Текст книги "Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки"
Автор книги: Александр Чаковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 53 страниц)
…Все это произвело на Рихарда глубочайшее впечатление. На фоне этой подлинно боевой активности их сборища в Аргентине выглядели детскими играми. Но тут вдруг его обожгла неожиданная мысль.
– Скажи мне, Клаус, – спросил он, – а как потом складываются отношения между теми, кто был в яме, и остальными?
– Это нелепый вопрос, – ответил Клаус. – Каждый из членов группы побывал и внизу и наверху.
– Значит, по очереди?
– Разумеется.
– А ты… ты выдержал бы такое испытание? – Я его выдержал. Иначе и быть не могло.
– Стало быть…
– Стало быть, я прошел соответствующую подготовку в этом кружке. Иначе я не мог бы стать тем, кем стал.
– А кем ты стал, Клаус? – Рихард понизил голос. – Я об этом никогда тебя не спрашивал, так сказать, напрямую.
– Мог бы и спросить! Я руководитель боевой молодежной группы, сочувствующей НДП.
– И такие группы есть повсюду в стране?
– Нет. Если говорить откровенно, их пока еще немного. Это наша мюнхенская инициатива.
– И я стану членом твоей группы?
– Будущее покажет, – с загадочной усмешкой ответил Клаус.
– Когда мы опять увидимся? Завтра?
– Даже раньше. Я заеду за тобой сегодня вечером. А завтра ты пойдешь на митинг, один из предвыборных митингов НДП. Мы будем его охранять.
– Охранять? – удивился Рихард. – От кого?
– От коммунистов, социал-демократов и прочих лженемцев. Они пользуются любым случаем, чтобы срывать мероприятия национал-демократической партии.
– Погоди, Клаус! – воскликнул Рихард. – Я совершенно упустил из виду: завтра я должен встретиться с одним человеком. Извини, что я не сказал тебе об этом раньше.
– Что это еще за «человек»? – насторожился Клаус.
– Видишь ли… я сам толком не знаю, – сказал Рихард. – Когда я уезжал из Буэнос-Айреса, отец рекомендовал мне нескольких знакомых, к которым я могу обратиться в случае каких-либо затруднений. Среди этих знакомых он назвал некоего Гамильтона.
– Гамильтона? – пытливо всматриваясь в лицо Рихарда, переспросил Клаус. – Американца?
– Да. Отец говорил, что в свое время Гамильтон помог ему и моей матери перебраться из Германии в Аргентину. Честно говоря, я об этом американце не вспоминал. Но вчера вечером Гамильтон сам позвонил мне. До сих пор не могу понять, откуда он узнал, что я уже приехал, не говоря уже о номере телефона…
– Та-ак… – многозначительно протянул Клаус.
– Он предложил, чтобы мы встретились сегодня. Но, поскольку ты должен был утром за мной заехать, я решил сначала рассказать тебе о его звонке. Короче говоря, он пришлет за мной машину завтра в пять вечера. Но если состоится митинг, то я отправлю этого Гамильтона ко всем чертям.
– С чертями ты не торопись! – сказал Клаус. – Митинг начнется в двенадцать и больше двух часов не продлится. При всех условиях к пяти ты будешь свободен. С Гамильтоном тебе надо встретиться… Думаю, что твой отец не дал бы тебе плохого совета.
– А ты-то случайно не знаешь, кто он такой, этот Гамильтон?
– Совершенно случайно знаю. Американский журналист. Представляет здесь несколько американских газет… Итак, выясни, что он хочет. С моей стороны возражений нет.
– В тот же вечер Клаус привез Рихарда к себе домой. Это была удобная, хотя и довольно скромно обставленная трехкомнатная квартира. В гостиной стоял небольшой обеденный стол, слева от двери – узкий диван, у противоположной стены – телевизор. Между двумя окнами располагался застекленный сервант, заполненный пестро расписанными пивными кружками. В кабинете Рихард увидел письменный стол, заваленный какими-то бумагами, на одном его краю стояла пишущая машинка, на другом – телефон. На стене висел большой портрет Гитлера. На книжной полке справа от стола книг было немного – десятка два или три. В спальне стояла небрежно застеленная кровать.
