Текст книги "Новейший философский словарь"

Автор книги: Александр Грицанов

МЕЙЕР Александр Алексндрович (1875-1939)

– русский философ и культуролог. Родился в лютеранской семье, где домашним языком был немецкий, но в зрелые годы считал себя православным. Учился на историко-филологическом факультете Новороссийского университета. Увлекся революционной деятельностью, был арестован и выслан в Архангельскую губернию. В последующем еще не раз арестовывался и ссылался. В 1904 выслан из Баку в Среднюю Азию. Сотрудничал в газете «Русский Туркестан». Вернувшись, в 1906 сблизился в Петербурге с кругом писателей и философов, сотрудничавших в журналах «Новый путь» и «Вопросы жизни». Активно занимался переводческой деятельностью, которую начал еще в годы Архангельской ссылки (переводил Маха, П. Барта, Ф. Йодля, Р. Штаммлера и др.) читал лекции в Обществе народных университетов (с 1908), в Вольной высшей школе Лесгафта (с 1910). На эти годы приходится перелом в мировоззрении М., он отходит от революционной деятельности. В начале 1910-х сблизился с Мережковским и З.Н. Гиппиус. С 1914 по 1928 служил в публичной библиотеке. После Февральской революции вернулся к пропагандистской работе. В августе 1917 участвовал в работе Всероссийско Церковного Поместного Собора. С 1918 по 1928 работал на вновь открывшихся Высших научных курсах П.Ф. Лесгафта, преподавал в ряде других учебных заведений. К 1918 году вокруг М. образовался религиозный кружок петроградской интеллигенции, в который в разное время входили Федотов, А.С. Аскольдов-Алексеев, Бахтин, Н.П. Анциферов и др. Кружок просуществовал до 1929, регулярно собираясь по вторникам. В 1928 за деятельность в кружке М. арестован (в 1928-1929 арестованы и другие члены кружка, в частности, Бахтин). В 1929 приговорен к расстрелу, замененному по ходатайству А.С. Енукидзе (с которым семья М. была знакома по подпольной работе в Баку), 10 годами заключения. Срок отбывал на Соловках, затем на Беломорканале. В 1935 амнистирован, жил в Калязине, активно писал. Умер в 1939. При жизни печатался мало (в основном статьи и доклады), значительная часть работ осталась в рукописях. Основные сочинения: «Бакунин и Маркс» (1907); «Прошлое и настоящее анархизма» (1907); «Религия и культура» (1909); «Религиозный смысл мессианизма» (1916); «Что такое свобода» (1917); последняя прижизненная публикация – «Принудительный труд как метод перевоспитания» (1929), написанная на Соловках. Среди неопубликованных при жизни работ: "Что такое религия? "(1926); «Эстетический подход» (1927); "Звон и слово в «Фаусте» Гете (1931); "Revelatia (Об Откровении) "(1931-1935); «Жертва. Заметки о смысле мистерии» (1932-1933); "Gloria (О славе) "(1932-1936); «Три истока. Мысли про себя» (1937) и др. В первый период творчества М. увлекался марксизмом, но выступил и его критиком г позиций анархизма. Однако, последний истолковал через идею мистериального переживания действительности. В творчестве и жизни Бакунина М. увидел прежде всего творение новых элементов жизни, эстетику (артистизм) революционного дерзания, единство слова и поступка. Фактически, раннее творчество М. – это нащупывание идей и тем собственного философствования, подступы к проблеме личности и ее предназначения. Складывание же собственной концепции связано с поворотом М. к христианству, которое он никогда не толковал институционально и конфессионально, а видел в нем истоки философии человека. Основные темы зрелого М. – универсальное общение и онтология поступка, актуализм и персонализм как исходные принципы философствования. М. создал собственную концепцию диалогического общения, перекликающуюся с концепцией Бахтина и близкую идеям Бубера. На пути к утверждению принципа личности как абсолютной ценности М. должен был решить как минимум две проблемы: переформулировать свою же позицию «революционного дерзания», закрепленную еще со времен Ницше идею своеволия индивида и «укоренить» человека в мире. Поработив природу, человек («будущий бог») впал в культуртрегерский соблазн – осознав свою силу, прельщенный властью, человек обрек себя на одиночество, т.