Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 53 страниц)
…Машина остановилась у многоэтажного серого дома. Шофер снова выскочил из машины, обежал ее и, открыв заднюю дверцу, сказал:
– Мы приехали, герр Альбиг. Я провожу вас.
Он быстрыми шагами направился к высокой застекленной двери. Едва поспевая за ним, Рихард окинул взглядом медные таблички по обе стороны двери. На них было что-то выгравировано по-английски, но у него не было времени остановиться и прочесть надписи.
Шофер по-прежнему шел впереди. Они поднимались по узорной металлической лестнице, устланной красной дорожкой. На площадке второго этажа Рихард увидел две массивные двери. Шофер услужливо распахнул дверь слева. Рихард последовал за ним по широкому коридору. Из комнат, мимо которых они проходили, доносились дробь пишущих машинок и стрекот телетайпов, слышались обрывки телефонных разговоров… Видимо, здесь находилась какая-то редакция. На дверях поблескивали медные таблички с английскими фамилиями, которые, конечно, ничего не говорили Рихарду.
Наконец они подошли к плотно закрытой двери, й Рихард ощутил какое-то странное волнение, когда на табличке, прикрепленной к двери, прочитал надпись: «Арчибальд С. Гамильтон».
Шофер открыл дверь и сказал с порога:
– Герр Альбиг к мистеру Гамильтону.
– Минуточку! – сказала девушка, сидевшая за большим столом. Она встала, шагнула к двери, обитой красной кожей, и скрылась за ней.
Несколько секунд спустя она появилась снова:
– Прошу вас, герр Альбиг, мистер Гамильтон вас ждет.
Она оставила дверь открытой и отошла в сторону. Рихард перешагнул порог…
Он увидел немолодого мужчину, с сединой в висках, в сером твидовом пиджаке, из нагрудного кармана которого выглядывал уголок белого платка. Ему можно было дать и шестьдесят лет, и даже пятьдесят.
Не успел Рихард войти в комнату, как Гамильтон встал из-за стола и сделал несколько шагов ему навстречу. Они остановились посредине комнаты, друг против друга. Гамильтон положил руку на плечо Рихарда и, разжав тонкие губы, сказал:
– Так вот ты, значит, какой!
Он смерил его взглядом своих, стального цвета, почти не мигающих глаз.
– По фотографии я тебя представлял несколько иначе. Правда, тогда ты был еще маленький… Твой отец прислал мне ее много лет назад…
«О фотографии он мне ничего не говорил», – хотел было сказать Рихард, но вместо этого спросил:
– На каком языке мне говорить с вами, сэр? Английский я знаю, но не очень хорошо.
– А я, как видишь, знаю немецкий, и, по общему мнению, весьма неплохо, – с улыбкой сказал Гамильтон. – Ведь я прожил в Германии в общей сложности лет двадцать пять, если не больше. Первые годы в Нюрнберге, а потом вот здесь, в Мюнхене…
Он произнес слово «Мюнхен» не по-немецки, а по-английски – «Мьюник».
– Что ж, присядем, мой молодой друг, – предложил Гамильтон и, не снимая руки с плеча Рихарда, подвел его к полированному круглому столику, стоявшему в углу кабинета. Он усадил его в кресло около столика, а сам еел в другое, напротив.
– Так, так! Очень рад тебя видеть, – сказал Гамильтон. У него была какая-то странная улыбка: улыбались только губы, а глаза оставались холодными. – Я получил письмо от твоих родителей. Они просят, чтобы я помог тебе на первых порах.
– Извините, мистер Гамильтон, – виновато проговорил Рихард, – мне следовало бы начать с того, что родители шлют вам сердечный привет. Отец велел мне обязательно разыскать вас сразу же по приезде.
Судя по всему, Гамильтону было приятно это услышать.
– Ты, наверное, голоден? – участливо спросил он.
Рихард отрицательно покачал головой.
– Что-нибудь выпьешь? Кофе, пиво, виски, джин? Не знаю, к чему ты пристрастился там, в Аргентине.
Пить Рихарду тоже не хотелось. Но из вежливости он сказал:
– Джин с тоником, если можно.
