Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 53 страниц)
…И снова все было так, как четверть века назад. Над шторами, прикрывающими вход в кабину пилотов, вспыхнула надпись: «Закрепите ремни безопасности. Не курить».
Затем раздался голос стюардессы…
Да, повторилось почти все. Но это уже был самолет не американской авиакомпании «Пан-Америкэн», а западногерманской «Люфтганза», и полет через Атлантику предстоял по маршруту: Буэнос-Айрес – Франкфурт-на-Майне. И стюардесса обращалась к пассажирам сначала на немецком языке, а затем на испанском и на английском.
…Этот самолет был почти вдвое больше того, на котором летел когда-то Хессенштайн-Квангель-Альбиг. Кресла были более мягкими, в отделении первого класса – по два в ряду, в туристическом – по три. Тихая музыка лилась из невидимых репродукторов, бесшумно струился прохладный воздух из вентиляторов над креслами – словом, если где-то в далекой, недостижимой высоте и вправду существовал рай, то здесь было создано его подобие: полный комфорт, блаженный покой, неземные улыбки ангелоподобных стюардесс.
В одном из салонов первого класса сидел Альбиг. Нет, не Адальберт, а его сын Рихард. Он положил на соседнее свободное кресло плоский чемоданчик из черной кожи, который отец подарил ему ко дню рождения. Рихарду было около двадцати пяти лет, но выглядел он старше. Худощавый, подтянутый, мускулистый, он был натренирован занятиями в военно-спортивном клубе.
С ленивым любопытством Рихард наблюдал, как люди занимают места. Внезапно его внимание привлекла высокая стройная девушка с голубой сумкой «Люфтганзы» через плечо. «До чего же хороша!» – подумал Рихард. Белокурые волосы, собранные в пучок, огромные глаза, слегка подкрашенные губы, осиная талия. Скорее инстинктивно, нежели сознательно, он быстро убрал с соседнего сиденья свой кейс и, наклонившись к проходу, громко сказал по-немецки:
– Пожалуйста, фройляйн! Здесь свободно!
Она улыбнулась, тихо ответила «данке» и направилась к Рихарду.
«Слава богу, она немка!» – подумал он. Латиноамериканцев Рихард не любил, как не любил метисов, индейцев и негров. Он придумал слово «пестромазые» и обозначал так всех людей черной, желтой или смешанной расы. К американцам же он относился с некоторым подобострастием.
– Меня зовут Рихард Альбиг, милости прошу! – сказал он, когда девушка подошла к креслу.
– Sehr angenehm! Ich heifie Gerda Wallenberg [6]6
Очень приятно! Меня зовут Герда Валленберг (нем.)
[Закрыть].
Она закинула на багажную полку свою сумку и села.
Рихарду мучительно хотелось завязать с ней разговор, но он не знал, с чего начать. И тут в проходе возникли две стюардессы. Одна из них начала объяснять, как пользоваться спасательным жилетом в случае аварийной посадки на воду, а вторая стала демонстрировать, как с ним надо обращаться.
Когда стюардессы закончили свои объяснения и удалились, Рихард неожиданно для самого себя обрел дар речи и с усмешкой сказал Герде:
– Приятное напутствие! А как быть с акулами?
– Я не знаю их привычек, – тоже с улыбкой ответила Герда. – Надеюсь, что мы придемся им не по вкусу.
Слово «мы» как бы объединило Рихарда с нею, и он почувствовал себя увереннее.
– Может быть, вы хотите немного поспать? – вежливо осведомился Рихард. – Я сейчас достану плед…
Не ожидая ее ответа, он вскочил и снял с багажной полки один из пушистых клетчатых пледов.
– Спасибо, герр Альбиг! – поправляя на себе плед, сказала Герда. – Я и в самом деле попробую задремать. Целую ночь не спала…
– Прощальная вечеринка с друзьями?
– Да нет! – покачала головой Герда. – Я торопилась в Буэнос-Айрес из Парагвая, боялась упустить этот самолет. Следующего пришлось бы ждать три дня.