е. на небытие (во всяком случае как личности). М. неоднократно в работах «переходного» периода предупреждает об опасности ложного самоутверждения "Я" в культурном идеале. В споре с Бердяевым М. отрицает возможность оправдания человека через творчество (творческую самореализацию), предполагая тезис о необходимости овнешнения человека через его разностороннее включение в общение как предпосылку внутренней свободы человека, как возможность самой идеи личности. В этом же ключе М. дан анализ философии Фихте (которая рассмотрена им как проекция протестантизма в вопросах личностной проблематики). Согласно М., чистое Я Фихте присутствует в акте, не становясь плотью, не воплощаясь, без чего не может быть личности. Фихтевское Я – «пустое я» («попрание личности в индивиде»), так как не предусматривает и встречи с другими "Я" (имеет дело только с «не-Я»). В этом же русле лежит и анализ языческого и вселенского начал в «душе нации», который может быть распространен и на отдельную конкретную человеческую душу. Преобладание «языческого» ведет через утверждение национализма к принципу мессианистского искупления чужой, но не своей души, т.е. ко лжи. Преобладание «вселенского» – путь христианский, ведущий к осознанию своей миссии (жертвенной) в жизни. Таким образом, согласно М., необходима гипотеза о Сущем, без которой человек не знает, кому адресовать свои запросы о личной судьбе, которая дает конечное основание для любых оценок, и без которой человек впадает в ложный мессионизм, ведущий к краю бездны. Именно «Верховное Я» (Сущее) своей любовью рождает в нас личность, когда мы ему открыты, делает возможным общение с другими льдьми. Человек, не покидая почвы конкретной истории и актуализируясь в современности, должен откликаться на голос Сущего. Однако люди не способны удержать полностью истины откровения. Это неизбежно ведет к превращению церкви в «механическую», закрывающуюся в своей институциональности и конфессиональности, догматизирует доктрину. В результате религиозные ценности уходят в культуру и требуется новое религиозное сознание, способное воспринять новое откровение. Для этого необходимо снять с Я присвоенную им атрибутику ложной божественности, не отрицая культуру, преодолеть ее во имя высших религиозных ценностей, признать мистериальный (жертвенный) характер культурного творчества. «Жертвенность» несет в себе онтологический (причинность жертвенного обмена), актуалистски-деятельностный (единство слова и поступка как условие устроения бытия по «мере правды») и символически-мифологический (встреча горнего с дольным) аспекты. Каждый в мире жертвенно предстоит каждому в сотворческом пространстве диалога "я" с «ты», "я" с «мы», Бога с миром. Диалог, как основа практической нравственной философии, проникнут «личностностыо» и «тайностностью», дает жизнь любому содержанию и идее, но до конца не рационализируем. С темой диалога в философию М. вводится и проблематика «другого». Замкнутость отдельного "Я" преодолевается в интенциальной устремленности сознания его напряжением до степени Эроса. "Я" реализует себя лишь спасая «другого», вступая в диалог с чужой субъективностью «ты» (жертвенность по отношению к другому как структурирующий диалог признак). («Другое Я», как противостоящее «чужое», М. фиксирует термином «он»). Находя «творческий отклик» друг в друге "я" и «ты» способны структурировать «мы», породить новую «общественность», задаваемую не принципами государства и общества, а строимую по принципам церкви диалогической духовности. Пространство между "Я" и «другим» структурировано. Оно заложено «откликами», т.е. высказываниями и волевыми действиями, направленными на обнаружение смысла жизни, закрепленными в мифах, символах, мистериях, задающих предпосылки общения. Личность обретает себя, проходя «сквозь» культуру, «сквозь» всех «других», включаясь в переживание жертвенной встречи с Абсолютом. Так М. выходит на онтологизацию слова как поступка, как прорыва мысли к сущему, через превращение жизни в подвиг восхождения к правде о самом себе, через синхронизацию идеи и биографии. Сам М. этот путь прошел в полной мере, увлекая многогранностью своих идей и поражая «гениальностью самой своей личности» (Д.С. Лихачев).