– О'кэй! – воскликнул Гамильтон, встал и подошел к полированному книжному шкафу, одна из полок которого была уставлена бутылками, стаканами и рюмками. Не отходя от шкафа, он наполнил бесцветной жидкостью высокие стаканы, захватив их пальцами одной руки, а другой взял миниатюрную бутылочку с тоником. Вернувшись к столику, стал наливать тоник в стакан Рихарда.
– That's enoughl Thank you! [7]7
Этого достаточно, спасибо! (англ.)
[Закрыть] – сказал Рихард.
– А у тебя вполне сносное произношение, – одобрительно кивнул американец и подлил немного тоника в свой стакан. Вдруг он стукнул себя ладонью по лбу и воскликнул: – Проклятый склероз! Я совсем забыл про лсд. Подожди!
Он снова встал и подошел к тумбочке, стоявшей около книжного шкафа. Когда он открыл ее, Рихард увидел, что это холодильник. Гамильтон снял с полки хрустальную вазочку, наполненную кубиками льда, и поставил ее на столик. На краю вазочки висели серебряные щипцы. Рихард взял их и, захватив кубик льда, опустил его в стакан. Гамильтон положил себе три кубика.
– За твой приезд и за твоих родителей! Прежде всего – за фрау Ангелику. Ведь дороже матери нет ничего на свете. Прозит! – сказал он, поднимая свой стакан.
Они отпили по глотку.
– Послушай, – чуть наклоняясь над столом, проговорил Гамильтон, – ты ведь еще ничего не рассказал о твоих родителях. Ну, об отце я кое-что знаю. Старина Адальберт, судя по всему, процветает. А как мать? Сколько ей сейчас лет?
Этот вопрос застиг Рихарда врасплох. В самом деле, сколько же лет матери? Несколько неуверенно он ответил:
– Я думаю, лет за шестьдесят…
– Time flies [8]8
Время летит (англ.)
[Закрыть], – задумчиво произнес американец, но тут же снова перешел на немецкий: – Она была очень красива, когда судьба свела меня с… с твоими родителями.
Немного помолчав, он усмехнулся и сказал:
– Ну, а теперь вернемся из далекого прошлого в сегодняшний день. Тебя не помяли в этой потасовке?
«Что он имеет в виду? Сегодняшний митинг? – подумал Рихард. – Но откуда он знает, что я там был?»
– Все в порядке, – неопределенно ответил Рихард.
– Насколько мне известно, – продолжал Гамильтон, – в аэропорту тебя встретили и доставили в пансионат… Так?
– Да. Спасибо. – Рихард глядел на американца в упор. – Вы имеете в виду Клауса? Да, он меня встретил. Клаус – мой старый приятель. Он несколько раз приезжал в Аргентину. И мы с ним переписывались. Он давно звал меня в Германию…
– Та-ак… – задумчиво протянул Гамильтон. – Что ж, Клаус неплохой парень…
«А вы-то его откуда знаете?!» – чуть было не воскликнул Рихард. И, хотя он сдержался и внешне не реагировал на замечание американца, разные мысли и предположения одолевали его, как рой растревоженных пчел.
«Почему Гамильтон так добивался встречи со мной? Почему он держится не просто вежливо и приветливо, а с какой-то затаенной радостью? Может быть, мне это только кажется?»
Но вопросов Рихард не задавал. Что-то его удерживало. Он ждал, что американец раскроется больше, и тогда будет ясно, как себя надо с ним вести…
– Год или полтора назад, – снова заговорил Гамильтон, – твой отец писал мне, что ты поступил в университет.
– Да. На исторический факультет, – ответил Рихард. – Но с тех пор прошло больше двух лет.
– И за это время ты успел окончить университет? – спросил американец, поднимая свои густые брови.
– Нет, – ответил Рихард, – я закончил только два курса.
– И что же ты собираешься делать дальше?
– Когда начнется учебный год, поступлю в Мюнхенский университет.
– А что привело тебя в Германию? Только честно!
– Зов предков, – коротко ответил Рихард.
– Значит, ты романтик? – прищурив глаза, спросил Гамильтон.
– Речь идет не о романтике, а о патриотизме.
– Отец говорил тебе, что со мной можно разговаривать откровенно?
– Да. Он говорил, что в свое время вы оказали большую услугу ему и моей матери.
– Назовем это так… Но тогда расскажи более конкретно о цели твоего приезда. Должна же она существовать.