Теперь появились темы для разговора. Что она делала в Парагвае? Живет ли в Аргентине? Приходилось ли ей бывать в Германии?.. Но Рихард решил не быть надоедливым, только сказал: «Постарайтесь отдохнуть!» И при этом подумал: «Перелет долгий – успеем еще наговориться».
Герда закрыла глаза… Она, видимо, была очень переутомлена – теперь Рихард заметил синеватые круги под ее глазами.
«Ничего, время у нас будет! Перелет долгий, – повторил он про себя. – А что если и мне немного подремать?» Его клонило ко сну – ведь он встал очень рано, отец разбудил его чуть свет, мать тоже проснулась, и втроем они принялись упаковывать вещи. А их было много – Рихард отправлялся в Германию не на неделю, не на месяц, а навсегда.
Впрочем, слово «навсегда» не возникало в разговорах с родителями. Отец не раз – по различным поводам – произносил фразу: «Когда ты вернешься…» Но Рихард твердо знал: он не вернется. Никогда. Он обретет наконец подлинную родину и не покинет ее до конца своей жизни.
Рихард откинулся на спинку кресла и нажал кнопку под правым подлокотником. Спинка резко подалась назад. Он еще раз взглянул на Герду. Она безмятежно спала. Рихард тоже закрыл глаза.
В глубинах его подсознания проплывали, переплетаясь между собой, обрывки сновидений. Германия. Рихард знал ее по рассказам отца, по книгам и газетам, которые он усердно читал в университетской библиотеке. И вот теперь все это оживало перед его мысленным взором.
…Отец столько раз рассказывал ему о фюрере, о мюнхенском путче, о факельных шествиях штурмовиков, о стадионе, где тысячи и тысячи людей рукоплескали Гитлеру.
Картины реалистические сменялись видениями мистическими. Бесстрашный Зигфрид представал перед ним в красном тумане в мундире эсэсовского офицера…
Рихард родился в тот день, когда его родители прибыли в Буэнос-Айрес. Об этом ему не раз говорила мать. А отец – когда Рихард подрос – использовал чуть ли не каждый свободный вечер, чтобы рассказывать сыну о Германии. Он хотел, чтобы Рихард любил свою далекую родину, любил ее героическое прошлое, неразрывно связанное с подвигами нацистов – рыцарей третьего рейха.
Рихард жадно ловил каждое слово отца. Он только не мог понять, почему отец, занимавший столь высокий пост в гестапо, не оказался среди подсудимых в нюрнбергском Дворце правосудия. Хитрость? Изворотливость? Помощь верных друзей? Так или иначе, ему удалось спастись. Это хорошо. Но почему он после окончания войны покинул Германию? В глубине души Рихард не мог найти оправдания отцу, который лишил родины себя, жену и еще не родившегося тогда сына.
Да, отец преуспевал здесь, в столице Аргентины. Он занимал пост управляющего банком и поддерживал тесные связи с Германией – особенно после образования Федеративной Республики. Чуть ли не каждую неделю их дом посещали какие-то немцы. Рихард не знал их, но отец говорил, что это представители правления Баварского банка. Он запирался с ними в своем кабинете, а потом, за вечерним чаем, делился с Рихардом и Ангеликой последними новостями из Германии.
С одним из представителей Баварского банка у Рихарда сложились дружеские отношения. Звали его Клаус Вернер, и останавливался он почему-то не в отеле, как другие, а у них в доме.
Клаус был лет на пять старше Рихарда. Он охотно отвечал на все его вопросы о Германии, но в общении был резок и с первых же дней знакомства держался с ним, как офицер с солдатом. Рихарду это даже нравилось – у него возникало ощущение, будто он приобщается к повседневной жизни далекой родины.
Рихард не раз водил Клауса в военизированный спортивный клуб, организованный местными нацистами. Но когда он спросил своего нового друга, как ему там понравилось, тот презрительно скривил губы:
– Что толку размахивать оружием за десять тысяч километров от реального врага?
На Рихарда эти слова произвели глубочайшее впечатление. Он вспоминал их вновь и вновь всякий раз, когда отец – после очередного визита представителя Баварского банка – приглашал несколько человек из немецкой колонии Буэнос-Айреса и рассказывал им о политической обстановке в Германии.
