Текст книги "Новейший философский словарь"

Автор книги: Александр Грицанов

ЛОМБРОЗО (Lombroso) Чезаре (1835-1909)

– итальянский ученый и криминалист. Зав. кафедрой психиатрии в Павийском университете, одновременно – директор психиатрический клиники в Пезаро (с 1862). Профессор психиатрии и криминальной антропологии в Турине. Один из основателей журнала «Архив психиатрии, уголовного права и криминальной антропологии» (1880). Автор теории «прирожденного преступника». Основные сочинения: «Гениальность и помешательство. Параллель между великими людьми и помешанными» (1863), «Человек преступный» (1876), «Любовь у помешанных» (1889), «Женщина преступница и проститутка» (в соавторстве с Г. Ферреро, 1893) и др. Главной темой исследований Л. явились психофизические основания, определяющие поведение личности в норме и патологии. Одним из первых применил в своих наблюдениях метод антропометрических измерений, исследуя внешний облик лиц, совершивших криминальные деяния. По мнению Л., психологическое, психиатрическое, физиологическое и патологоана-томическое изучение преступников способно результироваться в формулировании совокупности признаков, позволяющих однозначно различать «прирожденных преступников» (вплоть до специфических их профессиональных категорий) и нормальных людей. По Л., в преступном человеке (в силу закона наследственности) могут не только воспроизводиться, но даже и усиливаться негативные психофизические особенности его далеких биологических предков. Врожденными внешними характеристиками преступника Л. полагал «выпадение волос, неразвитость черепно-мозгового аппарата, покатый лоб, сплющенный нос, редкую бороду, непомерно большие нижнюю челюсть и скулы», а также неспособность к раскаянию, слабость рассудка, склонность к нанесению на тело татуировок, пригашенную чувствительность, деградацию почерка – приобретение последним облика примитивного иероглифического письма. Рассматривая гениальность как своего рода проявление наличия отклонений в психике человека, Л., тем не менее, отвергал идею об обязательном совпадении этих начал в полном объеме. Ряд идей Л. сохранил свою применимость для криминологии и в конце 20 ст.

А.А. Грицанов

ЛОПАТИН Лев Михайлович (1855-1920)

