Текст книги "Письма из Ламбарене"

Автор книги: Альберт Швейцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Ойембо, школьный учитель в девственном лесу

Когда я первый раз приехал в Ламбарене, там на миссионерском пункте, как я об этом уже говорил в своей книге «Между водой и девственным лесом», работал тридцатилетний учитель по имени Ойембо. Слово «ойембо» означает на местном языке «песня».

Наверное, ни к кому еще такое красивое имя не подходило больше чем к этому учителю-негру. Я сразу же привязался к этому умному, доброму и скромному человеку. Он так располагал к себе, что в его присутствии вы испытывали даже некоторое смущение.

Жена его была, как и он, обаятельной и трудолюбивой. А как они сумели воспитать своих троих малышей. Вся семья жила в бамбуковой хижине. Это и была казенная квартира нашего школьного учителя.

Ойембо переводил мои проповеди на местный язык. По субботам он приходил вечером ко мне, чтобы все прорепетировать. Я должен был слово в слово пересказать ему всю проповедь, чтобы в нее не попали какие-нибудь непонятные ему или непереводимые на пангве слова. Как надо было быть осторожным, чтобы не говорить о том, чего негры не в состоянии себе даже представить! Некоторые евангельские притчи приходилось или совсем пропускать, или прибегать к подробнейшим пояснениям, ибо жители Огове не знают, например, что такое виноградная лоза или нива.

В конце войны, когда миссионерскому пункту из-за недостатка средств пришлось сокращать число служащих, Ойембо оставил свое место учителя, чтобы перебраться в родную деревню, расположенную довольно далеко от нас, возле озера, и окруженную лесом. Он уже немало натерпелся и перед тем, так как скудного жалования его было недостаточно, чтобы прокормить себя и семью. Теперь ему надо было найти какой-то заработок. И вот он решил завести плантацию.

Когда в 1924 году я снова приехал в Африку, я встретил Ойембо на побережье. Он только что вместе с другими мужчинами из своей деревни привел по Огове огромный плот и получил за этот плот от голландской фирмы, на которую он работал, немалые деньги.

– Хорошо ты устроился, Ойембо, – сказал я, – ты взялся торговать лесом, а это самый верный способ разбогатеть.

– Да, дела у меня идут неплохо, – как всегда скромно ответил он. Едва успел я спросить его о жене и детях, как он уже должен был снова спешить, чтобы присутствовать при обмере и сдаче привезенного им леса. Мне же надо было идти платить пошлины за прибывшие грузы. Собственно говоря, это было даже хорошо, что нам в этот день не довелось много говорить друг с другом. Ойембо-лесоторговец был для меня уже не тем, чем был Ойембо-учитель. Ведь именно на него-то и возлагали мы такие большие надежды по части просвещения и воспитания детей. Мы ждали, что он покажет своим сверстникам, которые все кинулись зарабатывать деньги, что есть на свете нечто более высокое – благородный самоотверженный труд. Сверстники его, учившиеся вместе с ним в миссионерской школе и выдержавшие выпускные экзамены в тот же год, что и он, пренебрежительно отнеслись к тому, чтобы стать учителями. Перебиваться всю жизнь на скудном жаловании и с утра до вечера иметь дело с упрямыми мальчишками – все это их нисколько не привлекало. А ведь они знали, какой недостаток испытывает колония в учителях-африканцах, а ведь миссионеры усиленно уговаривали их предпочесть дело воспитания подрастающего поколения погоне за деньгами. Однако у каждого из них был свой предлог, своя отговорка, почему полученные в школе знания он должен сейчас в первую очередь применить, работая в Колониальном управлении в качестве простого писца или сыскав себе прибыльное место в одной из лесоторговых фирм. Одному надо было уплатить долги брата, другому – свои собственные, третий собирался купить жену, четвертому деньги были нужны на то, чтобы завести плантацию.

Один только Ойембо не польстился на большие заработки и продолжал заниматься плохо оплачиваемым и тяжелым трудом: он учил и воспитывал детей. Но когда началась война, он тоже поступил работать в лесоторговую фирму и так и остался на этой работе. Я ни в чем его не упрекал, я просто за него огорчался.

Долго носил я в себе эту горечь. Мне не хотелось расспрашивать о моем друге ламбаренских миссионеров, и я ничего о нем не знал. Но всякий раз, когда я проходил мимо стоявшей возле школы для мальчиков хижины, в дверях которой он так часто появлялся, чтобы поговорить со мной, сердце мое разрывалось.

