

– Тем не менее, – как бы возражая Герде, заметил Рихард, – здание очень красивое. Одни колонны чего стоят!

– Нам оно не нравится, – слегка передернув плечами, сказала Герда.

– Кому это «нам»? – настороженно спросил Рихард.

– Мюнхенцам, – ответила Герда, делая вид, что не замечает тона, каким Рихард задал свой вопрос. И добавила: – А насчет колонн… именно из-за них здание прозвали «Аллеей вареных колбас». Впрочем, о вкусах не спорят.

Рихарда резануло пренебрежение, с которым Герда говорила об этом здании. Но он промолчал. Какая, в сущности, разница? Осмотр города был для неге? лишь поводом увидеться с Гердой и пробыть с ней как можно дольше. Они вернулись в машину.

– Ay тебя есть какие-нибудь родственники в Мюнхене? – неожиданно спросила Герда, поворачивая ключ, который оставался в замке зажигания.

– Нет, – ответил Рихард, когда машина тронулась.

– А тот парень, который встречал тебя во Франкфурте… Он кто? Просто знакомый?

Этот вопрос удивил Рихарда. Значит, она все-таки успела увидеть Клауса перед тем, как исчезла?

– Да, и даже очень близкий. А ты что, знаешь его?

– Откуда мне его знать? – пожала плечами Герда.

– Видишь ли, – объяснил Рихард, – он довольно часто бывает в Аргентине. По делам банка, в котором работает мой отец. В Буэнос-Айресе мы и познакомились.

– Обрати внимание на этот дом, – торопливо сказала Герда, притормаживая машину. Тон у нее был такой, словно разговор о Клаусе уже не представлял для нее никакого интереса.

Рихард взглянул в сторону, куда указывала Герда. Они проезжали мимо массивного трехэтажного здания.

– А что в нем особенного? Что там помещается? – спросил он, когда Герда остановила машину.

– Сейчас? Обыкновенное музыкальное училище.

– Ну и что?

– Сейчас-то ничего! Но тебе как историку, наверное, интересно будет узнать, что именно в этом здании было подписано небезызвестное «Мюнхенское соглашение». Надеюсь, о нем-то ты слышал?

– Еще бы! – с обидой воскликнул Рихард. – Можешь не сомневаться! Англия и Франция удовлетворили тогда законные территориальные притязания Германии.

– За счет Чехословакии, – иронически проговорила Герда.

– Я лично считаю, что за счет ликвидации несправедливости. Судеты – немецкая земля! – выпалил Рихард. И добавил: – А после войны снова восторжествовала несправедливость.

– И поэтому НДП требует восстановления Германии в границах тридцать девятого года? – спросила Герда, слегка прищурив свои голубые глаза.

«Стоп! – скомандовал себе Рихард. – Никаких разговоров об НДП!»

– Я, к сожалению, плохо представляю себе программу этой партии, – сказал он, разводя руками. – Но полагаю, что такую же позицию занимают очень многие немцы. Я, конечно, имею в виду патриотов.

– Честно говоря, мне не по душе патриотизм, который может привести к третьей мировой войне… Мой отец погиб в сорок пятом под Берлином.

– Прости меня, Герда! – Рихард дотронулся до ее руки. – Ты мне ничего не говорила о своих родителях.

– Отца я не помню. Но мать много рассказывала мне о нем. Он был типографским рабочим. Я его полюбила, так сказать, заочно. И возненавидела войну!.. Кстати, я до сих пор ничего толком не знаю о твоих политических взглядах.

«Осторожно, осторожно!» – мысленно приказал себе Рихард. Потом проговорил ни к чему не обязывающим тоном:

– Какие там взгляды! Просто я люблю Германию. А война… Нет, мне тоже не хотелось бы воевать.

– Если так, то мы с тобой единомышленники, – удовлетворенно проговорила Герда. – Но надо знать Германию, чтобы полюбить ее по-настоящему. Ты родился в Аргентине и прожил там всю жизнь. И Германия для тебя – понятие отвлеченное.

– Вот я и надеюсь, что ты меня просветишь, – сказал Рихард, улыбнувшись. – Между прочим, как ты думаешь, кто победит осенью на выборах?

– Трудно сказать… – уклончиво ответила Герда. – К тому же я не была в Германии больше месяца.

– Социал-демократы? Или, может быть, коммунисты? – не унимался Рихард.