– русский философ и психолог. Друг детства B.C. Соловьева. В 1875-1879 учился на историко-филологическом факультете Московского университета. Там же в 1885 стал приват-доцентом, а в 1892 профессором. Параллельно преподавал философию на Высших женских курсах и в гимназиях. Совместно с Гротом реформировал Московское психологическое общество (с 1899 – его бессменный председатель до закрытия общества в 1918), был соредактором Грота (с 1894), В.П. Преображенского и С.Н. Трубецкого (с 1896) в основаном в 1889 году журнале «Вопросы философии и психологии», с 1905 единственный его редактор, вплоть до закрытия журнала в 1918. Сам Л. после революции вынужден был уйти из университета. Умер от истощения. Основные работы: «Вопрос о свободе воли» (1889); «Положительные задачи философии», первый том которой («Область умозрительных вопросов», 1886) составила его магистерская, а второй («Закон причинной связи как основа умозрительного знния действительности», 1891) – докторская диссертации; «Вопрос о реальном единстве сознания» (1899); «Критика эмпиристических начал нравственности» (1890); «Николай Яковлевич Грот» (1900); «История древней философии» (1901); «Психология» (1902); «Метод самонаблюдения в психологии» (1902); «Научное мировоззрение и философия» (1903); «Князь Сергей Николаевич Трубецкой» (1906); «Настоящее и будущее философии» (1910); Философские характеристики и речи" (1911); «Спиритуализм как моническая система философии» (1912); «Лекции по истории новой философии» (Вып. 1, 1914); «Неотложные задачи современной мысли» (1917); «Странное завершение забытого спора» (1917) и др. В творчестве Л. можно обаружить влияние идей Соловьева, Лейбница, Лотце, Шопенгауэра, сам же он по праву считается одним их основоположников персоналистской традиции в русской философии. Сам Л. определял свою философию как «систему конкретного спиритуализма», или «монический спиритуализм». Осознание состояния современной философии как кризисного, в силу ее догматизации, нерефлексивности, утраты способности к постановке и решению подлинных онтологических проблем, ее замыкания в геоцентризме (когда все цели и смыслы усматриваются в земном существовании), привело Л. к убеждению о неизбежности (необходимости и возможности) метафизики как основанного на чистом разуме учения о существующем. Необходимо знание действительных вещей в их началах и конечном назначении, которое может дать только умозрительная философия. Передача функций последней науке и ввергла саму философию в кризис, а науку гипостазировала до уровня абсолютного знания, игнорирующего и не способного справиться с онтологической проблематикой, внося в нее дуалистические представления. Исходный же пункт подлинно философской онтологии – признание внутренней однородности мира и единства его происхождения, а ее основная задача – показать, как из единого возможно «живое многообразие сущего» (вечное единое раскрывается в вечном многом). «Философия утверждает реальность безусловного; но она утверждает также и реальность конечого мира. Отказавшись от какой-нибудь из этих истин, она одинаково уничтожает действительность...». Адекватным этой задаче может быть лишь «признание истинно сущего за дух», т.е. спиритуалистический монизм. Без признания такой субстанциальной основы мир раскладывается на кратковременные миры, не связанные друг с другом (все, что происходит во времени, (психическая жизнь), носит характер «непрерывного исчезновения»). «Вся действительность – и в нас, и вне нас – в своем внутреннем существе духовна, во всех явлениях кругом нас реализуются духовные, идеальные силы...». Духовность действительности просто закрыта формами чувственного восприятия, настоящая реальность открывается во внутреннем "Я". "Я" остается идентичным самому себе, ибо оно относится к сверхвременной субстанции, не исчезающей, а переходящей из одного явления мира в другое (т.