Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 53 страниц)
– Просто пересела немного вперед, ближе к выходу, – ответила Герда, пожимая плечами. – К тому же мне показалось, что ты больше не хочешь со мной разговаривать. Как это тебе пришло в голову вызвать меня по радио?
– Герда, ты останешься здесь, во Франкфурте?
– Да. На два-три дня. Хочу погостить у матери.
– А в Мюнхен ты приедешь?
– Конечно, приеду. Я ведь там живу.
– Мы увидимся? – с надеждой в голосе проговорил Рихард.
– А так ли уж это необходимо? Ведь познакомились мы случайно… Да и то едва не поссорились.
– Ради бога, не придавай этому никакого значения! Это я во всем виноват. Не сердись. Знать, что ты живешь в одном городе со мной, и не видеть тебя… Это просто невыносимо.
Они стояли в очереди к паспортному контролю.
– Ты явно преувеличиваешь, – усмехнулась Герда. – Там, в Мюнхене, ты быстро освоишься, приобретешь друзей…
– Десятки новых друзей не заменят мне тебя! Пойми, Герда, я ведь ни на что не претендую. Только хочу с тобой видеться, хотя бы изредка… Прошу тебя!
С минуту она молчала. Потом, видимо, приняв решение, сказала:
– Хорошо. Запиши мой мюнхенский адрес. Рихард поставил свой кейс у ног, сунул руку в карман пиджака и нащупал один из конвертов с письмом от Клауса. Он вытащил его, затем щелкнул шариковой ручкой и сказал:
– Пишу!
Герда снова немного помолчала, будто сомневаясь в правильности своего решения, потом сказала:
– Хартманнштрассе, 88. Это недалеко от Променаден-плац. А телефон 53-24-85.
– Меня должны встречать, – сказал он Герде. – А тебя?
– Очевидно, придет мама, я ей телеграфировала, – ответила она.
Рихард и Герда остановились у выхода, и тут Рихард увидел, как от группы встречающих отделилась коренастая фигура Клауса! Они бросились друг Другу навстречу. Клаус широко раскинул руки и сдавил Рихарда в своих объятиях.
– Наконец-то! Сейчас поедем! – радостно проговорил Клаус. – А где же твои вещи?
– Да вон там! – Рихард указал в сторону Герды. – Но прежде всего я хочу познакомить тебя с моей попутчицей. Мы сидели в самолете рядом и познакомились.
И вдруг он увидел, что на прежнем месте нет ни Герды, ни ее коляски. Почему она вдруг опять исчезла? Может быть, ушла, чтобы не мешать встрече друзей?
– Ну, где же твоя… как ее там зовут? – нетерпеливо спросил Клаус.
– Я… я не знаю, – растерянно проговорил Рихард. – Она только что была здесь… Наверное, ее встретила мать и…
– Ладно, забудь о своей девчонке! – с неожиданной резкостью сказал Клаус. – В Мюнхене найдешь другую. Скажи на милость, в самолете познакомились!.. Ладно, пошли к машине! – Он взглянул на часы и добавил: – А не то придется платить штраф. Тут со стоянками строго…
– Ну, подождем еще минуту, – умоляюще произнес Рихард.
Он не мог понять, куда делась Герда. Второй раз она внезапно исчезает. И сейчас это уже совсем непонятно. Наверное, все-таки она увидела в толпе свою мать и бросилась к ней. «Впрочем, – мысленно утешил себя Рихард, – я же знаю ее мюнхенский адрес и телефон!»
– Ты что, не слышишь? – окликнул его Клаус. – Вот уж не думал, что ты зацепишься за первую попавшуюся юбку. Пошли!
Несколько минут спустя они уже мчались в машине-малолитражке. Рихард неотрывно смотрел в окно, мысленно сравнивая Франкфурт с Буэнос-Айресом. Все говорило в пользу немецкого города. Здесь не было таких толп белых, черных и желтых прохожих, не было аляповато размалеванных лотков с дешевыми сувенирами, не было грузовиков с претендующими на остроумие надписями на заднем борту.
Франкфурт. Тихий и благопристойный город. По крайней мере так казалось Рихарду, хотя по улицам тянулись нескончаемые вереницы машин, временами создававших «пробки». Людей тоже было много, но в отличие от аргентинцев одеты они были не крикливо, а вполне прилично, если не считать молодых парней, щеголявших в коротких кожаных куртках и потертых джинсах.
