Текст книги "Новейший философский словарь"

Автор книги: Александр Грицанов

КЭРРОЛЛ (Carroll) Льюис (настоящее имя – ДОДЖСОН Чарльз Лутвидж) (1832-1898)

– британский писатель, математик, один из творцов литературы «нонсенса» (англ, nonsense – бессмыслица). Священник (сан диакона – 1861), магистр математики (1857). Преподаватель оксфордского колледжа Крайст-черч. Основные сочинения: «Конспекты по плоской алгебраической геометрии Чарлза Лютвиджа Доджсо-на» (1860), «Руководство для изучающих математику» (1864), «Приключения Алисы в Стране Чудес» (1865), «Сведения детерминантов» (1866), «Элементарное руководство по теории детерминантов» (1867), «Фантасмагория и другие стихи» (1869), «Сквозь Зеркало и Что там увидела Алиса» (1871), «Охота на Снарка» (1874), «Эвклид и его современные соперники» (1879), «Рифма? – Разум?» (1883), «Логическая игра» (1887), «Математические курьезы» (в двух томах, 1888 и 1893), «Сильви и Бруно» (1893), «Символическая логика» (1896) и др. Сказочно-поэтическое творчество К., нашедшее воплощение, в частности, в историях для детей о приключениях Алисы, еще при его жизни подверглось самым различным смысловым расшифровкам, как в духе реконструкций эпизодов из биографии писателя, так и в ключе описания Оксфордских религиозных дискуссий 1840-1870-х. Так, по мнению богослова Ш. Лесли, символика Страны Чудес такова: Алиса – образ первокурсника-неофита, Белый Кролик – рядовой священник англиканской церкви, Герцогиня – представитель епископата, банка апельсинового джема репрезентирует традиционалистский протестантизм, золотой ключик – ключ Священного писания, двери в зале – английскую Высокую и Низкую церковь и т.п. Мир «Зазеркалья» же, согласно Лесли, может быть подвергнут даже персонифицированным интерпретациям: Труляля – Высокая церковь, Единорог Конвокация духовенства, Траляля – Низкая церковь, Белая Королева – доктор Ньюмен, Белый Рыцарь – Гексли, Морж и Плотник – эссеисты и обозреватели, Черный Король – каноник Кингсли, Лев – Джон Буль, Бармаглот – отвратный символ папства и т.п. Интеллектуализм 20 ст. еще более усложнил спектр мыслимых подходов к декодировке насыщенных литературными реминисценциями и пародиями сказок К. В них, например, стали усматривать: А. Дикинс – пласт пародийной шахматной морали, содержащий сложную метафизическую философию христианского толка; А. Эттелсон систему закодированных изречений и слов Ветхого Завета; Р. Брэдбери – идеальную модель холодного мира викторианской эпохи (Страна Чудес Алисы у К. или «то, что мы есть»), противопоставленную человеколюбивому Изумрудному Городу (Страна Оз у Ф. Баума или «то, чем мы хотели бы быть») и т.д. Выступая как результат эволюции элитарной европейской культуры 19 ст., обретения литературы «нонсенса» в версии К. наглядно демонстрировали гармонию, потенциально присущую всякой несообразности; эвристический потенциал постижения граней и переходов между рациональным и иррациональным; катартический, очищающий характер бесчисленных логических интерпретаций и смеховых истолкований текстов, выступающих как самодостаточные игровые пространства ментального уровня. Пространственно-временная организация («хронотоп») сказок К. – сложна и абстрактна: время (текущее как бы во сне) не соотносимо ни с психологическими самоощущениями героев, ни с разверткой их биографий; пространство – многомерно (плоскости сна, зеркального отражения и шахматной игры в «Зазеркалье»), сложно организовано и легко трансформируемо любым мыслимым образом. Словоформный строй произведений К. – компендиум языковых проблем: типичного несовпадения звука и смысла в словах; различения предметов, имен предметов и имен имен предметов; соотношения слов как неразложимых атомов и текста как макетного их единства и т.д. Так, Делез в контексте обоснования шизоанализа и исследования в этой связи так называемого «шизофренического языка» истолковывал «бессмысленные стихи» К. как типичное «шизофреническое изложение»: «Во всех произведениях К. читатель встретит: 1) выходы из туннеля, предназначенные для того, чтобы обнаружить поверхности и нетелесные события, которые распространяются на этих поверхностях; 2) сущностное родство этих событий языку; 3) постоянную организацию двух поверхностных серий в дуальности „есть/говорить“, „потреблять/предлагать“ и „обозначать/выражать“; а также – 4) способ, посредством которого эти серии организуются вокруг парадоксального момента, иногда с помощью „полого“ слова, иногда эзотерического или составного». Пример «эзотерического слова» у К., по оценке Делеза, – кэрроловский «снарк» (контаминация англ, shark – акула и snake – змея). Согласно Делезу, «шизофренический язык» К., явивший себой текстуальную объективацию представлений Гельдерлина об ипостаси языка как «знака, лишенного смысла», являл собой (наряду с поисками А. Арто, Клоссовски и др.) альтернативу «традиционным структуралистским» моделям поэзии. Внутренняя логика творчества К. органично достраивалась также и иными его исследованиями. В трактате «Принципы парламентского представительства» (1884) К. выстраивал аргументацию по принципу игры двух лиц с нулевой суммой, адекватное математическое выражение которой было осуществлено лишь в 1928 Дж. фон Нейманом. Произведения К., а также многочисленные философские, логические, психоаналитические, лингвистические и пр. комментарии к ним сыграли значимую роль в эволюции главных философских направлений 20 в. (См. также: Язык, Языковые игры, Возможные миры, Шизоанализ).