– Она существует.
– Ив чем она состоит?
– Прежде всего я хочу стать историком, мистер Гамильтон.
– И поэтому ты бросил университет?
– Нет, не поэтому, конечно… Впрочем, может быть, отчасти и поэтому.
– Не говори загадками!
– Тут нет никакой загадки. Я хочу изучать историю моей страны, живя здесь, а не на другом конце света.
– Ты сказал «отчасти». А что еще?
– Для меня реальная история Германии начинается с Фридриха Великого. А продолжили ее Бисмарк и Адольф Гитлер. Коммунисты изувечили нашу историю. Так вот, я хочу бороться за возрождение Германии. В рядах национал-демократической партии. Как? Я еще сам не знаю. Могу сказать только одно: любыми способами.
– Ты думаешь, у НДП хватит сил, чтобы поставить Германию на рельсы, с которых ее столкнули? – спросил Гамильтон, глядя на Рихарда своими немигающими, точно стеклянными, глазами.
– Не знаю, – неуверенно ответил Рихард.
– А я знаю, – твердо сказал американец. – У расчлененной Германии сил не хватит. Ей нужны союзники. По крайней мере один мощный союзник.
– Союзник? – переспросил Рихард. – Вы имеете в виду. – Вот именно! Соединенные Штаты Америки, – подсказал Гамильтон.
– Но… но ведь Америка воевала против Германии! – воскликнул Рихард. – Какая же новая цель заставит ее теперь с ней объединиться?
– Борьба с коммунизмом! – четко произнес Гамильтон и слегка ударил кулаком по столу.
Теперь Рихард поверил, что американец говорит с ним вполне откровенно.
– Да. Я понимаю, – сказал он. – Вы, конечно, правы.
– В таком случае выпьем за взаимопонимание! – улыбнулся Гамильтон и поднял свой стакан с недопитым джином. – Итак, ты намерен вступить в НДП? – немного помолчав, спросил он.
– Конечно.
– И принять гражданство ФРГ? Ведь у тебя аргентинский паспорт и виза на три месяца?
– Да… Я даже не знаю, насколько трудно будет уладить все формальности.
– С божьей помощью все легко. Gott mit uns [9]9
С нами бог (нем.)
[Закрыть], как любят говорить твои соотечественники.
– Вы не могли бы в этом случае выступить в роли господа бога? – с улыбкой спросил Рихард.
– Попробую, – сказал Гамильтон, – но при одном условии.
– Каком? – насторожился Рихард.
– Ты вступишь в НДП и займешься политической деятельностью всерьез. Я хочу, чтобы ты сделал карьеру в партии, которая, возможно, со временем придет к власти.
– Вы хотите, чтобы я стал политиканом, одним из тех, кто с утра до вечера чешет языком? – с раздражением воскликнул Рихард.
– Я хочу только одного, – чеканя слова, ответил Гамильтон. – Я хочу предостеречь тебя: никаких авантюр! Ты должен тщательно изучить политическую ситуацию в Германии. В результате выборов у власти могут оказаться социал-демократы во главе с Брандтом. И тогда правительство пойдет на примирение с Москвой и со всем восточным блоком. А задачей твоей партии станет борьба за то, чтобы оставить германский вопрос открытым, а положение на восточных границах считать лишь временным.
– Большое спасибо за ваши советы, – с несколько преувеличенной вежливостью проговорил Рихард. – Я их, конечно, учту. И если мне предложат участвовать в какой-либо схватке, я обязательно посоветуюсь с вами.
– О-бя-за-тельно! – с расстановкой повторил Гамильтон, сверля Рихарда своим взглядом. – Иначе отдашь богу душу где-нибудь под забором. Кстати, имей в виду: затеешь какую-нибудь глупость, я узнаю об этом еще до того, как ты успеешь ее сделать.
– Еще до того?.. – удивленно переспросил Рихард. – Каким образом?
– Считай меня пророком. Или ясновидящим. Впрочем, я, конечно, шучу! – Гамильтон встал…
Что ж, на сегодня хватит. Не знаю, запомнишь ли ты мои советы, но об одном помни: ты мне дорог.
– Но чем я заслужил… – .начал было Рихард.