«Как странно! – вдруг подумал Рихард. – Мы едем уже минут двадцать, а Клаус не сказал мне ни слова, даже головы в мою сторону не повернул… В чем дело? В конце концов я приехал сюда по его приглашению».
Наконец он не выдержал этого тягостного молчания.
– Что такое, Клаус? – спросил он. – Ты недоволен, что я приехал? Или что-нибудь случилось в последние дни?
– Нет, ничего не случилось, – по-прежнему не поворачивая головы, ответил Клаус. – Поверь, я очень рад твоему приезду.
– Так в чем же дело?
– Если хочешь знать правду, мне не нравится твоя дружба с этой девкой. Я видел, как вы вместе выходили из здания аэропорта. Кто она такая, ты хоть знаешь?
– Не понимаю, – пожал плечами Рихард. – Герда была моей соседкой в самолете. Она журналистка. К тому же она живет в Мюнхене. Как ты думаешь, о чем я мог разговаривать с хорошенькой девушкой во время многочасового полета?
– С хорошенькой девушкой беседовать не возбраняется, – сказал Клаус, – с хорошенькой девушкой, но не с врагом.
– Врагом?! – изумленно воскликнул Рихард. – Что это все значит?
– Ты знаешь ее фамилию? – спросил Клаус.
– Да. Валленберг.
– Вот именно! – сказал Клаус. – Как только я увидел твою Герду, мне сразу вспомнилось, что она не раз бывала на наших митингах.
– Ну и что?
– А то, что через день или два в какой-нибудь газете появлялась злобная статейка, подписанная инициалами «Г. В.».
Клаус искоса взглянул на Рихарда.
– Но послушай! Может быть, это просто совпадение!
– Поверь мне, – сказал Клаус потеплевшим голосом, – к тебе это не имеет ровным счетом никакого отношения. Ты мой друг, и, честно говоря, мне самому неприятно, что я не смог скрыть своего отношения к этой… Герде. Но я убежден, что не ошибаюсь. Герда Валленберг то и дело выступает в печати против нашего движения. Черт ее знает, в какой газете она работает! Во всяком случае, она нередко бывает на наших митингах, а потом поднимает визг о растущей фашистской угрозе. Теперь понял?
– Просто не верится! – нерешительно проговорил Рихард. – Мы провели с ней вместе столько часов… А о политике почти не говорили. Впрочем, кажется, Герда что-то сказала о росте безработицы в Германии. Вот и все Но мне показалось, что она настроена несколько критически…
– Надеюсь, ты ничем не выдал своих убеждений? И не говорил, зачем ты едешь в Германию?
– Да нет же! – неуверенно произнес Рихард.
– И правильно сделал! Иначе ты тут же оказался бы на крючке у наших противников… Значит, о своих симпатиях к НДП ты не упоминал?
– Конечно, нет.
– Ну и молодец! – уже совсем по-дружески сказал Клаус и добавил: – Если ты с ней где-нибудь случайно столкнешься, сделай вид, что не узнал ее. Договорились?
– Да, да, – поспешно ответил Рихард и, резко меняя тему разговора, спросил: – Как идет предвыборная кампания? Наши ребята уверены в победе?
– К власти мы на этих выборах не придем. Но в том, что наберем достаточно голосов, чтобы иметь свою фракцию в бундестаге, я не сомневаюсь.
Рихарду стало немного не по себе, когда он начал вспоминать свои разговоры с Гердой. Конечно, из его высказываний она легко могла заключить, что национал-социализм он не осуждает. Но Герда тоже не слишком скрывала свои политические симпатии. «Может быть, мне это только теперь кажется, после того, что сказал Клаус? – подумал Рихард и мысленно произнес: – Ладно! Как бы то ни было, все контакты с ней следует оборвать».
– А куда ты меня везешь, Клаус? – спросил он. – Где я буду жить?
– Я присмотрел для тебя в Мюнхене пансионат неподалеку от центра города. Довольно уютный и к тому же недорогой. Относительно, конечно.