А. А.Грицанов

Л

ЛАБИРИНТ

– образ-метафора постмодернизма – один из центральных элементов системы понятий философского миропонимания Борхеса (см. эссе: «Сад расходящихся тропок», 1944; «Дом Астерия», 1949; «Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте», 1949 и др.) и Эко (см.: «Имя розы», 1980; "Заметки на полях «Имени розы», 1983; «Путешествия в гиперреальности», 1987; «Пределы Интерпретации», 1990; «Остров прежнего дня», 1994; «Поиск совершенного языка», 1995 и др.). У Борхеса выступал, в частности, своеобычной моделью вселенского мироустройства: мир суть Вавилонская библиотека, охватывающая «все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно) – или все, что поддается выражению – на всех языках». Согласно Борхесу, такое «книгохранилище» – это Л. или Система, архитектоника которой обусловливается собственными правилами – законами предопределения, высшего порядка, провидения. Вселенная-библиотека у Борхеса структурна, ибо периодична: «Если бы вечный странник пустился в путь в каком-либо направлении, он смог бы убедиться по прошествии веков, что те же книги повторяются в том же беспорядке (который, будучи повторенным, становится порядком: Порядком»). Восприняв борхесовскую идею Л. как образно-знаковую модель Универсума, Эко («Имя розы») выстраивает своеобразную «двойную метафору – метафору метафоры», акцентированно изображая библиотеку аббатства как Л., непостижимый и недоступный для непосвященных. Монастырское книгохранилище у Эко – своего рода мировой план, в котором любому помещению (в зависимости от его месторасположения) присвоено символическое географическое наименование: по замечанию одного из центральных персонажей, «библиотека действительно построена и оборудована по образу нашего земноводного шара». Пожар, уничтоживший библиотеку, у Эко – это не столько воображаемая на знаковом уровне процедура разрушения борхесовского Л. в результате теоретической и аксиологической полемики, сколько символ смены доминирующей парадигмы мироописания как итога интеллектуальной революции постмодерна. По мнению Эко ("Заметки на полях «Имени розы»), борхесовский Л. Вселенной системен и структурен, выход из него предопределен самим фактом его существования: в нем нет разветвлений и тупиков, отсутствует ситуация перманентного выбора, ибо блуждающий в нем – это фаталист в состоянии пассивной зависимости от прихотей и причуд творца Л. (Таковыми Л. в истории человечества, нередко понимаемой Эко как история мысленного конструирования людьми возможных миров, являлись: а) безальтернативный Л. Минотавра, в котором было в принципе невозможно заблудиться, ибо все дороги вели (безразлично – с помощью нити Ариадны или без оной – к неизбежной развязке – встрече с Минотавром); б) «маньеристический», по Эко, Л., состоящий из разветвленных коридоров со множеством тупиков – выход из которого в конечном счете достижим через конечное число проб и ошибок). Постигнув физиологическую, психологическую или ментальную организацию их создателей – можно проникнуть в тайну самих Л.: герои романа Эко разгадали загадку Л. «извне», а не «изнутри». Скорее мировоззренческий, нежели сюжетный вывод Эко оказался достаточно категоричен: «Хорхе не смог соответствовать собственному первоначальному