В.Л. Абушенко

МЕНЬ Александр Владимирович (издания советского периода выходили под псевдонимом Эммануил Светлов) (1935-1990)

– российский богослов, историк. Получил высшее светское образование. Закончил Московскую Духовную Академию. С 1960 – священник Русской Православной Церкви. Убит неизвестным 9.09.1990. Талантливый комментатор Библии, историк религии, популяризатор христианства (его православной версии). На религиозные темы начал писать с 14 лет. Наиболее известные работы: «Сын человеческий», «История религии» (в 7 т.т.), «Таинство, слово, образ», «Как читать Библию»; ряд статей в богословских трудах и церковных журналах России, Болгарии, Франции, Германии. Отдельными изданиями выходили устные выступления (проповеди, лекции, диспуты). Из богословского наследия М. наиболее фундаментальной является его концепция религиозной истории человечества и связанная с ней гносеология (богопознание) и понимание религии. Человек, по М., познает мир четырьмя способами (формами разума, духа): через ощущения, чувства (эмпирический аспект гносеологии); отвлеченной мыслью, которая строит мир идеальных структур и объектов посредством логического и математического абстрагирования (абстрактный аспект); через интуиции, догадки, самопознания, которые дают глубинное и полное восприятие реальности (интуитивный аспект, который превышает, но не исключает двух первых): через интуицию человек чувствует «сопричастие пульсу мирового бытия», переживает присутствие Сверхъестественного, Высшего. Синтез этих трех способов познания порождает четвертый – высший интегральный тип познания, которому подвластно проникнуть в сферу парадоксального и антиномичного. Солидаризируясь с Плотином, М. считает, что «духовное познание есть плод живой интуиции», с переживания которой начинается религиозная история человечества, история богопознания, которая проходит ряд этапов. Первый этап: догадка о Высшем (через интуицию) и магизм как способ контакта с Ним. Для этого этапа характерно, что культ (жертвоприношение, прежде всего) осуществляется как механическое средство задобрить, склонить божество на свою сторону, боги нуждаются в физических жертвах, требуют их. Второй этап (условно можно назвать дохристианским-постмагическим) характерен осознанием абсурдности механической природы магических действий. Начинается поиск духовного божества, которое требует не физической жертвы, а очищения сердца и души, любви и нравственности. Культ, в этом случае, суть лишь внешний символ такого духовного служения. Второй этап – этап беспрерывных и разнообразных го-пыток богопознания: многобожие, мироотрицающая мистика, философские логические системы, богоотрицаюший материализм и т.п.; персоналии этого периода весьма известны (Будда, Конфуций, Платон, Заратустра, Демокрит, Эпикур и др.). Третий этап – этап Богочеловека, христианского откровения. Христос утвердил бескровную жертву и постановил религиозный долг не как обрядность, а как духовность (справедливость, милосердие и веру). Культ сохраняется не как самодостаточное действо, а как форма (образ) сакраментального ядра (веры). «В христианстве завершился длительный всемирно-исторический процесс религиозных исканий человечества», – считает М. Общая логика всех этих этапов заключается в том, что Бог открывается человеку «постепенно, в соответствии с уровнем человеческого сознания», «в строгом соответствии с готовностью человека к мистической Встрече». Т.обр., приход Христа не есть односторонний волюнтаристский акт Бога, а является свидетельством духовной зрелости (эволюционизма) самого человека: человек идет к Богу, Бог – к человеку (здесь явно просматриваются философско-диалогические мотивы). Религиозное вызревание, возрастание человека – это история многообразия путей богопознания, многообразия форм религий и верований, уровней богопознания. Едино в этом многообразии переживание человека и природа (интуитивная) этого переживания. «Религия, определяет М., – есть преломление Бытия в сознании людей... Религия видит в его основе сокровенную Божественную сущность и осознает себя как ответ на проявление этой Сущности»; «Религия – это связь человека с самим Источником бытия, которая делает его жизнь полной смысла,., определяет его нравственный облик». Религия, по М., – неотъемлемая часть культуры и ее почва, детонатор. Отрыв культуры от ее религиозных основ не может остаться без роковых последствий. М. считал христианство «динамической силой, всеобъемлющей все стороны жизни...», но выступал против придания православию статуса государственной религии, ибо христианство не может санкционировать какой-либо политический режим как специфически христианский. Основная черта любой политической системы, по М., целесообразность и гуманность. Гуманизм – достоинство личности, ценность жизни и творчества, свобода – оправдан тем, что человек – творение Божие, его подобие и образ. По вопросу отношения «наука – религия» М. был уверен, что научное исследование Библии и церковной истории – важное средство для уяснения смысла Откровения.