– Вот так я и живу, – с несколько виноватой усмешкой сказал Клаус. – Квартирка, как видишь, неплохая, удобная, но порядка в ней нет. Нанять служанку не решаюсь – чужой человек в доме ни к чему. Да и спать ей было бы негде. В самом деле, не со мной же! – добавил он и рассмеялся коротким смешком.
В этот момент Рихард услышал звонки, доносящиеся из передней: три коротких и один длинный.
– Свои, – взглянув на часы, сказал Клаус. – Ровно восемь. – И, уже направляясь к входной двери, добавил на ходу: – Сейчас мои ребята начнут собираться.
И действительно, в последующие десять – пятнадцать минут то и дело раздавались условные звонки.
Клаус бегал открывать дверь и, вводя в гостиную вновь пришедшего, представлял его Рихарду: «Курт… Герман… Вольф… Макс… Герберт».
«Совсем молодые люди! Я тут наверняка старше всех», – с удовлетворением отметил про себя Рихард.
Когда все подошли к столу, Клаус достал из серванта пивные кружки, не торопясь расставил их, а затем принес несколько бутылок пива. Откупорив их, он сказал:
– Садитесь, друзья!
Когда все гости расселись, Клаус заговорил снова:
– Я хотел бы рассказать вам кое-что о нашем новом товарище. Он приехал сюда из Аргентины. Как вы знаете, многие достойные люди покинули нашу страну, когда русские ворвались в Германию. Большинство из них устремилось в Аргентину и Парагвай, потому что антикоммунистические правительства этих стран всячески способствовали такой иммиграции. За последние десять лет я не раз бывал в Аргентине, где и познакомился с родителями Рихарда. Отец его, несмотря на преклонные годы, все еще работает. Он ведает аргентинским отделением банка, с которым связан и я. Положение, которое он занимал в третьем рейхе, – надежная гарантия его преданности нашему делу… Рихард жил мечтой о возвращении в Германию – особенно с тех пор, как узнал о создании национал-демократической партии. Завтра он вместе с нами будет участвовать в охране митинга. Особых схваток я не предвижу, но, что ни говори, это будет для Рихарда своего рода боевым крещением. А теперь выпьем за его здоровье. Хайль!
Клаус встал и поднял кружку, наполненную пенистым пивом. Все остальные тоже встали и протянули к центру стола свои кружки.
Когда с пивом было покончено, Клаус сказал:
– Ну, вот… теперь я пойду и приготовлю кофе. А вы пока можете поближе познакомиться с нашим новым товарищем. – И вышел из комнаты.
Некоторое время за столом царило молчание. Рихард не знал, следует ли ему начать разговор или надо ждать, пока к нему кто-либо обратится.
Наконец рослый, широкоплечий парень лет двадцати, которого Клаус назвал Куртом, обратился к нему с вопросом:
– Значит, тебя зовут Рихардом? Что ж, хорошее немецкое имя! Сколько раз ты уже бывал в Германии?
– Ни разу, – ответил Рихард.
Ему трудно было преодолеть свою скованность – он чувствовал себя новичком среди этих ребят, явно уже видавших виды.
– То есть как это ни разу? – недоуменно спросил подстриженный почти наголо парень.
Рихард почувствовал, что краснеет. Он боялся, что сейчас последует вопрос: «Какой же ты немец, если ты родился на чужбине и никогда не был в Германии?»
Собравшись с духом, он сказал:
– Я родился в Аргентине вскоре после того, как мои родители прибыли туда Но то, что вам сказал Клаус, – чистейшая правда. Я мечтал приехать в Германию. И вот наконец я здесь…
– А потом ты вернешься в свою Аргентину танцевать танго? – с насмешкой спросил белобрысый юноша в очках, сидящий рядом с Куртом.
– Погоди, Вольф! – осадил его Курт. – Откуда ты знаешь, что он делал в Аргентине? Ведь там есть наша организация…
Рихард был глубоко задет. Он так мечтал вернуться на родину, и вот теперь, когда его мечта сбылась, он от своих же слышит такое.