замыслу». Согласно Эко, подлинная схема Л. мироздания – это «ризома», устроенная так, что в ней «каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Нет центра, нет периферии, нет выхода. Потенциально такая структура безгранична». Путешествие в таком Л. – являет собой ситуацию постоянного выбора, облик создателя такого Л. куда менее значим: мир такого Л. не достроен до конца, не подвластен даже предельному рациональному пониманию: «Пространство догадки – пространство ризомы» (Эко). Сопряжение «ризомы» и «структуры», с точки зрения Эко, невозможно и немыслимо – это понятия-антиподы. Постмодернистский Л. ризомы призван сменить традиционалистский, классический Л. мироподобной библиотеки Хорхе Бургосского, прототипом которого для Эко был сам Борхес. Истоки идеи Л. ризомы Эко усматривал в парадигме устройства мироздания средневекового герметизма, а именно в идее о том, что мир целиком отражается в любом своем конкретном проявлении («принцип всеобщего подобия»), вкупе с отказом от закона причинной обусловленности, результирующимся в трактовке Универсума как «сети переплетающихся подобий и космических симпатий». Семиозис в рамках герметизма, по Эко, органично допускает и фундирует «герметический дрейф» – «интерпретативный обычай, преобладавший в ренессансном герметизме и основывающийся на принципах универсальной аналогии и симпатии». Последний на уровне интеллектуальной практики являет собой бесконечный переход «от значения к значению, от подобия к подобию, от связи к другой связи»: знак, тем самым, по Эко, оказывается чем-то таким, посредством познания которого мы постигаем «нечто иное» (ср.: посредством познания знака мы постигаем «нечто большее», по Пирсу). Историческим коррелятом «герметического дрейфа» в предельных его версиях Эко полагал поиск источников бесконечных значений в процедурах каббалы, отдавая предпочтение «процессу свободного лингвистического творения» или «экстатической каббале» (когда почетное место между Текстом и Богом занимал Толкователь) перед «теософической каббалой» (когда посредником между Богом и Толкователем выступал Текст). Пророча наступление Зона (см. Зон) Ризомы, Эко не пренебрег постановкой ряда очевидных проблем: Бесконечна ли ризома? Допустима ли акцентированно безграничная и беспредельная иерархия смыслов и значений применительно к миру людей, понимаемому и интерпретируемому в качестве особого Текста, особого Мира Знаков? Насколько продуктивен в предельных своих проявлениях сопряженный с бытием этого мира бунт Означающего против тирании Означаемого? Отталкиваясь от экстравагантных мистических опытов герметизма и оккультизма, продуцируя мыслимый диапазон траекторий человеческих судеб в Л. пространства ризомы, Эко пришел к выводу («Маятник Фуко», «Остров прежнего дня»): семиозис в игровой форме есть и безусловно должен быть ограничен. «Рамки» гиперпространства ризомы задаются предельно артикулированной сакральной осмысленностью жизни и ее смыслов: только «осмысленный», по Эко, семиозис – нить из бессмысленного ризоматического Л. «Рождение Читателя оплачено смертью Автора» (Барт). Для человека не может быть ситуации невозможности преодоления Л. – есть неизбывная проблема цены этого. (См.: Борхес, Эко, Ризома, Смерть субъекта).

