Текст книги "Больше, чем что-либо на свете (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

Темань озадаченно нахмурилась. На юношей из той конторы по подбору нянек гость не походил: он был существенно старше их, да и слащавостью его внешность не отличалась. Хорошее, мужественное лицо с пристально-пронзительными, честными, совсем не хищными глазами... Одет отменно, подвески на косицах недешёвые, опять же: топазы великолепные, чистейшей воды. Перстни на холеных пальцах. Няньки таких не носили, не по карману этим молодым навиям были драгоценные украшения.

– Что-то мне подсказывает, что ты – не присмотрщик за детьми, – молвила Темань, чуть двинув бровью.

Кагерд улыбнулся, отчего его приятное, открытое лицо стало ещё привлекательнее.

– Ты проницательна, госпожа. Да, ты права, я не из этих ребят. Но я знаю, что у тебя есть малышка, и хотел бы взять на себя часть забот о ней, дабы ты в скорейшем времени могла вернуться к работе.

– Позволь, но откуда ты знаешь об этом и почему именно мне ты предлагаешь свою помощь? Мы разве знакомы? – недоумевала Темань.

– Извини, госпожа, я не представился полностью, – молвил Кагерд. – Я – отец Тирлейфа, а значит, твоя девочка мне некоторым образом не чужая.

Так вот откуда эта простая изысканность и вкус, дорогие украшения... Тирлейф упоминал, что его отец – один из наложников Дамрад.

– Это Владычица послала тебя? – с некоторым напряжением спросила Темань.

– Нет, я с недавнего времени отпущен ею на все четыре стороны, – спокойно и просто ответил Кагерд. – Великая Госпожа расщедрилась на приличное приданое, чтобы я мог прийти в дом возможной супруги не с пустыми руками. Не беспокойся, в мужья тебе я не набиваюсь, – добавил он с усмешкой. – Просто хочу сказать, что обузой я не стану, и тебе не придётся кормить меня на средства из своего кармана. Всё, чего я хочу – это быть рядом с крошкой, с родной кровинкой моего сына. Никакой платы мне за это не нужно.

Разговаривал он приветливо и мягко, с чуть приметным намёком на улыбку в уголках губ, но в глубине его светлых глаз таилась печаль. Глядя на него, становилось ясно, в кого Тирлейф такой славный парень. И откуда печаль, Темань тоже догадывалась...

– Прошу тебя, присаживайся, – пригласила она гостя. – И не стесняйся разделить со мной завтрак. Я должна немного подумать...

– Благодарю, сударыня, – поклонился Кагерд.

Сев на своё место, он взял с блюда сырную лепёшечку, а Темань подлила ему в чашку ещё отвара и предложила сливки. Кагерд учтиво отказался: он пил без добавок.

О чём думала Темань, вынимая ложечкой из крупного яйца вкусный текучий желток и поедая его вприкуску с булочкой с маслом? Ей думалось, что судьба всё же не так безжалостна и способна не только отнимать. Она отняла у неё книгу, но подарила дочку. Забрала Леглит, но сдружила с Хаград. Самая невыносимая потеря ещё не состоялась, но уже рвала ей душу своей близостью и возможностью. Каждый день, открывая глаза, она молила Марушу о том, чтобы не сбылись предчувствия, гвоздями вбивала в призрак утраты твёрдое «нет, этого не будет». Теперь ей хотелось, чтобы и на сердце Кагерда никогда не легла кровоточащая рана.

Она подвела его к огороженной площадке, где Онирис трепала и жевала плюшевого птицеящера. Вынув малышку вместе с игрушкой, она передала её Кагерду, и в его больших тёплых руках девочка не испугалась – даже не пикнула, только уставилась с любопытством в лицо незнакомца. Печаль растаяла в топазовой синеве его глаз, улыбка расцвела широко и белозубо.

– Ах ты, радость моя родная... Как на Тирлейфа похожа!

Кагерд обращался с ребёнком умело, ласково, и Онирис не боялась его, хотя обычно настороженно относилась к незнакомым. Часто приходившую в гости Хаград она принимала в круг друзей постепенно, понемногу, а Кагерда почти мгновенно признала своим, будто чуяла родную кровь. Когда на её личике засияла улыбка от уха до уха, у Темани не осталось сомнений.