И вот однажды среди миссионеров, как раз тогда, когда я был на пункте, зашла речь об Ойембо.

– Ах, – сказал я, – вот еще один, который погубил себя из-за лесоторговли! О нем я жалею больше, чем обо всех остальных вместе взятых.

– Погубил себя лесоторговлей? – удивился один из миссионеров. – Что вы этим хотите сказать?

– А вот что, – ответил я. – Я тут как-то встретил его в Мысе Лопес. Он пригнал туда вместе со своими односельчанами большущий плот и сдавал его фирме. Да он и сам сказал мне, что работает на лесосплаве.

– Это верно, – ответил миссионер, – работает он на лесосплаве, но все-таки остался верен своему призванию. Сейчас он ведет такую воспитательную работу, какой не вел и в Ламбарене.

И вот что я узнал: вернувшись к себе в деревню, Ойембо уговорил своих односельчан общими усилиями очистить большой участок от леса, чтобы посадить на нем бананы и маниок. Лесоповал – это настолько трудная работа, что местное население старается возделывать поменьше земли, ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду. Именно поэтому оно здесь почти всегда голодает.

Колониальному управлению часто приходится посылать свои черные войсковые части, чтобы заставить население вырубить достаточное количество леса для новых плантаций.

Ойембо же добился у себя в деревне, чтобы люди взялись за эту тяжелую работу, повалили немало деревьев-гигантов и расчистили участок под большую плантацию. Когда война окончилась и лесоторговля возобновилась, плантация начала приносить плоды. К этому времени оказалось, что деревня не только сполна обеспечила продуктами питания себя самое, но получила также возможность продавать лесоторговцам для прокорма их многочисленных рабочих бананы и маниок. Таким образом, благодаря усилиям Ойембо люди эти были привлечены к полезному труду и достигли благосостояния.

Проявив такую заботу о поддержании жизни своих односельчан, Ойембо основал у себя в деревне школу. Он и не подумал обращаться для этого за дотацией в Колониальное управление или просить материальной помощи у миссии. Самому ему было теперь на что жить. Ходившие же в школу дети могли сами заработать деньги себе на пропитание и на книги, так как в свободное время трудились на плантации. Тем самым и плантация постоянно поддерживалась и, более того, расширялась. Наряду с бананами и маниоком там появились также кофейные и какаовые деревья.

Так в этой далекой глуши возникла отличная школа. Ойембо был протестантом. По воскресеньям он ходил в церковь. Воспитывал Ойембо не только детей, но и взрослых. Он сумел убедить их построить новую деревню. Негры живут обычно в бамбуковых хижинах до тех пор, пока те не сгниют и не упадут им на голову. Тогда они спешат собрать необходимые материалы, чтобы быстро соорудить себе новое жилье. Чтобы не утруждать себя слишком большой работой, они стараются сделать эти новые хижины поменьше. Ойембо же и тут добился, чтобы все делалось как следует. За несколько месяцев выросла новая деревня, состоявшая из удобных и просторных хижин.

Мне рассказали, что даже издалека деревня эта на вид отличается от всех остальных. Обычную негритянскую деревню видишь только тогда, когда ты уже находишься на ее территории. Хижины стоят у самой чащи. Вырубить лес вокруг деревни – дело очень нелегкое. И люди обычно удовлетворяются тем, что вырубают деревья на какие-нибудь несколько метров, вместо того чтобы очистить от леса более обширное пространство.

После этого предстоит делать еще значительно более трудную и кропотливую работу: регулярно вырубать кустарник и слоновую траву, которые все время вырастают на месте поваленного леса. Работу эту приходится возобновлять каждый месяц. До чего же быстро людям надоедает этот тяжелый и утомительный труд! Они опускают руки и примиряются с тем, что все продолжает расти, не думая о том, что чаща лишает их хижины всякого притока воздуха и что роящиеся в кустах и в высокой траве комары несут жителям деревни страшную болотную лихорадку.

Авторитет, который Ойембо мало-помалу завоевал среди местных жителей, помог ему добиться того, что вокруг этой, расположенной у самого озера деревни было создано большое свободное пространство.

Конечно, у этого самоотверженного человека в округе нашлось немало противников. Все ленивцы поднялись против него. Пустили даже слух, что он заставляет жителей деревни работать, чтобы обогатиться самому за их счет.

Однако Ойембо одержал верх над своими противниками. И не тем, что убедил жителей деревни своим красноречием. Он никакой не оратор. Он сумел убедить их искренностью своей, каждым своим поступком.