Рихард нередко присутствовал на этих сборищах. Он сидел с книгой в руках в некотором отдалении от круглого стола, за которым беседовали взрослые. Но не читал. Он вслушивался в рассказы о стычках между подлинными патриотами Германии и еврейско-ли-беральными предателями, о боевых митингах, о взрывах бомб и о многом, многом другом… Да, партия Гитлера потеряла своего великого вождя, но она возродилась под другим названием. Ныне новая, национал-демократическая партия использует все возможности для того, чтобы заявлять о своем существовании и готовности к активной борьбе.
И снова и снова Рихард задавал себе мучительный, безответный вопрос: почему отец, безгранично преданный третьему рейху, не остался на родине, чтобы продолжать борьбу в подполье?
Однажды он спросил об этом Клауса. Тот усмехнулся, сощурил свои колючие глаза, пожал плечами и сказал:
– Наверное, твой отец надеялся, что ты продолжишь его дело…
И вот тогда в сознании Рихарда родилась мечта о переезде в Германию. С каждым днем мечта эта крепла и наконец захватила его целиком. Он знал, что предстоят выборы в бундестаг, и был уверен, что именно сейчас наступает роковой час для немецкого народа. Ведь, судя по газетам, социал-демократ Брандт в случае победы на выборах заключит предательские договоры с Москвой и со всем восточным блоком…
Когда Клаус после очередного приезда в Аргентину возвращался в Германию, связь между друзьями не обрывалась. Они вели оживленную переписку. Клаус сообщал – разумеется, не называя имен и фамилий – об очередных акциях, предпринятых членами национал-демократической партии, которой теперь руководил некто фон Тадден, и все более и более настойчиво звал своего друга в Германию.
Наконец Рихард решился поговорить на эту тему с отцом. Он зашел в его кабинет поздно вечером. Отец, как и всегда после ужина, сидел за своим большим письменным столом, заваленным бумагами. Не зная, как подступиться к делу, Рихард стал говорить о том, что мечтает о каких-то глубоких переменах в своей жизни. Неопределенность его высказываний вызвала у отца раздражение:
– Не мямли! О чем речь? Может быть, ты влюбился и собираешься жениться?
Рихард был не прочь поухаживать за сговорчивыми девушками, но вопрос отца был так далек от того, что его сейчас волновало, что он смешался и выпалил:
– Я хочу уехать в Германию! Минуту-другую Адальберт молчал, потом слегка развел руками и медленно проговорил:
– Что ж, это вполне естественное желание. Можешь поехать по туристскому маршруту…
– Нет! – порывисто воскликнул Рихард и, словно испугавшись звука своего голоса, произнес уже тише, но твердо: – Я хочу уехать в Германию навсегда.
От неожиданности Адальберт откинулся на спинку кресла, шрамы на его лице побагровели.
– Пойми меня, отец, – торопливо заговорил Рихард, – я не могу жить на краю света, когда Германии так нужны молодые люди, готовые бороться за ее возрождение. Я знаю, ты не можешь не одобрить моего решения. Именно ты!
Рихард даже не сознавал, в какое трудное положение он поставил отца. С одной стороны, Адальберта радовало, что сын хочет идти по его стопам, что его уроки – рассказы о героическом прошлом третьего рейха – не прошли даром… Но вместе с тем Адальберта охватывала тревога. Ведь у парня нет никакого опыта конспиративной работы, а в Германии сейчас разброд. Примкнув к партии фон Таддена, Рихард со своими максималистскими установками может легко попасть в руки предателей, исступленно рвущихся к власти. И тогда он действительно не вернется. А ему, Адальберту, остается уже не так много… Да и Ангелика не пережила бы потерю сына. После долгой паузы Адальберт произнес:
– Еще раз хорошенько все взвесь! Мы вернемся к этому разговору.
…И этот последний разговор Рихард помнил во всех деталях.
– Итак, ты не изменил своего решения? – с печалью в голосе спросил Адальберт. Он сидел в глубоком кожаном кресле и в упор смотрел на сына.
– Нет! – твердо ответил Рихард.