– Будущее покажет, – коротко ответила она. – Не думаю, что коммунисты получат места в бундестаге.

– А НДП? – спросил Рихард.

– Возможно, – сказала Герда и, как бы прекращая разговор на эту тему, заключила: – Ладно, поехали дальше! – Посмотрела на часы и добавила: – У меня в распоряжении не так много времени. Как и полагается настоящим туристам, давай начнем осмотр с вокзала.

…Впрочем, у вокзала Герда даже не остановила машину. Когда они проезжали мимо этого мрачного здания, она сказала:

– Вот это и есть Главный вокзал. Если верить газетам, то после войны он стал пристанищем профессиональных мошенников, воров, хулиганов и прочих уголовников. Полиция не в силах с ними справиться.

Рихард, глядя в окно, мысленно отмечал названия улиц, по которым они теперь проезжали. Шиллерштрассе… поворот… Петтенкоферштрассе… поворот… Зендлингерштрассе… Слева промелькнула большая церковь с множеством башенок и барельефов. Герда только успела сказать: «Адамкирхе»…

Потом машина вырвалась на площадь, пересекла мост через Изар и оказалась на речном островке, название которого значилось на большой эмалированной табличке: «Музеумсинзель».

– Вот здесь находится знаменитый Немецкий музей, – сказала Герда. – Осмотришь его как-нибудь без меня, сейчас нет времени.

…От дворцов и церквей, мимо которых они проезжали, у Рихарда голова уже шла кругом. Неожиданно Герда остановила машину у тротуара.

– А здесь мы ненадолго выйдем. Вот это, – указала, она, – Мюнхенский университет. Я его выпускница… В годы после первой мировой войны у него, надо сказать, была дурная слава. И он ее заслуживал… В двадцать третьем многие студенты были сторонниками гитлеровского путча, а десять лет спустя восторженно отплясывали вокруг костров, на которых фашисты сжигали книги… Но были и другие страницы в его истории. При входе в здание ты увидишь мемориальную доску, установленную в память о «Белой Розе» – самой известной из мюнхенских групп Сопротивления. Во время войны члены группы – брат и сестра Шолль – разбрасывали антинацистские листовки. Их поймали и казнили. К вынесению смертного приговора Шоллям и ряду других студентов был причастен прокурор Вальтер Ремер. Но после войны он даже не был привлечен к ответственности. Более того, его назначили на высокую должность в Федеральном министерстве юстиции…

Рихард почувствовал, с какой злобой Герда произнесла последнюю фразу.

«Так кто же она, кто? – мучительно размышлял он. – Коммунистка? Или, может быть, всего лишь беспартийная либералка? Тогда это не так страшно».

…Они снова сели в машину и двинулись дальше. На углу Тюркенштрассе и Бриннерштрассе Герда указала на ничем не примечательное здание с вывеской «Банк».

– А вот здесь находился так называемый Виттельбахский дворец. В нем размещалось городское управление гестапо. Здание снесли, когда я была еще девчонкой, и на его месте построили другое. Впрочем, – усмехнулась Герда, – дом приобрел известность еще в девятнадцатом году, когда здесь была резиденция мюнхенского советского правительства… В Аргентинском университете вам об этом рассказывали? Нет? Еще живы немцы, которые в свое время называли этот дом Красным дворцом. Впрочем, может быть, его окрестили так потому, что фасад дворца был выложен красным кирпичом.

– А как называется эта площадь? – спросил Рихард.

– «Площадь жертв национал-социализма».

– А «Площади жертв коммунизма» в Мюнхене нет? – ехидно спросил Рихард. – Не думаю, что приход коммунистов к власти – пусть даже на короткий срок – обошелся без жертв.

– Возможно, не спорю, – ответила Герда, пожимая плечами, и задумчиво добавила: – А какая борьба обходится без жертв?

…Они молча подошли к машине. Перед тем, как включить мотор, Герда взглянула на часы:

– Не обижайся, во времени у меня в обрез. Успею только отвезти тебя в пансионат.

– Как? Уже? – воскликнул Рихард. Мысль о том, что они скоро расстанутся, была невыносимой. – Жаль, что ты так торопишься, – сказал он сумрачно. – Ты не поверишь, но иногда мне кажется, что я приехал в Германию только ради встречи с тобой! – И неожиданно для самого себя спросил: – Скажи все-таки, если не секрет, ты замужем?