Когда лесоторговля снова в полной мере возобновилась, Ойембо уговорил своих односельчан объединиться под его началом и принять в ней участие. Им и раньше еще доводилось вместе валить лес. Но это была беспорядочная работа. Когда надо было валить деревья, обрубать ветки, скатывать бревна в воду и связывать их в плоты, было немало таких, которые ухитрялись под самыми разными предлогами уклониться от работы. Многие приходили только для того, чтобы получить свою долю задатка, который белый лесоторговец должен был заплатить за обещанный ему лес. О том, чтобы потом доставить его так, как положено, они нимало не заботились. Поэтому не раз случалось, что бревна оставались в лесу и гнили из-за того, что их вовремя не скатывали в воду. Когда же плоты доставлялись на место и когда начинали делить полученные деньги, всякий раз возникали споры.

Под руководством Ойембо все протекало совершенно иначе. Он вел точный учет рабочим дням, равно как и всем полученным суммам. Каждый из работавших лесорубов и сплавщиков был теперь уверен, что ему сполна заплатят все, что он заработал. Вместо хаоса воцарился порядок. Люди стали гораздо больше работать и гораздо больше зарабатывать.

Вскоре после того, как я услыхал об этой предпринятой Ойембо воспитательной работе, он и сам явился в больницу меня проведать. Теперь он снова стал для меня прежним Ойембо. Я выразил ему свою радость по поводу его успехов, и мне очень хотелось побольше услышать о том, чего он добился, от него самого. Однако он был совсем не склонен об этом распространяться. Он стеснялся рассказывать о себе.

Мое намерение посетить его стоящую в ста пятидесяти километрах от Ламбарене деревню так и осталось неосуществленным: перемещение нашей больницы на более обширный участок отнимало столько времени, что мне так и не удалось туда собраться.

Но о том, что град, построенный на горе, как сказано в Писании, не остался скрытым от глаз, я узнал, когда, возвращаясь в Европу, ехал на пароходе. Сидевшие там за столом несколько лесоторговцев, один миссионер и я вспоминали о том, что нам довелось видеть и испытать на Огове. Лесоторговцы без конца рассказывали о том, как они выплачивали лесорубам и сплавщикам-неграм задатки, после чего так и не получали от них обещанного леса, о том, как они покупали плоты, а потом узнавали, что владельцы тут же ухитрялись перепродать их другому и получить деньги от обоих, о том, как вместо обусловленного договором хорошего леса они получали негодный.

– Но, впрочем, – оборвал все эти излияния один из лесоторговцев, – не все они такие. Во всяком случае я знаю одного, который заслуживает полного доверия. Живет он в районе Нкоми. Если вы обратитесь к нему и заключите с ним договор на поставку леса, то можете не сомневаться, что получите лес надлежащего качества и точно к обусловленному сроку. И в то время как другие хотят получить от белых один задаток за другим, этот способен даже отказаться от предложенных ему вперед денег. Мне показалось, что я ослышался, когда я услыхал, что ничего не должен платить, прежде чем лес не будет доставлен на место.

– И зовут этого человека Ойембо, – добавил миссионер.

– Вы угадали, – ответил лесоторговец.

– Об этом Ойембо я могу рассказать вам одну историю, – сказал третий. – Как-то раз, когда мы плыли по озеру на плоскодонной лодке и вдали была видна деревня, поднялась буря. Ветер был встречный. Мы уже потеряли всякую надежду добраться до берега. Чуть раньше или чуть позднее, но волны неминуемо должны были опрокинуть нашу утлую лодчонку, и она уже наполнялась водою. Большинство из бывших с нами черных гребцов совсем не умели плавать, так как были родом из отдаленных районов. Надеяться на помощь из деревни не приходилось. Негры здесь не испытывают особой охоты рисковать жизнью ради других. Да и как могли бы они нам помочь? Пуститься на середину озера в такую бурю можно было только на большой килевой лодке. Сейчас у жителей деревень таких лодок уже нет. У них не хватает терпения их выдолбить. И вот сквозь сетку пробивающего нас до костей дождя я вижу, как от берега отчаливает внушительных размеров лодка и направляется к нам. Подошла она, когда мы уже тонули. Люди эти не удовлетворяются тем, что вытаскивают нас самих из воды, они вылавливают все мои ящики. В деревне нам дают во что переодеться, заботливо устраивают нас на ночлег и хорошо кормят. Старейшина берет меня к себе в хижину, велит доставить туда весь мой багаж и распаковать его, чтобы просушить мои вещи. Видали вы в Африке что-нибудь подобное? На другое утро я собираю и укладываю вещи и вижу, что все до последней мелочи цело. Такого со мной в Африке тоже никогда не случалось. Но самое поразительное было потом! Когда я со всеми прощаюсь, благодарю их и сажусь в свою лодку, которую они сумели спасти, чтобы ехать дальше, я спрашиваю старейшину, сколько я должен жителям деревни за все их труды. На это он мне отвечает, что они только исполнили свой человеческий и христианский долг и что никаких подарков им не надо. Вот какую память оставил о себе в моем сердце Ойембо.