– Что ж, – тяжело вздохнув, сказал Адальберт, – у тебя было достаточно, времени все обдумать. Послушай, Рихард, – пристально всматриваясь в голубые глаза сына, проговорил он, – я все же до конца не могу понять: что тебя так тянет в Германию?
– Твое прошлое! – резко ответил Рихард.
– Мое прошлое? – переспросил Адальберт.
– Да! Точнее, вся твоя сознательная жизнь. Ты отдал ее национал-социалистической Германии. Не твоя вина, что немцы оказались недостойными своего вождя и своего отечества…
Внезапно сновидения Рихарда оборвались. Перед глазами его возникли зеленые занавеси, прикрывающие проход в самолете, и погасшее табло над ними.
– Я не разбудила вас? – раздался участливый женский голос. Рихард посмотрел на свою соседку. Гсрда, видимо, уже давно не спала. Волосы ее были причесаны, губы чуть подкрашены бледно-розовой помадой. Она показалась Рихарду еще более привлекательной.
– Я не спал, – сказал он.
– Еще как спали! – с приветливой и слегка насмешливой улыбкой воскликнула девушка. – Я сидела не шелохнувшись, боялась разбудить вас.
Рихард немного смутился.
– Наверное, я и сам не заметил, как задремал, – виновато произнес он.
– Нет ничего лучше сна, когда совершаешь длительный перелет, – назидательным тоном проговорила Герда. – А вот мне заснуть так и не удалось. В моем кресле, видимо, что-то испортилось: спинка откидывается только наполовину.
– Давайте поменяемся местами, – с готовностью откликнулся Рихард.
– Нет, спасибо, теперь в этом уже нет нужды. Спать не хочется…
В этот момент послышалось тихое позвякивание, Зеленые занавеси, отделяющие первый класс от туристического, раздвинулись, и в проходе появилась стюардесса с катящимся столиком. У каждого ряда кресел она останавливалась, с улыбкой повторяя одну и ту же фразу: «Кофе, джин, пиво, виски?»
– Вот чашечку кофе я бы сейчас выпила с большим удовольствием! – сказала Герда.
– А чего-нибудь покрепче не угодно ли? – с добродушной усмешкой спросил Рихард.
– Не откажусь! – задорно тряхнув головой, ответила девушка и, обратившись к стюардессе, уже подкатившей свой столик, сказала: – Джин с тоником и кофе.
– Мне то же самое, – проговорил Рихард.
– Яволь, яволь! – отозвалась стюардесса. Приладив полочки-столики к креслам Рихарда и Герды, она поставила на них бутылочки с тоником, налила в высокие бокалы джин, а потом наполнила чашечки дымящимся кофе из большого термоса.
Рихард подлил тоник в стаканы и торжественно произнес:
– Прозит! За наше знакомство. За то, чтобы оно не прекращалось ни в воздухе, ни на земле. Вас зовут, кажется, Герда?
– Герда Валленберг. А вас – Рихард, не так ли?
– Рихард Альбиг к вашим услугам, фройляйн, – с улыбкой ответил он.
Они выпили по глотку.
– Вы живете в Аргентине? – спросил Рихард.
– Нет, нет! – ответила Герда, ставя свой стакан на столик. – Я живу в Мюнхене.
– Что же вас заставило отправиться в такую даль?
– Работа, – коротко ответила Герда.
– Как это понимать? – с любопытством спросил Рихард.
– Пишу книгу.
– Ах вот как! – полуиронически, полууважительно протянул Рихард. – Роман, я полагаю?
– Да нет, что вы! Это сугубо политическая книга. Я собираю материалы о происках американцев – в районах скопления немецких иммигрантов.
– И что же вы хотите доказать?
– Я хочу доказать, что американцы исподволь готовят нацистские резервы для Германии.
– Вы уверены, что у американцев нет других дел, более важных и интересных?
– Есть, конечно. Но и это для них немаловажно.
– Гм-м… Послушаешь вас, можно подумать, что вы живете в той Германии, которая оккупирована большевиками.
– Вы имеете в виду ГДР? Я там бывала. И, честно скажу, не заметила никаких признаков того, что вы называете оккупацией.
– А вы, может быть, коммунистка? – Рихард подозрительно сощурил глаза.