А. А.Грицинов

ЛАБРИОЛА (Labriola) Антонио (1843-1904)

– итальянский философ марксистской ориентации. Участвовал в создании Итальянской социалистической партии. Профессор (1874). Основные работы: «В память манифеста коммунистов» (1896), «Об историческом материализме» (1897), «Очерки материалистического понимания истории» (1895-1898, опубликована в 1925) и др. Разделяя приверженность Маркса методу позитивизма, Л. сознательно отвергал его материализм в понимании как природы, так и истории. Материя, согласно Л., «знак или метафизическое воспоминание... выражение последнего гипотетического субстрата натуралистического опыта». Исторический материализм, не имея отношения к естествознанию, не способен выступать, по мнению Л., «метафизикой материи», поскольку природа и культура потенциально могут лишь фрагментарно взаимозависеть и взаимодействовать, никогда в принципе не совпадая. Культура постигаема через реконструкцию базовых оснований общества как человеком порожденного феномена, человек – не только субъект истории, он в первую очередь ее Творец. Анализируя «вечную» проблему марксистски ориентированных концепций о соотношении базиса и надстройки, первичного и производного в обществе, Л. обращал внимание на то, что «любовь к парадоксам, часто неотделимая от безмерного рвения одержимых приверженцев новой доктрины завербовать максимум сторонников, привела к иллюзии (многим казавшейся очевидностью), что экономический фактор все объясняет». Способ бытия, по мнению Л., первичен по отношению к сознанию, но лишь в конечном счете (что признавал и Энгельс, с которым Л. состоял в переписке). Экономическая анатомия общества – являет собой лишь часть общей картины. Учет значимости общественных феноменов, «общественной психологии» (термин введен Л.) – в полном объеме их нюансов, внутренних связей и опосредствовании – фактор, по важности соразмерный анализу экономики при адекватной трактовке исторических процессов. Марксизм в трактовке Л. – нечто иное, чем материализм либо натурализм традиционалистских типов: он (как и дарвинизм) ценен исключительно как метод, как установка на познание мира через действие. Субъект истории формирует среду обитания, средства производства, тем самым творя себя. Амбиции неофитов от марксизма на придание этой доктрине статуса системообразующей и миросоразмерной натурфилософии бессмысленны.

А.А.Грицанов

ЛАВРОВ Петр Лаврович (1823-1900)