Итак, Ойембо сумел воспитать своих односельчан. Влияние его простирается далеко за пределы деревни.

Да пошлет господь школьному учителю в девственном лесу еще долгие годы жизни на счастье его соотечественникам!

Речь, произнесенная в Анденде [90]90
  … в Анденде — 18 апреля 1963 г. исполнилось пятьдесят лет с момента начала работы Швейцера в Ламбарене. Анденде – название того места, где находилась первая больница Альберта Швейцера и откуда она потом была перенесена в Адалинанго.


[Закрыть]

Мне все еще памятен день, когда я закончил свое медицинское образование и мог начать переговоры с господином Морелем. Он был миссионером в Ламбарене.

– Приезжайте же к нам, – сказал он мне.

И так как он был эльзасцем, а я тоже эльзасец, я решил: «Да, я еду туда». Я не стал долго раздумывать и сказал себе: «Я ему доверяю». И я не обманулся.

Миссия предоставила мне возможность построить маленькую, но вполне приличную больницу, и с тех пор я долгие годы посвятил работе в этой больнице. Так как участок, выделенный для меня на территории, миссии, оказался слишком мал и я мог принять только шестьдесят больных, я решил поискать другой участок побольше. И тогда Колониальное управление подарило мне кусок земли, где в прежнее время находилась резиденция королей галоа, Когда Бразза впервые приехал в бассейн Огове, он высадился именно здесь. Жил он в хижине, на месте которой сейчас находится моя комната. Бразза всегда любил Ламбарене. Возвращаясь из поездок в глубину страны, он всякий раз снова селился в этой хижине, которая была построена для него по приказу короля. До нас дошло немало писем Бразза, отправленных из Ламбарене.

И вот что я еще хочу вам сказать. Сколько раз я задавал себе один и тот же вопрос: «Что бы ты делал, если бы не приехал сюда?». Раздумывая об этом, я всякий раз приходил все к той же мысли: «Какое это счастье, что я отправился в Ламбарене; ведь здесь, в Ламбарене, я нашел то, что искал: любовь, доверие, готовность помочь и полезную людям работу».

С вами, габонцы, пережил я обе войны, и среди вас, как во время этих обеих войн, так и после них, я нашел много друзей. И вот я все еще с вами, и я знаю, что это большая честь и большое благодеяние для меня, что я могу оставаться здесь, где я основал больницу и где я и по сей день еще могу быть вам полезен. Должен вам признаться, только здесь, среди вас, я чувствую себя дома, и если бы я поехал куда-нибудь в другое место, то я не знаю, родилось ли бы там то чувство обоюдной симпатии, какое возникло между мною и вами. Теперь же нет ни малейшего сомнения, что оно соединяет нас и что я ваш до моего последнего вздоха.

Спасибо вам за все те добрые чувства, которые я в вас встретил.

ДОПОЛНЕНИЕ

РЕЧЬ АЛЬБЕРА БОНГО [91]91
  ... Альбера Бонго... – Бонго Альбер Бернар (после принятия им ислама в 1973 г. – Омар аль-Хадж Бонго – 1935 г. р.) – государственный деятель Республики Габон. Окончил технический коллеж в Браззавиле. В 1965 – 1967 гг. министр при президенте Республики по вопросам обороны, координации, национальной безопасности, информации, планирования. С марта по ноябрь 1967 г. – вице-президент; с ноября 1967 г. – президент Республики Габон.


[Закрыть] НА ПОХОРОНАХ АЛЬБЕРТА ШВЕЙЦЕРА 5 СЕНТЯБРЯ 1965 г.

От имени президента Республики Габон, господина Леона Мба, от имени правительства, от имени всего Габона я с глубокой печалью склоняюсь перед прахом того, кто был и останется величайшим из приемных сынов Габона, другом и благодетелем нашего народа.

Пусть его семья, его сотрудники, все близкие ему люди знают, как мы глубоко сочувствуем им и как скорбим вместе с ними.