– Я не танцевал в Аргентине, – сказал Рихард, с трудом подбирая слова. – Я работал на благо Германии. Занимался в немецком военно-спортивном лагере. На протяжении последних трех лет через мои руки проходили деньги, которые мы собирали и пересылали в Германию для национал-демократической партии. Спросите у Клауса, он не раз приезжал к нам в качестве партийного курьера, и мы подружились. Я поставил целью своей жизни…
Рихард умолк. У него перехватило дыхание, и он не мог выговорить ни слова. А хотел он сказать многое. И прежде всего то, что он вырос в подлинной нацистской семье, что его отец лично знал Гитлера, Геринга и Гиммлера…
В это время дверь, ведущая в кухню, открылась, и на пороге появился Клаус с большим подносом в руках. На подносе стояли маленькие чашечки.
– А вот и кофе! – весело воскликнул Клаус. Он опустил поднос на стол и начал расставлять чашечки с ароматным кофе. – Думаю, однако, что сначала следовало бы опрокинуть по рюмочке шнапса.
Он снова вышел из комнаты и вернулся, держа в одной руке бутылку, а в другой – рюмки.
– Что ж, дорогие друзья, – торжественно произнес Клаус, наполнив рюмки, – прежде всего предлагаю еще раз выпить за здоровье нашего нового товарища Рихарда Альбига. Он услышал зов родины и вернулся в Германию, чтобы принять участие в нашей общей борьбе. Прозит!
…Алкоголь развязал всем языки. На Рихарда посыпались вопросы. Его стали расспрашивать об аргентинских военно-спортивных кружках и о целях, которые они перед собой ставят. Кто-то спросил, приходилось ли ему участвовать в стычках с коммунистами. Рихард едва успевал отвечать на вопросы.
Затем Клаус повелительным жестом призвал всех к тишине и сказал:
– Ну, довольно, друзья! Теперь займемся делом. Где будет происходить завтрашний митинг, вам известно, а Рихарда я привезу сам. Очень важно, чтобы каждый из вас привел с собой людей, сочувствующих нашему делу. Надо будет занять, так сказать, ключевые позиции: на улице, у входа, и внутри зала, у дверей. Как вы знаете, довольно широкий проход разделяет зал на две части. Наши ребята займут места по обе стороны прохода, чтобы в случае чего сразу же броситься к дверям и блокировать их. Я с Рихардом и двумя связными сяду в первом ряду. Мы будем охранять наших ораторов от коммунистов, евреев и прочих подонков, которые могут явиться на митинг, чтобы сорвать его. Предотвратить это невозможно – митинг открытый…
Клаус говорил еще долго. Обмакивая указательный палец в свою кружку с недопитым пивом, он чертил на столе различные схемы. Здесь ряды, здесь проход, здесь двери… Задавал вопросы и Рихард. Ему казалось, что он уже освоился в этой компании, которая еще недавно была такой чужой. Он снова вспомнил рассказы отца о ранних годах становления национал-социализма, о том, как его дед был среди штурмовиков, охранявших мюнхенскую пивную, в которой выступал Гитлер… Рихард чувствовал, как его обволакивает атмосфера конспирации. Вот она, подготовка к реальным делам, о которых он так долго мечтал!
…Расходились они поздно. Рихард попрощался с каждым из уходящих, с радостью ощутив крепкие, мужские рукопожатия. Он понял, что его «приняли», что в его преданности делу никто не сомневается.
Было уже около полудня, когда Рихард и Клаус подошли к большому зданию, похожему на ангар. Машину Клаус оставил на соседней улице. Рихард обратил внимание на яркие афиши, расклеенные на стенах домов. На первой же, которую он прочел, огромными буквами было напечатано:
Митинг!
Кто мы, национал-демократы!
Чего мы хотим? И почему?
НДП приглашает всех желающих на митинг,
который состоится в помещении «Людвиг-Паласта»
У входа в «Людвиг-Паласт» толпился народ. Один за другим подъезжали автобусы. Люди, выходившие, из них, тотчас же устремлялись к дверям. Рихард стал внимательно присматриваться к участникам митинга. Он ожидал, что они в чем-то должны быть похожи на своих предшественников, – хотя бы носить сапоги и коричневые рубашки. Но он ошибся: никто – ни молодые, ни пожилые – своей одеждой не подражали ни штурмовикам, ни эсэсовцам.
Молодые напоминали скорее отпрысков состоятельных семей. Многие из них носили галстуки с традиционными узорами и вполне респектабельные пиджаки. Если внешне их что-то и объединяло, то лишь стрижка – короткая, как у армейских новобранцев.