Машина мчалась мимо худосочных рощиц, лугов, пестревших пятн-ами выцветшей прошлогодней (травы, деревушек, лепившихся вокруг церквей с готическими шпилями, мимо каких-то казематов за колючей проволокой. Читая названия населенных пунктов на дорожных указателях, Рихард понял, что автострада оставляет все города в стороне, и ему оставалось только читать надписи на указателях: Ашаффенбург… Ротенбург… Динкельсбюль… Нойбург… Дахау…
Последняя надпись вызвала у него прилив злобы и одновременно любопытство. Злобу потому, что слово «Дахау», сколько он себя помнил, употреблялось в газетах, журналах и книгах, которые ему доводилось читать, как своего рода символ зверств, приписываемых национал-социализму врагами третьего рейха. Сколько раз Рихард беседовал с отцом на эту тему и сколько раз слышал от него, что все россказни о газовых камерах, массовых расстрелах, печах для сжигания трупов – еврейско-коммунистическая клевета Отец объяснял сыну, что Германия не могла не изолировать своих врагов и поэтому лагеря были жизненной необходимостью.
– Дахау, – задумчиво проговорил Рихард, когда они проехали указатель с названием этого города. – Как ты думаешь, Клаус, есть хоть какая-нибудь доля правды в том, что утверждают наши противники?
– Сплошная ложь! – угрюмо отозвался Клаус. – Да, в лагерях наказывали провинившихся, иногда и расстреливали… А как прикажешь поступать с теми заключенными, которые бунтовали, готовили побеги, нападали на солдат охраны? Я тебе так скажу: мало врагов мы тогда истребили, очень мало!
– Верно! – с облегчением сказал Рихард.
Машина тем временем свернула с автострады и въехала в какой-то пригород.
…Пансионат находился в небольшом трехэтажном особняке. В холле их встретил портье – пожилой человек в серой форменной куртке.
– Комната для господина Альбига! – отчеканил Клаус и добавил: – Я зарезервировал ее неделю назад.
– Яволь, майн герр! – приторно улыбаясь, сказал человек в серой куртке и повторил вслед за Клаусом: – Комната для господина Альбига.
Он положил на стол маленький картонный квадратик – анкету, которую Рихард под наблюдением Клауса тут же заполнил. Слева на столе лежала кучка буклетов. Увидев, что это путеводители по Мюнхену, Рихард взял один из них и положил в карман.
– Вещи в машине? – осведомился портье и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Ганс! Вещи господина Альбига.
Тотчас же из узкой боковой двери выскочил парень в синей блузе, крикнул «яволь» и бросился к выходу.
– Машина открыта! – успел сказать ему Клаус. Минуту спустя парень вернулся в холл, неся два больших чемодана.
– Второй этаж, комната двадцать восемь, – сказал портье, протянув ключ. И добавил: – Завтрак с семи до девяти утра.
По ковровой дорожке, устилавшей лестницу, они поднялись на второй этаж.
Отперев дверь, Рихард увидел просторную комнату с двумя окнами, выходившими во двор, – их можно было открывать, не опасаясь городского шума. Между окнами стоял массивный письменный стол, а на нем – несколько старомодный телефон и лампа под зеленым абажуром. Справа от двери сверкал никелем небольшой умыв-альник под круглым зеркалом в деревянной рамке. Сбоку от правого окна манила к отдыху кушетка, обитая зеленым бархатом. У левой стены стояла кровать, прикрытая пуховой периной. В середине комнаты возвышался круглый стол, а вокруг него – три стула с изогнутыми спинками.
– Что ж, пойдем перекусим, а потом на некоторое время расстанемся, – сказал Клаус. – Ты, конечно, захочешь вымыться с дороги. Здесь есть душ, по коридору направо. Буфет на первом этаже.
– Ты надолго собираешься покинуть меня? – робко и даже с какой-то опаской в голосе спросил Рихард. Комната показалась ему вдруг неуютной, и его охватило чувство безотчетной тревоги.
– Мне еще надо уладить кое-какие дела. А ты должен как следует отдохнуть после такого длительного перелета Советую тебе после душа сразу же завалиться спать. Смотри, какое роскошное ложе! – Он сел на кровать, похлопал по перине обеими руками и воскликнул: – У баварских королей такой постели не было! Завтра, – проговорил он, вставая и потягиваясь, – мы займемся твоими делами, зайдем в банк, погуляем по городу, пропустим по кружечке пива, а попозже, может быть, заглянем в какой-нибудь ночной бар… Все будет хорошо, Рихард, уверяю тебя. Ты тут быстро освоишься. Если денег хватит, купишь себе машину. Подумаем о твоей работе.