Пусть они знают, что Габон разделяет их великую печаль, вызванную столь жестокой утратой, и что сердце каждого из моих соотечественников, какое бы положение он ни занимал – от самого высокого до самого скромного, исполнено грусти и сожаления.

Ибо для всей нашей потрясенной страны вместе с кончиной доктора Альберта Швейцера угас светоч мысли, ушел гражданин мира, достойный уважения и глубоко нами чтимый.

Жители всех континентов переживают этот уход от них великого философа, который словом своим, письменным и устным, сумел стать выше нашей повседневности, непрестанно возвещая людям свое учение, утверждающее мир, уважение ко всему живому и человеческое достоинство.

Но если нравственным величием своим и своей славой доктор Альберт Швейцер высоко поднялся над охваченным тревогою миром и над нашей трагическою эпохой, то здесь, в Габоне, он был с нами, он ежечасно находился возле нас и до последнего вздоха добивался поставленной перед собою цели. Исполненный доброй воли и отеческой заботы, он всегда был деятелен и не покидал своего поста.

Больше полувека назад приехал он в излучину нашей огромной реки Огове, на поляну, окруженную необъятным, непроходимым лесом. Там он построил себе хижину из дерева и соломы, и так же, как некогда страждущие и несчастные шли к Христу, живущее по берегам озер черное население шло к нему со своими страданиями – телесными и душевными.

Собственными руками, с помощью самоотверженной жены, возле которой он будет теперь покоиться вечно, он долгие годы строил больничный городок, куда со всех концов Габона прибывали больные, уверенные, что найдут здесь заботливый уход и попадут в привычную для них обстановку.

Для нас, габонцев, эта мировая знаменитость, этот выдающийся философ и тонкий художник, этот лауреат Нобелевской премии мира был также – и это главное – нашим другом и братом,[92]92
  Для нас, габонцев, эта мировая знаменитость, этот выдающийся философ и тонкий художник, этот лауреат Нобелевской премии мира был также – и это главное – нашим другом и братом... – Есть любопытные свидетельства отношения к Швейцеру местного населения в период становления и первых лет существования Габонской Республики. Когда в 1958 г. в Габоне состоялся плебисцит, который должен был решить, хочет ли население самостоятельности страны, когда всем были розданы бюллетени, голубые, на которых было написано «Да», и желтые со словом «Нет», и каждый из габонцев должен был опустить в урну один из них, многие африканцы приходили и спрашивали: «А как же нам голосовать за доктора Швейцера?» (Ostergaard-Christiansen. At work with Albert Schweitzer. Boston, 1962, p. 36-37).
  Когда же в 1960 г. уже в независимой Республике Габон состоялись первые выборы и президентом образовавшейся коалиции соперничающих сторон был избран д-р Леон Мба, Швейцер и его сотрудники во время всей выборной компании сохраняли нейтралитет. И они были смущены, когда местные жители на митингах своих снова спрашивали: «А можно нам голосовать за знаменитого доктора Швейцера?» (Marshall G., Poling D. Schweitzer. New York, 1971, p. 227).
  А вот что рассказывает проработавший долгие годы в Ламбарене доктор Трене об отношении к больнице молодой Габонской Республики: «Народ Габона считает нашу больницу своей; министры и советники, с которыми вам довелось сталкиваться, все в один голос высказались в пользу вашей больницы и признали ее значение для развивающегося Габона, и не только в силу высокого качества медицинского обслуживания, которое теперь оценено по достоинству во всем мире, но и потому, что работа ее сотрудников проникнута духом Альберта Швейцера, плодотворным для нового Габона. Имя его высоко чтится местным населением. Люди все больше и больше понимают, что Великий Доктор открыл им секрет того, как достичь процветания страны, – своей бескорыстной работой среди девственного леса, где он безраздельно посвятил себя служению народу» (Trensz F. Rapport de mon voyage a Lambarene du 15 au 29 Fevrier 1968. – Cahiers, 1968, XIX, p. 24).
  О деятельности Альберта Швейцера в Габоне и о значении созданной им больницы для Габонской Республики см. также: Альберт Швейцер – великий гуманист XX века. Воспоминания и статьи. М., 1970; Зеленский Ю.И. Габон. М., 1977, с. 188 – 189; Мелехов Б. Габон. М.. 1977, с. 24 – 27.


[Закрыть] посвятившим себя врачеванию наших язв, человеком, который принес всего себя в дар той самой земле Габона, в которой он пустил корни и которую полюбил всеми фибрами своей глубокой самозабвенной души.