– Считай, что мне дорог каждый борец против коммунизма. А о моих давних связях с твоими родителями я уже не говорю.
Гамильтон подошел к письменному столу, черкнул что-то в блокноте и вырвал листок. Затем выдвинул верхний ящик и достал оттуда какой-то конверт. По-дейдя к Рихарду и протягивая ему листок, он сказал:
– Это мой телефон. Звони мне в любое время… И возьми конверт.
В большом незаклеенном конверте Рихард увидел пачку денег.
– Что вы, мистер Гамильтон!.. Зачем?.. Как можно?! – растерянно пробормотал Рихард, пытаясь вернуть конверт американцу.
Но Гамильтон, заложив обе руки за спину, сказал с усмешкой:
– В компанию, которую ты со временем возглавишь, я хочу войти на правах акционера. А пока я настоятельно рекомендую тебе сменить пансионат на собственную квартиру. Либо купить, либо снять на длительный срок. А это обойдется недешево.
– Но у меня много денег! – воскликнул Рихард, все еще пытаясь отдать конверт Гамильтону. – Отец об этом позаботился.
– Денег никогда не бывает слишком много, – наставительно произнес американец. – Особенно при здешней дороговизне. Я рад, что в свое время помог твоим родителям. А теперь я хочу хоть немного, помочь сыну… – И уже повелительным тоном добавил: – Положи деньги в карман. И прекратим разговор на эту тему!
Рихард понял: возражать бесполезно. Он сунул конверт во внутренний карман пиджака.
– Вот и хорошо! – улыбнулся Гамильтон. – Он подошел к Рихарду еще ближе: – А теперь попрощаемся!
Тот протянул было руку, но Гамильтон, обхватив его голову обеими руками, прикоснулся своими тонкими, плотно сжатыми губами ко лбу Рихарда.
Потом, слегка оттолкнув его от себя, сказал:
– А теперь поезжай. Машина у подъезда. И звони. Мы еще не раз встретимся.
По дороге в пансионат Рихард пытался разобратьея в том, что произошло. Он думал: «Что ему от меня надо, этому американцу? И кто он в конце концов такой?»
Выходя из кабинета Гамильтона, Рихард еще раз взглянул на медную табличку справа от двери. Там было написано:
Арчибальд С. Гамильтон «Америкэн Джорнэл»
Рихард знал о «Америкэн Джорнэл» – правда, больше понаслышке. Кажется, это была крайне правая газета, как и все издания Херста. «Но какое Гамильтону дело до меня? – размышлял Рихард – В том, что он говорил, явно ощущалась какая-то цель.
Но какая? Удержать меня от реальной борьбы? Склонить к так называемой политической деятельности, иными словами, пустопорожней болтовне? Может быть, отец просил американца „присмотреть за сыном“? Может, Гамильтон так старается потому, что и отец в свое время оказал ему какую-то услугу? И еще эга история с деньгами…»
Вспомнив о деньгах, Рихард вытащил из кармана конверт и заглянул в него.
«Нет, – подумал он, – отказаться от реальной борьбы меня не уговоришь. И деньгами тоже не купишь! Обо всем этом надо рассказать Клаусу. Ведь он знаком с Гамильтоном».
…Было около семи вечера, когда Рихард вернулся в пансионат. Он вдруг почувствовал, что очень голоден. Подойдя к стойке портье и взяв свой ключ, он спросил:
– Буфет еще открыт?
– Да, конечно, – ответил портье и добавил: – Для вас тут записка, герр Альбиг.
Не оборачиваясь, портье протянул руку назад, немного пошарил в одной из ячеек для ключей и вытащил оттуда сложенную вдвое бумажку. Не отходя от стойки, Рихард развернул ее и прочитал: «Звонил герр Клаус Вернер. Просил передать герру Альбигу, что уезжает на два дня в Дюссельдорф по банковским делам. Советует воспользоваться этим временем и осмотреть город. По возвращении немедленно позвонит».
«Так, так, – подумал Рихард, – значит, два дня я должен провести, как праздношатающийся турист».