– русский философ, социолог, публицист, идеолог народничества. Получил военное образование, преподавал в военных учебных заведениях. В 1868-1869 публикует «Исторические письма», ставшие «библией» радикальной молодежи. С 1870 за границей, издает газету «Вперед!», подготавливает обобщающие философско-социологические труды. Как ученый и мыслитель стремился к интегральному философскому синтезу всего, доступного человеческому познанию. По своим взглядам был близок к левому гегельянству и особенно позитивизму; к идеям последнего пришел самостоятельно еще до знакомства с Контом. Позитивизм рассматривался Л. не столько как философия, сколько как научный метод решения задач социальной науки. Характерный для взглядов Л. примат этики (практической философии), сознания нравственного долга выразился в фундаментальной характеристике его мировоззрения – антропологизме: идее «цельного человека» как единственной реальности. С т.зр. антропологизма, невозможно познать сущность вещей и определить подлинную реальность, можно только гармонически объединить мир явлений, исходя из принципа скептицизма (критичности), не распространяющегося, однако, на область практической философии, где личность сознает себя свободной (хотя объективно, генетически это не так) и потому ответственной перед собой. Иными словами, антропологизм Л. оборачивается этическим имманентизмом: реально только то, в чем человеку дано действовать, т.е. история, движущей силой которой является мысль человека, открывающая простор для свободы. Тайна бытия сосредоточена в человеке, в его моральном сознании, а потому человек как неразделенное целое и является предметом философии, что делает неприемлемыми все традиционные философские школы (материализм, спиритуализм). Высший уровень философии – философия в жизни как единство нравственного идеала и действия. В этом пункте философия перерастает у Л. в социологию. Л. считается основоположником социологии на русской почве, первым русским социологом. Рассматривая социологию в качестве завершения системы наук (антропологии) и отличая ее от исторической науки (сосредоточенной на социальной динамике), Л. определяет ее как науку о солидарности, ее формах и эволюции. Солидарность есть общность привычек, интересов, аффектов или убеждений, совпадение личного интереса с интересом общественным. Нужно не только теоретически исследовать явления солидарности, но и решить практическую задачу ее осуществления, что приводит Л. к выводу о наличии в социологии особого субъективного метода, выражающегося в неизбежной оценке любого исследуемого социального явления с точки зрения определенного нравственного идеала. В этом выявляется этическая доминанта социологии Л., фактически выступившего предшественником неокантианского подхода к обществу. Не принимая органицистских трактовок общества (Спенсер, Маркс), Л., считая личность единственной и исходной социальной реальностью, не отрицает реальность общества, которое, являясь сверхличным бытием, не может быть, однако, внеличным. Личности противостоит не общество как таковое, а культура в качестве совокупности склонных к застою социальных форм. История есть процесс переработки культуры мыслью с целью создания социальных форм, способствующих развитию индивида. А поскольку сознание существует только в человеке и не все люди в силу разных причин могут достичь высокого уровня самосознания, то реальными субъектами истории являются «критически мыслящие личности», способные выработать в себе высший нравственный идеал. Анализируя социальную мотивацию, Л. определяет в качестве высшего мотива потребность в развитии, которая наиболее присуща именно критически мыслящим личностям. Очевиден, т.о., сугубый интеллектуализм Л. в понимании личности, к тому же он так и не смог найти выход из дуализма физической и этической детерминации индивида (особенно в поздних трудах, где Л. от рассуждений об идеальной личности обращается к анализу реального исторического процесса ее становления). Философия истории Л. представляет собой теорию прогресса. Исходя из того, что история есть в конечном счете история мысли, посредством которой культура перерабатывается в цивилизацию, Л. дает следующую итоговую «формулу прогресса»: прогресс есть рост общественного сознания и сознания индивидов, насколько они не препятствуют развитию солидарности, и рост солидарности, насколько она не препятствует развитию сознания и опирается на него. Историческая эволюция выступает как смена (под воздействием критической мысли) форм солидарности вплоть до достижения сознательной солидарности, совпадающей с социалистическим переустройством общества. В политической проекции взгляды Л. характеризуются критикой революционного авантюризма. Другие сочинения Л.: «Очерки вопросов практической философии. I. Личность» (1860), «Три беседы о современном значении философии» (1861), «Опыт истории мысли. Т. 1. Вып. 1» (1875), «Очерк эволюции человеческой мысли» (1898), «Задачи понимания истории» (1898), «Важнейшие моменты в истории мысли» (1903), «Современное учение о нравственности и ее история» (1903-1904), «Этюды о западной литературе» (1923) и др.

Т.Я. Миненков

ЛАКАН (Lacan) Жак (1901-1981)