– Хотя это и государственная тайна, но я охотно выдам ее, – весело проговорила Герда. – Нет, я не замужем. Может быть, ты хочешь сделать мне предложение?

– Ты, конечно, шутишь. Или даже смеешься надо мной, – с грустью сказал Рихард. – Нет, я не осмелился бы сделать тебе предложение. У меня еще даже нет работы. Я понимаю, что такой муж тебе не нужен. Но если бы ты захотела иметь настоящего друга… Если бывает любовь с первого взгляда, почему не может так же возникнуть и дружба? Она менее требовательна, чем любовь… Ты, очевидно, хорошо обеспечена?

– С чего ты это взял? – удивленно приподнимая брови, спросила Герда.

– Ну, а как же?… Летаешь по всему свету, у тебя машина.

– Нет, – серьезно ответила она, – ты ошибаешься. Мой отец погиб на войне, как я тебе говорила. Мать еле сводит концы с концами. Разъезды? Но ведь я журналистка и езжу не за свой счет. Машина? Это развалюха куплена в рассрочку.

– Так… понятно… – задумчиво произнес Рихард. – Прости меня за эти расспросы… Но все же как-то странно: мы ведь могли никогда не встретиться с тобой.

Некоторое время они ехали молча.

Рихарду не терпелось посмотреть на места, связанные с именем фюрера, – в первую очередь, конечно, на знаменитую пивную. Но он не решился попросить Герду повезти его туда. Он понимал, что она не питает особых симпатий к национал-социализму, и поэтому не хотел проявлять повышенного интереса к этой теме. Но внутренне он пытался найти какое-то оправдание Герде. Ведь рядом с ней не было такого убежденного национал-социалиста, как его отец, да и училась она уже в такие времена, когда история третьего рейха преподавалась тенденциозно, когда учителя пытались очернить, оклеветать фюрера…

– Послушай, Герда, – сказал Рихард, – в нашем распоряжении еще есть немного времени. Может быть, заедем в какой-нибудь ресторан или кафе?

– Сейчас я отвезу тебя домой, – твердо ответила она, – а насчет еды сама позабочусь. Да мне и есть-то сейчас не хочется.

– Хорошо, – покорно проговорил он, – подбрось меня домой.

…Он вошел в пансионат, взял ключ от своей комнаты, поднялся на второй этаж, открыл дверь. Комната была убрана, постель застелена, газеты, которые он разбросал, аккуратно сложены в стопку на столе.

Рихард сел в кресло и посмотрел на часы. Спуститься вниз и пообедать? Да нет, есть ему не хотелось. Он прикрыл глаза и стал перебирать в памяти все детали свидания с Гердой. Вот он увидел ее желтый «фольксваген» в потоке машин. Вот они колесят по городу, время от времени останавливаясь то тут, то там… Вокзал. – Университет… «Белая Роза»… Мутные воды Изара… Рихарду казалось, что и сейчас рядом с ним сидит Герда в своей синей кожаной куртке, ее светлые волосы собраны сзади в пучок и перевязаны ленточкой, длинные пальцы охватывают рулевое колесо…

Когда они возвращались, Рихарда охватило непреодолимое желание обнять Герду и поцеловать ее на прощание, но они попрощались, даже не пожав друг другу руки. Когда Герда затормозила свой «фольксваген» у подъезда пансионата, раздались нетерпеливые гудки идущих сзади машин. Они лишь успели перемолвиться двумя-тремя фразами, и Рихард выскочил на тротуар.

Да, за все время поездки не произошло ничего, что давало бы ему повод считать эту встречу каким-то новым этапом в их отношениях. Ничего! Герда держалась спокойно, даже несколько отчужденно, можно сказать, как добросовестный гид.

«Я увижу ее! И не раз! – стал успокаивать себя Рихард. – Конечно, несколько дней надо выждать». И тут его охватила тревога: «Да, но ведь к тому времени вернется Клаус! А он строжайше запретил мне встречаться с Гердой. Правда, Мюнхен – большой город. Можно найти такое место, где Клаус нас наверняка не увидит. И все же…»

И все же Рихарду тяжело было сознавать, что он не подчинился приказу Клауса. Он вспомнил, как отец, рассказывая ему о зарождении национал-социализма, не раз повторял, что одним из нерушимых законов организации была верность.