– Ты говоришь о службе?
– Ну, конечно. Тебе же нужен постоянный заработок. Ведь ты не собираешься жить на средства отца до конца своих дней!
– Подожди, Клаус, – решительно сказал Рихард, – присядем на несколько минут. – Они сели. – Я хочу поговорить с тобой серьезно. Ты знаешь, что я приехал в Германию не для того, чтобы протирать штаны в какой-нибудь конторе. Я должен действовать, понимаешь, действовать! Как? Где? Этого я еще не знаю. Но когда мы с тобой беседовали в Аргентине, ты обещал мне, что я смогу включиться в активную борьбу. Сразу же по приезде. Немедленно.
– Боюсь, что ты воспринял мои слова очень уж буквально, – покачал головой Клаус. – У нас еще нет гражданской войны. Схватить автомат и броситься в бой пока нельзя. Нет, дружище, сегодня наша борьба носит более будничный характер. Но вместе с тем она сложнее и изощреннее, чем уличные схватки, хотя без них дело не обходится… Сейчас, например, главный вопрос – это предстоящие выборы. Если ты хочешь принять участие в борьбе, ты должен сначала осмотреться, освоиться с нашими методами и тогда уже занять место в строю… Болтаться без дела ты не будешь! – твердо сказал Клаус. – И раз уж ты такой нетерпеливый, я тебе завтра кое-что покажу. Идет?
– Спасибо, ты меня успокоил!
– А теперь пойдем поедим. Тут неподалеку вполне приличный ресторан. Я его присмотрел, когда искал для тебя пансионат.
«Да, – подумал Рихард, – сначала, конечно, надо закусить и выпить пару кружек пива…» Сколько раз отец в Аргентине мечтательно вспоминал о баварском пиве!
В ресторане они провели не менее часа. Наконец Клаус встал и сказал:
– Значит, давай решим так: сегодня – тут уж ничего не поделаешь – ты будешь предоставлен самому себе. Прими душ, побрейся, поваляйся на диване, почитай газеты – кстати, киоск в двух шагах от твоего пансионата. И ложись спать пораньше. А завтра будь готов к девяти часам. Я за тобой заеду!
– И куда мы направимся? – нетерпеливо перебил его Рихард.
– Не торопись с вопросами. Всему свое время. А теперь я провожу тебя домой. Нет, нет, не возражай! Доведу до двери твоей комнаты.
На прощание они обменялись крепким рукопожатием, а потом – нацистским приветствием. Клаус ушел. Рихард остался один. Он открыл свои чемоданы, вынул вещи, аккуратно разместил их в шкафу. Потом стал раздеваться, предварительно вынув из карманов паспорт, деньги, чековую книжку, блокнот, письма Клауса. Взгляд Рихарда невольно скользнул по записи, сделанной на одном из конвертов. Это был адрес Герды: Хартманнштрассе, 88. И номер телефона.
Сердце его учащенно забилось. Но он тут же сказал себе: «Забудь! С этим покончено. Ты получил приказ». В голове его мелькнула мысль: разорвать конверт и выбросить в мусорную корзину.
Он зажал конверт между пальцами и уже готов был сделать резкое движение, чтобы разорвать его, но на какое-то мгновение задержался. И подумал: «Нет, я все-таки оставлю конверт у себя. Но никогда больше не взгляну на него. Пусть это будет моим первым испытанием на родной земле. Испытанием на выдержку, на готовность беспрекословно подчиняться приказам…»
Приняв душ, Рихард после недолгих колебаний остановил свой выбор на темно-сером костюме в едва заметную красную полоску. Но сначала он не торопясь побрился, а потом надел голубую сорочку, темно-синий галстук. Потом взглянул на часы, которые отец подарил ему незадолго до отъезда, и увидел, что они показывают двадцать минут шестого.
«Что же мне теперь делать? – подумал Рихард. И вспомнил: – Ах, да, надо пойти купить газеты».