Клаус, судя по всему, хорошо знал многих из тех, кто толпился у входа. Он обменивался с ними быстрыми рукопожатиями, приветливыми кивками и многозначительными улыбками.
Лицо одного человека средних лет, в плаще с поднятым воротником, показалось Рихарду очень знакомым.
«Кто это?» – подумал он. И тотчас же вспомнил: да это же Штольц, тот самый, который руководил «гимнастическими упражнениями»! За ним двигалась группа молодых людей, и Рихард понял, что это были ученики Штольца.
У самых дверей группа разделилась: одни, расталкивая толпу, вошли в зал, другие остались на улице.
«Охрана!» – догадался Рихард.
– Не отставай! – сказал ему Клаус.
Они прошли вперед, и тут Рихард заметил, что у самого входа, точно контролеры, стоят двое ребят из цех, с кем он познакомился накануне у Клауса.
Войдя в зал, Рихард осмотрелся. Он увидел высокий деревянный помост, сколоченный, видимо, на скорую руку. На помосте стояла довольно странная трибуна. Странная потому, что она была прикрыта большим стеклянным колпаком, хотя и без задней стенки. Сквозь стекло был виден микрофон на штативе, а над трибуной висело полотнище, на котором огромными буквами было написано:
НДП – партия истинных немцев-патриотов!
Через весь зал тянулись ряды откидных стульев. Многие из них уже были заняты. Красочные плакаты на стенах зала взывали:
Голосуйте за НДП!
Долой большевистских оккупантов!
Да здравствует Германия в ее исторических границах!
Вскоре после того, как они вошли в зал, к Клаусу подскочил молодой человек и, склонив голову набок, вопросительно поглядел на него.
– Привет, Франц! – тихо сказал Клаус. – Держись поблизости.
Франц молча кивнул и исчез. Рихард понял, что это тот самый связной, о котором Клаус упоминал накануне.
Они прошли вперед и сели в первом ряду, у самого прохода. На соседний стул Клаус положил газету – видимо, занял место для Франца. Рихард посмотрел на часы: двенадцать тридцать. Значит, до начала митинга остается еще полчаса.
Несколько минут спустя снова появился Франц. Он шепнул Клаусу несколько слов, тот скороговоркой пробормотал что-то в ответ. Рихард продолжал оглядываться по сторонам. Его особенно интересовали плакаты. На некоторых упоминалось имя Вилли Брандта, министра иностранных дел и потенциального кандидата в канцлеры от социал-демократов. Перед глазами Рихарда снова встала надпись, которую он увидел на стене дома, когда въезжал в Мюнхен: «Брандта к стенке!»
Клаус тронул его за плечо:
– Франц сказал, что к зданию приближается какая-то демонстрация. Очевидно, коммунистические подонки. Но полиция не допустит срыва нашего митинга. Наряды полицейских уже прибыли. Я дал команду закрыть двери и никого больше не пускать. Народу и так уже много.
Рихард обернулся и увидел, что в зале оставалось совсем мало пустых стульев.
– А это что за колпак? – спросил он, указывая на трибуну.
– Пуленепробиваемое стекло! – отрезал Клаус. Рихарда охватило волнение, он почувствовал себя, как солдат, к которому приближается незримый противник.
– Ты думаешь, будут стрелять? – тихо спросил он.
– Нет, – ответил Клаус. – Обычно на наших митингах стрельбы не бывает. Но надо предусмотреть любую возможность.
– У тебя есть оружие? – уже полушепотом спросил Рихард.
– Нет, – покачал головой Клаус. – Только вот это. – И он слегка приподнял над коленями сжатые кулаки.
– Значит… драка?
– Это тоже заранее неизвестно. Но когда выступает руководитель партии…
– Фон Тадден?! Но ты мне ничего не сказал…
– Во-первых, не кричи! – одернул его Клаус. – А во-вторых, я сам только что узнал об этом. От Франца.
– Но разве Тадден здесь, в Мюнхене? – не в силах унять свое волнение, воскликнул Рихард.