е. имеет «трансцендентные основы»), и являет собой первичную непроизводную данность познающего духа. Таким образом мир есть совокупность сверхвременных активных монад (единств субстанции и творческой силы (воли), придающей всему определенность и сознательность), абсолютной причиной которых является Бог. Признание реальности, деятельности и сознательности нашего "Я" требует признания существования и «чужого сознания», а в конечном итоге, внутренней духовности всего мира, имманентности его субъективной жизни. В действительно едином мире «основное для нас должно быть основным и во всех других формах творения». Тезис о замкнутости монад на самих себя Лейбница и положение об их взаимодействии в персонализме Козлова Л. переинтерпретирует в духе А.И. Введенского в идею сознания «чужой одушевленности», взаимного отражения состояний в различных сознаниях. Поскольку же всякая духовная жизнь «насквозь качественна», мы можем адекватно понимать лишь те явления, которые были испытаны нами. В силу этого человек в большинстве случаев созерцает не объективную действительность, а лишь ее подобие. Мы можем понимать друг друга лишь постольку, поскольку нас объединяет общее субстанциальное начало – дух, присутствующий во всех формах жизни, и телеологические действования в творческом самоопределении, оформляющие в совокупности и реальность в целом. Вся соотнесенность и иерархизированность духовных субстанций (монад) содержит в себе имманентную устремленность к идеалу как «внутреннему оправданию бытия», выступающему по отношению к нему как абсолютная норма – гарант нравственного миропорядка и основа свободных нравственных исканий личности. Л. снимает антитезу имманентного и трансцендентного, утверждая тезис о том, что все реально ровно настолько, насколько оно духовно. Подлинное действование, следовательно, не может быть механистичным, т.е. порождающим «моральную невменяемость индивида», другим источником которой является абсолютный произвол. Человек ответственен, что требует творческих осмысленных проявлений душевной жизни. Отсюда учение Л. о первичной «творческой причинности» (деятельность всегда предполагает деятеля, последняя основа бытия – духовные сущности, так как остальное нам непосредственно не дано). Сознанию индивида не противостоит ничего внешнего, он вынужден лишь соотноситься с не тождественными ему такими же изначально свободными духовными субстанциями. Поэтому ориентация естествознания на познание объектов есть квази-деятельность, так как исследователь всегда имеет дело лишь со своим объективированным и отчужденным от творческой деятельности самоопределения сознанием. Цель познания – другие духовные субстанции и собственное взаимоотношение с ними. В силу своей сложности последнее никогда до конца не постижимо. Мы, следовательно, можем стремиться к истине, асимптотически приближаться к ней на основе собственного морального усовершенствования. Отсюда интерес Л. к методу интроспекции. По Л., наш внутренний опыт, данный в интроспекции, есть точка, в которой подлинная действительность раскрывается для нашего прямого усмотрения. «Творческое стремление» (волевой импульс) «темен», иррационален, но он направлен не против законов разума и осуществляется не вне их, а сообразно с ними. Задача философии как раз и заключается в рациональном развертывании этого мистического предугадывания истины. Истинное знание может быть только рациональным, но вера всегда опосредует отношения опыта и знания, всегда присутствует во всех умственных актах. Абсолютное знание (истина) всегда есть понятие религиозное, и человек, вдохновленный идеей познания, находится на пути к Богу. Свободная творческая деятельность предшествует в бытии всякой необходимости. Тезис свободы воли обосновывается в этике Л. через тезис о нравственной разумности мировой жизни, субстанциональное обоснование природы человеческого духа. Эстетически окрашенное духовное творчество, «задаваемое» моральной установкой, устремленностью к нравственному идеалу, предопределяет смысл человеческого бытия – выполнение того, что нельзя выполнить, достижение того, чего нельзя достичь. Когда же мы попадаем в очередной тупик на пути познания и действования, из него есть только один выход: «принципиальное сомнение, которое уже спасло философию в эпоху Декарта».