Он разложил по карманам документы и деньги, запер дверь ключом, на котором была выгравирована цифра «28», и спустился на первый этаж.
Положив ключ на стойку портье, спросил:
– Газетный киоск, кажется, за углом налево?
– Яволь, майн герр! – ответил портье и, взяв ключ, добавил: – Данке шен!
Рихард направился к двери, но вдруг остановился и, вернувшись к стойке, спросил:
– Скажите, пожалуйста, а нет ли здесь поблизости какой-нибудь читальни?
– Если вы хотите просмотреть подшивки газет или журналов, – услужливо ответил портье, – то для этого вам даже не надо выходить на улицу. Пожалуйста, по лестнице вниз! Там разложены подшивки…
И он указал на узкую винтообразную лестницу, на которую Рихард раньше не обратил внимания.
«Свежие газеты я просмотрел еще в самолете, – подумал он, – а вот почитать более ранние было бы любопытно…»
Рихард спустился вниз по лестнице и вошел в довольно большую комнату, где стояли три длинных стола. На них аккуратными стопками лежали газеты и журналы. В комнате никого не было.
Он вытащил номер «Штерна», перевернул несколько страниц, и ему сразу же бросилась в глаза фамилия канцлера Кизингера.
«Интересно, как его тут жалуют», – подумал Рихард и погрузился в чтение.
«Курт Георг Кизингер, бундесканцлер, за свое нацистское прошлое подвергся нападкам со стороны писателя Генриха Белля, – сообщал „Штерн“. – В статье, опубликованной на страницах газеты „Цайт“, Белль писал: „Она (моя мать) укрепила меня в ненависти к проклятым нацистам – в особенности к той их разновидности, к которой принадлежит господин доктор Кизингер: холеные нацистские бюргеры, которые не пачкают себе ни пальцы, ни жилетки и которые после 1945 года продолжают разгуливать с полным бесстыдством“.
„Ничего себе демократия!“ – подумал Рихард, невольно покрутив головой.
В „Шпигеле“ было напечатано интервью с Адольфом фон Тадденом. На вопрос журналиста, поинтересовавшегося его реакцией на ругань по адресу НДП, которую допускает в своих речах кое-кто из людей, близких к правительству, Тадден ответил, что „против его партии ничего реального предпринять нельзя“.
– Герр Альбиг! – раздался вдруг чей-то голос. Вздрогнув от неожиданности, Рихард повернул голову и увидел портье, стоящего на пороге.
– Герр Альбиг, – повторил он, – вас просят к телефону.
Рихард не сразу понял, кто ему мог позвонить. Потом сообразил: „Клаус! Конечно, это Клаус! Кто, кроме него, знает мой адрес и номер телефона?“
– Господин, который желает с вами поговорить, – продолжал портье, – сказал, что уже несколько раз звонил вам, но никто не ответил. А я вспомнил, что вы спрашивали про читальню, и решил…
– Иду! – воскликнул Рихард. – Откуда можно говорить? Подняться к себе в комнату?
– Нет, нет, герр Альбиг, не утруждайте себя! Телефон у меня на стойке. Прошу вас! – С этими словами портье повернулся и стал подниматься по лестнице.
На дальнем краю стойки Рихард увидел телефон. Взяв трубку, он сказал:
– Алло! Альбиг слушает.
– Здравствуй, мой юный друг! – раздался в трубке незнакомый голос. – Как долетел, как устроился?
– Простите, с кем я говорю? – в полном недоумении спросил Рихард.
– Это Арчибальд Гамильтон. Разве отец ничего не говорил тебе обо мне?
„Да, да, – вспомнил Рихард, – перед моим отъездом отец действительно назвал имя какого-то американца – кажется, Гамильтона, с которым он был знаком в сороковые годы“.
„Наверное, какой-нибудь старикашка! На кой черт он мне нужен?“ – подумал тогда Рихард.
– Что же ты умолк? – снова раздался голос, и только теперь Рихард уловил едва заметный иностранный акцент.
– Я слушаю вас, – торопливо ответил он, еще не решив, как обращаться к американцу, „герр Гамильтон“ или „мистер Гамильтон“. – Отец говорил мне о вас. Спасибо, что позвонили. Но откуда вы узнали мой номер? Ведь я только сегодня приехал.