В буфете он заказал сосиски с кислой капустой и кружку пива. Примерно в половине восьмого вернулся наконец в свой номер. Сев за стол, вынул из кармана конверт и стал пересчитывать деньги. Десять тысяч марок! «Завтра отнесу их в банк», – решил Рихард, засунул деньги в свой разбухший карман, но, увидев, что он очень оттопыривается, решил избавиться от ненужных бумаг. Вытащил из кармана смятые листовки, которые подобрал на митинге, потом несколько толстых конвертов с письмами Клауса.
«А зачем я таскаю их с собой» – подумал Рихард, бросив конверты на стол. На верхнем он увидел запись: «Хартманнштрассе, 88, тел. 53-24-85. Герда Валленберг».
Герда!.. За весь день он ни разу не вспомнил о ней.
Но теперь… Теперь Рихард стал вспоминать все… Вот она сидит рядом с ним в самолете… Вот она прижалась к нему, когда самолет провалился в воздушную яму…
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Рихард схватил телефонную трубку и, услышав гудок, стал медленно набирать номер, записанный на конверте: «Пять… три… два..» Наконец он набрал все шесть цифр. В трубке раздался продолжительный гудок. Сердце Рихарда колотилось так, что ему хотелось схватить его рукой и замедлить биение… Сейчас он услышит ее голос. Один длинный гудок. Пауза. Телефон свободен. Второй гудок… Сейчас она возьмет трубку. Третий гудок… Четвертый… пятый… седьмой… и девятый. После десятого Рихард положил трубку. «Ее нет дома, – подумал он. – Может быть, еще не – приехала в Мюнхен». На всякий случай он снова снял трубку и набрал номер. Первый сигнал… второй… третий…
«Нет! – Рихард тяжело вздохнул, – Бесполезно».
На другое утро Рихард проснулся с таким ощущением, будто его кто-то толкнул. Мелькнула мысль, что он не успел сделать что-то очень важное… Немного погодя, однако, он во всех деталях вспомнил вчерашний вечер, когда тщетно пытался дозвониться Герде.
Рихард взял с тумбочки часы. Десять минут девятого. «Если она в Мюнхене и вернулась поздно вечером, то сейчас наверняка еще спит», – подумал он. Герда говорила ему, что она журналистка «фри-лэнс» и, стало быть, не обязана торопиться с утра на работу. «Пусть поспит еще часок!» – мысленно произнес он.
Рихард снял пижаму, принял душ, оделся и спустился вниз. Поздоровавшись с портье, вспомнил, что где-то по соседству находится газетный киоск. Он выбежал на улицу, купил «Зюддойче Цайтунг», «Цайт», «НДП-курир» и вернулся обратно в гостиницу. В буфете он заказал свое любимое блюдо – яичницу с колбасой – и неторопливо накрошил туда хлеба.
Не успел он покончить с яичницей, как официантка принесла ему небольшой фаянсовый кофейник на белом никелированном подносике и молочник. Рихард наполнил чашку крепким кофе и разбавил его сливками. Потом взглянул на часы. Без четверти девять. Раньше, чем в начале десятого, звонить Герде неудобно.
Он стал просматривать газеты, прихлебывая кофе. Сначала он взял «НДП-курир», орган национал-демократической партии. На первой же странице увидел заголовок, набранный крупным шрифтом: «Красные срывают мирное собрание НДП».
Под заголовком был помещен большой снимок: здание с куполообразной крышей, толпа людей у дверей, несколько поодаль – полицейские машины и сами полицейские с поднятыми дубинками. Текст под снимком гласил: «Вчера разъяренные банды коммунистов и социал-демократов сорвали предвыборный митинг НДП и не дали говорить председателю партии фон Таддену. Вооруженные палками и велосипедными цепями, они прорвались в зал, где происходил мичинг, и устроили там крввавое побоище. Вызванные отряды полиции пытались навести порядок, но безуспешно. В целях самозащиты они были вынуждены пустить в ход дубинки Уже в самом зале им удалось утихомирить хулиганов, которые забрасывали трибуну тухлыми яйцами и помидорами. Виновность левых экстремистов не вызывает никаких сомнений. Ее подтверждают и разбросанные ими листовки, которые мы воспроизводим».
Тут же были помещены фотографии двух листовок, на которых четко выделялись лозунги: «Долой неонацизм!» «Да здравствует компартия!» «Москва с нами!»
Эти листовки, утверждала газета, выдают с головой тех, кто затеял беспорядки.