– французский психоаналитик, автор структуралистской версии фрейдизма. Основные сочинения: «Функция и поле речи и языка в психоанализе» (1953), «Тексты» (1966), «Семинары Жака Лакана» (1973-1986) и др. Являясь профессором-клиницистом в психиатрическом госпитале Сент-Анн (с 1953), основателем Парижской школы фрейдизма (1964-1980), преподавателем в Практической школе высшего образования (с 1963), соединял в своей деятельности теорию и практику «структурного психоанализа». Начиная с критики эмпирического ассоциативизма в подходе к человеческой психике, Л. обращается к экзистенциализму, феноменологическим идеям французского неогегельянства (Ж. Ипполит) и Гуссерля в поисках области психической реальности, несводимой к порядку ощущений; такой областью для него становится образный слой сознания. С 50-х влияние методологических идей Леви-Стросса и Р. Якобсона определяют новый («структуралистский») этап в исследованиях Л. Отрицание биологического редукционизма сочетается у Л. с признанием неэффективности «интуитивного вчувствования» в качестве способа познания психических процессов и неправомерность утверждения модуса «непосредственной данности» их феноменов. Программная для Л. задача «возврата к Фрейду» заключала в себе существенный момент модификации установок классического психоанализа: признание опорным положения Фрейда о выполнении языком символических функций по отношению к бессознательному дополняется расширительным пониманием языка в целом как особого его кода; тезис об осмысленности и принципиальной дешифруемости всех, включая патологию, психических проявлений обогащается применением структуралистских методов и опыта литературного авангарда. Видоизменяется и фрейдовская концептуальная триада (Оно – Я – Сверх-Я). Функционирование психики, по Л., зависит от координации трех ее уровней – Реального, Воображаемого и Символического. Реальное предположено двум другим уровням, это – определяемая лишь негативно (не данная непосредственно, непредставимая, недифференцированная) сфера биологической потребности. Воображаемое – область действия психологической защитной реакции на нарушение единства с внешней действительностью (телом Матери), проявляющейся прежде всего в виде создания целостного (самоудовлетворительного и иллюзорного) образа Я. Этот первый синтез Воображаемого связан с так называемой «стадией зеркала», когда ребенок 6-18 месяцев начинает узнавать свое отражение, в таком начальном соотнесении организма с его реальностью, внешним миром, по Л., кристаллизуется субъект Воображаемого, основа всех последующих идентификаций. Символическое заключает в себе порядок Культуры, который для Л. практически совпадает с языком, остальные социальные кодификации – нормы, запреты, установления по сути выносятся за рамки анализа. Этот порядок индивид от рождения застает уже готовым, от включения в него зависят как конфигурация Воображаемого, так и импульсы Реального: желания (преобразованные в Я потребности) должны войти в символический строй культуры, артикулироваться в виде некоторого текста, прежде, чем стать психологическими факторами. Язык – ключевое понятие концепции Л., он не тождествен ни естественному языку, ни фрейдовскому символическому языку снов, его символичность вообще не является выражением какого-либо иносказательного смысла в противоположность буквальному. В общем виде язык есть формальный принцип структурирования, членения и различения элементов речи, выполняемой на его поверхности, его сущность раскрывается как «движение означающих» (означающее явление языка с точки зрения его формы, материальная часть знака), характер их взаимосвязи, взаимосцепления, доминирующий над означаемым (референтом, концептом), над самим субъектом Воображаемого. Бессознательное, по Л., представляет собой формальный аналог, «слепок» смещений, разрывов и напластований в «цепях означающих»; таким образом, теоретическим базисом «структурного психоанализа» выступает тезис: «Бессознательное структурируется как язык»; а занимаемой философской позицией – разведение, опосредование языком объекта мысли и субъекта существования, переживавшихся слитно в картезианском опыте cogito. Терапевтический диалог врача – пациента, по Л., предполагает отвлечение от плана содержания речи (разрыв означающего и означаемого, в котором находится децентрированньй субъект бессознательного), введение средствами риторики и поэтики (метафорической и метонимической нормами организации означающих) индивида в «язык его желания», обнаруживающий симптомы патологии и, благодаря структурному соответствию, согласование этого «языка» с речью Другого (Отца, Культуры, источника закона и нормы), совпадающей с бессознательным, освобождение речи Другого о Я от искажений цензуры Воображаемого. Такая практика, базирующаяся на неэксплицируемой до конца интерсубъективной истине «узнавания» условностей обозначения (связывания означаемого с означающим), некоторая система которых реконструируется в ходе диалога, разрывает принятые аналитические методики и критерии нормализации больного, включая элементы своеобразной эстетической деятельности, и, по мнению критиков Л., не может считаться собственно терапевтической. Как на ограниченность лакановского понимания психики человека указывают также на сведение многообразных ее проявлений к языку, трактуемому в свою очередь односторонне формалистично.

А.А. Горных