Д.К. Безнюк

МЕРА

– философская категория, традиционно используемая в контексте отображения взаимосвязи и взаимозависимости количественных и качественных изменений. Подобный подход в трактовке М. был конституирован и легитимизирован в историко-философской традиции Гегелем: «Все вещи имеют свою меру, т.е. количественную определенность, и для них безразлично, будут ли они более или менее велики; но вместе с тем это безразличие также имеет свой предел, при нарушении которого (при дальнейшем увеличении или уменьшении) вещи перестают быть тем, чем они были». М., т. обр, трактуется как интервал или диапазон, в границах которых вещи и явления, изменяясь, сохраняют тем не менее, единство своих качественных и количественных параметров, т.е. остаются идентичными сами себе, самотождественными. М. у Гегеля тем самым исполняет роль соединительного логического звена между категориально-понятийными комплексами, описывающими, с одной стороны, непосредственное бытие, – и сферу сущности, с другой. Выступая также в качестве несущей конструкции гносеологической процедуры перехода от абстрактного к конкретному, М. в своем развертывании в рамках схемы Гегеля могла приобретать статус мерила «особости» либо даже «индивидуальности» того или иного объекта или явления. Классическая философия различает простую или непосредственную М. (как М. отдельного объекта вне системных взаимодействий), системную М. (как М. объекта, понятого в качестве элемента некоей целостности) и реальную М. (как М. объекта, рассматриваемого с точки зрения всех его возможных систем взаимодействий, где репрезентируется его качество). Проблема «горизонта», «предела» конкретизации М. применительно к феноменам действительности оказывается тесно сопряженной с философским вопросом о возможности аппликации М. к миру человека и его деятельности. Тезис Протагора о том, что человек есть М. всех вещей, остается противопоставлен пониманию М. как элементу объективной и общезначимой совокупности характеристик природного и социального бытия. Особую смысловую нагрузку в этом плане приобретает также основополагающая философская проблема принципиальной возможности не только выявления, но и создания человеком определенной «мерности» бытия. Несовпадение «мерности» программ человеческой деятельности и «мерности» существования определенных природных систем породило, в частности, совокупность экзистенциальных вопросов бытия человеческой цивилизации, именуемых «глобальными проблемами».

А. А.Грицанов

МЕРЕЖКОВСКИЙ Дмитрий Сергеевич (1865-1941)