В памяти Рихарда ожила картина вчерашнего митинга. Да, написано все правильно.
Он стал просматривать другие газеты. Сообщения о митинге были в каждой, но они отличались друг от друга и по объему, и по тону. Покончив с газетами, Рихард посмотрел на часы. Было около десяти. «Пора!» Он быстрыми глотками допил остатки уже остывшего кофе, свернул газеты в трубочку и торопливо направился наверх, в свою комнату.
…Он протянул руку к телефону. А что, если и на этот раз никто не ответит? Что тогда делать? Позвонить еще раз вечером? Или завтра утром?
Но мысль, что ему придется провести весь день в полном одиночестве, была невыносима. «Впрочем, – подумал вдруг Рихард, – ведь это хорошо, что Клаус уехал! Если я и встречусь с Гердой, то с гарантией, что Клаус не увидит нас вместе».
Он услышал продолжительный гудок и стал набирать номер, который теперь уже знал наизусть: Пять… три… два… Перед тем, как набрать последнюю цифру, «пять», Рихард замер. Потом разом, словно бросаясь в холодную воду, повернул диск. Прошло несколько секунд. Один гудок, второй, третий…
И вдруг, после четвертого сигнала, Рихард услышал в трубке легкий щелчок, а затем женский голос:
– Да! Слушаю!
– Герда? – крикнул Рихард так громко, что сам испугался своего голоса.
– Да, я. Кто это говорит?
– Рихард!
– Кто?
– Рихард… Рихард! Мы вместе летели в самолете. Неужели ты не помнишь?
Он был готов к чему угодно, но не ожидал, что Герда не узнает его голоса.
– А-а, Рихард! – проговорила Герда, и ему показалось, что она произнесла его имя с радостью.
– Да, да, это я! Когда ты приехала? Я звонил тебе вчера вечером.
– Вчера и приехала. Еще в первой половине дня. А вечером была с друзьями в ресторане.
Последняя фраза слегка кольнула Рихарда. Он умолк.
– Куда ты пропал? – раздался недоуменный голос Герды. – Что-то с телефоном? Алло, Рихард!
– Да, да, я слушаю! – воскликнул он, испугавшись, что Герда положит трубку.
– А я уж решила, что нас прервали, – сказала она. – Ну… как ты устроился?
– Да вроде бы все в порядке. Пансионат небольшой, но вполне приличный.
– А где находится твой пансионат? Рихард назвал улицу.
– Что ты делал эти два дня? Осматривал город?
– Н-нет, – немного запинаясь, ответил он, – просто приходил в себя после длительного перелета.
– И даже не осмотрел Мюнхен. Почему? – с удивлением спросила Герда.
– Потому что ждал тебя! – выпалил Рихард. – Хотел, чтобы ты показала мне город.
– Что ж, – сказала Герда, – как-нибудь встретимся, погуляем…
– Нет, нет! Я хочу, чтобы мы увиделись как можно скорее! Что ты делаешь сегодня?
– Сегодня? – переспросила Герда. – Но ведь я только вчера приехала. Накопилась куча дел… Например, сейчас собираюсь пойти в редакцию.
– А потом?
Рихард понимал, что своей настойчивостью он может отпугнуть Герду, но желание увидеть ее во что бы то ни стало заглушало голос рассудка.
– Потом?.. – повторила Герда и, немного помолчав, неуверенно добавила: – Еще не знаю. Может быть, редакция даст какое-нибудь задание.
– А после этого? – не унимался Рихард.
– Послушай… – начала было она, но он прервал ее.
– Герда, – чуть ли не умоляюще проговорил он, – мы же все время друг друга теряем! Сначала в самолете, потом в аэропорту. Я и оглянуться не успел, как ты куда-то исчезла. Прошу тебя, давай встретимся сегодня! В любое время… когда ты сможешь.
– Ну, хорошо, – после короткого раздумья сказала Герда. И спросила: – У тебя есть машина?
– Нет. Откуда? – ответил Рихард, и его охватила тревога. Неужели из-за отсутствия машины сорвется их встреча?
– Хорошо, – на этот раз уже решительно сказала Герда. – У меня машина есть. Я за тобой заеду.
– Ну, если тебе нетрудно… – пробормотал Рихард.