И наша габонская земля примет бренную оболочку этого человека. Великого Доктора, как мы его здесь зовем, как драгоценный дар, как неиссякаемый источник добра и духовного богатства.

И его высокая душа нас не покинет.

Дружественная и благостная, она воспарит над верхушками деревьев, среди легких облаков, которые реют по утрам над Огове, пробуждая в нас благие чувства и воодушевляя нас на благие дела.

Нет, Великий Доктор, вы не покинули нас, вы нас никогда не покинете!

Память о вас и ваш высокий почин не могут погибнуть, и я уверен, что завтрашний Габон продолжит Ваше дело – дело жизни и братство людей.

ПРИЛОЖЕНИЯ

В. А. Петрицкий
АЛЬБЕРТ ШВЕЙЦЕР И ЕГО «ПИСЬМА ИЗ ЛАМБАРЕНЕ»

Легче написать десять томов философии, чем приложить какое-нибудь одно начало к практике.

Л. Толстой. Дневники, 17 марта 1847

I

Необыкновенна жизнь и судьба автора этой книги. Кто мог предположить, что Альберт Швейцер, болезненный мальчик, застенчивый юноша, проживет почти целый век и оставит глубокий след в духовной сокровищнице человечества? Кто мог предположить, что сын эльзасского пастора-домоседа уплывет за тридевять земель от дома и будет похоронен в африканской земле?..

В этой замечательной жизни было все, чего мог бы пожелать самый требовательный, самый взыскательный к себе человек: кропотливая черновая работа и незабываемые моменты высочайших взлетов духа; светлая любовь к женщине и счастье отцовства; путешествия и приключения; поражения и победы и всегда сопутствовавшая ему борьба – с самим собой, с обстоятельствами, с человеческой болью; борьба за доброе и прекрасное, за счастье людей. И вся она, эта удивительно цельная жизнь, отразилась в книгах Альберта Швейцера. В философско-этических трудах, потому что поиски нравственного идеала были смыслом его земного бытия. В книгах о Бахе и органной музыке, потому что Бах и музыка стали частью его, Альберта Швейцера, жизни. В художественно-публицистических книгах, потому что стремление к гармонии добра и красоты шло от человека и приводило вновь к человеку, но внутренне осознавшему свою неразрывную связь с другими людьми, с природой. В книгах и статьях о мире, ибо для Альберта Швейцера борьба за мир всегда была борьбой за будущее человечества.

Как-то Альберт Швейцер заметил, что главным аргументом действенности созданного им этического учения является его собственная жизнь.

Очевидно, нельзя не считаться с этим. Нельзя анализировать одну из интереснейших и важнейших его книг, не познакомив читателей с основными вехами жизни писателя и мыслителя-гуманиста.[93]93
  Биографические данные см.: Grabs R. Albert Schweitzer. Die erste deutsche Biographie. Berlin, 1949; Brabazon J. Albert Schweitzer. A Biography. London, 1976.


[Закрыть]

Альберт Луи Филипп Швейцер родился 14 января 1875 г. в городке Кайзерсберге (Верхний Эльзас) в бедной пасторской семье. И с отцовской, и с материнской сторон его предки в течение многих поколений были либо пасторами, либо церковными органистами. Может быть, именно поэтому Альберта Швейцера в юношеском возрасте так тянуло к проповеднической деятельности: сказывалась вековая традиция. Но если предки Швейцера послушно внимали семейной традиции, сам он не пошел проторенным путем.

Сельские священнослужители в Эльзасе и по уровню жизни, и по характеру занятий были очень близки к крестьянам. Они сами возделывали виноградники и ухаживали за скотом, строили дома и заготавливали топливо. Словом, они были тружениками, и физический труд, пожалуй, преобладал в укладе их жизни. Альберт с детских лет приобретал навыки физического труда и умел своими руками делать многое. В дальнейшем это пригодилось ему в тропической Африке.

Окончив сельскую школу в Гюнсбахе и гимназию в Мюльхаузене, Альберт Швейцер осенью 1893 г. поступил в Страсбургский университет. Здесь он усердно изучает философию, теологию, занимается музыкой. Его наставниками в университетские годы были Теобальд Циглер и Вильгельм Виндельбанд. Оба последователи И. Канта, они оказали определенное влияние на становление взглядов ученика. Кант, по мнению Швейцера, – величайший идеал мыслителя. Роль Канта в немецкой философии он сравнивал с ролью Баха в немецкой музыке.

