Текст книги "Письма из Ламбарене"

Автор книги: Альберт Швейцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Несмотря на плохое состояние гаваней, в Гвинейском заливе – на Перцовом Берегу, на Берегу Слоновой Кости, на Золотом и на Невольничьем Берегу – издавна велась оживленная торговля. Гавани эти расположены у самого устья больших лагун, соединяющих море с отдаленными районами страны и с реками, протекающими ниже водораздела Нигера. Впрочем, ходившим в прежнее время парусным судам не приходилось испытывать тех неприятностей, которые постигают здесь сейчас крупные современные пароходы. Их небольшая осадка позволяла им заходить в лагуны, где они могли производить обмен рома и пороха на невольников. Правда, в лагунах они подвергались нападениям туземцев, которых они своим ромом приохотили к спиртному и воодушевили на грабежи. В лагуне Сасандры еще в XIX веке вся команда парусного судна, за исключением корабельных юнг, которым удалось бежать, была убита.

Когда мы идем вдоль берега Гвинеи, мне как гостю капитанского мостика удается познакомиться с загадочно протекающим в этих водах гольфстремом. Известно, что гольфстрем здесь не течет единым потоком из Гвинейского залива на запад, а потом – на север, что течения и противотечения его могут соседствовать. Уже на широте либерийского берега начинается эта прихотливая игра, которая, несмотря на все предпринятые исследования, лишь очень неполно отражена на имеющихся морских картах. Никогда в точности не знаешь, попал пароход в прямое или противное течение. На протяжении суток, следуя взятому курсу, он то и дело может попадать из течения в противотечение, и наоборот. Скорость течений и противотечений от трех до десяти километров в час. В зависимости от того, идет ли пароход по течению или против течения, он за сутки может выиграть или потерять сотню километров. На следующий день это можно определить по величине угла, под которым судно находится к стоящему в зените солнцу. Нас всякий раз ожидает приятный или неприятный сюрприз.

На рейде в Гран-Басаме на Берегу Слоновой Кости пользуюсь случаем, чтобы приблизительно измерить скорость течения. Во время штиля, когда наш стоящий на якоре пароход направлен в сторону течения, я, стоя на носу, бросаю в воду дощечки, которые я выпросил у судового плотника, и смотрю, сколько времени им понадобится на то, чтобы доплыть до противоположного конца парохода. Длина парохода составляет сто шесть метров. Этот путь мои дощечки проходят за пять минут и сорок восемь секунд. Течение идет вдоль берега от запада на восток, и таким образом направление его противоположно гольфстрему. Несмотря на препятствие, каким является отстоящая всего на какие-нибудь двести метров песчаная отмель, вода движется здесь вдоль берега со скоростью примерно одного километра в час!

Хотя в Секонди у нас и не было никакого соприкосновения с материком и в Аккре, на Золотом Берегу, и в Ломе, столице Того, дело обходилось без карантина, нам все же не удается избежать его в дагомейской гавани Котону. Со строжайшими предосторожностями должны мы перевозить наш груз, а это отнюдь не ускоряет дела. Нескольким взятым нами на Золотом Берегу и едущим на средней палубе неграм, которым надо попасть в Котону, не разрешают высадиться на берег, и они должны будут следовать дальше до Фернандо-По, хотя у них нет денег и они не знают, как потом будут добираться оттуда. Мне их жаль, и я отрываюсь от чтения, чтобы выказать им мое участие. При этом я заглядываю в книгу, которую один из этих пассажиров-негров держит перед собой. Он читает рассказы об индейцах на английском языке. А у меня в руках тоже потрепанный томик рассказов об индейцах, который не пожалел подарить мне мальчик из окрестностей Страсбурга; он непременно хотел, чтобы я увез его с собой в Африку. И вот, после того как пассажир-негр более или менее примирился со своей участью, мы сидим, удобно устроившись, друг против друга и оба читаем под африканским солнцем рассказы об американских индейцах.

