Текст книги "Письма из Ламбарене"

Автор книги: Альберт Швейцер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Главным нашим достижением за послевоенные годы является то, что в больнице у нас постоянно находится на излечении свыше двухсот прокаженных, и в силу этого она выросла почти вдвое по сравнению с тем, чем была. Мне нелегко было пойти на такое ее расширение. Вместе с тем вдвое возросли и цены на все самое необходимое. Однако я считал, что не вправе отказать больным проказой в лечении теми обнадеживающими средствами, которые были открыты в Америке во время войны. Верится, что я в данном случае поступил в соответствии с общим духом нашего дела и в согласии со взглядами поддерживающих его друзей.

Меж тем обнаружилось еще одно обстоятельство, затрудняющее намеченное мною расширение больницы, которое я начисто упустил из виду. Я полагал, что разрешил вопрос о помещении для больных проказой, поселив их в состоявшей из бамбуковых хижин деревне на холме, неподалеку от больницы, там, где у нас уже часть территории была отведена инфекционным больным. На постройку этой деревни доктор Негеле в свое время положил немало труда. Но дело в том, что бамбуковых хижин хватает лишь на три года: забитые в землю сваи, даже если они из относительно хорошего дерева, за это время сгнивают. Большой недостаток бамбуковых хижин заключается также и в том, что поставленные вплотную друг к другу бамбуковые жерди являются недостаточной защитой от ветра и от пронизывающей ночной сырости и что покрытая обутами крыша, если только она не сделана из лучшего материала и с особенной тщательностью, протекает. Словом, такая хижина может продержаться в хорошем состоянии три года; листья рафии от дождя и солнца сопревают и перестают быть надежной защитой.

И вот я стоял перед дилеммой: либо по прошествии трех лет каждый раз строить новые бамбуковые хижины, что все равно потребовало бы неотступного наблюдения – моего или кого-либо из врачей, либо поставить на этом месте постоянные бараки с крепкими стенами и крышами. Больные проказой отнюдь не склонны затрачивать на эти новые постройки много труда. Они убеждены, что шаткие бамбуковые хижины продержатся ровно столько времени, сколько им потребуется для окончания курса лечения. Они совсем не расположены особенно утруждать себя для того, чтобы оставить эти хижины в хорошем состоянии для тех, кто поселится в них потом. Поэтому приходится зорко следить за тем, чтобы из лесу привозили хорошее дерево и хорошие бамбуковые жерди и чтобы хижины строились по всем правилам.

А все это отнюдь не просто. Для того чтобы отыскать в лесу твердые породы дерева, чтобы заготовить бревна и протащить их по тропам девственного леса, требуется большое напряжение. Отыскать среди далеких болот добротные бамбуковые жерди – также дело нелегкое. Оттуда же приходится привозить и листья рафии. Необходимые для строительства тонкие крепкие лианы тоже можно найти лишь в лесу.

Если же мы предоставим нашим больным проказою пациентам каждые три года обновлять свои хижины и не будем проверять их работу, то строения эти приобретут до крайности жалкий вид. А сможет ли врач каждый раз освобождаться на целый месяц от всей другой работы с тем, чтобы уделять надлежащее внимание такому вот обновлению деревни? Будет ли в моем распоряжении всякий раз врач, располагающий достаточным авторитетом, чтобы удержать людей на этой долгой и тяжелой работе, и имеющий в этом деле достаточный опыт?

И вот я решил, что возведу в деревне постоянные прочные строения и сам возглавлю эту работу.

Для того чтобы строить так, как надо, я должен был прежде всего найти подходящую площадку. О каком-либо другом месте, кроме как находящийся в двадцати минутах ходьбы от больницы холм, на котором теперь и стоит деревня, не могло быть и речи. На низине ничего не построишь, потому что там всюду одни только болота и такое количество малярийных комаров, что человеку жить невозможно.

Но участок этот необходимо выровнять, для того чтобы иметь удобную строительную площадку достаточной величины. Хижины, стоявшие там до сих пор, лепились по склонам холма. При каждом торнадо в них проникала вода. К тому же и располагались они друг от друга на таком расстоянии, которого требовал рельеф местности. Деревня состояла из трех частей, отделенных друг от друга зарослями. Сиделке, навещавшей своих больных каждый день, было нелегко пробираться к ним в хижины.