Не случайно поэтому темой своей докторской диссертации по философии Швейцер по предложению Циглера выбрал философию религии Канта. Однако в своей диссертации молодой ученый не только рассматривал философско-религиозные воззрения великого философа, но и вступал с ним в спор, доказывая непоследовательность мыслителя в решении этических проблем. Позже в «Культуре и этике» Швейцер писал: «Насколько далек Кант от рассмотрения проблемы основного принципа нравственного с точки зрения его содержания, видно уже из того, что он упорствует в своем предельно узком понимании области этического».[94]94
  Швейцер А. Культура и этика. М., 1973, с. 191.


[Закрыть]

В 1899 г. докторская диссертация Швейцера «Философия религии Канта» вышла в свет.[95]95
  См.: Schweitzer A. Die Religionsphilosophie Kants. Tubingen, 1899.


[Закрыть] Это была первая его печатная работа, если не считать маленькой брошюрки, посвященной музыкальному наставнику Швейцера Э. Мюншу.

После защиты диссертации Т. Циглер предлагает молодому философу работать приват-доцентом при кафедре философии Страсбургского университета, но Швейцер избирает скромное место пастора в церкви св. Николая в Страсбурге. Правда, пастором Швейцер пробыл недолго. Уже в 1902 г. он становится приват-доцентом теологии в родном университете.

Частые поездки во Францию (тогда Страсбург был немецким городом) сближают Швейцера с парижской научной и художественной интеллигенцией. В первые годы XX столетия Швейцер выступил в Парижском научно-художественном обществе с докладами о немецкой литературе и философии (о Ф. Ницше, А. Шопенгауэре, Г. Гауптмане и др.), близко сошелся с знаменитым композитором и органистом-исполнителем, своим учителем Ш.-М. Видором. К 1905 г. относится знакомство Швейцера с Р. Ролланом, переросшее затем в глубокую и верную дружбу.

Молодой ученый в короткий срок достигает замечательных успехов. В 1905 г. появляется монография о творчестве И.С. Баха,[96]96
  См.: Schweitzer A. J.S. Bach. Paris, 1905. Книга была написана Швейцером на французском языке и содержала в первом издании 455 страниц. Книгой интересовались в Германии и предложили автору перевести ее на немецкий. Но Швейцер не стал переводить, а напасал книгу заново по-немецки. Новое исследование вышло в начале 1908 г. и насчитывало уже 844 страницы.


[Закрыть] которая, по признанию специалистов, до сих пор остается одним из наиболее интересных и полных исследований жизни и музыки гениального немецкого композитора.

О Швейцере заговорили. О нем пишет Р. Роллан. Органные концерты, с которыми выступает Швейцер, привлекают внимание и вызывают восторги публики в различных европейских странах. Швейцер был блестящим органистом-виртуозом, крупнейшим мастером своего времени. Но не только изощренное мастерство привлекало слушателей на его концерты. Исполнитель постиг самую душу органной музыки, особенно творений И.С. Баха; он жил музыкой и заставлял слушателей глубоко сопереживать. Стефан Цвейг, который однажды специально приехал в Гюнсбах, чтобы побеседовать с Швейцером и послушать музыку Баха в его исполнении, писал впоследствии, что, слушая Швейцера, он забыл о течении времени, забыл о том, где он находится, и, когда пришел в себя, понял, что плачет. Таково было воздействие на слушателей Швейцера-органиста.

И именно в это время, когда к молодому ученому и музыканту так быстро и так широко пришли признание, обеспеченность, слава, он неожиданно для всех отказывается от продолжения блестяще начатой научной и художественной деятельности ради того, чтобы непосредственно, делом своих рук помогать обездоленным и страждущим людям. Швейцер решает изучить тропическую медицину и уехать в Африку.

Этот стремительный поворот в биографии Швейцера по-разному истолковывается некоторыми исследователями его жизни и творчества. В книге Джеральда Макнайта «Осуждение Швейцера»[97]97
  Mcknight G. Verdict on Schweitzer. New York, 1964, p. 22. О книге Д. Макнайта см. в корреспонденции Л. Кедрина ««Термит» против гуманиста». – Комс. правда, 1965, 15 января.


[Закрыть] говорится, например, о мотивах тщеславия, якобы побудивших ученого отправиться в Африку.

Следует поэтому подробнее рассмотреть малоизвестные моменты жизни Альберта Швейцера, чтобы попытаться нарисовать объективную картину истинных причин принятого им в 1905 г. решения, поскольку оно определило всю остальную жизнь и творческую деятельность ученого вплоть до дня его кончины.