«А я здесь только четвертый день и уже нарушил этот закон! Может быть, повиниться Клаусу? – думал Рихард. – Нет, ни в коем случае! Это означало бы захлопнуть перед собой дверь, у порога которой я уже нахожусь. Клаус – человек непримиримый. Он сделает все, чтобы не допустить меня в боевую организацию НДП… Как же быть? Проститься с мечтой, ради осуществления которой я приехал в Германию? Нет, об этом страшно даже подумать. Но может быть, Клаус подозревает Герду без всяких оснований? Ведь в газетах, которые я просмотрел, не было ни одной статьи, ни одной заметки, подписанной инициалами „Г. В.“. Правда, Герда в эти дни не была в Мюнхене… Нет, надо убедить Клауса, что он ошибается. Но как? Сказать, что Герда, прямая и решительная девушка, не стала бы скрывать, что она коммунистка?.. Хорошо, пусть у нее либеральные взгляды. Она их открыто высказывает. Наверное, таких людей в Германии немало».

«Разве чувство к ней может помешать мне выполнять свой долг? – убеждал он себя. – Да я расстанусь с ней немедленно и навсегда, если случится что-либо подобное!»

И тут он осознал, что Герда – пусть невольно – уже помешала ему выполнить свой долг. Ведь еще утром он решил, что воспользуется ее машиной, чтобы заехать в банк и перевести деньги в фонд НДП. Номер текущего счета фонда он переписал на листок из блокнота и сунул его в карман пиджака. Сунул и забыл… Рихард почувствовал, как кровь прилила к лицу. Он понимал, конечно: ничего не изменится, если деньги поступят в фонд НДП на один день позже. Да и к тому же какая-нибудь тысяча марок мало что изменит в бюджете партии… И тем не менее ему было неприятно сознавать, что он забыл о своем долге, пусть чисто символическом, именно из-за Герды.

Он вскочил с кресла, выбежал из комнаты и запер дверь. Не сдавая ключа портье, быстрыми шагами вышел на улицу и стал всматриваться в поток машин, пытаясь разглядеть в нем свободное такси.

Несколько минут спустя он увидел темно-красный «гольф» со светящимся «гребешком» такси.

Хотя Рихард по дороге в гостиницу уже успел побывать в этом банке, где у него был открыт текущий счет, он не очень четко представлял себе, далеко ли банк от пансионата.

Оказалось, что не так уж далеко. Минут через десять машина остановилась у знакомого уже подъезда, над которым красовалась надпись, выведенная золотыми буквами прямо по стене: «Коммерцбанк».

Толкнув застекленную вращающуюся дверь, Рихард оказался в большом зале. Он сразу же вспомнил, где находится окошечко, к которому подходил в прошлый раз. И узнал клерка, который обслуживал его тогда.

– Добрый день! – сказал Рихард. – Я хотел бы положить на мой счет девять тысяч марок. А на этот счет я попросил бы вас перевести тысячу марок. – И он протянул в окошко листок из блокнота.

– С удовольствием! – приветливо улыбаясь, ответил клерк. Он узнал своего клиента. – Вы желаете сделать именное пожертвование в фонд НДП?

На мгновение задумавшись, Рихард ответил:

– Нет, анонимное.

Само собой разумеется, он не боялся указать свое имя. Но считал, что будет гораздо скромнее выступить в роли анонимного сторонника партии. Ведь он просто выполнил долг сердца. И знать об этом будет только он один.

Вся банковская операция заняла несколько минут. «Теперь домой?» – подумал Рихард, засовывая в карман свою чековую книжку и квитанцию. Ему вдруг захотелось есть. Ведь с самого раннего утра у него и маковой росинки во рту не было. Но тут его осенила неожиданная мысль.

– Извините, – снова обратился он к столь любезно встретившему его клерку: – Вы не слышали о такой пивной.:, она называется «Бюргербройкеллер».

– О-о! – снова расплылся в улыбке клерк. – Кто же в Мюнхене ее не знает? Розенхаймерштрассе. Это в районе Мариенплатц.

– А Мариенплатц отсюда далеко?

– Нет, недалеко. Выйдя из банка, повернете налево, а затем – во второй переулок направо. Вскоре вы окажетесь на Мариенплатц.

– Спасибо, – сказал Рихард. – Теперь найду.

– Вы, очевидно, первый раз в Мюнхене? – спросил клерк.

– Почему вы так думаете? – поинтересовался Рихард.