Ночью, когда мы находимся близ Котону, – а это уже 22 марта, – едущей в Камерун даме приходится воспользоваться присутствием на пароходе врача, чтобы произвести на свет ребенка, появление которого ожидалось лишь в Дуале. Так как, кроме нее, на пароходе нет ни одной женщины, все заботы о матери и о ребенке ложатся на меня и заполняют все мои дни. Теперь я уже знаю, как жарко бывает в тропиках на пароходной кухне: восемь раз в день мне приходится спускаться туда и кипятить молоко для ребенка. А так как новорожденный – а родился мальчик – еще не успел освоиться с окружающим миром, он спит днем и кричит всю ночь напролет. Приходится на длительное время выносить его сделанную из ящика колыбель в кают-компанию, где тепло. К заботам о нем я привлекаю и Ноэля. Он должен привыкать к тому, что едет в Африку еще и в качестве няни.

В среду 26 марта мы прибываем в маленькую гавань Санта-Исабель на Фернандо-По.[56]56
  ... в маленькую гавань Санта-Исабель на Фернандо-По.* – Прежняя испанская колония Рио Муни с 1973 г. – независимое государство Республика Экваториальная Гвинея. Принадлежащий ей остров Фернандо-По переименован и получил название Магиас-Нгема-Бийого; Санта-Исабель – гавань и главный город – с 1973 г. носит название Малабо.


[Закрыть] Фернандо-По – это расположенный при входе в Камерунскую бухту принадлежащий Испании вулканический остров с исключительно богатой тропическими культурами растительностью. Особенно хорошо произрастает на нем какаовое дерево, хотя, вообще-то говоря, лучшие сорта какао вывозятся не из Африки, а из Гватемалы. Но самое трудное для Фернандо-По – это найти работников для выращивания какаовых деревьев. Надо прямо сказать, что местное негритянское население на это не способно. Люди эти совершенно измождены господствовавшим здесь ранее тяжелым принудительным трудом. И вот Фернандо-По, настоящий земной рай, должен пользоваться привозной рабочей силой. Вместе с тем ни одна из африканских колоний не разрешает своим неграм эмигрировать. Теперешний губернатор острова окончательно оформил договор с негритянской республикой Либерией, по которому определенному числу либерийских негров ежегодно разрешается выезжать на работу в Фернандо-По. Поэтому, несмотря на то что отпущенных Либерией рабочих далеко не достаточно, губернатор этот считается спасителем острова и перед его дворцом ему поставлен бронзовый памятник. Этот сверкающий на солнце памятник на острове Фернандо-По – самая яркая иллюстрация того, как печально обстоит в Африке дело с рабочей силой. Когда рабочих не хватает, приходится намного дороже платить и уделять им больше внимания. Люди эти не привыкли особенно утруждать себя работой. Вот почему какао, добываемое на этом плодороднейшем острове, продается по цене, которая гораздо выше тех, что существуют на мировом рынке. Оно и вообще-то бы не нашло себе сбыта, если бы Испания не обложила высокой пошлиной все то какао, которое привозят не из ее колоний. И вот какао проделывает путь из Фернандо-По в Испанию. Испанцам приходится платить за него гораздо дороже, чем другим европейцам, для того чтобы искусственным образом поддерживать какаовые плантации на одном из самых цветущих островов мира. В кромешной тьме наш капитан, виртуозно. маневрируя, выводит пароход из маленькой бухты, и 27 марта около полудня мы прибываем в Дуалу. Так как у нашей роженицы в паспорте нет всех необходимых печатей, она должна пока что оставаться на пароходе, а с ней вместе Ноэль и я, ибо, кроме нас, ухаживать за ней некому. Через два дня удается получить разрешение на время высадить ее на берег как больную. Последняя услуга, которую я ей оказываю, заключается в том, что, будучи в глазах круменов сильным мужчиной, я переношу ее по качающемуся трапу на баркас. Теперь мы уже свободные люди и спешим сойти на берег.

* * *

В доме протестантской миссии, где мы в гостях, остановилось пять миссионеров с женами и детьми, которых в общей сложности двенадцать. Все эти пять семей ожидают парохода, чтобы уехать в отпуск в Европу и Америку. Как приятно нам слышать крики малышей, которые от нас уже ничего не хотят!

Задерживаюсь на некоторое время в Камеруне, где мне надо посетить осиротевший пункт Базельской миссии Ньясосо в той части страны, которой в настоящее время владеют англичане.[57]57
  … в той части страны, которой в настоящее время владеют англичане. – Во время первой мировой войны германская колония Камерун была занята англо-французскими войсками, а в июле 1922 г. Лига Наций санкционировала раздел Камеруна; восточные области отошли при этом к Франции, а западные – к Англии.