У сына сельского пастора было счастливое и в то же время трудное детство. Счастливое, потому что близкие очень любили Альберта. Семья Швейцеров была дружная, сплоченная. И трудное, потому что очень рано Альберт почувствовал грань, отделявшую его и людей его круга от тех, кто были хозяевами жизни. Отец Альберта, Луи Швейцер, вынужден был упрашивать директора гимназии, пожелавшего избавиться от гимназиста из малосостоятельной семьи; отцу нечем было заплатить за уроки латыни. Мальчик из милости жил у двоюродного дяди, школьного инспектора.

Юноша остро переживал это. В нем рано созревают чувство собственного достоинства, осознание долга перед теми людьми, которые помогли ему получить образование. Все это перерастает в новое глубокое чувство – ощущение солидарности с обездоленными и страждущими. Оно порождает у Швейцера твердое желание помочь людям чем-то конкретным, весомым. Еще студентом (в 1896 г.) он дает клятву: до тридцати лет набираться знаний и опыта, стремиться преуспеть в науках и искусстве, а затем посвятить себя служению людям.

В 1905 г. Альберту Швейцеру исполнилось тридцать лет. Он сдержал данное себе слово.

Но почему – в Африку? Надо заметить, что Швейцер многократно предпринимал попытки помогать обездоленным и в Европе. Будучи студентом, он много времени и сил отдавал работе в студенческом союзе по оказанию помощи бедным. Впервые столкнувшись с ужасающей нищетой пролетариата, Швейцер был глубоко потрясен ею. Неудивительно, говорил он друзьям, что пролетарии не интересуются больше церковью: какую помощь могут они получить от нее?

Швейцер сам признавался: «Первоначально я думал о гуманистической деятельности в Европе».[98]98
  Schweitzer A. Aug meinem Leben und Denken. Leipzig, 1960, S. 85.


[Закрыть] Он пробовал было организовать на свои средства приют для детей-сирот, но– встретил неудовольствие городских властей. В 1903 г. Швейцер пытался помочь заключенным и бездомным бродягам. Для некоторых он сумел подыскать работу и дать им небольшие средства на первое время. Но и эта попытка провалилась, так как одиночке-добровольцу было не под силу вести переговоры с властями, следить за устройством судеб своих подопечных. Необходима была организация, а знакомство с уже существующими организациями подобного рода показало Швейцеру, что они в основном наживались за счет тех, кому должны были помогать.

Вот тогда-то Швейцер понял: мелкими пожертвованиями частных лиц невозможно решить эту общественную проблему. Делу помощи людям надо отдать всю жизнь. И надо сделать это так, чтобы не зависеть от буржуазных властей. Следовательно, надо уехать в самый глухой район Африки, где, как полагал Швейцер, он сможет действовать самостоятельно.

Это первая причина принятого Альбертом Швейцером решения стать врачом в тропической Африке. Она может рассматриваться как акт протеста бунтаря-индивидуалиста, который так хорошо исследовал один из друзей Швейцера – Р. Роллан – в «Жане-Кристофе». Не случайно еще один великий друг мыслителя-гуманиста – Альберт Эйнштейн – писал: «Мне кажется, что его работа в Ламбарене в значительной степени была плодом протеста против наших морально окостеневших и бездушных традиций цивилизации».[99]99
  Эйнштейн А. Слово об Альберте Швейцере. – В кн.: Альберт Швейцер – великий гуманист XX века. М., 1970, с. 3.


[Закрыть]

О второй причине, побудившей Швейцера поехать в Африку, он сам, как бы предвидя домыслы Д. Макнайта, говорит в «Письмах из Ламбарене»: тысячи, десятки тысяч европейцев приезжали в Африку, чтобы разбогатеть; здесь же нужны люди, которые готовы преодолеть все трудности, все отдать делу помощи африканцам, ничего не требуя взамен. Стефан Цвейг, который мечтал создать о Швейцере книгу, но успел написать лишь яркий, трогающий глубокой взволнованностью очерк, также вопрошал: «Почему в Африку? Неужели с человеческими страданиями нельзя бороться в Европе?». И отвечал: «Можно. Но в Африке делать это во много раз труднее. Потому что едут туда люди, ищущие наживы, любители приключений, карьеристы. Потому что там, в девственном лесу, в повседневной своей деятельности человек должен исходить из самых чистых моральных побуждений».[100]100
  Zweig S. Albert Schweitzer – Genie der Menschlichkeit. Frankfurt a. M. – Hamburg, 1961, S. 12.


[Закрыть]