Итак, в мае 1953 года я приступил к подготовке строительной площадки, для чего пришлось срезать вершину холма и утрамбовать скопившуюся по обе его стороны землю. Должна была получиться ровная площадка длиной в двести и шириной в девяносто метров. Мои черные пациенты были вовсе не расположены осуществлять столь обширные земляные работы. Они бы с гораздо большей охотой прилепили новые строения где-нибудь на самом краю, откуда бы те потом неминуемо сползли вниз.

Осуществить надлежащим образом эти земляные работы удалось только благодаря тому, что я в течение этого периода почти ежедневно все свое рабочее время проводил на строительной площадке.

Землю насыпали в мешки, которые потом работавшие по двое носили на палке. К этой работе я привлек всех прокаженных, состояние которых было более или менее удовлетворительным. Таких у нас оказалось человек шестьдесят. Им помогали еще двенадцать женщин. Те носили землю в совсем легких маленьких ящиках и всегда на коротких палках. Недели две-три назад один мой знакомый лесоторговец одолжил мне сто восемьдесят метров железнодорожных рельсов и три вагонетки. Это позволяет мне перевозить землю с верхнего конца нашей строительной площадки, где ее очень много, в нижний, где ее не хватает. Это большое облегчение для занятых на земляных работах больных, – но только не для меня. Теперь мне вдобавок ко всему приходится следить за тем, чтобы не произошло несчастного случая с вагонетками. Рельсы положены с порядочным наклоном,. Если предоставить негров самим себе, они преспокойно пустят вагонетку с тяжелым грузом под уклон, а сами усядутся в нее, нимало не беспокоясь о том, что им грозит опасность потерять управление. В первые же дни у нас было несколько несчастных случаев, но, слава богу, дело обошлось без тяжелых травм, которые при подобных обстоятельствах легко могли иметь место. Кончилось тем, что мне пришлось приставить к каждой вагонетке отдельного человека, в обязанности которого входило следить, чтобы никто из пяти обслуживающих ее рабочих в нее не садился, чтобы один распоряжался тормозом, а остальные все время были готовы задержать ее, если она покатится вниз, ибо стоит ей только увеличить скорость, как затормозить уже не удастся. Обычно одним из таких старших является сиделка Верена, другим – довольно надежный больной-негр, третьим же – я сам либо еще кто-нибудь из белых. Счастье еще, что возить землю придется всего в течение нескольких недель.

Все новые строения задуманы так, чтобы они обошлись возможно дешевле и вместе с тем были как можно прочнее и позволяли удобно разместить наших больных. К тому же они должны служить для местных жителей образцами, которым надо следовать при постройке своих хижин. Балки все из твердого дерева, для того чтобы их не могли прогрызть термиты. Лежат они на бетонном фундаменте высотою в тридцать сантиметров. Деревянные части строения не соприкасаются ни с землей, ни с водой и поэтому не прогнивают. Крыша делается из рифленого железа. Не следует думать, что крыши из рифленого железа неприменимы в тропиках из-за того, что, нагретые солнцем, они создают в помещении непомерную духоту. Строят их таким образом, что на всем протяжении здания под щипцом обеспечена циркуляция воздуха. Большое преимущество такого рода конструкции в том, что кровля из рифленого железа на долгие годы является надежной защитой от дождя, за которую не придется платить непереносимою духотой в помещении. Устроенный под самой крышей сквозняк постоянно выносит оттуда весь согретый воздух. К тому же наши больные проказой в течение дня находятся не в самом помещении, а на воздухе под навесом далеко выступающей и защищающей их от солнца крыши. В помещении же они проводят только ночь.

Назвать новые строения деревни прокаженных хижинами можно разве только на том основании, что их наружные стены и внутренние переборки все еще делаются из листьев рафии – дешевого материала, который без большого труда можно найти в лесу. Эти продолговатые, состоящие из крепких волокон листья скрепляют тоненькими деревянными палочками и привязывают тонкими лианами к крепким бамбуковым жердям, которые в свою очередь накладывают на балки и прикрепляют к ним с помощью таких же лиан, но уже более толстых. Оттого, что стены эти, состоящие из многих слоев листьев рафии, защищены крышею от дождя и не соприкасаются с землею (ибо балки положены на бетонный фундамент), они могут выстоять долгие годы. Если же появляется необходимость их заменить, то сделать это очень легко.

Бараки эти, если принять во внимание прочность их и удобство, обходятся относительно дешево. Рифленое железо и требуемые для фундамента известь и цемент каждый сколько-нибудь работящий местный житель имеет возможность приобрести. Для этого ему надо только сделать некоторое усилие над самим собой и в течение нескольких месяцев откладывать из своего заработка определенные суммы, вместо того чтобы тратить эти деньги на всякие пустяки. Твердые породы дерева он находит в лесу. С помощью так называемых лесных пил он может распилить их на балки, как его когда-то научили белые, пока в 1905 году в этих местах не появился первый лесопильный завод. Если у него есть достаточные сбережения, он может обратиться к туземным пильщикам или же на лесопильный завод.

Разумеется, для всей деревни, насчитывающей двести пятьдесят человек, затраты на цемент, рифленое железо, брусья твердых пород дерева, гвозди, винты, дверные петли, дверные замки и шарниры составляют в целом весьма значительную сумму. Цемент и рифленое железо вместе со всеми расходами по перевозке из Европы в Ламбарене и таможенными пошлинами обходятся всего дороже. Некоторые бараки я смог покрыть рифленым железом, которое мне подарили или которое мне удалось купить по сходной цене. Для других строений пришлось использовать листья рафии, пока Нобелевская премия мира не дала мне возможность построить деревню так, как это следовало.[89]89
  ... пока Нобелевская премия мира не дала мне возможность построить деревню так, как это следовало. – Нобелевская премия мира была присуждена Альберту Швейцеру в ноябре 1953 г. Но Швейцер не счел возможным оставить больницу в Ламбарене, чтобы поехать в Осло для ее получения. Премия (36 000 долларов) была вручена французскому послу в Норвегии. И только через год, в ноябре 1954 г., Швейцеру удалось приехать в Европу и выступить в Осло с нобелевской лекцией, направленной против ядерной войны и призывающей народы мира к разоружению.


[Закрыть] Важно было и то, что покрытие крыш рифленым железом вместо обутов делало их надежными при пожаре. На рифленое железо приходилось тратить особенно много средств, потому что все крыши должны были выдаваться далеко вперед, чтобы прокаженные имели возможность в течение всего дня находиться в защищенном от солнца месте.

Палаты в каждом из этих домиков имеют площадь 3.20 × 2.70 метров. Каждая из них рассчитана на двух больных. Домики эти в зависимости от имеющейся в нашем распоряжении территории строятся различной длины. В самых маленьких по шесть комнат, в самых больших – по двенадцать. В пяти метрах от каждого из этих строений расположено еще по одной точно такой же хижине. Каждое из ее помещений служит для двоих прокаженных кухней, где на очаге (который не гасится и ночью) они приготовляют пищу. Жители местных деревень привыкли иметь по две хижины, расположенные на некотором расстоянии друг от друга: одна из них служит для жилья, а другая – для приготовления пищи. Тем, кто находится в больнице, где в общем-то люди остаются недолго, я разрешаю приготовлять себе пищу под навесом, служащим продолжением крыши. Что же касается прокаженных, которые должны оставаться у нас два или три года до тех пор, пока их состояние существенно не улучшится, то для них это уже недопустимо. К их услугам должно быть отдельное помещение, где они могли бы хранить запасы продуктов, воду, дрова, чтобы чувствовать себя как дома. Ввиду того что приходится строить два помещения вместо одного, возведение этой деревни требует от меня значительно больших затрат.

Но почему же, вместо того чтобы заниматься строительными работами самому, я не поручу их какому-нибудь подрядчику?

Поручи я это дело белому подрядчику, ему пришлось бы нанимать платных рабочих из местного населения – и, кроме того, он должен был бы что-то заработать и сам. Вследствие этого расходы по строительству чрезвычайно бы возросли. Никакой подрядчик не согласился бы иметь дело с относительно работоспособными прокаженными, которых ради экономии средств я бы ему предложил использовать на строительстве. А если бы он и согласился, то я не мог бы быть уверен, что он будет щадить их. А главное, сами прокаженные ни за что не согласились бы работать под началом постороннего человека и выполнять все его распоряжения. Так же, как прежде я строил больницу силами относительно работоспособных пациентов или выздоравливающих больных и их родственников, так и теперь для строительства этой деревни я решаю использовать всех могущих работать больных, которые находятся в настоящее время у меня на излечении, и тех из прокаженных, состояние которых можно считать более или менее удовлетворительным. А так как заставить их работать могу только я один, то мне еще раз приходится стать десятником.

К тому же я считаю законным и необходимым, чтобы те, кто в созданной на личные пожертвования больнице обеспечен лечением и уходом, потрудились потом в меру своих сил на пользу ей в знак благодарности за все заботы об их здоровье. Их долг по отношению к людям, принесшим ради этой больницы жертвы, сделать так, чтобы ее содержание и обслуживание обходились возможно дешевле.

Разумеется, работающие на строительной площадке больные в конце недели получают хорошее денежное вознаграждение. Два или три раза в неделю вечером после работы для них пекут пирожные. Дарим мы им и сахар, который они очень любят. Получают они также различную одежду. В воскресные дни женщин, которые в течение недели носили землю, можно бывает узнать по их красивым платьям и головным платкам.

Как же выглядит строительная площадка и как идет на пей работа? С краю, под тенью манговых деревьев и масличных пальм, сидят человек пятнадцать прокаженных; в руках у них тяжелые молотки, которыми они мельчат камни, необходимые для приготовления бетона, и при этом рассказывают друг другу различные истории, так что молотки чаще и дольше, чем следовало бы, пребывают в неподвижности.

В окружающем площадку лесу трое или четверо мужчин кирками и ломами откапывают камни, которые потом дробят большим молотом. Если камень настолько велик, что молотом его не осилить, то его нагревают, разложив вокруг костер из сухих пальмовых веток, после чего поливают водой; камень распадается на несколько больших кусков, которые вслед за тем дробят тяжелым молотом. Несколько человек несут эти камни средней величины сидящим под тенью манговых деревьев и масличных пальм рабочим, которые, принимая их, смотрят, не слишком ли эти камни для них велики и смогут ли они их измельчить.

На строительной площадке двадцать мужчин и около десятка женщин заняты земляными работами. Там, где земля уже выровнена, мужчины роют котлован для бетонных стен и делают опалубку, в которую потом будут наливать раствор. Когда опалубка достаточной длины готова, наступает два или три дня напряженного труда, когда все рабочие заняты бетонированием. Внизу, в больнице, делается замес из песка и цемента, который потом по лесной тропинке несут в стоящую на холме хижину. Там очищенные от грязи камни насыпают в корыто, куда потом наливают воду, вслед за чем выделенные на эту работу люди все тщательно перемешивают – и бетон готов. Его переносят на носилках к опалубке, где другие строительные рабочие его выливают и трамбуют.

Там, где продольные и поперечные стены готовы, приступает к делу Моненцали, плотник из местных жителей, проработавший на строительстве уже тридцать лет, вместе со своими четырьмя помощниками. После того как каркас возведен, к стропилам прибивают листы рифленого железа; работа эта требует большой сноровки. Вслед за тем навешиваются двери жилых комнат и кухни, состоящие из твердого дерева рамы, на которую набивают листовое железо. Теперь плотника и его помощников сменяют другие мастера, они делают стены и перегородки из плетеных листьев рафии. Старший среди них – Обианге, прокаженный, которого мы вылечили и который, привязавшись к нам, остался работать у нас в больнице. У этой бригады особенно развито чувство собственного достоинства. Входящие в нее рабочие бывают очень недовольны, когда их хотят использовать на каких-либо других работах.

Необходимые им связки листьев рафии, длинные бамбуковые жерди, кругляки различной толщины. и длины и тонкие лианы доставляет им еще одна бригада, которая каждое утро, вооружившись секачами и топорами, отправляется в лес и возвращается только к вечеру. Несмотря на то что на долю этой бригады выпадает тяжелая работа, всем хочется туда попасть. Дело в том, что из своих походов в лес они приносят не только материалы для нашего строительства, но и другие, которые заказывают и за которые им платят жители Ламбарене. За время своих блужданий по лесу эти люди в точности разузнали, где можно раздобыть те или иные строительные материалы, и не упускают случая обратить их в деньги.

Для того чтобы можно было ясно представить себе строительную площадку, надо еще сказать о палящем над нею солнце, о разлившемся, как зеленое море, лесе вокруг и о белых десятниках, которые расхаживают по ней взад и вперед. Присмотр этот совершенно необходим всякий раз, когда нашим неграм поручена та или иная совместная работа. Прежде всего надо следить за тем, чтобы люди вышли на работу и не покидали рабочего места. Того, что утром по зову они собрались у веранды, еще недостаточно. Надо убедиться, что они действительно явились на строительную площадку. Из опыта я знаю, что нередко бывает и так, что, придя на сбор, они потом преспокойно разбредутся по своим хижинам, или пойдут проведать друзей, или отправятся на рыбную ловлю или же на свои плантации. Но даже и тогда, когда они пришли на площадку, все равно от времени до времени необходимо проверять, там ли еще они. Искушение воспользоваться удобным случаем и удрать в лес до такой степени велико, что, если только над ними нет постоянного контроля, негры легко ему поддаются.

Надо также следить за тем, чтобы каждая группа действительно работала, а не топталась на месте, лишь делая вид, что работает. В течение дня неоднократно устраиваются перерывы для отдыха. Когда после такого перерыва работа возобновляется, часто бывает нелегко снова собрать всех ее участников. Если обнаружилось, что тот или иной из работавших не вернулся на свое место, то нельзя оставаться к этому безразличным, ибо такого рода злоупотребления могут распространиться. Надо велеть найти того, кто ушел, и искать его самому. Может статься, что пропавший выскочит откуда-нибудь из-за хижины и начнет оправдываться тем, что не слышал, как всех созывали на работу. Люди эти чаще являются с повинной, чем отваживаются завести палавру по поводу своего исчезновения. Только в тех случаях, когда производится регулярная проверка и перекличка всех работающих на площадке, последние перестают поддаваться искушению убежать, ибо проникаются убеждением, что попытки эти бесплодны.

Контроль необходим также для того, чтобы работа исполнялась по всем правилам. Никак нельзя полагаться на то, что наши подопечные в течение длительного времени будут исполнять те указания, которые им были даны утром. У них есть склонность упрощать заданную им работу, не думая о том, к каким последствиям это может привести.

Если речь идет о работе, требующей регулярных совместных усилий, то лучше всего присутствовать при ней с начала и до конца и в течение всего времени давать повторные указания о том, как все следует делать. Перед началом каждой работы надо позаботиться о том, чтобы участники ее захватили с собой все необходимые инструменты. Надо помнить, что именно должно быть на месте, и добиться, чтобы рабочие получали все, что им положено, в инструментальной и приносили все на строительную площадку. Они ведь не видят никакой беды в том, чтобы прийти с одной только лопатой, а выданные им секач и кирку оставить лежать на земле, чтобы не так тяжело было нести. А на то, чтобы доставить потом недостающий инструмент, уходит время, которого уже не наверстать. И часто случается, что начатая из-за этого с опозданием работа не может потом никак наладиться.

Когда удар колокола возвещает конец работы, то надо как следует приглядеть за тем, чтобы весь инструмент был возвращен на место. Еще до того, как уйти со строительной площадки, надо проверить, что все, что было взято из инструментальной, налицо. Когда возвращают секачи, то никак нельзя довольствоваться тем, что число их сходится. Надо посмотреть, действительно ли это те самые, что были выданы утром. Всегда надо учитывать, что найдутся отдельные люди, которые не прочь присвоить себе хороший секач и вместо него вернуть свой старый и негодный для работы. Такая подмена может иметь место и в отношении топоров, пил, кирок и лопат.

Если во время работы вдруг хлынет дождь, то немалых усилий стоит удержать моих подопечных от того, чтобы они не разбежались и не побросали свой инструмент, который тогда легко может потеряться.

У совсем примитивных народов – и, к сожалению, не только у них одних – случается также, что если во время работы рукоять лопаты или кирки или топорище сломаются, то, вместо того чтобы принести обе половины домой, инструмент этот просто бросают. Никому не приходит в голову, что этим наносится ущерб нашей больнице, что придется покупать новую лопату, кирку или топор, вместо того чтобы сделать новую рукоять или топорище.

Работа на площадке требует настолько пристального и всестороннего наблюдения, что обеспечить его один я не в силах. Надо, чтобы нас было там по крайней мере трое. Помощниками моими в этом деле последнее время являются г-н Эрвин Матис, г-н Винь и сиделка-швейцарка Верена Шмид. Привлекаю я к этой работе и тех из моих гостей, которые способны с ней справиться. Последнее время нам помогает одна голландка, за эти несколько месяцев она приезжает к нам уже второй раз. Г-н Мишель из Страсбурга, который в течение двадцати пяти лет в свободное время принимает участие в постройке больницы, этой весной провел здесь месячный отпуск, чтобы познакомиться с ведущимися в Ламбарене работами. Большую часть этого времени он отдал нашей строительной площадке, руководя работой по прокладке рельс для наших вагонеток, на которых мы собирались перевозить землю. Он был поражен обилием и разнообразием требований, которые предъявляла ему эта работа, равно как и парижанин Ги Бартелеми, который в течение пяти месяцев помогал мне строить деревню для прокаженных.

У моих черных пациентов много хороших сторон. Главные из них – это добродушие и верность. Но, к сожалению, у них есть одна черта, которую мы находим у всех примитивных и полупримитивных народов: как постоянные работники они ненадежны. Тот, кому не приходилось иметь с ними дело, не может даже себе представить, какого напряжения и каких сил требует работа с ними на строительной площадке и сколько она приносит разочарований.

Я уже, кажется, начинаю жалеть, что так много внимания уделил тем трудностям, с которыми мы столкнулись при постройке деревни для прокаженных. Но, может быть, все же есть известный смысл в том, чтобы друзья нашего дела поняли одну из главных задач, стоящих перед теми, кто имеет дело с примитивными или полупримитивными народами: воспитать в них сознательное отношение к труду. Только когда они и в этом смысле продвинутся вперед, они придут к тому образу мыслей, который является предпосылкой настоящей культуры. Проведя известное время в общении с европейцем, если тот человек достойный, туземцы действительно начинают к ней приобщаться. Мы наблюдали это и в нашей больнице: среди туземного персонала и тех больных, которые, как например прокаженные, задерживаются у нас на длительное время, оказываются люди, которым не что иное, как воспитание трудом, дает возможность развиться духовно.

* * *

Около трети построек деревни для прокаженных готово. Среди них есть и отдельный домик, где больных этих будет принимать врач и где будет проводиться необходимое лечение. Он расположен в тени двух манговых деревьев и носит название «Дом Греты Лагерфельт». В последних письмах к этой горячей поборнице нашего дела в Швеции я рассказал ей о том, как мы строили этот дом. Она особенно им интересовалась. Построен он был на одно из ее пожертвований.

Всякий раз, когда прокаженные переселяются из полуразвалившихся хижин в новые здания, они приходят в восторг от прекрасных палат, в которых они теперь будут жить. Особенно довольны они тем, что в этих новых помещениях есть крепкие, запирающиеся на замок двери, чего не могло быть в прежних бамбуковых хижинах.

И теперь, в старости, так же как в 1925 – 1927 годах, я снова испытываю чувство удовлетворения от того, что сумел создать для моих больных значительно более удобные помещения и при этом руководил всеми строительными работами сам. Но удовлетворение это, однако, не освобождает меня от мысли, что, будучи в течение всего этого времени занят строительством больницы, я не имел возможности жить той жизнью, которую себе прочил. Я надеялся, что наконец-то выкрою время, чтобы, наряду со спокойной врачебной работой, снова вернуться к своему письменному столу, завершить кое-какие литературные труды, которыми я занимался долгие годы, и надлежащим образом вести свою обширную корреспонденцию. Ничего этого не случилось. Я очень огорчен тем, что, несмотря на то что ради этой переписки отрываю часы от сна и несмотря на помощь, которую мне в этом деле оказывают фрейлейн Коттман и фрейлейн Сильвер, остается еще столько писем, на которые люди вправе ожидать от меня ответа, а я обманываю их ожидания. Особенно же тяготит меня, что я не успеваю выразить стольким дорогим мне людям благодарность за то, что пожертвованиями своими они дали нашей больнице возможность продержаться в самые тяжелые для нее годы. Пусть они меня за это простят и помнят, как я за все им признателен. Оттого, что я встречаю в людях вновь и вновь понимание и доброту, я испытываю прилив сил и радости, воодушевляющие меня продолжать мое дело.

О больнице в целом я напишу тогда, когда постройка деревни будет завершена и я смогу вернуться к врачебной работе.

А сейчас не могу не упомянуть, как о важном событии, о том, что с марта этого года у нас в больнице появился рентгеновский аппарат. Мы с доктором Перси решили, что больше нельзя откладывать эту покупку. Решение это было вызвано главным образом тем, что без рентгеновских снимков, позволяющих следить за состоянием легких, нет возможности проводить современное, во многих отношениях обнадеживающее лечение туберкулезных больных. Много значило и то, что познания доктора Перси в области электротехники позволили ему всецело взять на себя установку аппарата и мы были избавлены от необходимости приглашать для этого специалиста, что сэкономило нам немало средств. Голландская фабрика, приславшая нам этот изготовленный специально для тропиков аппарат, предоставила доктору Перси возможность настолько обстоятельно ознакомиться с его конструкцией, что он в случае необходимости сумеет сам его починить. Мне остается поблагодарить администрацию этой фабрики за ее исключительную любезность и все услуги, которые она нам оказала в связи с покупкою этого аппарата.

Задумано нами и еще одно нововведение в нашей больнице. Дело в том, что наши пациенты согласились наконец носить сандалии. С давних пор я уже пытался приучить их делать себе из легкого дерева или из кожи сандалии, чтобы не ходить, босиком по территории больницы, где ничего не стоит поранить ногу о колючки и разбросанные среди травы острые камни и осколки стекла. Напрасно ссылался я на то, что у Гомера красавец-бог Гермес всякий раз, отправляясь в странствия, даже и тогда, когда ему надо было лететь по воздуху, надевал сандалии, – пробудить в моих больных интерес к этому виду обуви мне так и не удалось. На картинках в иллюстрированных журналах, которые сюда приходили, они постоянно видели белых мужчин и женщин в ботинках или туфлях и никогда – в сандалиях. Поэтому вопрос для них решался просто. Так как ботинки были им недоступны, они продолжали ходить босыми, не обращая ни малейшего внимания на мои советы.

Когда я пытался убедить моих пациентов сделать для себя сандалии, я думал и о том, что те, у кого забинтованы ноги, перестав ходить босиком, не будут больше пачкать повязки, шлепая по сырости и грязи.

После того как в течение года я столько ратовал за сандалии и потерпел полное фиаско, я смирился с тем, что мне уже не удастся больше ничего сделать. Но вот неожиданно на страницах иллюстрированных журналов начали появляться элегантные дамы в сандалиях. Этого было достаточно, чтобы местные жители захотели носить сандалии. Уже лет десять как мода эта приобрела здесь права гражданства. Теперь наши больные, и не только те, у кого забинтованы ноги, просят нас выдать им сандалии. Выписать их из Европы средства наши не позволяют. Но теперь у нас завелся сапожник. Один из моих больных-негров сидит на табуретке у меня на веранде и, вооруженный всем необходимым для этого инструментом, шьет сандалии из старых шин и покрышек, которые нам удалось выпросить у себя в округе. Из шин делаются подошвы, а покрышки идут на ремни. Честь и хвала элегантным дамам, которые вовремя пришли нам на помощь! Это им мы обязаны тем, что при бесчисленных перевязках на ногах у прокаженных, которые нам сейчас приходится делать, бинты остаются чистыми.

27 апреля сего года произошло событие, ознаменовавшее новый этап в жизни нашей больницы. В этот день мы сделали одному из местных жителей первую у нас операцию аппендицита. Сколько-нибудь убедительно объяснить, почему это столь частое у белых заболевание совершенно не встречалось среди местного населения, мы не в состоянии. Возможно, что данный случай следует рассматривать как исключение и причиной его явилась временная перемена питания. Многие из местных жителей, в особенности же те из них, что живут в более крупных населенных пунктах, питаются теперь уже не исключительно растительной пищей, как то было раньше (бананы, маниок, игнам, таро, сладкие бататы и различные плоды), а в какой-то части уже – сгущенным молоком, консервированным маслом, мясными и рыбными консервами и хлебом.

Что же касается времени появления здесь рака, этой второй сопутствующей развитой культуре болезни, то его нельзя определить для нашего края с такой точностью, как время появления аппендицита. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что здесь раньше совершенно не было рака, потому что микроскопическое исследование всех диагностированных опухолей, могущее определить их природу, мы начали делать всего каких-нибудь несколько лет назад. Мой собственный опыт начиная с 1913 года позволяет мне утверждать, что если за это время и могли иметь место случаи нераспознанного рака, то их было ничтожное количество и что только с течением времени они участились. Однако и по сей день болезнь эта здесь не получила такого распространения, как у белых – в Европе и Америке.