[Закрыть] Люди, знающие этот край и условия жизни здесь, указали мне это место на случай, если бы мне когда-нибудь удалось основать еще одну больницу, помимо той, что в Ламбарене. Вот почему я хочу приглядеться к Ньясосо. С помощью дуальского миссионера, который дружески нам сопутствует, мы делаем необходимые для этой поездки закупки и укладываем наши вещи вместе, так что они образуют всего десять мест. В среду 2 апреля выезжаем из Камеруна по Северной железной дороге на станцию Лум, находящуюся на расстоянии ста с чем-то километров от Дуалы, откуда мы на следующий день отправимся в Ньясосо. Дуальский пастор Куо, из туземцев, к которому я обращаюсь с рекомендательным письмом от одного базельского миссионера, настолько любезен, что соглашается проделать с нами весь этот путь и быть нашим переводчиком и проводником. Путешествие это, на которое я собирался потратить около трех недель, придется проделать значительно скорее, ибо в Камеруне уже начался – на месяц раньше, чем обычно, – период дождей, а суточная оплата носильщиков там, оказывается, значительно выше, чем я мог думать. К тому же, еще когда я был в Дуале, меня известили, что больные в Ламбарене меня ждут.

В Луме мы находим заранее заказанных нам носильщиков. Они доставляют наши вещи до Нгаба, расположенного приблизительно на половине пути. По случаю нашего прибытия раздается тамтам: это местный учитель-негр созывает всех жителей деревни. Находим себе носильщиков и для второй половины пути. Ноэль берется возглавить наш караван. В обязанности его входит распределить груз, отправить людей в путь, проследить за тем, чтобы никто не остался или не бросил порученной ему ноши, отдавать распоряжения касательно приготовления пищи и установки походных кроватей, а также – и это самое трудное – в предрассветных сумерках проводить укладку вещей, так чтобы ничего не было забыто. При этом он в первый же день обнаруживает, что даже искусному европейскому следопыту есть чему поучиться в Африке. Оставляю его и иду вместе с пастором Куо вперед, чтобы иметь возможность поговорить в деревнях со старейшинами их, местными протестантами и учителями. Дорогой мы встречаем старейшину деревни Ньясосо. Он осматривает проезжую дорогу, которую прокладывают из Лума в Ньясосо для того, чтобы со временем по ней можно было ехать на автомобиле. Мне кажется, что ему придется поломать голову над этой дорогой еще и раньше – как только пройдут первые камерунские дожди. Последняя треть ее уже готова и оказывается очень удобной для нашего форсированного марша. Через несколько часов, еще до наступления темноты, мы уже на месте.

Ньясосо расположен на высоте восемьсот метров на склоне горы Купе, высота которой две тысячи метров. Гора Купе, так же как и гора Камерун, вулканического происхождения. Обе они лежат на большой гряде вулканов, которая тянется от Фернандо-По до отдаленных районов Африки. Почва в Ньясосо почти такая же плодородная, как и на испанском острове. Здесь можно бы без труда обеспечить больницу продуктами. Видим пасущихся коров. Все так непохоже на Ламбарене!

То, что когда-то было садом миссионерского пункта, превратилось теперь в густые заросли. Сохранились только апельсиновые и лимонные деревья. Обвешанные плодами, они возвышаются над кустарником. Прорубаю топором тропинку к могиле жены одного из миссионеров, которая покоится здесь.

Большой, рассчитанный на две семьи дом миссионерского пункта, несмотря на то что он уже десять лет пустует, находится еще в довольно приличном состоянии. Базельцы построили его основательно. Но все же понадобилось бы немало сил и средств, чтобы сделать его вновь обитаемым. Туземцев-плотников для этой работы здесь можно найти. Всюду, где протекала деятельность Базельской миссии, есть надежные строительные рабочие из негров. Во всех английских колониях Западной Африки купцы жалуются на то, что, с тех пор как Базельская миссия перестала существовать, в этих краях прекратился прирост туземных рабочих. По этой причине раздаются голоса, требующие, чтобы швейцарской миссии, которую недальновидные правители изгнали из этой страны, снова был открыт сюда доступ.

Вечером приходят жители деревни. Пытаюсь рассказать им все, что знаю о том, как живут теперь изгнанные отсюда миссионеры. Хор исполняет написанные для четырех голосов песни. Меня поражает, как эта община, на протяжении десяти лет уже лишенная пастыря и предоставленная самой себе, умудряется жить по-христиански.