– Наверняка я сказать не могу, – ответил Клаус. – Он разъезжает по стране в своем бронированном автомобиле и на этот митинг может не поспеть. Будем надеяться, что…
Он умолк, потому что в это мгновение вспыхнул свет Нескольких прожекторов, установленных в углах зала. Их лучи были направлены на застекленную будку. Дверь в стене, к которой примыкал помост, распахнулась, и на трибуне появился пожилой человек величественной осанки.
Многие из сидевших в зале вскочили со своих мест и стали хором скандировать:
– Тад-ден!.. Тад-ден!.. Тад-ден!
Внезапно раздался чей-то громкий свист, но он был заглушён топотом ног и взрывом аплодисментов.
Рихард тоже хлопал в ладоши. Самозабвенно. Он никогда еще не видел фон Таддена, разве что на фотографиях в газетах и журналах, и теперь впивался в него взглядом, словно стремясь запомнить все – и его квадратную челюсть, и широкий с залысинами лоб, поблескивающий в лучах прожекторов, и седые виски, и черный костюм, и серый галстук, выделяющийся на белой сорочке…
Наконец фон Тадден поднял правую руку, а левой придвинул к губам микрофон, давая собравшимся понять, что он хочет говорить.
И вот в притихшем зале раздались усиленные громкоговорителями слова фон Таддена:
– Соотечественники! Друзья! Спасибо вам всем за то, что вы пришли на наш митинг. Враги нашей партии – иными словами, враги Германии – утверждают, что мы не пользуемся поддержкой народа. Пусть они посмотрят на людей, собравшихся по нашему зову! Пусть услышат их аплодисменты! Это аплодируют не мне, а нашей славной национал-демократической партии!
Снова раздались аплодисменты.
Фон Тадден поднял руку и продолжал:
– Наши противники утверждают, что мы – фашистская партия. Ложь, ложь и еще раз ложь! Мы – демократическая партия. И мы докажем это не словами, а делом, когда на предстоящих выборах получим депутатские мандаты в бундестаг.
Рихард сидел с широко открытыми глазами. Он слушал Таддена, говорившего, что Германия никогда he примирится с потерей земель, которыми завладели ее враги. Он снова и снова повторял, что восстановление границ 1939 года НДП считает своей главной политической целью.
Оратор поносил коммунистов, именуя их агентами Москвы, а заодно и социал-демократов, легко смирившихся с расчленением Германии. Потом стал говорить о безработице. Он обвинял правительство в том, что оно открыло границы страны для инородцев, которые захватили рабочие места, по праву принадлежащие немцам.
Зал снова разразился аплодисментами. Неистово хлопал в ладоши и сам Рихард, не отрывая взгляда от Таддена. Ему казалось, что вот сейчас председатель партии бросит боевой клич, и немецкий народ, взявшись за оружие, сметет негодное правительство. Ему чудилось, что на улицах уже маршируют штурмовые отряды…
И вдруг произошло нечто совершенно неожиданное. Откуда-то из задних рядов зала к трибуне метнулся какой-то небольшой круглый предмет.
«Бомба!» – мелькнуло в сознании Рихарда, и он инстинктивно сжался, втянув голову в плечи.
Но это была не. бомба. Ударившись о стеклянную преграду, круглый предмет раскололся с едва слышным хрустом, и по стеклу потекла желтая струйка. И тут, как по сигналу, из разных концов зала на трибуну полетели тухлые яйца и перезрелые помидоры. Разбиваясь о стекло, они растекались на нем желтыми и красными струями.
«Позор!», «Долой!», «Прекратите!», «Таддена ко всем чертям!», «Хайль!», – все эти крики сливались в единый оглушительный хор.
– Что происходит? – Рихард обернулся к Клаусу. Но тот куда-то исчез.
И вдруг из разных рядов взлетели пачки листовок. Рассыпаясь в воздухе, они падали на плечи и головы сидящих в зале людей. Пошарив по полу, Рихард поднял несколько листовок и сунул их в карман.
В это время со стороны входа в зал послышался какой-то гул и прожекторы погасли. Все, кто сидел на стульях, вскочили со своих мест и бросились к выходу. В проходе началась давка.
Растерянный Рихард тоже устремился к выходу, во застрял в плотной толпе людей. Внезапно он ощутил на своем плече чью-то руку и, повернув голову, увидел Клауса.