– У вас отличный немецкий язык, но не баварский. А мы, как вы знаете, говорим на диалекте. Нас не всегда понимают в Берлине или, скажем, в Гамбурге.

– Да, я приехал совсем недавно, – почему-то смутившись, проговорил Рихард.

– Что ж, добро пожаловать! Мюнхен – самый гостеприимный город в Германии.

…Рихард довольно быстро добрался до Мариенплатц. Выйдя на площадь, он увидел Новую Ратушу и застыл в немом восхищении перед этим торжеством готики. Множество остроконечных башенок, каменные изваяния святых, окна, напоминающие амбразуры средневековых замков, ниша, в глубине которой, точно на театральной сцене, виднелись какие-то сказочные персонажи в причудливых национальных костюмах. По обе стороны взмывающей ввысь башни развевались государственные флаги, а на самой ее верхушке стояла величавая фигура Христа. Он раскинул руки, то ли стремясь обнять, то ли благословляя всех, кто находился внизу.

Вдоль первого этажа тянулась колоннада, из-за которой поблескивали витрины магазинов. Под окнами второго этажа стояли длинные ящики с красными цветами. На просторной площади перед ратушей автомобильного движения не было – она была целиком отдана во власть пешеходов.

Рихард подошел к дому, на фасаде которого выделялось название:

БЮРГЕРБРОЙКЕЛЛЕР

С замиранием сердца он перешагнул порог. Он думал о том, что в свое время этот порог переступал фюрер. Да и не только он: все его соратники. У Рихарда было такое ощущение, словно он вступил в Прошлое, в героическое Прошлое Германии…

По большой комнате сновали официанты, державшие по две-три кружки пива в каждой руке. Справа и слева, перпендикулярно к стенам, стояли длинные деревянные столы. Десятки людей сидели за этими столами на таких же деревянных скамьях, склонившись над кружками с пивом и тарелками с едой. Все они говорили наперебой, гоготали, со звоном чокались кружками, чуть ли не заглушая хилый оркестрик, игравший где-то там, в глубине. Четыре оркестранта были одеты в национальные баварские костюмы.

Под окнами лежали, упираясь днищами в стену, большие бочки с блестящими медными кранами. Официанты то и дело подставляли под них пустые кцуж-ки.

Давно уже Рихард не ощущал такого радостного подъема. Конечно, и там, в Буэнос-Айресе, были хорошие немецкие пивные, и он их усердно посещал. Но сейчас он вспомнил о них как о бледном отражении «Бюргербройкеллера».

Рихард стал пробираться между снующими официантами, мимо столов в поисках свободного места. Но все скамьи были заполнены людьми, и, судя по всему, никто из них уходить не собирался.

И вдруг сквозь разноголосый гомон и звуки оркестра прорезался оклик:

– Рихард!

Но он даже не обернулся в сторону, откуда раздался голос, решив, что просто ослышался.

– Рихард, давай сюда!

Он оглянулся. С дальнего конца одного из столов ему махал рукой какой-то широкоплечий парень.

Увидев, что Рихард наконец заметил его, парень крикнул еще громче:

– Валяй сюда! Есть место!

«Да кто же это такой?» – пытался сообразить Рихард, продвигаясь вдоль стола и задевая лешем спины сидящих на скамье людей. И вдруг вспомнил. Это же Курт! Да, Курт – один из тех, кто был у Клауса вечером, накануне митинга.

– Здорово, дружище! – сказал Рихард с улыбкой.

– А ну, приятель, подвинься немного! – обратился Курт к своему соседу справа и даже слегка подтолкнул его в бок. – Этот парень приехал издалека. Он наш, окажем ему мюнхенское гостеприимство!

Рихард опасался, что возникнет перепалка, но ничего подобного не произошло. Люди за столом потеснились, и образовалось небольшое свободное пространство.

– Устраивайся поудобнее! – сказал Курт. Рихард перешагнул через скамью и кое-как уселся.

– Что будешь есть? Что будешь пить? – спросил Курт.

– Не знаю, – ответил Рихард, взглянув на пустую тарелку, стоящую перед Куртом. – А ты что ел?

– Сосиски. Только не говяжьи, а телячьи. Тут их готовят на славу. И, конечно, пиво. – Он ткнул пальцем в большую фаянсовую кружку с откинутой крышкой.

– Ну, тогда и я то же самое, – сказал Рихард.