– русский писатель и поэт, философ. Муж З.Н. Гиппиус. В качестве поэта, эссеиста и романиста выступил одним из зачинателей символизма в русской литературе. Один из организаторов (1901) Религиозно-философского общества, стремившегося гармонизировать отношения интеллигенции и церкви. Будучи воинствующим антикоммунистом и противником большевизма, эмигрировал из России в 1920. Основные сочинения: «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» (1893), "Лев Толстой и Достоевский (1901-1903), «Христос и Антихрист» (1893-1906), «Грядущий Хам» (1906), «Не мир, но меч. К будущей критике христианства» (1908), «Больная Россия» (1910), "Зачем воскрес? (Религиозная личность и общественность) "(1916), «Тайна трех. Египет и Вавилон» (1925), «Тайна Запада. Атлантида и Европа» (1930), «Иисус неизвестный» (1932) и др. (Собрание сочинений М. было издано в Москве в 1914-1915 и уже тогда включало 24 тома). М. провозгласил жизненно важным для России создание «нового религиозного сознания». Согласно его убеждению, эволюционирующее христианство (в отличие от «истинного» или «первоначального»), иерархизируя начала человеческого мира, допустило неоправданный перекос в направлении сакрализации духовного начала, сопряженного с отрицанием святости плоти и ее проявлений. (Язычество же, царство Антихриста по сути своей, по М., допускало явную переоценку плотского начала в ущерб духу). Истинное же положение дел, по М., таково, что обе эти ипостаси человека находятся в неразрывном мистическом единстве, что находит свое выражение во всех великих таинствах раннего христианства: воплощении Бога во Христе, при котором слово становится плотью; евхаристии – причащении святых тайн и освящении плоти и крови; воскрешении – обретении плотью вечной жизни. «Новое религиозное сознание» (или «религия третьего Завета») поэтому органично обретало у М. не просто плотские, физические измерения, но также и явно очерчиваемую мыслителем сексуальную доминанту – М. всегда был демонстративно чужд «бесплотному идеализму», именуя свою позицию «мистическим реализмом» или «мистическим материализмом». (Согласно М., логика историко-философского процесса включает в себя «догматический идеализм» как тезис, «догматический материализм» как антитезис и «мистический материализм» как синтез). По мысли М., «...христианство – правда о небе, язычество – правда о земле, и в будущем соединении этих двух правд – полнота религиозной истины...». Традиционную модель познания, включающую эмпирический (получение знаний о физической Вселенной) и метафизический (выработка разумом репертуаров поведения и деятельности, аппликация которых на действительность делала бы принципиально осуществимой ее познаваемость для человека) аспекты, М. стремился дополнить познанием мистическим (мгновенным, интуитивным), направленным на приобщение к сверхрациональным истинам. Результатом изысков М. явилась его идея о том, что политическая революция в России необходимо будет сопряжена с духовным переворотом («революцией духа»), итогом которых выступит устранение самодержавия царя-Бога (согласно М., в Московской России церковь оказалась подчиненной государству, а царь в результате приобрел статус земного божества) в пользу установления теократии Бога истинного. Вновь следуя базовым схемам гегелевской диалектики, М. четко определил реальное призвание и историческую роль коммунистической России исключительно как антитезиса России православной. Синтезом же данных стадий эволюции своей Родины М. полагал конституирование «третьей» России – истинно религиозной, теократической и мистически неуязвимой.

А.А. Грицанов

МЕРЛО-ПОНТИ (Merleau-Ponty) Морис (1908-1961)