– Я просто хочу писать правду, – спокойно сказала Герда.
– Какую правду? – не без сарказма спросил Рихард. – Уж не о том ли, как в третьем рейхе сжигали ни в чем не повинных людей? Или пили кровь младенцев? Вы принимаете эти россказни всерьез?
– Меня удивляет ваш вопрос, – сухо ответила Герда.
– Не понимаю, чем он вас удивляет. Я как историк знаю, что на побежденную страну победители вешают всех собак. Так было в прошлом, и, надо полагать, так будет всегда.
– Вы, наверное, неонацист? – пристально взглянув на него, спросила Герда.
Рихард понял, что зашел слишком далеко.
– И как только эта мысль могла прийти вам в голову? – спросил он с наигранным возмущением.
– А почему же нет? – спросила Герда, пожимая плечами. – Ведь вы спросили, не коммунистка ли я.
«Боже, какой я дурак! – подумал Рихард. – Судьба свела меня с очаровательной девушкой, а я затеял никому не нужный политический спор!»
Герда демонстративно отвернулась. Это разозлило Рихарда. «Ну и черт с тобой! – подумал он. – Не хочешь разговаривать, не надо!»
Тут показалась стюардесса с катящимся столиком, на котором теперь лежали газеты и журналы. Когда она подошла ближе, Рихард громко спросил:
– Что у вас есть интересного?
– На каком языке? – осведомилась стюардесса. – На испанском, английском, немецком?
– На немецком, конечно! – буркнул Рихард, оглядывая стопки газет и журналов. Потом сказал: – Дайте мне, пожалуйста, «Штерн», «Цайт» и «Шпигель».
В еженедельнике «Цайт» внимание Рихарда привлекла статья о предстоящих выборах в бундестаг. Один из абзацев он перечитал дважды.
«Единственный вопрос, – говорилось в статье, – сводится к следующему: может ли наше государство примириться с существованием национал-демократов – партии, которая ничего не в состоянии предложить, кроме своих мелкобуржуазных эмоций. То, что она хочет перевернуть государство вверх дном, не доказано. То, что она могла бы перевернуть государство вверх дном, – мысль, порожденная бессилием демократической системы».
Слова «хочет» и «могла» были набраны курсивом. «Лихо написано!» – подумал Рихард. В «Шпигеле» его заинтересовало интервью парламентского статс-секретаря министерства внутренних дел Кеплера, высказывавшегося по вопросу о «социологии» национал-демократической партии: «Нельзя отмахиваться от мысли, – заявил Кеплер, – что с политической точки зрения едва ли было бы целесообразно разогнать партию, ядро которой, возможно, и состоит из нацистов, старых или новых, но которая в значительной своей части представлена недовольными, неудовлетворенными и, быть может, даже консервативными элементами».
На другой странице цитировался девиз НДП: «Мы – не последние представители вчерашнего дня, а первые представители дня завтрашнего!»
«Если ведущие западногерманские газеты и журналы так много пишут о национал-демократах, – подувал Рихард, – то это значит, что НДП – весьма влиятельная и активно действующая партия. Все, что говорил Клаус, – чистейшая правда».
А когда на второй странице партийного издания «НДП-Курир» он прочитал призыв «Помогайте НДП в ее тяжелой борьбе!», то решил сделать денежный перевод сразу же по прибытии в Мюнхен – адрес банка и номер текущего счета национал-демократической партии указывались на той же странице.
Сложив газету, Рихард посмотрел на свою соседку.
– Герда, дорогая, не будем ссориться! – мягко сказал он. – Я наговорил лишнего, вы наговорили лишнего… Словом, забудем это! – Он поднял стакан с недопитым джином и весело воскликнул: – За мир и дружбу, как любят говорить наши друзья-коммунисты.
Герда усмехнулась, но все же подняла овой стакан. Они чокнулись и выпили.
– Вы замужем? – как бы подводя черту под недавней размолвкой, спросил Рихард.
– А вы женаты? – спросила она вместо ответа.
– Был бы женат, если бы встретил вас раньше.
– Так уж и сразу5 – рассмеялась Герда.
– Не надо иронизировать. Я счастлив, что познакомился с вами. Вы только подумайте: я лечу в Германию, на свою родину, но у меня там нет ни друзей, ни родственников. И вдруг милосердный господь посылает мне вас! Вы учитесь? Или служите? – спросил он.
– Окончила университет два года назад, – ответила Герда.
– А какой факультет?
– Журналистики…
– Неплохо! – воскликнул Рихард. – Вы работаете в журнале или в газете?
– Я не состою в штате какой-либо редакции. Я принадлежу к категории «вольных художников», к числу тех журналистов, которых американцы называют «фри-лэнс». – Сотрудничаю в разных изданиях.
– У вас есть родители?
– Отец уже умер. А мать живет во Франкфурте-на-Майне. Преподает в школе математику. Я училась в Мюнхене, а потом осталась там жить. А вы в каком городе живете?
– А я… – нерешительно проговорил Рихард, – я всю свою жизнь прожил в Буэнос-Айресе.
– В Буэнос-Айресе? – слегка повысив голос, переспросила Герда.
– Да, – сказал Рихард.
– Значит, ваш отец… – начала было Герда, но тут же осеклась.
Рихард мысленно договорил ее невысказанный вопрос: «Значит, ваш отец был нацистом и бежал, когда Гитлер проиграл войну?» Чтобы предупредить возможность такого вопроса, он сказал:
– Мой отец был крупным специалистом по финансовым делам, и вскоре после окончания войны ему предложили работать в одном из аргентинских банков. Мне было тогда года два или три. Естественно, что отец забрал с собой меня и мою мать.
– А зачем вы едете в Германию сейчас? – спросила Герда.
– По служебному делу, – ответил Рихард. И, немного помолчав, добавил: – Я всю жизнь мечтал побывать на родине. Но отец удерживал меня под разными предлогами. А вот теперь я своего добился.
– Значит, вы даже не представляете себе, как выглядит страна, в которой родились?
– Как вам сказать… Я представляю себе Германию по фильмам… по книгам, по газетам и журналам. Использовал каждую возможность, чтобы расспросить о Германии тех, кто оттуда приезжал.
– И какое же у вас сложилось впечатление? – спросила Герда.
– Думаю, что Германия – лучшая страна в мире. Я, конечно, говорю о той части Германии, которая принадлежит немцам, а не русским… Скажите, как немка немцу, ведь я не ошибаюсь?
Он задал этот вопрос с особой, интимно-дружеской интонацией в голосе.
– Да, я, конечно, люблю Германию, – задумчиво ответила Герда, – хотя, если говорить откровенно, далеко не все там так уж хорошо.
– Не все? – переспросил Рихард. – А что именно вам не нравится?
– Я думаю, будет лучше, если вы увидите все своими глазами, а не моими.
– Но вы все-таки скажите! – продолжал настаивать Рихард.
Герда пожала плечами:
– Например, мне не нравится, что очень многие люди не имеют работы.
– Лодыри! Или коммунисты! – со злобой сказал Рихард и тут же стиснул зубы, поняв, что опять сорвался.
– Не думаю, что речь идет только о лодырях и коммунистах, – медленно проговорила Герда, как бы не замечая тона Рихарда.
В салоне самолета как-то разом потемнело.
Рихард взглянул в окно и увидел, что они летят сквозь тучи. Где-то в отдалении вспыхнул зигзаг молнии. Самолет тряхнуло. В течение нескольких секунд – они показались Рихарду вечностью, – самолет падал, точно потеряв управление. Рихард ощутил холод в груди.
Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем за окном снова появилось голубое небо: самолет преодолел облачность, «воздушную яму» и ушел от грозового фронта. Радостное чувство избавления охватило Рихарда, и он только сейчас ощутил плечо Герды, прижатое к его плечу.
– Успокойся, дорогая! – сказал он и провел рукой по ее шелковистым волосам.
Эти слова вырвались у Рихарда как-то неожиданно для него самого – несколькими минутами раньше он даже не решился бы обратиться к ней на «ты». Но именно эти слова вернули Герду к реальности. Она увидела себя как бы со стороны и, отпрянув от Рихарда, откинулась на спинку своего кресла.