– Интуиция! – словно избегая прямого ответа на этот вопрос, сказал Гамильтон. – Так вот, прежде всего запиши мой номер телефона…
– Минуту! – прервал его Рихард. – Я только возьму записную книжку.
Портье, стоявший в двух-трех шагах от телефона, услужливо протянул Рихарду листок бумаги и шариковую ручку.
– Слушаю вас, мистер Гамильтон!
– Два-два-восемь-шестъ-пять-девять, – четко произнес Гамильтон, а Рихард, записывая, подумал: „Чисто американская манера называть каждую цифру отдельно!“
– Спасибо, мистер Гамильтон, – сказал он, записав номер и возвращая ручку портье. – Я вам обязательно позвоню.
– Это не деловой разговор, – проговорил Гамильтон с оттенком недовольства в голосе. – Нам надо встретиться. Скажем, завтра.
„Но ведь завтра ко мне приедет Клаус, а я не знаю, какие у него планы“, – подумал Рихард.
– Да, – промямлил Рихард, – но один мой аргентинский знакомый… завтра».
Он не решился упомянуть имя Клауса. Однако Гамильтон сам назвал его имя.
– Ничего с твоим Клаусом не случится! – сказал он. – Ну, ладно. Жду тебя послезавтра в семнадцать ноль-ноль. Машина – черный «мерседес» – будет у твоего пансионата в шестнадцать сорок пять. А пока до свидания. – И он положил трубку.
На другой день, в начале девятого, Рихард спустился в буфет, сел за свободный столик и попросил подошедшую официантку принести ему омлет, булочку, вишневый джем и какао.
Без пяти девять он уже был наверху, в своей комнате, – Клаус обещал приехать к девяти утра. Ровно в девять в дверь постучали.
– Войдите! – громко сказал Рихард. Дверь открылась. На пороге стоял Клаус.
– Рад видеть тебя, – сказал он, протягивая обе руки навстречу Рихарду. Они обнялись. – Ты уже поел?
– Все в порядке, – ответил Рихард и добавил шутливым тоном: – Готов к бою!
– Не терпится? Должен тебя разочаровать: сегодня бой не предвидится. Мы лишь кое-что посмотрим. Поедем в военно-спортивное общество.
– В Буэнос-Айресе ты видел, как занимается такой кружок, и сказал мне тогда: «Легко размахивать оружием за десять тысяч километров от врага». Я запомнил эти слова… А заниматься гимнастикой под носом у врага, по-твоему, намного лучше?
– Любая армия занимается боевой подготовкой, – поучительно произнес Клаус. – Поехали!
Они уселись в машину Клауса, быстро миновали окраины города, выехали на шоссе, потом свернули на какую-то лесную просеку. Здесь в отличие от шоссе не было никакого движения – казалось, их машина была единственной.
Чем дальше, тем хуже становилась эта проселочная дорога, петлявшая в лесу. Машину изрядно потряхивало на рытвинах. Откуда-то донеслось эхо глухих выстрелов.
Наконец впереди показался высокий забор, затем – наглухо закрытые ворота. У ворот прохаживался какой-то парень в брезентовом плаще и надвинутой на лоб кепке. Неподалеку стояла полускрытая деревьями грузовая машина. Увидев приближающийся «фольксваген», парень быстрым шагом пошел навстречу, держа правую руку в кармане плаща.
Клаус опустил боковое стекло машины, высунулся и помахал приближающемуся парню, слегка откинув назад кисть руки.
Тот замедлил шаг, приветливо улыбнулся и, ответно взмахнув рукой, сказал:
– С приездом! Добро пожаловать!
Затем он повернулся, подбежал к забору, и минуту спустя ворота распахнулись. Клаус направил машину внутрь, за ограду.
На большой площадке несколько групп молодых ребят занимались каратэ и боксом. Еще одна группа стреляла по мишеням из мелкокалиберных винтовок. Слева от ворот Рихард увидел какое-то низкое деревянное строение. В центре площадки стоял человек лет пятидесяти в теплом мохнатом свитере. Он резко повернулся к машине, но, увидев высунувшегося из окна Клауса, приветливо улыбнулся.
Клаус поставил машину у забора, неподалеку от ворот, вышел из нее и жестом предложил Рихарду последовать его примеру.