– Разумное решение, – одобрил Курт и гаркнул на весь зал: – Герр обер!

Склонивщемуся над его плечом официанту в белой куртке он сказал, кивнув в сторону Рихарда:

– Телячьи сосиски и кружку пива для моего Друга.

Выпрямившись и приосанившись, официант сделал пометку в своем блокнотике и исчез.

– Ты бывал здесь раньше? – спросил Курт.

– Нет, – ответил Рихард и, немного помолчав, добавил: – Впрочем, да, бывал.

– Как это понимать? Бывал или не бывал?

– В мыслях бывал… Я очень хорошо представлял себе эту пивную.

– Знаешь о ней из книг?

– Да, из книг. И по рассказам отца о моем деде. А уж он-то бывал здесь нередко.

– Значит, еще до войны?

– Задолго. В двадцать третьем году.

– О-о, понимаю! – протянул Курт многозначительно.

– Я рад, что встретил тебя, – искренне сказал Рихард. – Часто бываешь здесь?

– Этого я не могу сказать… Когда карман пуст, особенно не разгуляешься.

– А «ты где работаешь? – поинтересовался Рихард.

– Спроси лучше, где работал! – с неожиданной злобой проговорил Курт.

– Бросил работу?

– Не я бросил работу, а работа бросила меня. Вот уже три месяца, как наслаждаюсь полной свободой. Раньше был шофером.

– Ты что же… безработный? – с сочувствием спросил Рихард.

– До чего же ты догадлив! – иронически вое кликнул Курт. И добавил с горечью: – Проклятая страна! Иногда хочется разбить ее вдребезги.

Эти слова отозвались острой болью в душе Рихарда. До встречи с Куртом его обволакивала царившая здесь атмосфера непринужденности и веселья. Но два слова, всего лишь два слова – „проклятая страна!“ – повергли его в уныние.

Официант принес тарелку с толстыми сосисками и горкой тушеной капусты. Почти беззвучно он поставил на стол большую пивную кружку с откидной крышкой.

– А ты не хочешь повторить – указывая на пиво, спросил Рихард. – Я угощаю, – и, не дожидаясь ответа, обратился к официанту: – Еще одну кружку!

– Спасибо, друг! – потеплевшим голосом сказал Курт. – Тут у меня еще стаканчик шнапса. Это тебе обойдется…

– Деньги пока есть, – прервал его Рихард и поднял свою кружку: – Ну, за встречу!

– За встречу! – повторил Курт. – За то, чтобы идти рядом до самой победы.

Они чокнулись.

Появился официант, протянул руку между их головами и, подхватив пустую кружку, поставил перед Куртом полную.

– Спасибо, – сказал Курт, кивнув официанту. Обхватив кружку обеими руками, он обратился к Рихарду: – Я во время первой же нашей встречи распознал в тебе товарища, партайгеноссе, как говорили в былые времена… Ну, за что мы теперь выпьем?

– За борьбу! – ответил Рихард. – За борьбу решительную и беспощадную. И за верность!

– За верность! – повторил Курт. – А Брандта – к стенке!

Они снова чокнулись и поднесли кружки к губам.

– А где пропадает Клаус? – спросил Рихард. – Мне передали от пего записку: вроде бы уехал на пару дней по банковским делам.

– Не знаю, – ответил Курт, пожимая плечами. – Никаких сигналов от него пока не было.

– А между тем время не терпит. Мы должны провести какую-то решительную акцию. Акцию, которая произведет впечатление на всю страну. Ведь до выборов остались считанные месяцы… Кстати, как ты оцениваешь наши шансы?

– В стране, где бок о бок живут десятки тысяч зажравшихся бюргеров и сотни тысяч– безработных вроде меня, уверенным ни в чем быть нельзя, – махнув рукой, ответил Курт. – Мы должны раскачать страну. Пробудить в сердцах немцев стыд за проигранную войну, за потерянные земли… И разве можно мириться с тем, что разные турки, греки и прочие проходимцы отнимают у нас заработки?

„Он явно опьянел“, – Рихард с опаской оглянулся на соседей. Но они были заняты своими разговорами и ни на кого не обращали внимания.

– Ты считаешь, – спросил Курт, заметив настороженный взгляд Рихарда, – что люди, сидящие за этим столом, думают иначе? Хочешь, я сейчас встану и крикну: „Хайль Гитлер!“. Уверен, что они ответят „Хайль!“

Рихард понял, что Курта развозит все больше и больше.