В.Л. Абушенко

ЛОРЕНЦ (Lorenz) Конрад Цахариус (1903-1989)

– австрийский биолог и философ, основатель «эволюционной эпистемологии». Лауреат Нобелевской премия по физиологии и медицине (1973). Профессор философии Кенигсбергского университета (с 1940). В советском плену (1944-1948). Почетный профессор университета в Мюнхене (1947). Основатель Института сравнительного исследования поведения животных в Альтенберге (1949). Директор Института физиологии поведения имени М. Планка в Зеевидене (1961-1973). Заложил теоретические основы и систему фундаментальных понятий и категорий современной этологии (инстинкт; научение; импринтинг, т.е. способ опознавания особей своего вида в половом поведении; механизмы поведения животных в ситуациях борьбы за доминирование и конфликтах и др.). В своих произведениях «Агрессия (так называемое Зло)» (1963), «Эволюция и модификация поведения» (1965), «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» (1971) и др. осмысливал изменения когнитивных процессов от уровня инстинктов до самосознания, механизмы адаптации живых существ к внешней среде, значение внутренней совокупности мотиваций и напряженности (фрустрации) в генезисе агрессивного поведения. Высказал предположение о том, что врожденные характеристики мыслительного аппарата людей и обусловленные их психофизической организацией процедуры восприятия обусловлены закономерностями естественного отбора в ходе адаптации человека к окружающей среде. Личный опыт индивидов не определяет когнитивные параметры устройства нашего познания, однако в контексте исторической эволюционной перспективы последние могут быть истолкованы как продукт процесса развития посредством проб и ошибок: т.обр. формы и категориальная организация нашего мышления предстают исключительно в качестве релятивных гипотетических образований. Естественнонаучное знание, по Л., строится на индуктивных принципах – наиболее существенно сведение сути законов низких уровней организации реальности к закономерностям более высокого порядка. При этом объяснение природы более низких структурных уровней может явиться и самодостаточным вне анализа высших «этажей» системы. Однако Л. полагал, что понимание природы элементов сложных систем, как правило, достижимо лишь целостно и в единстве. Выражая тревогу по поводу тенденций дегуманизации жизни соврменного человечества, Л. особо акцентировал внимание на тенденциях перенаселения и сужения жизненного пространства индивидов, деформации темпов жизни людей под воздействием технического прогресса, генетическое вырождение, распад традиций в контексте гипертрофированной значимости идеологических догматов.