– Привет, герр Штольц! – сказал он человеку в свитере, – я привез вам заморского гостя. Знакомьтесь, герр Рихард Альбиг! Он приехал из Аргентины и теперь будет постоянно жить в Мюнхене.
На небритом лице Штольца появилось нечто вроде улыбки, но его приспущенные веки не могли скрыть настороженного взгляда.
– Считайте, что он свой человек, – продолжал Клаус. – В Буэнос-Айресе был связан с нашими ребятами. Скоро вступит в НДП. Я за него ручаюсь.
Штольц и Рихард обменялись рукопожатием. Рихард едва не вскрикнул от боли – с такой силой Штольц сжал кисть его руки в своей огромной ладони.
– Подполковник запаса Генрих Штольц! – гаркнул он, вытягиваясь и глядя прямо в глаза Рихарду. У него был голос человека, привыкшего отдавать приказы.
– Продолжайте, пожалуйста, ваши занятия, – сказал Клаус, – мы не хотим отрывать вас от дела.
Штольц молча повернулся и сделал несколько шагов в сторону каратистов. Рихард знал толк в этой японской борьбе и с удовлетворением спортсмена отмечал про себя каждый удачный удар.
Сначала Рихард попытался определить, настоящие ли это боевые схватки или только их имитация. В аргентинских военно-спортивных кружках происходили примерно такие же бои, но искусство заключалось в том, чтобы, правильно применив тот или иной прием, все же не причинить боль противнику. Подлинная борьба шла лишь на показательных соревнованиях.
Здесь же, судя по всему, удары наносились всерьез, и время от времени кое-кто из каратистов падал на землю. В таких случаях Штольц кричал:
– А ну, вставай, не прикидывайся!
Одни вставали после первого или повторного окрика и через две-три минуты снова занимали боевую позицию, но других приходилось уносить в дом.
– А что там, в доме? – спросил Рихард.
– Да ничего, – ответил Клаус, – обычная раздевалка. И аптечка есть. Кое-какие медикаменты для слабаков: нашатырный спирт, сердечные…
– И врач там есть? – поинтересовался Рихард.
– Врач? – удивленно переспросил Клаус. – Ты что, спятил? Это же боевая организация НДП, а не школа гимнастики для маменькиных сынков!
Клаус и Рихард еще с полчаса молча наблюдали за схватками. Потом раздался громкий и хриплый голос Штольца:
– Стоп! Все замерли.
– Теперь к ямам! – приказал Штольц.
Рихард только сейчас заметил, что у дальней стороны забора, куда направились все парни, возвышаются два земляных холмика.
– Подойдем поближе, – сказал Клаус, – это весьма занятное упражнение! Тебе понравится.
Когда они подошли вплотную к холмикам, Рихард увидел две свежевырытые ямы. На дне каждой лежало по лопате. Штольц тем временем скомандовал:
– Принести снаряды!
Какой-то парень побежал в дом. Через две-три минуты он вернулся с охапкой резиновых прутьев и положил их на краю одной из ям.
– Кто у нас сегодня на очереди? – спросил Штольц, вытащил из брючного кармана блокнот, раскрыл его и объявил: – Грюндель и Лисснер! Верно?.. Приступайте!
Два высоких парня вышли из цепочки, сняли с себя рубашки и спрыгнули в ямы. Они подняли лопаты и воткнули их в холмики свежевырытой земли. Потом встали, словно по команде «смирно». Ямы были им по грудь.
– Засыпай! – гаркнул Штольц.
И тут же двое из цепочки схватили лопаты и начали поспешно засыпать ямы. Вскоре над поверхностью земли остались только головы и плечи стоявших в ямах людей.
– Итак, – объявил Штольц, – Грюндель – это коммунист. Лисснер – еврей. На-чи-най!
То, что произошло дальше, показалось Рихарду невероятным. Цепочка людей медленно двинулась вперед. Каждый поочередно брал из кучки резиновый прут и наносил им резкий удар по шее, плечам и груди полузарытых парней. Сначала хлестали первого, потом второго. При этом плевали им в лица и выкрикивали: «Смерть красным!», «Долой Брандта и компанию!», «Бей жидо-масонов!», «Получай, рус!».