Всесторонне обсуждаем вопрос о создании здесь больницы. Люди эти заявляют, что готовы оказать мне всяческую помощь. Если Базельская миссия и английское Колониальное управление предоставят мне часть заброшенных строений миссионерского пункта под больницу, они берутся обеспечить меня необходимыми для их восстановления строительными материалами и рабочей силой. Однако, несмотря на все их уговоры, есть одно обстоятельство, которое продолжает меня смущать. Я задумываюсь над тем, не будет ли слишком трудно для больных округи добираться до Ньясосо, расположенного на такой большой высоте. Но вместе с тем Ньясосо находится как раз в самом центре всего этого горного края.

После того как местные жители разошлись, мы с Ноэлем долго слушаем еще, как журчит фонтан во дворе, и мысли наши уносятся к тем пионерам христианской культуры, которые сумели оставить здесь столь прочный след и которые сейчас живут где-то изгоями, оскорбленные в своих лучших чувствах.

Из Ньясосо я собираюсь в Буэу, чтобы переговорить там с английским резидентом о возможности впоследствии основать в Ньясосо больницу. Первоначально я намеревался побродить несколько дней по окрестностям Ньясосо, чтобы лучше представить себе, как он расположен и каково будет сообщение больницы с другими близлежащими деревнями, а потом за четыре или пять дней пути по долине реки Мунго добраться до миссионерского пункта Бомбе, чтобы там уже на лодке проехать в местечко Мпондо, откуда есть дорога на Буэу. Теперь же, однако, когда приходится думать о том, чтобы передвигаться возможно скорее и дешевле, я решил снова воспользоваться железной дорогой, чтобы попасть в Бомбе. Несмотря на то что это кружный путь, я таким образом сберегу четыре дня и сэкономлю немало денег.

Итак, назад в Лум! Едем под проливным дождем. На следующий день мы снова, проделав семьдесят километров по железной дороге, возвращаемся назад в Муюку, куда прибываем в три часа. Высокие чины из Колониального управления едут в специально прицепленном к поезду салон-вагоне. Я же проделываю большую часть пути в битком набитом вагоне для негров, для того чтобы защитить моего совершенно запуганного боя от издевательств негра-проводника, чье неудовольствие он неизвестно чем на себя навлек.

В Муюке на перроне мы снова слышим четырехголосный хор. Решаю, что это имеет отношение к салон-вагону, перед которым за шпалерой солдат-негров собралась исполненная почтения толпа, и вместе с Ноэлем слежу за тем, как выгружают наш багаж. Во время последнего нашего переезда по железной дороге в вагоне чуть было не позабыли кухонный горшок. Но меня поражает, что одна песня следует так за другою, что их не заглушает национальный гимн, а поющие хором дети несут не знамена, а пальмовые ветки. Прелестное это пение увлекает нас. Муюкские христиане выходят нас встретить. Под песни их мы идем со станции в деревню. Меня снова одолевают мысли об изгнанных отсюда миссионерах; снова дивлюсь я тому, что на долгие годы предоставленные самим себе туземные проповедники и учителя сумели в жизни своей остаться христианами..

Ученики школы несут наш багаж в соседнюю деревню, находящуюся в расстоянии часа ходьбы; там его принимают от них другие и после еще двух часов ходьбы по густому лесу доставляют на реку Мунго. В темноте садимся в лодку и приезжаем в Бомбе. Проводим еще одну ночь на заброшенном миссионерском пункте. На домах во множестве заметны следы бывшего в этих местах сражения. Мебели в этих миссионерских домах, как и в Ньясосо, не осталось никакой.