– Ладно, – прервала его Герда, – давай договоримся так. Сейчас около десяти. Значит, в два часа дня я подъеду к твоему пансионату. Я буду в маленьком желтом «фольксвагене».
– Хорошо! Спасибо, Герда! – вне себя от радости воскликнул он. – Я буду ждать тебя у входа в пансионат с половины второго.
– Я же сказала: в два.
– Все равно! Я выйду раньше, чтобы не разминуться с тобой.
– Ну, ладно! У тебя, судя по всему, очень много свободного времени. Итак, я подъеду в два.
В ожидании заветного часа Рихард уселся в кресло, взял газеты со стола и положил их себе на колени. Но сразу же приступить к чтению он был не в состоянии. Его не оставляли мысли о Герде. Он пытался представить, как он увидит ее за рулем «фольксвагена», думал о том, куда они поедут и с чего начнется их разговор.
Но тут Рихард снова вспомнил, что Клаус запретил ему встречаться с Гердой. Она, мол, пишет статьи, направленные против НДП, и подписывается инициалами «Г. В.».
Рихард принялся поспешно перелистывать газеты. Он не глядел на их названия, не читал статей, его интересовало только одно: подпись «Г. В.». Но этих инициалов он так и не увидел. Подумав, что он мог их не заметить, Рихард стал уже более внимательно просматривать статьи и заметки, имевшие хоть какое-то отношение к НДП.
Но они были либо без подписи, либо под ними стояли фамилии, ничего Рихарду не говорящие. Убедившись, что Гсрда к ним непричастна, он со вздохом облегчения достал из кармана пиджака шариковую ручку и стал отчеркивать абзацы в заинтересовавших его статьях и заметках. Зачем? Он и сам не мог бы ответить на этот вопрос. Но его не оставляла смутная мысль об использовании этих материалов в каких-го дискуссиях или, может быть, в спорах с Гамильтоном, если придется с ним еще раз встретиться.
Рихард прочитал, что министр внутренних дел Мерк в своей речи в ландтаге заявил: «Хотя и нельзя сказать, что наше государство сотрясают беспорядки, тем не менее не следует упускать из виду, что все больше и больше приходят в движение силы, целью которых является насильственное свержение существующей государственной структуры».
«Кого он имеет в виду? – подумал Рихард, подчеркивая этот абзац. – Коммунистов? Нет, сейчас вся политика вертится вокруг НДП и ее возможных успехов на осенних выборах. Говоря о насильственном свержении существующей государственной структуры, министр, конечно, имеет в виду цели НДП – пусть до поры до времени скрытые».
Далее он прочитал, что мюнхенцам все еще угрожают не разорвавшиеся со времен войны бомбы: за последние двадцать пять лет на территории города их было обнаружено сто двадцать три.
Подчеркивая это сообщение, Рихард подумал, что можно было бы устроить хороший взрыв и отнести его на счет такой бомбы.
Статья о цветных и «полукровках» в Германии… Заметка о том, как чернокожего выставили из отеля… «Взломщики приехали на грузовиках»… «Ограблен во время богослужения»… «Цены стремительно растут»… «Главный вокзал – пристанище воров и уголовников»… «На крыше одного мюнхенского рыбного магазина – перед объективами американских кинокамер – писатель Гюнтер Грасс ругал последними словами бундесканцлера Курта Георга Кизингера, министра финансов Франца Йозефа Штрауса и издателя Акселя Шпрингера»…
«Хватит!» – устало проговорил Рихард. Его охватило гнетущее ощущение собственного бессилия. Он думал о том, что в стране идет борьба за власть – и отнюдь не только в стенах бундестага. С каждым днем она достигает все большего и большего накала. Где-то взрываются бомбы, министры опасаются свержения правительства, растет неприязнь к «полукровкам» и к иностранцам, захватывающим рабочие места, которые по праву принадлежат немцам. Время действовать! А Клаус даже не дал ему возможности вступить в схватку с коммунистами! Старик Гамильтон уговаривает его стать парламентским болтуном.
Да и сам фон Тадден не призывает партию взяться за оружие и устроить врагам Германии такую же «хрустальную ночь», какую фюрер в свое время устроил евреям. Нет! Он ограничивается пустопорожними политическими лозунгами, видимо, не понимая, что они ровным счётом ничего не стоят, если их не подкрепить силой.