– французский философ, представитель феноменологии и экзистенциализма. Профессор философии в Коллеж де Франс, профессор детской психологии в Сорбонне. Испытал влияние идей гештальтпсихологии, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра. Главные темы М.-П. специфичность человеческого бытия как открытого диалога с миром; характер и механизмы «жизненной коммуникации» между сознанием, поведением человека и предметным миром; присутствие и конституирование в опыте экзистенции фундаментальных смыслообразую-щих структур и содержаний, организующих опыт как целостность и мир как конкретную ситуацию; способы феноменологического анализа и прочтения интенциональнои жизни сознания и экзистенции и др. При рассмотрении специфики существования субъективности и ее отношений с миром М.-П. отвергает как «реализм» (отождествляя его с эмпиризмом и механицизмом, редуцирующим следствие к причине, «материально взятому стимулу» и объясняющим жизнь сознания «действием социологической или физиологической каузальности»), так и «критическую философию» (классический трансцендентализм, философию рефлексивного анализа). Последнюю философ упрекает в сосредоточении на анализе «возможного» («чистого») сознания, или «чистых сущностей сознания», и игнорировании проблемы «непрозрачности» и сопротивляемости мира, онтологической устойчивости и конститутивности феноменального слоя, разнообразия фактических модусов сознания. Выдвигая требование «придать конечности позитивное значение», М.-П. ставит своей целью исследовать человеческий опыт в реальном синкретизме рационального (необходимого) и случайного, в его историчности и действительной неоднородности, со всеми его «случайными содержаниями» и тем, что в нем считается «бессмысленным». Человек с необходимостью является «взглядом» на ситуацию, продуцированием ее смысла (значения), что позволяет ему преодолевать созданные структуры, производить новые, отвергать наличное и «ориентироваться по отношению к возможному» («Структура поведения», 1942). Ввести в сознание «коэффициент реальности» и трансформировать трансцендентальную философию посредством интегрирования в ее корпус «феномена реального» М.-П. предполагает на пути разработки феноменологической идеи сознания как «сети значащих интенций», то прозрачных для самих себя, то скорее переживаемых, чем познаваемых. Анализ онтологически первичных «синтезов» опыта, выявление продуктивной деятельности дорефлексивных и допредикативных его форм позволяет, по мнению философа, «растянуть» ин-тенциональные нити, связывающие нас с миром, прояснить их и показать тем самым, как происходит «встреча», «наивный контакт» человека с миром, как рождается, конституируется смысл в глубинах дорефлексивного опыта экзистенции. Именно перцептивный опыт в его «перспективизме» (акт восприятия всегда выполняется «здесь и теперь», т.е. в определенной перспективе, которая обусловлена местом, телом и прошлым опытом человека, задающими ему его «ситуацию», «точку зрения») является, по мнению М.-П., тем «типом первоначального опыта человека», в котором конституируется «реальный мир в его специфичности». Философское же Я не должно позволять фактическим условиям «действовать без его ведома» ("Науки о человеке и феноменология, 1954). Философская рефлексия должна стать более радикальной, делая себя причастной к «фактичности иррефлексивного» и проясняя свои собственные основания и истоки; она должна «поставить сознание перед его иррефлексивной жизнью в вещах», перед его собственной историей, которую оно «забыло». «Феноменология восприятия» М.-П. (1945) есть попытка найти ответ на вопрос: "где рождается значение? "Анализ опыта тела воспринимающего субъекта, его навыков показывает нередуцируемость смыслов феноменального слоя сознания и доказывает его фундаментальный онтологический характер. Феномены, которые интеллектуалистская философия сводила к «простому заблуждению», должны быть прочитаны в качестве «модальностей и вариаций тотального бытия», считает М.-П. Истолкование этого «слоя живого опыта», через который первоначально даны субъекту вещи, мир, Другой, позволит понять систему «Я – Другой – вещи» в стадии становления, т.е. «раскрыть действительную проблему кон-ституирования». В понятии экзистенции М.-П. стремится реинтегрировать психическое и физиологическое. «Первоначальная операция означивания» осуществляется в пространстве феноменального тела (лишь в абстракции двумя полюсами которого являются субъект и мир) как «значащего ядра», «узла живых значений». Тело порождает смысл, проецируя его на свое материальное окружение и определяя тем самым горизонт экзистенциального пространства человека, его возможности понимания мира, других и себя самого. Тело открывает субъективности мир, располагая ее в нем. Этот третий, по мнению М.