«Коммунист» Грюндель и «еврей» Лисснер лишь зажмуривали глаза, когда над ними заносился прут. А получив удар, резко откидывали головы назад.
«Что же это такое?!» – подумал Рихард. Он, конечно, понимал, что стоящие в ямах люди не имеют ни малейшего отношения к коммунистам или евреям. И все же подсознательно начинал ощущать чувство злобы к избиваемым. Рихард вспомнил рассказы отца о том, как разделывались в лагерях с коммунистами, евреями, цыганами, русскими, поляками. Под свист прутьев эти картины вставали перед его глазами.
И Рихарду стало казаться, что перед ним – закопанные в ямы враги. Те, кто в свое время готовил покушение на фюрера, те, кто сейчас хочет поражения национал-демократов на выборах, те, кто стремится уничтожить НДП, единственную истинно немецкую партию, и утвердить в Германии господство русских.
Руки Рихарда незаметно для него самого сжались в кулаки. Его охватило страстное желание принять участие в экзекуции, подбежать к ямам, схватить прутья и бить, бить, бить…
Наконец последний в цепочке нанес свои удары. Лица избиваемых стали неузнаваемыми: они были покрыты грязью и кровоподтеками.
– Пре-кра-тить! – скомандовал Штольц.
И тогда все – кто лопатами, кто руками – начали откапывать избитых людей. Их вытащили из ям. «Коммунист» Грюндель тыльной стороной ладони стер кровь с лица, пошатнулся, но удержался на ногах и, как показалось Рихарду, с вызовом оглядел избивавших его людей. «Еврей» Лисснер сделал два-три шага и упал, во весь рост растянувшись на земле.
– От-мыть! – приказал Штольц. Двое подхватили Грюнделя под руки, а четверо других подняли Лисснера за плечи и за ноги и направились к одноэтажному дому.
Десятки вопросов вертелись на языке Рихарда. Какова цель этой экзекуции? Не озлобляет ли она парней? Провинились ли в чем-нибудь эти Грюндель и Лисснер?..
– Ну что? – щуря свои злые глаза, спросил Клаус. – Производит впечатление?
И тогда Рихард стал задавать свои вопросы.
– Подожди! – прервал его Клаус. – Господин подполковник и так тебе объяснит, что к чему.
– Все очень просто! – сказал Штольц, пожимая плечами. – Это своего рода закалка, воспитание стойкости и выдержки. Мы готовимся к предстоящим боям – их время наступит. И вот представьте себе, что кого-нибудь из наших парней захватят враги. Думаете, с ними будут вести беседы на философские темы? Нет! Их будут пытать. И по сравнению с этими пытками наша закалка – невинная забава. Тем не менее, повторяю, это упражнение рассчитано на укрепление воли, на воспитание выдержки и готовности перенести любую боль. И прошу вас запомнить, герр Альбиг: официально мы занимаемся здесь только спортом.
– Понятно? – спросил Клаус.
– Да, – уже не раздумывая, ответил Рихард.
Он действительно многое понял. И прежде всего – то, что подготовка к грядущим боям ведется здесь всерьез. Рихард даже не спрашивал, почему эта «спортивная» база находится в густом лесу и так тщательно охраняется. Он представил, какой вой подняли бы левые газеты, доведись им узнать о том, что здесь происходит. На всякий случай он все же спросил:
– А если сюда сунется кто-нибудь из посторонних?
– Все предусмотрено, – ответил Штольц. – Если мы услышим какой-либо подозрительный шум за забором, я немедленно подам команду «Гимнастика!» и все перейдут к обычным упражнениям для белоручек.
– А если кто-нибудь нагрянет в момент испытания, которое я только что видел? – спросил Рихард.
– Вообще-то говоря, это почти невероятно. Во-первых, за два-три километра от ворот выставлена охрана. Она очень хорошо замаскирована. Вы кого-нибудь заметили, когда ехали сюда?
– Никого, – ответил Рихард. – Вот только у самого забора стоял какой-то парень.
– Вот видите! – удовлетворенно воскликнул Штольц. – О вашем приезде охрана была предупреждена. Если все же случится так, что незваные, гости нагрянут сюда в момент испытания, охрана затеет с ними длительные пререкания, а мы тем временем успеем извлечь наших ребят из ям.