И вдруг Рихард вспомнил о своем намерении, которое до сих пор не осуществил. Еще в самолете он прочитал газетное объявление: тот, кто хочет помочь НДП, может перевести деньги в банк – на текущий счет этой партии. Он тогда запиеал номер счета на одном из конвертов с письмами Клауса. И Рихард принялся перебирать конверты. Вот номер телефона Герды… Скоро, теперь уже очень скоро он ее увидит! Потом Рихард нашел нужный ему конверт. Там было написано: «т/с 9078450».
Может быть, использовать время, остающееся до приезда Герды, – узнать у портье адрес ближайшего почтового отделения и сбегать туда? Нет, пожалуй, не стоит. Вдруг там очередь и он не успеет обернуться? Лучше сделать по-другому. Ведь Герда заедет за ним на машине. Он попросит ее остановиться у почты или у банка и подождать, пока он…
«Какую же сумму перевести? – Рихард нащупал в кармане толстую пачку денег, полученных от Гамильтона. – Ну, скажем, тысячу марок».
Он придавал этому денежному переводу особое значение. Как-никак это первое реальное действие, которое свяжет его с НДП. Пусть пока еще формально, но все же свяжет…
Как Рихард и сказал Герде, в половине второго он уже стоял у входа в пансионат.
Движение на этой улице было односторонним, и автомашины тянулись нескончаемой вереницей. Останавливаться можно только на противоположной стороне, и Рихард с тревогой подумал, что в этом потоке машин он не разглядит «фольксваген» Герды. Он решил заблаговременно перейти на другую сторону, но полосатая дорожка перехода была довольно далеко. Чуть ли не бегом он устремился к ней и, дождавшись зеленого света, перешел на другую сторону улицы. Затем вернулся назад и остановился напротив пансионата.
…Время тянулось медленно. Рихард подумал, что следовало бы купить цветы для Герды, но тут же вспомнил, что небольшой цветочный магазин находился на той же стороне улицы, что и его пансионат. Однако идти обратно он не решился, тем более что его часы показывали уже без десяти два.
Герда приехала ровно в два. Он еще издалека увидел маленькую желтую машину. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Рихард поднял руку и бросился прямо в поток автомобилей по направлению к «фольксвагену». Со скрипом и визгом тормозили машины, пронзительно гудели клаксоны, но он ничего не видел и не слышал. Ничего, кроме желтого «фольксвагена».
Герда едва успела затормозить. Рихард рванул дверь и плюхнулся на низкое сиденье рядом с ней.
– Ты что? – возмутилась она. – Думаешь, ты у себя в Буэнос-Айресе?
– Герда, извини, ради бога! – тяжело дыша, пробормотал Рихард. – Я боялся, ты проедешь мимо… Давай на минутку остановимся… я… я хочу посмотреть на тебя…
Герда усмехнулась, слегка притормозила и, пропуская идущие справа машины, стала приближаться к тротуару. Когда «фольксваген» остановился, Рихард сжал руки Герды, все еще лежавшие на рулевом колесе. Она повернулась к нему. Светловолосая, голубоглазая, она смотрела на него с едва заметной улыбкой.
– Мы расстались так недавно, – сдавленным от волнения голосом произнес Рихард, – а кажется, что прошла вечность.
– Не преувеличивай! – сказала Герда, теперь уже широко улыбаясь. – Ты явно склонен к преувеличениям… Впрочем, я тоже о тебе вспоминала.
– Это правда? – воскликнул Рихард.
– Я всегда говорю правду, – ответила она, взмахнув своими длинными ресницами, и добавила: – Если особые обстоятельства не вынуждают меня лгать.
Эти слова она произнесла, словно думая о чем-то своем…
Рихард промолчал. Герда убрала свои руки, и у него возникло ощущение, будто она отдалилась от него.
И все же его захлестывала радость: Герда здесь, рядом!
«Сказать ей, как я провел эти два дня? – думал он. – Рассказать ли о митинге и о том, что там произошло? Впрочем, она наверняка знает об этом из газет. Все подробности, кроме одной: что я там тоже был… Нет! Не надо говорить на политические темы. И так из-за политики у нас была размолвка в самолете».