А.А. Грицинов

ЛОСЕВ Алексей Федорович (1893-1988)

– русский философ 20 в. Учился на историко-филологическом факультете Московского университета. В 20-е активно входит в философскую жизнь послереволюционной России, продолжая традиции русской религиозной философии, но уже с учетом открытий и достижений философии и науки 20 в. Миросозерцание Л. формируется на основе глубокого овладения философским учением Платона, сквозь призму которого он воспринимал и интерпретировал самые различные проявления духовной культуры. Результатом явился выход в конце 20-х цикла философских сочинений Л. (8 книг), центральное место среди которых занимают «Философия имени» и «Диалектика мифа». Итогом публикации стала разносная критика Л., его арест и «трудовое перевоспитание» на Беломорканале. После освобождения в 1933 Л. в течение почти 20 лет занимался исключительно педагогической деятельностью в области классической филологии и не имел возможностей публиковаться. Новый этап в его жизни начался с конца 1950-х. Итогом стала публикация ок. 400 научных работ, выдающееся место среди которых занимает фундаментальная 8-томная «История античной эстетики». В поздних работах Л. предпринимает попытку сблизить свое философское учение с марксизмом, однако органического синтеза в итоге не получилось. Л. фактически перестал «существовать» как оригинальный мыслитель («Я только подошел к большим философским работам, по отношению к которым все, что я написал, только предисловие».). Правда, публикация в последние годы рукописей Л. позволяет сделать вывод, что философ продолжал развивать свою систему. Соответственно актуальной становится задача адекватной интерпретации его творчества как целостности, включая и «марксистский» этап. Философский поиск Л. был изначально ориентирован на создание оригинальной системы диалектико-феноменологической философии, имеющей в своей основе новые концепции имени, символа и мифа, генетически связанные с имеславием и доктриной православного энергетизма, понимаемой в духе исихазма. Именно в символически интерпретированном энергетизме Л. видел единственно возможный путь разрешения предельно значимой для религиозного философствования антиномии дуализма и монизма. Для решения поставленных задач Л. разрабатывает собственный метод (которому он останется верен на протяжении всего своего творчества) – метод логико-смыслового конструирования философского предмета на основе синтеза феноменологии и диалектики. Результатом применения данного метода является «платоновско-гуссерлианский эйдос» – совершенное единство умственного и чувственного содержания, что есть не что иное, как символ: необходимым продолжением эйдологии оказывается симвология («символ... есть эйдос, воспроизводимый на ином»). Лосевская трактовка символа открывает широкие пути для конкретных приложений: феноменологическая компонента метода дает возможность зафиксировать живое своеобразие каждого конкретного рода символов; диалектическая компонента обеспечивает эффективный и единообразный их анализ в рамках целостной философской системы. В итоге обнаруживается грандиозный замысел Л. – создание качественного нового типа философии как всеохватного символистского синтеза, в котором вместо традиционного членения (онтология, гносеология и т.д.) философия организуется по видам символов и сферам их применения. В духе имеславия такая система строится Л. на основании тщательного анализа природы «имени» или «слова». Понятое онтологически имя является особым местом встречи смысла человеческой мысли и имманентного смысла предметного бытия, что в законченном выражении делает имя «идеей», улавливающей и очерчивающей «эйдос», существо исследуемого предмета (символа, энергии). Наибольшую глубину и полноту имя обретает, охватывая сокровенный слой бытия и раскрываясь как миф, который есть не вымысел, но последняя полнота реальности, «непосредственно ощущаемая действительность», уже не эйдос, а «само бытие» в его самораскрытии. При этом миф всегда личностей, тогда как символ может быть только лишь статуарен: «тождество символа и мифа... есть личность», точнее, «миф не есть сам личность, но лик ее», т.е. «личность есть миф не потому, что она личность, но потому, что она осмыслена и оформлена с точки зрения мифического сознания». Результатом является оригинальная трактовка Л. истории. Исторический процесс имеет три слоя, высший из которых – самосознание истории, выражаемое в речи, слове; тем самым история становится ликом личности, т.е. мифом. В итоге «миф не есть историческое событие как таковое, но... всегда есть слово... миф есть в словах данная личностная история». Данная концепция дополняется Л. оригинальной интерпретацией понятия «чудо», что приводит к итоговой формуле лосевской философии: «... миф есть в словах данная чудесная личностная история». Очевидно движение символистского синтеза Л. к православно-персоналистскому синтезу, осуществить который до конца философу не было суждено. Основные сочинения: «Эрос у Платона» (1916); «Античный космос и современная наука» (1927); «Музыка как предмет логики» (1927); «Диалектика художественной формы» (1927); «Диалектика числа у Платона» (1928); «Критика платонизма у Аристотеля» (1929); «Очерки античного имволизма и мифологии» (т. 1, 1930); «Диалектика мифа» (1930); «Олимпийская мифология в ее социально-историческом развитии» (1953); «Античная мифология в ее историческом развитии» (1957); «История античной эстетики» (т. 1-6, 1963-1980; «История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития», кн. 1-2, 1992-1994); «Античность как тип культуры» (1988); «Дерзание духа» (1989); «Владимир Соловьев и его время» (1990); «Жизнь. Повести. Рассказы. Письма» (1993) и др.