На следующий день – а это воскресенье – рано утром с грустью брожу по одичавшему саду и говорю несколько слов на богослужении. Потом мы садимся в лодку и едем вверх по Мунго в Мпондо, отстоящее на шестьдесят километров отсюда. Гребцы наши гребут, как воспитанницы пансиона для благородных девиц, когда они катаются в парке по пруду. Иногда они на четверть часа вообще останавливаются и начинают рассказывать друг другу разные занимательные истории. Вместо двенадцати мы прибываем в Мпондо только в три часа дня. Оттуда до Экоме, где мы должны ночевать, еще по крайней мере четыре часа пути. Едва только лодка успевает пристать к пустынному берегу, как из зарослей тростника выскакивает негр в штанах цвета хаки и в военной фуражке; он представляется как таможенный чиновник, действующий на основе договора, который заключен между Французским и Английским Камеруном. Вслед за ним тут же появляются и другие. Под палящим солнцем мы тратим часа полтора на то, чтобы отделаться от таможенников и достать нужных нам носильщиков из деревни, находящейся в двадцати минутах ходьбы отсюда. Теперь нам предстоит идти два часа в темноте. Обещаю щедро отблагодарить носильщиков, если успеем попасть к месту назначения до восьми часов вечера. Путь наш лежит то по одной из многочисленных террас горы Камерун, то по какаовым плантациям, то через лес. Солнце заходит, и на небе загораются звезды. В молчании следуем мы друг за другом. Словно торжественное шествие в тихую пасхальную ночь. Так шли они тогда друг за другом в Иерусалим...

В половине девятого добираемся до места. Экомские друзья пастора Куо заботятся о том, чтобы наших славных носильщиков хорошо накормили и удобно разместили на ночлег.

В гостинице Ноэль вместе со мной вкушает все прелести путешествия по африканским тропам; он учится тому, как от десяти до двенадцати вечера в полной темноте распаковывать багаж, раскладывать койки, отыскивать топливо, щепать лучину, как, едва держась на ногах от голода, разжигать сырые дрова и варить на них ужин, как не сердиться на боя, который спотыкается среди дыма, выбивается из сил и, боясь воров и грабителей, ни за что не хочет оставаться один ни в соседней комнате, ни на дворе.

На следующее утро отправляемся с новой партией носильщиков по великолепно возделанным какаовым плантациям в Буэу. Носильщики наши часто сходят с проложенной дороги, чтобы подняться в гору более коротким путем – по крутым тропам. У нас почти не остается времени полюбоваться удивительными красотами Камерунской бухты, которая вновь и вновь открывается нашим взглядам. Вдали из-под облаков вырисовываются горы Фернандо-По.

Буэа возвышается на тысячу метров над уровнем моря на юго-западном склоне горы Камерун, высота которой достигает четырех тысяч метров. Апельсиновых деревьев здесь уже не встретить. В более богатых домах есть печи, которые топят в холодное время года. Почти все продукты питания поступают сюда с расположенных ниже плантаций. Ранее проложенной в этих местах одноколейной дорогой теперь уже не пользуются. От этого в великолепной Буэе жизнь очень дорога. Маленькая курица стоит от двух до трех английских шиллингов. За то время, которое мы проводим здесь, цены успевают еще значительно вырасти. Команда английского военного корабля, стоящего на якоре в Виктории, которая находится здесь на отдыхе, скупает все.

Одно только дешево в Буэе – это дома. Прежде там жило около восьмидесяти европейцев; теперь их остался какой-нибудь десяток. Отличнейшие виллы уже несколько лет как пустуют, и нет никакой уверенности, что они снова будут заселены.

В течение двух дней мы – гости английского резидента, майора Ракстона; они с женой принимают нас очень радушно. Обсуждаем с ними вопрос о возможности устройства в Ньясосо больницы, и г-н Ракстон заверяет меня, что, когда дело дойдет до осуществления моего плана, Колониальное управление сделает все необходимое, чтобы его поддержать. Вместе с тем узнаем, что весьма вероятно, что Базельская миссия получит разрешение возобновить деятельность своих пунктов в Английском Камеруне. А раз так, то неизвестно, останется ли еще для меня место в миссионерских домах в Ньясосо.

Через два дня Колониальное управление предоставляет нам носильщиков, и караван наш спускается с горы. За один день под жгучим солнцем проделываем сорокакилометровый путь в Тико, деревню, расположенную в дельте реки Мунго. Вечером в гостиницу ко мне приходят туземцы и просят, чтобы я раздобыл для них врача. Они готовы платить ежегодно большую сумму на его содержание. На следующий день курсирующий раз в неделю катер, кружа среди множества заросших лесом островов, доставляет нас обратно в Дуалу.

В вербное воскресенье в переполненной церкви слушаю проповедь пастора Куо. В понедельник садимся на почтовый пароход «Европа», тот самый, на котором я ехал в первый раз в Африку. Через два дня прибываем в Мыс Лопес, который теперь носит название Порт-Жантиль. На берегу меня узнают туземцы; они не могут сдержать своей радости но поводу того, что «наш доктор» снова вернулся.