– Потише, друг, потише! – предостерег он его. – Уверен, что здесь, как, впрочем, и всюду, достаточно предателей.

И тут произошло нечто неожиданное. Худой старик, сидевший напротив, метнул на Курта взгляд, полный презрения, и проговорил надтреснутым голосом:

– Значит, хочешь крикнуть „Хайль Гитлер“? А в морду получить не хочешь?

До сих пор он обхватывал своими узловатыми пальцами стоящую перед ним пивную кружку, но теперь положил сжатые в кулаки руки на стол.

– Уж не ты ли, старая рухлядь, дашь мне в морду? – прошипел в ответ Курт.

– Найдутся охотники и помоложе меня, – не отводя глаз, ответил старик. – Значит, по Гитлеру соскучился?

– Я соскучился по работе, а при нем безработицы не было. И поганых рож не было видно – ни черных, ни желтых, ни еврейских.

– Зато были концлагеря, а потом война, – сказал старик. – И миллионы убитых.

– Ты что же, из жидов будешь? Или из коммунистов? – подаваясь вперед, спросил Курт.

– Я немец. И коммунист. А войну просидел в Дахау.

– К черту предателей! А Брандта к стенке! – выкрикнул Курт так громко, что соседи стихли и повернули головы в их сторону.

„Мне надо уходить отсюда, немедленно уходить!“ – подумал Рихард. Он вспомнил, как его предостерегал Клаус, как Гамильтон уговаривал его не ввязываться в стычки. Для владельца иностранного паспорта это очень опасно.

– Я должен идти, Курт. – Он достал из кармана двадцать марок и положил их на стол. – Надеюсь, ты извинишь меня. В доме, где я живу, рано запирают двери… Я рад, что обрел настоящего друга.

Не слушая протестов Курта, он перелез через скамью и быстрыми шагами направился к выходу.

Когда Рихард вернулся к себе в комнату, на Мюнхен уже опустилась ночь. Он уселся в кресло и посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого. „Часок посмотрю телевизор и завалюсь спать“, – решил он. И вдруг его обожгла мысль: а не позвонить ли Герде? Зачем? Просто из вежливости. Спросить, как доехала, как себя чувствует.

Рихарду очень хотелось услышать ее голос. Но он одернул себя: „Нельзя быть навязчивым!“ И неожиданно вспомнил, как один аргентинский друг обучал его искусству завоевания женских сердец. Он сравнивал это с шахматной игрой. Надо тщательно обдумывать каждый ход. Особенно в начале и в середине игры. И все время помнить: обратно ходы брать нельзя. Только в конце игры, уже обеспечив себе несомненный успех, можно ринуться в лобовую атаку.

Верно! Приятель был прав. Надо выждать два-три дня, пусть она сама захочет встретиться. И тогда позвонить.

Рихард включил телевизор. Показывали какой-то мультфильм. Ему это было неинтересно, но он решил дождаться программы новостей – ~ она повторялась довольно часто. За свое терпение Рихард был вознагражден: программа открылась интервью с Адольфом фон Тадденом. Корреспондент телевидения беседовал с руководителем НДП на его квартире. Фон Тадден сидел у обеденного стола, покрытого белой кружевной скатертью. У стены стаял сервант, на нем – большой радиоприемник. Торшер с матерчатым абажуром подчеркивал неофициальность обстановки. Интервьюер сидел у стола, слева от Таддена.

– Добрый вечер, уважаемые телезрители, – начал передачу журналист, – меня зову Макс Келлер, и я представляю здесь баварское телевидение. Мы переживаем сейчас бурную предвыборную пору». Кто победит? ХДС/XCG? Социал-демократы.? Какие шансы у НДП? Во всяком случае, интервью, которое любезно согласился нам дать repp фон Тадден, заинтересует многих из вас. Итак, герр фон Тадден, в ряде своих выступлений – как на предвыборных митингах, так и в печати – вы высказывали твердую убежденность в том, что в результате выборов НДП получит места в бундестаге. А что будет, если ваши надежды не оправдаются? Ведь тогда вам, очевидно, придется уйти с поста, который вы сейчас занимаете? – Келлер произнес эту фразу с такой улыбкой, словно сказал своему собеседнику нечто очень приятное.

Тадден слегка пожал плечами, немного подумал и неторопливо проговорил: