Текст книги "Письма из Ламбарене"

Автор книги: Альберт Швейцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Время между вторым завтраком и возобновлением работы в больнице посвящено музыке, равно как и воскресные дневные часы. И тут замечаю я, как благословенна работа, творимая вдали от суеты. Многие пьесы Баха для органа я научаюсь здесь играть и проще, и проникновеннее, чем раньше.[49]49
  Многие пьесы Баха для органа я научаюсь здесь играть и проще, и проникновеннее, чем раньше. — Вот что пишет Швейцер об этой открывшейся перед ним возможности совершенствовать в тропиках свое исполнительское мастерство и о ее значении для всей его дальнейшей жизни и работы:
  «Когда я в первый раз приехал в Африку, я приготовился принести три жертвы: расстаться с игрой на органе, отказаться от педагогической деятельности, которой я отдавался всей душой, и потерять материальную независимость, в результате чего мне до самой смерти пришлось бы полагаться на помощь друзей.
  Эти три жертвы я и начал приносить, и только самые близкие мне люди знали, чего мне все это стоило.
  Однако теперь со мной случилось то же самое, что с Авраамом, когда он приготовился принести в жертву своего сына. Пианино с рассчитанным на тропики органным педальным устройством, подаренное мне парижским Баховским обществом, и здоровье мое, одержавшее верх над тропическим климатом, дали мне возможность постоянно упражняться в игре на органе. Долгие тихие часы, которые за эти четыре с половиной года уединенной жизни среди девственного леса мне довелось провести в обществе Баха, позволили мне глубже проникнуть в дух его творчества. И вот я вернулся в Европу, отнюдь не превратившись в дилетанта, а в полной мере владея техникою игры, и мой исполнительский талант стали ценить еще больше, чем прежде.
  За оставленное преподавание в Страсбургском университете я был вознагражден тем, что получил возможность читать лекции в ряде других университетов.
  А если я на какое-то время и утратил материальную независимость, то теперь я снова обрел ее все тою же игрой на органе и литературным трудом.
  Избавление от этой тройной жертвы, которую я уже стал приносить, меня воодушевило. Среди выпавших на мою долю трудностей и еще стольких новых, которые обрушились на меня в тяжелые послевоенные годы, я нашел в себе силы бороться за свое дело и терпеть любые лишения» (Schweitzer A. Aus meinem Leben und Denken. – Ausgewahlte Werke, Bd 1. Berlin, S. 207).


[Закрыть]

Для того чтобы не потерять мужества в Африке, надо заниматься умственною работой. Как это ни удивительно, человеку образованному переносить жизнь в девственном лесу легче, чем необразованному, ибо у него есть отдохновение, которое тому недоступно. Читая серьезную книгу, перестаешь быть автоматом, который проводит целые дни в борьбе с ненадежными туземцами и с назойливыми мухами и жуками, и снова становишься человеком. Горе тому, кто не умеет здесь постоянно возвращаться к себе и набираться новых сил! Ужасающая проза африканской повседневности его губит.

Недавно меня посетил один белый лесоторговец. Когда он уезжал и я пошел проводить его до лодки, я спросил, не хочет ли он взять у меня что-нибудь почитать на те два дня, которые ему придется провести в пути.

– Благодарю вас, – ответил он, – у меня есть что читать.

И он показал мне книгу, лежавшую в лодке на шезлонге. Это была «Аврора» Якоба Бёме.[50]50
  Это была «Аврора» Якоба Бёме. – Бёме Якоб (1575 – 1624) – немецкий философ-мистик; был пастухом, потом – сапожником; подвергался частым преследованиям. Его трактат «Аврора, или Утренняя заря в восхождении» (1612) был издан лишь после его смерти в 1634 г. (рус. пер. Алексея Петровского. М., 1914).


[Закрыть] Это произведение немецкого сапожника и мистика начала XVII века сопровождает его во всех поездках. Как известно, почти все великие путешественники по Африке возили «серьезное чтение» в своем багаже.

Чтение газет просто непереносимо. Печатное слово, имеющее отношение к одному скоропреходящему дню, кажется здесь, где время как бы остановилось, какой-то нелепостью. Хотим мы этого или нет, мы подпадаем под действие убеждения, которое все больше в нас утверждается с каждым днем: природа – это все, а человек – ничто. От этого и во взгляды на жизнь – даже у людей менее образованных – проникает нечто такое, что позволяет ощутить всю напряженность и всю суету европейского образа жизни. Воспринимаешь как нечто противоестественное, что на каком-то участке земли природа уже ничто, а человек – все.

* * *

Известия о войне стали приходить теперь сюда довольно регулярно. Из Нджоле, через который проходит главная телеграфная линия, идущая из Либревиля в отдаленные районы, или из Мыса Лопес раз в две недели прибывают телеграммы, содержащие выборку из ежедневных сводок. Комендант округа посылает их с солдатом-негром в фактории и на оба миссионерских пункта. Мы их прочитываем, а потом возвращаем посыльному, который все это время нас ждет. После этого мы в течение двух недель снова думаем о войне только в общих чертах. Нам трудно представить себе душевное состояние тех, кому приходится волноваться каждый день, читая военные сводки. Во всяком случае, мы им не завидуем.

За последние дни здесь стало известно, что из числа белых, отправившихся из района Огове в Европу, чтобы исполнить свой воинский долг, десять человек уже убиты. Это производит сильное впечатление на туземцев.

– На этой войне убили уже десять человек, – сказал мне один старый пангве. – Так почему же эти племена не соберутся вместе и не устроят палавры? Как же тогда они будут платить за этих убитых?

У туземцев существует закон, по которому противник, окажись он победителем или побежденным, все равно платит другой стороне за всех убитых.

Как только приходит почта, наш повар Алоис спрашивает меня: «Доктор, все еще воюют?» – «Да, Алоис, все еще воюют». Он печально качает головой и несколько раз повторяет: «О-ла-ла, о-ла-ла». Он принадлежит к тем неграм, которым мысль о войне причиняет страдания.

Приходится теперь очень бережно расходовать продукты, привезенные из Европы. Картофель сделался для нас редкостным блюдом. Недавно один белый прислал мне в подарок со своим боем несколько десятков картофелин. Я заключил из этого, что он заболел и что в скором времени ему понадобится моя помощь. Так оно и случилось.

За время войны мы привыкли к обезьяньему мясу. Один из миссионеров, у которого есть в услужении охотник-негр, регулярно делится с нами добычей. Охотник этот стреляет обычно одних только обезьян, ибо это легче всего.

Обезьянье мясо вкусом напоминает козлятину, только оно слаще. Какого бы вы ни были мнения о происхождении видов, от предубеждения против обезьяньего мяса избавиться не так-то легко.

– Доктор, – сказал мне недавно один белый, – стоит начать есть обезьянье мясо, а там недалеко и до людоедства.

В конце лета нам удалось поехать вместе с миссионером Морелем из Самкиты и его женой в Мыс Лопес и провести там несколько недель. Торговая компания, служащие которой лечились у нас в больнице и пользовались нашим гостеприимством, предоставила в наше распоряжение три комнаты в одной из своих факторий. Морской воздух действует на нас целительно.

X
О миссионерах

Ламбарене, июль 1916 г.

Стоит сухое время года. Вечерами мы выходим погулять на большую песчаную отмель и наслаждаемся свежим ветерком, что стелется вниз по реке. В больнице в эти дни спокойнее, чем обычно. Население деревень ушло на большую рыбную ловлю. Когда она окончится, мне привезут больных. Пользуюсь досугом, чтобы записать те впечатления, которые сложились у меня от работы миссии.

Больше трех лет я живу на миссионерском пункте. На какие размышления о миссии наводит меня мой опыт?

Что воспринимает обитатель девственного леса в христианстве и как он его понимает? В Европе мне постоянно твердили, что христианство слишком высоко для примитивных народов. Вопрос этот волновал меня и раньше. Теперь на основании собственного опыта я отвечаю: «Нет». Прежде всего следует сказать, что дитя природы в гораздо большей степени мыслящее существо, чем это принято думать. Несмотря на то что туземец не умеет ни читать ни писать, он способен размышлять о таких вещах, которые мы считаем для него недоступными. Разговоры, которые я вел у себя в больнице со стариками-неграми о кардинальных вопросах жизни и смерти, глубоко меня потрясли. Когда начинаешь говорить с обитателями девственного леса о вопросах, затрагивающих наше отношение к самим себе, к людям, к миру, к вечности, различие между белыми и цветными, между образованными и необразованными начисто исчезает.

– Негры глубже, чем мы, – сказал мне недавно один белый, – потому что они не читают газет. – В этом парадоксе есть доля правды. Сама природа делает человека восприимчивым к простым истинам, которым учит религия. Все относящееся к истории христианства туземцу, разумеется, чуждо. Мировоззрение его лишено всякого историзма. Он не в состоянии представить себе, как много времени отделяет Иисуса Христа от нас. Равным образом догматы веры, устанавливающие, что господь велит нам делать для искупления грехов, и диктующие, как люди должны исполнять заветы Христа, понять ему нелегко. Однако У него есть свое элементарное представление о том, что такое искупление грехов. Христианство для него – это свет, который озаряет его полную страхов тьму. Оно убеждает его, что духи природы, духи предков и фетиши не властны над ним, что ни один человек не обладает зловещей силой, могущей подчинить другого, и что всем, что совершается в мире, управляет божья воля.

 
Я жил в оковах тяжких,
Ты мне несешь свободу.
 

Эти слова из предрождественской песни Пауля Герхардта[51]51
  ...слова из предрождественской песни Пауля Герхардта... – Герхардт Пауль (1607 – 1676) – немецкий духовный поэт.


[Закрыть] лучше всего выражают то, чем является для примитивного человека христианство. Когда я слушаю мессу на миссионерском пункте, мысли мои невольно возвращаются к этому вновь и вновь. Известно, что надежды на загробную жизнь и страхи перед ней не играют в религии примитивного человека никакой роли. Дитя природы не боится смерти: в его представлении это нечто вполне естественное. С той формой христианства, которая, как средневековая, зиждется на страхе перед судом господним, у него меньше точек соприкосновения, чем с той, в основе которой лежит этическое начало. Христианство для него – это открытый Иисусом нравственный взгляд на жизнь и на мир, это учение о царстве божьем и о божьей милости.

В первобытном человеке таится этический рационалист. От природы он восприимчив к пониманию добра и всего, что созвучно ему в религии. Разумеется, Руссо и другие философы-просветители идеализировали дитя природы. Однако в их убеждении, что в нем заложено доброе и разумное начало, есть доля правды.

Не следует думать, что, собрав воедино все владеющие негром суеверия и все его традиционные понятия о праве, вы приобщитесь к его духовному миру. Мир этот не раскрывается через них, он просто ими порабощен. У негра есть смутное предчувствие, что для того, чтобы определить, что хорошо, надо размышлять. Знакомясь с высокими нравственными идеями христианской религии, он научается выражать то, что до этого в нем молчало, и в какой-то мере развязывать то, что было дотоле связано. Чем дольше я живу среди негров Огове, тем больше я в этом убеждаюсь.

Таким образом, через учение Христа туземец обретает как бы двойное освобождение: мировоззрение его из исполненного страхов превращается в свободное от страха и из безнравственного становится нравственным.

Никогда я так не ощущал живительную силу воздействия мысли Иисуса, как в большом школьном зале в Ламбарене, помещении, служащем также церковью, в день, когда я излагал неграм нагорную проповедь и притчи, а также слова апостола Павла о новой жизни, которую мы обретаем.

* * *

Но можно ли сказать, что, сделавшись христианином, негр становится другим человеком? Приняв крещение, он действительно отрекается от всех суеверий. Однако суеверия эти так глубоко вплелись и в его личную жизнь, и в жизнь общественную, что сразу ему от них не избавиться. И он все равно продолжает придерживаться их – и в большом, и в малом. Но я считаю, что нет ничего страшного в том, что он пока еще не может окончательно избавиться от самих обычаев. Важно всеми способами убедить его, что за укоренившимися обычаями не стоит ничего другого, никакого враждебного ему злого духа.

Когда в больнице появляется на свет ребенок, то и ему, и матери его все тело и лицо до такой степени измазывают белой краской, что на них страшно бывает смотреть. Процедура эта распространена едва ли не среди всех примитивных народов. Считается, что этим можно отогнать или обмануть злых духов, особенно опасных в эти дни и для матери, и для ребенка. Подчас даже и сам я, как только приму роды, говорю себе: «Не забыть бы только их обоих покрасить!». Бывают минуты, когда дружеская ирония оказывается для злых духов и фетишей страшнее, чем направленное на борьбу с ними рвение. Позволю себе напомнить, что у самих нас, у европейцев, существует немало обычаев, которые мы соблюдаем, не думая о том, что в основе их лежат языческие представления о мире.

Да и нравственное обращение негров, разумеется, никогда не бывает полным. Для того чтобы справедливо судить о неграх-христианах, необходимо видеть разницу между нравственным чувством, идущим от сердца, и соблюдением принятых в обществе нравственных устоев. Что касается первого, то тут оно нередко поднимается до высоких пределов. Надо жить среди туземцев, чтобы понять, как это много значит, когда один из них, сделавшись христианином, отказывается от мести, которую ему надлежит учинить, или даже от кровной мести, к которой его принуждают обычаи страны! Вообще я нахожу, что примитивный человек гораздо добродушнее, чем мы, европейцы. От соприкосновения с христианством из добрых по природе туземцев могут сформироваться натуры исключительно благородные. Думаю, что я не единственный среди белых, кто уже сейчас испытывает перед туземцами чувство стыда.

Но исповедовать религию любви – это одно, а искоренить в себе привычку лгать, равно как и склонность к воровству, и сделаться человеком надежным в нашем понимании этого слова – это совсем другое. Как это ни парадоксально, я позволю себе сказать, что обращенный в нашу веру туземец чаще становится человеком благородным, нежели порядочным. Однако, осуждая туземцев за их проступки, мы в сущности мало чего можем добиться. Мы должны следить за тем, чтобы как можно меньше вводить принявших христианство негров в соблазн.

Но бывают туземцы-христиане, которые сделались во всех отношениях личностями высоконравственными. С одним из таких я общаюсь каждый день. Это Ойембо, учитель-негр в нашей школе для мальчиков.[52]52
  Это Ойембо, учитель-негр в нашей школе для мальчиков. – Об Ойембо (1886 – 1977) см. отдельный, посвященный ему очерк – с. 294.


[Закрыть] Это один из самых славных людей, каких я когда-либо знал. Ойембо в переводе означает «песня».

* * *

Как это случается, что купцы и чиновники часто с таким презрением говорят о принявших христианство неграх? Уже по дороге сюда я слышал от двоих моих спутников по пароходу, что они принципиально не берут себе в услужение крестившихся негров. Получается так, что ответственность за все неприятные проявления эмансипации хотят возложить на христианство. Более молодые из крещеных негров учились в миссионерской школе, и им много раз приходится переживать теперь трудное положение, которое влечет за собой образованность.

Многие виды работ они считают для себя унизительными и больше не хотят, чтобы с ними обращались как с «обыкновенными» неграми. Мне пришлось испытать это самому на примере нанятых мною боев. Один из них, Атомбогунджо, ученик старшего класса школы в Нгомо, нанялся поработать у меня во время каникул. В первый же день, продолжая мыть на веранде посуду, он раскрыл какой-то учебник и положил его рядом с собой.

– Какой славный мальчик, как он старателен в ученье! – воскликнула моя жена. В дальнейшем мы, однако, увидели, что раскрытый учебник он положил рядом с собой отнюдь не из одной только приверженности к учению, а из желания прихвастнуть. Пятнадцатилетний мальчик хотел нам этим показать, что он слишком благороден для черной работы и что он не хочет, чтобы на него смотрели как на обыкновенного боя. В конце концов я уже дольше не мог вынести этой спеси и без всяких церемоний его рассчитал.

Оттого что в настоящее время во многих колониях почти все школы – миссионерские, а колониальные управления своих школ почти не строят, предпочитая полагаться в этом отношении на миссии, нездоровые проявления эмансипации сказываются прежде всего на воспитанниках миссионерских школ; вот почему принято думать, что виновато в этом христианство. Вместе с тем белые нередко забывают, чем они обязаны миссиям. Однажды, когда директор крупной торговой компании, ехавший со мною на речном пароходе, принялся бранить миссии, я спросил его: «А кто же, по-вашему, обучил всех тех негров, которые работают у вас теперь секретарями и занимают разные должности в факториях? ..». Ему ничего не оставалось, как замолчать.

* * *

Но из чего, собственно, складывается деятельность миссии? Что включает в себя миссионерский пункт и как он работает?

В Европе существует представление о миссионерском пункте как о стоящем в девственном лесу сельском церковном доме. В действительности же это нечто гораздо более обширное и сложное: это резиденция епископа, школьный центр, сельскохозяйственное предприятие и – рынок! Как правило, на каждом миссионерском пункте есть настоятель миссии, миссионер, разъезжающий по округе, миссионер-учитель в школе для мальчиков, учительница школы для девочек, один или два миссионера-ремесленника и, если это возможно, врач. Только в таком составе пункт способен что-то сделать. Если пункт не укомплектован людьми, то происходит только напрасная трата человеческих сил и средств: он бывает не в состоянии осуществить стоящую перед ним задачу.

Приведу один пример. В начале моего пребывания здесь в Талагуге был выдающийся миссионер-протестант, американец, г-н Форд. Однако на пункте не было миссионера-ремесленника. Наступил момент, когда понадобилось срочно починить пол стоявшего на сваях дома, где жил г-н Форд с женой и детьми, ибо сквозь образовавшиеся щели туда стали проникать москиты, переносчики лихорадки, и здоровье обитателей дома подверглось опасности. В итоге г-н Форд проделал всю работу сам. Ему понадобилось на это два месяца. В течение этого времени его непосредственная работа приостановилась. Миссионер-ремесленник управился бы с этой работой за три недели, и это была бы не только временная починка. Вот только один пример бедственного положения и нерентабельности не укомплектованного людьми миссионерского пункта, а их сотни.

В тропиках человек может сделать не больше половины того, на что он способен в условиях умеренного климата. Если же с одной работы его кидают на другую, то силы его настолько быстро истощаются, что он ужо перестает быть полноценным работником. Поэтому необходимо строгое разделение труда, хотя, с другой стороны, когда обстоятельства этого потребуют, каждый человек должен быть в состоянии выполнить любую работу. Миссионер, не владеющий никаким ремеслом и не умеющий возделывать плантации и ухаживать за больными, – сущее бедствие для миссионерского пункта.

Миссионер, который приезжает для того, чтобы проповедовать евангельское учение, не должен иметь никакого касательства к хозяйственной жизни пункта. Он должен быть свободен и совершать каждый день как короткие, так и более продолжительные поездки по деревням. Он не должен также быть связан необходимостью в такой-то день непременно вернуться на пункт. Может статься, что во время поездки его пригласят в ту или иную деревню, посещение которой не входило в его первоначальный план и где люди захотят его послушать. Он не вправе отвечать тогда, что ему некогда, а должен посвятить этому два или три дня, а может быть и целую неделю. Вернувшись из поездки, он должен иметь возможность отдохнуть. Проведя две недели на реке или на лесных тропах, человек выбивается из сил.

Миссионерских поездок слишком мало, и они совершаются чересчур поспешно: обстоятельство это наносит вред работе едва ли не всех пунктов. И причина этого всегда заключается в том, что из-за недостатка персонала и нецелесообразной расстановки людей миссионеру-проповеднику приходится принимать участие в управлении пунктом, а настоятелю миссии – разъезжать по округе.

Настоятелю миссии приходится совершать богослужения на пункте и в ближайших деревнях и наряду с этим осуществлять надзор за школами и плантациями пункта. Он не вправе оставить пункт даже на один день. Он должен за всем следить и иметь возможность в любую минуту поговорить с каждым. Самое прозаическое его занятие – это торговля. Продукты питания, необходимые для школ, для рабочих и гребцов, обслуживающих пункт, и для нас самих, приобретаются отнюдь не за деньги. Туземцы только тогда регулярно привозят нам маниок, бананы и вяленую рыбу, когда знают, что найдут у нас нужные им товары. Поэтому при миссионерском пункте должна быть лавка. Два, а то и три раза в неделю туземцы приезжают к нам, привозя плоды со своих плантаций, и обменивают их на соль, керосин, гвозди, рыболовные сети, табак, пилы, ножи, топоры и ткани. Спиртных напитков у нас не бывает. У настоятеля миссии обычно уходит на это целое утро. А сколько времени отнимает у него составление подробных заказов и своевременная отправка их в Европу, ведение отчетности, расчеты с гребцами и, рабочими, наблюдение за плантациями! Какие потери может повлечь за собой неполучение вовремя чего-то необходимого! Надо покрывать крышу, и вдруг оказывается – нет высушенных и скрепленных листьев рафии! Надо строить – и нет бревен и досок или пропущено удобное время года для заготовки кирпича. Или он не успел вовремя провести второе копчение вяленой рыбы для школьников и обнаруживает, что рыба эта уже кишит червями и никуда не годится. От настоятеля миссии зависит, работает ли пункт успешно и экономно или неупорядоченно и расточительно.

Вот пример. Один из наших пунктов в течение долгих лет подряд возглавляли люди, не очень разбиравшиеся в насаждениях, и все это время кофейные деревья не подрезались так, как положено. Они неимоверно выросли и стали приносить меньше плодов, а для того чтобы собирать урожай, понадобилась приставная лестница. В результате пришлось обрубать их у самой земли. И вот теперь придется ждать годы, пока обрубки дадут побеги и будут нормально плодоносить.

Мало того, настоятелю миссии приходится также вести следствие по поводу столь частых здесь случаев кражи; ему представляется больше поводов, чем ему бы хотелось, развивать в себе способности сыщика. Приходится также улаживать все палавры между живущими на пункте неграми. В этих случаях ему надо бывает запастись терпением. В течение нескольких часов он должен внимательно выслушивать их пустые пререкания, ибо без этого не может их рассудить справедливо. Когда приходят каноэ из других пунктов, он обязан разместить и накормить гребцов. Услыхав гудок парохода, он должен отправляться с лодками к месту причала, чтобы принять почту и ящики с товарами.

Иногда в базарные дни продуктов подвозят недостаточно. Это значит, что надо посылать каноэ в дальние деревни и привозить все необходимое оттуда. Поездка эта может длиться два или даже три дня. Сколько же работы останется в эти дни несделанной? А может статься, что лодка вернется пустой, и тогда придется предпринять еще одну поездку, но уже в другом направлении...

Какая страшная проза жизни для человека, приехавшего сюда проповедовать слово божие! Если бы ему не приходилось утром и вечером совершать богослужения в школе, а по воскресеньям говорить проповеди, настоятель миссии мог бы, пожалуй, и вообще-то позабыть, что он является миссионером. Но самое большое влияние на окружающих он оказывает именно тем, что в этой повседневной суете проявляет христианское дружелюбие и христианскую кротость. Миссионерский пункт становится в духовном отношении тем, чем он должен быть, через эту его проповедь без слов.

* * *

Немного о школе. Такая школа, куда бы дети приходили на уроки, а сами жили у родителей, здесь немыслима из-за дальности расстояний. Деревни, которые обслуживает миссионерский пункт в Ламбарене, отстоят от него иногда на расстояние ста километров, а то и больше. Поэтому, чтобы иметь возможность учиться, дети должны жить на самом пункте. Родители привозят их сюда в октябре и увозят обратно в июле, когда начинается пора большой рыбной ловли. И вот в возмещение стоимости крова и питания, которые они здесь получают, детям, как мальчикам, так и девочкам, приходится выполнять известную работу.

День их распределяется следующим образом: утром, от семи до девяти часов, они косят траву и подрезают кусты. Защита строений пункта от надвигающегося на него девственного леса ведется главным образом ими. Закончив косьбу на одном конце территории, они могут сразу переходить на другой, где за это время трава успевает вырасти снова. От девяти до десяти – час отдыха. Под большим навесом дети особым, принятым у негров способом варят бананы. Они разделяются на кучки по пять, по шесть человек, и у каждой такой кучки есть свой горшок и свой очаг. После завтрака, от десяти до двенадцати, идут уроки в школе. Во время перемены, которая продолжается от двенадцати до часу, дети обычно купаются и ловят рыбу. От двух до пяти – снова уроки в школе, а по окончании их снова около полутора часов проводится за работой. Дети помогают ухаживать за какаовыми плантациями, мальчики нередко принимают участие в строительных работах: изготовляют кирпичи, доставляют строительные материалы или копают землю. Потом им выдается питание на следующий день. В седьмом часу начинается вечерняя месса. Потом они готовят себе еду и ужинают. В девять часов они укладываются в постель, вернее – на деревянные топчаны, на которых они спят под москитником. По воскресеньям после полудня для них устраиваются поездки на лодке вместе с учительницей, и все девочки садятся на весла. В сухое время года они устраивают игры на песчаном берегу.

Обучение в школе для мальчиков страдает оттого, что, когда миссионер объезжает свою округу или когда вообще бывает нужно ехать куда-то на каноэ, мальчикам приходится быть гребцами и отлучаться с пункта на неделю, а то и больше. Когда же мы наконец добьемся того, что в распоряжении каждого миссионерского пункта будет хороший катер!

* * *

Надо ли миссионеру иметь солидное образование? Чем выше духовное развитие и духовные интересы человека, тем легче ему справиться с трудностями жизни в Африке. В противном случае ему грозит опасность «негризироваться», как здесь принято говорить. Это выражается в том, что он теряет из виду главное, его духовные силы оскудевают, и он начинает, как то бывает с неграми, придавать большое значение мелочам и вступать из-за них в пререкания. Важно также иметь и основательное теологическое образование.

То, что при известных обстоятельствах можно быть хорошим миссионером, вовсе не зная богословия, доказывает пример г-на Феликса Фора, который в настоящее время возглавляет наш пункт.

По образованию он инженер-агроном и приехал на Огове главным образом для того, чтобы наладить работу на принадлежащих миссии плантациях. Наряду с этим он показал себя таким умелым проповедником Евангелия, что с течением времени сделался больше миссионером, чем плантатором.

Я не совсем согласен с тем способом, каким здесь совершают крещение. Крестят главным образом взрослых. В христианскую общину принимают только тех, кто уже испытан. Это совершенно правильно. Но создаем ли мы этим церковь на надежной широкой основе? Так ли уж это важно, чтобы община состояла непременно из самых безупречных людей? Мне кажется, что следует также продумать вопрос о том, как обеспечить естественное увеличение общины. Если же мы будем крестить детей христианских родителей, то у нас будут подрастать туземцы, с малых лет принадлежащие к христианской церкви и находящиеся под ее влиянием. Разумеется, среди них окажутся и люди, не достойные носить христианское имя, которым их нарекли в детстве. Но будет много и таких, которые как раз потому, что они с юных лет были приняты в эту общину, устоят перед опасностями, которые готовит им окружающая жизнь, и станут верными сынами этой общины. Таким образом, вопрос о крещении детей, который так волновал церковь в первые века ее существования, сегодня снова стоит перед миссией. Если бы мы решили объявить себя на Огове сторонниками крещения детей, мы этим самым восстановили бы против себя всех туземцев-протестантов и всех старейшин.

Самая трудная проблема, возникающая в связи с христианской миссией, – то обстоятельство, что она внешне предстает в двух ипостасях: как церковь католическая и протестантская. Насколько выше было бы все творимое именем Христа, если бы различия этого не существовало вовсе и обе церкви не соперничали бы друг с другом! На Огове миссионеры обоих вероисповеданий поддерживают между собой вполне корректные, а иногда даже и дружеские отношения. Но это никак не может устранить из мира их соперничество, которое так смущает туземцев и вредит распространению христианского учения.

Как врачу, мне приходится часто бывать на католических миссионерских пунктах, и поэтому я могу составить себе довольно ясное представление о том, как там проповедуется Евангелие и как проходят уроки в школе. Мне думается, что по части организации католическая миссия во многих отношениях превосходит протестантскую. Если бы мне надо было определить различие целей, которые ставит себе та и другая, то я бы сказал, что протестантская миссия старается сформировать христианскую личность, в то время как католическая прежде всего озабочена созданием церкви на твердой основе. Протестантская миссия ставит себе более высокие цели, однако она меньше считается с существующей действительностью, нежели католическая. Для того чтобы вести воспитательную работу в течение длительного времени, нужна прочно установившаяся церковь, которая бы естественным путем росла вместе с увеличением численности христианских семей. Но не заключается ли и величие и слабость протестантизма в том, что это религия очень личная и ее мало трогают вопросы церкви?

Я испытываю искреннее и глубокое уважение к работе, которую здесь начали американские миссионеры и которую затем продолжили миссионеры французские. Благодаря им иные туземцы поднялись до такой высоты человечности и христианской доброты, что пример их может убедить даже непримиримых противников миссионерства в том, сколь значительным может быть учение Христа для примитивного человека. Надо только, чтобы у них было достаточно средств и достаточно людей, чтобы и впредь основывать новые пункты в отдаленных районах и успеть воспитать туземцев, прежде чем туда доберутся белые со своей торговлей, влекущей за собой столько опасностей и трудностей для сынов природы.

Но– осуществимо ли это в ближайшем будущем? Что станется с миссией после войны? Каким путем удастся разоренным народам Европы и впредь изыскивать средства для духовного преобразования мира? К этому надо еще добавить, что миссионерство, как и само христианство, международно. Война же на долгое время исключила возможность что-либо делать в международном масштабе. Равным образом то обстоятельство, что из-за войны белые в такой степени потеряли свой авторитет среди негров, не могло не отразиться на работе миссий.