-П., род бытия между «чистым субъектом» и объектом трактуется как «застывшая экзистенция», а экзистенция – как «постоянное воплощение». Перцептивное сознание всегда «засорено» своими объектами, оно увязает, застревает в них, имеет свое «тело» в культуре, истории, прошлом опыте человека. Характеризуя сознание одновременно как спонтанность и отложения в нем прошлого опыта, М.-П. делает вывод об «анонимности тела», невозможности «абсолютно центрировать» экзистенцию, наличии деперсонализации в центре сознания, относящейся не только к генезису мысли субъекта, но и к ее смыслу. Не прозрачная для сознания интенциональность тела, синтезирующая опыт, «дологическое единство телесной схемы» – такие описания процесса конституирования опыта и значения дает М.-П. Вместе с тем, его «философия двусмысленности» пытается сохранить идею открытости ситуации, экзистенции как «движения принятия фактов на себя». М.-П. стремится задать движение означивания одновременно как «центробежную и центростремительную силу» и заявляет о предпочтении «неоспоримого понятия опыта» неоднозначному понятию «сознание». В последний период творчества М.-П. занимался поисками оснований самого перцептивного опыта, истоков и механизмов изначальной включенности человека (как телесности) в мир, свидетельством которой и является перцепция. Задаваясь вопросом: «как наш опыт открывает нас тому, что не есть мы?», он замышляет разработку онтологии, которая дала бы новое понимание внутреннего и внешнего, субъективного и объективного, перцепции (не являющейся ни объектом, ни «операцией» субъекта, как бы его ни интерпретировали, но представляющей собой «архетип первоначальной встречи») и «плоти» (отсутствующего в предшествующей философии предельного понятия, не составляемого соединением тела и духа, этих двух субстанций, но являющегося «элементом», «конкретной эмблемой» некоего «общего способа бытия» («Видимое и невидимое», 1964). Понимая философию как «разъяснение человеческого опыта», М.-П. уделяет большое внимание также анализу проблем политики; литературы и искусства; истории и методологии ее понимания; интерсубъективности и онтологии исторического праксиса; языка, его природы, истории и патологии. В разработке проблем истории и языка М.-П. опирается на идеи структурной лингвистики и структурной антропологии. Он исходит из различения языка «сказанного» (закрепившегося в сложившихся формах выражения и, в качестве такового, представляющего собой определенный порядок и систему) и «говорящего» (речевой практики, живого, подвижного, творческого языкового акта, в котором осуществляется трансцендирова-ние, преодоление говорящим субъектом наличных значений, «к чему его побуждает происходящий вокруг него износ слов»). Язык для М.-П. есть «динамическая реальность», неустойчивая совокупность наличных (общепризнанных) и нарождающихся значений, открытое предприятие говорящих субъектов, «которые хотят понимать и быть понятыми». Анализ отношений между языком и мыслью, словом и его смыслом (значением, которое должно поддерживаться «всеми другими словами», т.е. гештальтом языка, языком как целым, тотальностью) и др. позволяет М.-П. говорить о «перспективном» характере смысла: смысл слова «находится не позади, а впереди», он «не является с необходимостью результирующей всех предыдущих смыслов». Соответственно, история языка – которая для М.-П. является лишь одним из примеров «всей истории в целом» – исследуется им как принципиально незавершенное стремление к обретению и расширению смысла. Создание новых языковых форм, сменяющих омертвевшие, – это непредсказуемое переплетение «случайностей и порядка», «одновременно случайное и логичное движение вещей». Таким образом, идет ли речь о человеке и его теле, или о мире, истории, языке, искусстве и др., экзистенциальная феноменология М.-П. рассматривает их через анализ динамического слияния (сращивания, переплетения, взаимопревращения) субъективного и объективного, внешнего и внутреннего, воспринимающего и воспринимаемого, видящего и видимого, смысла и бессмыслицы, логики и случайного. При анализе «этой странной системы взаимообмена» – в результате которого «вещи и мое тело сплетены в единую ткань», ибо я изнутри участвую в артикуляции Бытия, – экзистенциальная феноменология М.-П. пытается понять эту артикуляцию Бытия в стадии зарождения и оформления и, в этом онтологическом контексте, осознать: что значит воспринимать, осмыслять, ощущать, представлять, видеть? Философские идеи М.-П. продолжают оказывать влияние на представителей феноменологии, герменевтики и постструктурализма. Другие работы М.-П. – «Гуманизм и террор» (1947), «Смысл и бессмыслица» (1948), «Язык несказанного и голоса молчания» (1952), «В защиту философии и другие эссе» (1953), «Приключения диалектики» (1955), «Знаки» (1960), «Око и дух» (1961), «Проза мира» (1969).

Т.М. Туэова