– Боже мой! – проговорила она. – Мне показалось, что мы летим в пропасть.
Хотя Рихард был перепуган ничуть не меньше Герды, он проговорил небрежным тоном:
– Пустяки, Герда! Сама смерть вовсе не страшна. Страшно то, что из-за нее ты не сможешь осуществить свою жизненную цель.
– А какая у тебя жизненная цель? – тоже переходя на «ты», с легкой улыбкой спросила Герда.
– Моя цель? Борьба.
– С кем? Во имя чего?
– Я хочу выполнить свой долг. Долг немца, – ответил Рихард и тут же торопливо добавил: – Я имею в виду укрепление нашей республики.
Он умолк и нежно провел ладонью по руке Герды, лежавшей на подлокотнике, который разделял их кресла.
– Испугалась? – спросил он ласково.
– Немного, – ответила она. – А ведь ты мне так и не сказал, что будешь делать в Германии.
У Рихарда внезапно появилось желание сказать этой девушке все: и то, что его давно уже влечет земля предков, и то, что ему надоела жизнь в Аргентине, опостылели улицы с их цветным сбродом и крикливыми толпами.
Но все же он сдержался. Излишняя откровенность была бы сейчас ни к чему.
– Ты веришь в судьбу? – неожиданно спросил Рихард.
– В судьбу? – чуть насмешливо переспросила Герда. – В каком смысле? В мистическом?
– Сам не знаю в каком. Но я это представляю себе так. Существуют два человека, не имеющие никакого понятия друг о друге. Они разделены границами, физическими барьерами, политическими взглядами и кто знает еще чем… И в одном случае из десяти тысяч самые невероятные обстоятельства вдруг сводят этих людей. А встретившись, они сразу осознают, что предназначены друг для друга.
– Как это понимать? – удивленно вскинув брови и широко раскрыв голубые глаза, спросила Герда.
– Не знаю. Предназначены, и все тут! Может быть, им суждено стать верными друзьями… а может быть, и в ином смысле, если речь идет о мужчине и женщине.
– Мистика! – сказала Герда, негромко, рассмеявшись. – Все это чистая случайность, судьба тут ни при чем.
– Пусть так, – согласился Рихард, – речь идет в конце концов не о терминологии. Но я все же убежден, что есть какая-то необъяснимая закономерность в том, что мы оказались в одном самолете, что ты сидишь рядом со мной и что мы вместе пережили серьезную опасность.
– Боже мой, Рихард! – воскликнула Герда с нескрываемой иронией. – Ты, видимо, склонен все драматизировать. Да, действительно, рядом с тобой оказалась я, а могла оказаться и любая другая женщина. А насчет «серьезной опасности»… Неужели ты так мало летал, что до сих пор ничего не знаешь о всяких воздушных сюрпризах?
– Гм-м, – пробормотал Рихард. – А в Германии меня тоже ожидают сюрпризы?
– Какого рода сюрпризы ты имеешь в виду?
– Политические, конечно. Какие же еще?.. Газеты сообщают, что в Федеральной Республике развертывается борьба против восточных договоров. Как ты понимаешь, я говорю о договорах с большевистской Россией и ее сателлитами.
– Борьба? О какой борьбе ты говоришь? – слегка нахмурившись, спросила Герда.
«Стоп! – мысленно приказал себе Рихард. – Опять я болтаю лишнее!»
– Точно сказать не могу, – стараясь держаться спокойно, ответил Рихард. – Ведь я сужу о том, что происходит в Германии, лишь по прессе и по рассказам немцев, приезжающих в Буэнос-Айрес. Но у газет, как ты знаешь, разные политические направления… Да и люди, конечно, бывают разные. И я понимаю, что желаемое нередко выдается за действительное.
– Тогда воздержись от выводов, пока не приедешь в Германию, – назидательно проговорила Герда.
Пока что их связывала тоненькая ниточка, и достаточно было одного неловкого движения, одной необдуманной фразы, чтобы ее порвать.
Задумавшись, Рихард стал глядеть в окно с таким вниманием, будто там можно было увидеть что-либо, кроме белых и серых облаков, с которыми самолет, казалось, состязается в беге.