– Спокойно, не торопись! – отчеканил тот. И добавил скороговоркой: – Там, снаружи, идет драка. Тебе ввязываться нельзя, можешь угодить в полицию. У тебя иностранный паспорт! – пояснил он. – Могут выслать из страны за участие в беспорядках.
– Я его выкину! – воскликнул Рихард. – Мои родители чистокровные немцы!
– Ладно, ладно, – оборвал его Клаус, – веди себя осмотрительно!
Наконец людской поток вынес Рихарда на улицу. А там уже в разгаре была ожесточенная потасовка. Слышались выкрики: «Нацисты проклятые!», «Предатели Германии!», «Бей коммунистов!», «Фашистские палачи!», «Жидо-масоны!». Рихард порывался ввязаться в драку, но его удерживал то ли инстинкт самосохранения, то ли приказ Клауса.
Полицейские не пытались разнять дерущихся, они окружили их и, казалось, заботились только об одном: не допустить, чтобы в схватке приняли участие люди, сбегавшиеся со всех сторон.
Рихарда толпа вынесла за пределы полицейского окружения. Теперь он стоял в стороне, наблюдая за дерущимися. Время от времени перед ним мелькало окровавленное лицо Клауса. «Сейчас начнется стрельба!» – почему-то подумал он, прижимаясь к стене дома. Но никаких выстрелов не последовало. Кое-кто из участников схватки орудовал дубинками, велосипедными цепями, металлическими прутьями. Неожиданно к Рихарду подскочил Клаус.
– Проваливай отсюда! – крикнул он. – На параллельной улице стоит моя машина. Беги туда и жди меня!
– А как же ты? – спросил Рихард.
– Подчиняйся приказу! – гаркнул Клаус и снопа исчез в толпе.
«Приказу? – повторил про себя Рихард. – Не много ли он на себя берет?»
Вместе с тем какое-то шестое чувство подсказывало Рихарду, что Клаус играет здесь ведущую роль и ему надо беспрекословно подчиняться. Он дошел до ближайшего переулка, свернул на параллельную улицу и еще издали увидел машину Клауса.
До сих пор Рихард знал о столкновениях между неонацистами и их врагами лишь по газетам и письмам Клауса, но теперь он воочию убедился, что в Германии происходят настоящие схватки – вроде тех, о которых он читал в книгах, описывающих зарождение национал-социализма.
Прошло не менее получаса, прежде чем на улице появился Клаус. Вид у него был растерзанный, на лице виднелись кровоподтеки. Его сопровождали три рослых парня.
– Сейчас поедем! – сказал Клаус и, повернувшись к своим спутникам, отдал распоряжение: – А вы отправляйтесь по домам и приведите себя в порядок. Вечером я вам позвоню.
Он нащупал ключи от машины в кармане своих порванных брюк и открыл переднюю дверь. Ухватившись за руль, Клаус плюхнулся на сиденье, затем протянул руку к противоположной двери и потянул за рычажок на ней.
– Садись! – сказал он Рихарду.
Тот обошел машину, открыл дверь и сел рядом с Клаусом, который уже успел вставить ключ в замок зажигания.
Затарахтел мотор, и машина двинулась.
– Значит, митинг сорван? – с горечью в голосе спросил Рихард.
– Да, – угрюмо ответил Клаус. – Его сорвали социал-демократы и коммунисты. Впредь будем умнее.
Какое-то время оба молчали. Потом Рихард спросил:
– Куда мы едем?
– Отвезу тебя домой. Не забудь, – Клаус взглянул на часы, – через час с небольшим у тебя встреча с Гамильтоном.
«Дался тебе этот Гамильтон!» – чуть не вскрикнул Рихард. Было бы гораздо лучше, если бы Клаус заехал сейчас к нему, ведь у него столько вопросов!
Но Клаус был мрачен и неразговорчив. Рихард понимал, что его друг должен привести себя в порядок, промыть ссадины на лице, переодеться…
– Я позвоню тебе завтра утром, – сказал Клаус, когда машина остановилась у пансионата.
– Спасибо тебе! – взволнованно произнес Рихард, прежде чем выйти из машины. – Спасибо! Теперь я хоть представляю себе, как вы боретесь, какие трудности вам приходится преодолевать. Жаль только, что я сам не принял участие…
– Всему свое время, – прервал его Клаус. – До завтра!