Г.Я. Миненков

ЛОССКИЙ Владимир Николаевич (1903-1958)

– русский философ и богослов. Сын Н.О. Лосского. Учился в Петроградском (с 1920) и Пражском университетах, Сорбонне (закончил в 1927 и получил ученую степень по медиевистике). В 1922 в составе семьи отца выслан из Советской России (на знаменитом «философском пароходе»). С 1924 – в Париже. В юрисдикционых конфликтах русской эмиграции остался верен Московской патриархии. В 1939 получил французское гражданство. «Очерк мистического богословия Восточной Церкви» Л. (1944) признан классическим трудом, излагающим основные идеи восточно-христианской патристики и богословия в целом. Публикуемые Л. в течение жизни статьи по философской и богословской проблематике были собраны в посмертно изданных сборниках и курсах лекций «Боговидение» (1962), «Догматическое богословие» (1964-1965), «По образу и подобию Божию» (1967). Согласно концепции Л., специфика восточно-христианского мистического богословия может быть выражена понятием «обожения». В отличие от классической восточной мистики, растворяющей самотождественность личности в Абсолюте (мокша в буддизме и индуизме, феномен «таухид» в суфизме и т.п.), и от классической западной мистики, сохраняющей дистанцию между человеком и Богом в акте откровения (принципиальная несочетаемость нетварного с тварным в католичестве), православная мистика есть «мистика обожения». Человек, по Л., соединяясь с Богом, не растворяется в Абсолюте, но сохраняет свою личность в преображенном виде, становится «богом по благодати». Однако, Бог не сводится к своим «энергиям», т.е. к дарованной в откровении благодати, – он свободен по отношению к ним, и потому личен. По оценке Л., православное богословие фундировано специфичной по отношению к католической теологии трактовкой Троицы: если для Запада характерна интенция «рассмотрения Сущности раньше Лиц», с чем связаны «мистика безличного божества» (например, у Экхарта) и «безличная объектная теология» (в схоластике), то в православном богословии, по Л., Троица предстает как «изначальный факт абсолютной реальности», в рамках которой ипостаси, не имея «своего» («личные признаки Лиц» есть лишь условные знаки их различия), тем не менее, являются абсолютно уникальными. Творение мира, по Л., есть свободное, не вызванное никакой необходимостью действие воли Бога (ср. креационный волюнтаризм Иоанна Дунса Скота): «Ничто, из которого мир», есть указание на небожественность мира, его принципиальную новизну по отношению к Богу. Бог, по Л., творит личные существа, наделенные свободой воли. В этом есть риск, ибо свобода включает в себя возможность отказа от Творца. Но «тот, кто не идет на риск, не любит;... личная любовь есть любовь к иному, чем ты сам». В этом контексте Бог сознательно ставит себя в положение бессилия перед созданной им свободой: он подобен «нищему, просящему подаяния любви у дверей души и никогда не дерзающего их взломать». Применительно к онтологии, по Л., понятия типа «чистая природа» есть «метафизические фикции», ибо фиксируют незавершенное (необоженное) состояние бытия. По Л., каждая вещь обладает «логосом» (идеей) как «модусом причастия Божественным энергиям» (ср. платоновский мир идей и Софию в русской софиологии). Божественное целеполагание мира предполагает глобальный космический процесс его обожения: «мир должен стать вместилищем нетварной благодати». В общем контексте концепции Л. зло мыслится принципиально не онтологически – как личностная позиция «бунта против Бога» и стремления к иллюзорным целям, а грехопадение – как катастрофическая мутация человека и космоса. Смертность, по Л., «отрезвляет человека»: смерть есть «помеха беспечному пребыванию в противоприродном положении». Нереализованность миссии Адама в обожении мира задает миссию Христа, который «принимает на себя миссию Адама». Согласно Л., в особой трактовке христологии также может быть усмотрена специфика православной традиции: если религии Востока ориентированы на презумпцию иллюзорности мирового бытия, а гуманистическая культура Запада рефлексивно замыкает «человеческое» на самом себе, то православная христология сохраняет ценность «человеческого», обогащая его «нетварным». Образ Божий в человеке есть «личность как свобода» (ср.: Христос как «свободный человек, воодушевляющий других быть свободными» (Ван Бурен) в протестантской этике). Человек открыт Божественному, Бог – встречно – открыт «человеческому», что позволяет Л. определить свою антропологию как «открытую» (ср. с принципом «открытой антропологии» К. Ранера). Путь обожения для личности лежит, по Л., через аскетику как «борьбу за любовь» в качестве финальной цели человечества восстановления и превосхождения исходного «райского единства». В этой связи человеческая любовь определяется Л. как «страстное стремление любящих к Абсолютному», которое в «самой фатальности своего поражения таит щемящую тоску по раю». Любовь задает отношение между Я и Другими, семантически изоморфное отношению Ликов Троицы («личность совершается в отдаче себя»), – однако, восстановление человеческой природы через отказ от себя в отношениях любви предполагает дальнейшее вертикальное восхождение, обеспечивающее достижение человеком полноты совершенства личности во взаимопроникновении человеческой и Божественной природы. По Л., «Церковь есть Среда, в которой осуществляется соединение человека с Богом» как свободное сотрудничество (синергия) Божественного воления и воли человека – «благодати Духа и человеческой свободы» (ср. с противопоставлением воли и благодати в западной теологии). Л. является одним из наиболее известных на Западе представителей православного богословия (наряду с И. Мейендорфом и Флоровским). По оценке Жильсона, «тайна Л.» состояла в том, «чтобы быть среди нас самим воплощением христианского духа». Объективно творчество Л. в контексте западной культурной традиции может быть рассмотрено как феномен продуктивного диалога в контексте «Восток – Запад». Несмотря на то, что исходно произведения Л. были адресованы западному читателю, сегодня (первый перевод «Очерка мистического богословия Восточной Церкви» – 1972; широкое распространение интереса – в 1990-х) они становятся значимым явлением восточнославянской философской культуры.

В.А. Бодяко, М.А. Можейко