Потом он сунул руку в карман пиджака и достал пачку перехваченных широкой резинкой конвертов.
Это были письма от Клауса, и для Рихарда они служили талисманом, охраняющим его будущее… Всего он захватил с собой четыре письма. Теперь он стал вынимать их из конвертов и перечитывать. Клаус писал, что наслаждается атмосферой борьбы, давал понять, что состоит в нескольких неофициальных, хотя и не запрещенных властями, национал-демократических организациях, связан с военно-спортивными кружками и совсем недавно получил первый приз за «стрельбу по тарелочкам». Тысячи людей принимают участие в разного рода антикоммунистических манифестациях, требуют, чтобы Советский Союз, Польша и Чехословакия отдали Германии земли, принадлежавшие ей по праву до войны.
Последнее письмо, которое перечитал Рихард, содержало настоятельный призыв вернуться – не приехать, а именно вернуться в Германию.
…Перед вылетом из Буэнос-Айреса Рихард дал Клаусу телеграмму, в которой сообщил дату своего прибытия во Франкфурт-на-Майне и номер рейса. Он просил встретить его в аэропорту.
Аккуратно рассовав письма по конвертам, Рихард положил их в карман и вскоре услышал голос стюардессы, объявившей, что через двадцать минут самолет приземлится на франкфуртском аэродроме. Повернув голову в сторону Герды, он не увидел ее – кресло было пустым. Очевидно, она обиделась, когда Рихард демонстративно углубился в чтение писем, поняла, что тонкая ниточка, связавшая их, оборвалась, тихо встала и пересела на другое место.
Теперь же, после объявления о предстоящей посадке, нечего было и думать о том, чтобы найти ее в самолете. Не обращая никакого внимания на призывы стюардесс не покидать мест до полной остановки самолета, некоторые нетерпеливые пассажиры уже стояли в проходе и стягивали с полок свою ручную кладь. Рихарда охватило отчаяние. «Я потерял Гер-ду. Я потерял ее!» – стучало у него в висках.
Самолет уже катился по бетонной дорожке, постепенно замедляя ход. Потом мягко остановился.
Схватив свой кейс и буквально сорвав с вешалки пальто, Рихард ринулся в проход, ведущий к ближайшей двери. Он надеялся, что с площадки трапа можно будет увидеть всех, кто находится внизу. Но вместо трапа он оказался в примыкающем вплотную к двери туннеле, который уже был заполнен пассажирами. И тогда Рихард крикнул, сам испугавшись своего громкого голоса:
– Герда!
Какие-то люди повернули головы на крик, но Герда не отозвалась.
…Пройдет время, и Рихард попытается понять, почему эта девушка вдруг стала ему так дорога. А пока он знал только одно: ее ни в коем случае нельзя потерять!
Работая локтями и пытаясь протиснуться вперед, Рихард влился в туннель вместе с толпой пассажиров. Наконец этот поток вынес его прямо в зал аэропорта. Увидев человека в форме, подносившего ко рту микрофон «воки-токи», Рихард бросился к нему и, путаясь в словах, проговорил умоляюще:
– Ради бога!.. Я потерял свою родственницу… У меня ее деньги и документы…
Человек в форме опустил микрофон и спросил:
– Фамилия? Имя?
– Герда! – воскликнул Рихард. – А фамилия… фамилия – Валленберг!
Человек в форме поднес микрофон к губам и негромко, но отчетливо произнес:
– Фрау Герда Валленберг! Вас разыскивает родственник. Задержитесь у паспортного контроля!
Звуки этих слов, усиленные репродуктором; донеслись до Рихарда откуда-то сверху.
И тут он вспомнил, что у выхода его должен ждать Клаус. Но это там, по ту сторону таможни. А Герда?.. Где ему найти Герду?!
И вдруг из большой группы людей, толпящихся у окошка паспортного контроля, до него донесся женский голос:
– Рихард! Я здесь!
Его охватило непреодолимое желание броситься навстречу Герде, обнять ее, расцеловать.
– Куда ты исчезла, Герда? – воскликнул Рихард, когда они наконец пробились друг к другу.