– Что ж, думаю, ты можешь остаться, – сказала она. – Буду очень признательна тебе за помощь. Тирлейф пришёлся мне по душе, и я рада познакомиться с его отцом.

– Я счастлив, госпожа, – чуть поклонился Кагерд, бережно и нежно прижимая к широкой груди внучку. Онирис просто утопала в его могучих объятиях, тянулась к его гриве, норовя уцепиться и дёрнуть за косицы.

– Береги волосы, она хватается за всё, что не приколочено, – засмеялась Темань.

Ей вдруг стало легче, как будто незримое крепкое плечо послужило ей опорой. Оставшись одна, она вынуждена была искать и черпать силы внутри себя – сквозь стиснутые зубы и загнанные вглубь груди невыплаканные слёзы. Она и сейчас брала силы из своей души, но теперь чувствовала, что их стало больше.

Поселившись в доме, Кагерд почти всё своё время посвящал Онирис, чем существенно облегчал жизнь Темани. В его заботливых руках малышка не капризничала и легко переносила прорезывание зубов. Вскоре Темань вернулась к работе. Грудное молоко она сцеживала, чтобы Кагерд мог кормить девочку из рожка в её отсутствие.

Темань понемногу вновь втягивалась в рабочую колею. Благодаря подробным отчётам Хаград она оставалась в курсе всех дел, которые заместительница вела, к слову, образцово. Возвращалась вечером домой Темань с тёплой радостью на сердце: там её ждала соскучившаяся дочка. Поначалу Онирис тосковала и плакала, подолгу не видя матушку, и вечером не слезала с её рук, но, подрастая, понемногу привыкла. Темань чуть увеличила продолжительность своего рабочего дня: уходила она уже не в пять вечера, а в семь, но приходила по утрам по-прежнему в десять, не будучи большой любительницей раннего подъёма. Ночные кормления взял на себя Кагерд, и теперь она отсыпалась, выкарабкиваясь из-под плющившей её незримой каменной плиты – накопившейся усталости. Теперь она могла позволить себе роскошь спать всю ночь, а по утрам и вечерам возилась с дочкой с гораздо большим удовольствием и новыми силами. Ей всё ещё было не до творчества: всё свободное от работы время она посвящала Онирис, которая, проводя все дни с дедом, вечером встречала матушку так, словно та вернулась по меньшей мере из кругосветного путешествия.

– Вот и я, – объявляла Темань, вешая плащ и шляпу на вешалку.

Вскоре появлялся Кагерд с Онирис на руках. Да, стоило возвращаться домой, чтобы видеть сияющие глазки и чувствовать объятия детских ручек... Вся усталость рабочего дня таяла.

– Хоть кто-то рад меня видеть, – с усмешкой вздыхала Темань.

– Ещё как рад, госпожа, – с задумчивым теплом во взгляде заверял Кагерд. – Мы ждём матушку, как праздника!

Наигравшись, Онирис засыпала в объятиях Темани у камина. Невидимому гостю, одиночеству, стало нечего делать в соседнем кресле: на него никто не обращал внимания.

Кагерд всегда был учтив и приветлив, одет опрятно, с иголочки. Содержал он себя сам, в ежедневные бытовые расходы вносил свои средства, так что Темань не могла сказать, что он жил нахлебником в доме.

– Расскажи, как ты попал к Дамрад? – однажды спросила она, жестом приглашая его занять место у камина. – Вы с ней совсем разные... Неизмеримо далёкие.

Малышка посапывала, положив золотистую головку ей на плечо, огонь уютно потрескивал, а за окнами медленно падали крупные хлопья снега. Кагерд опустился в кресло и взял предложенную чашку отвара.

– Я приехал из маленького окраинного городка в столицу, чтобы заниматься науками – прежде всего, историей, – поведал тот. – Великая Госпожа увидела меня в главной городской библиотеке. Она заговорила со мной, я рассказал о себе. Владычица сказала, что хотела бы нанять меня в качестве учителя истории для её дочерей. Так я попал к ней во дворец... Вскоре стало ясно, что государыня имеет на меня виды. Впрочем, в супруги она меня брать не собиралась, предпочитала просто время от времени проводить со мной ночь. Потом родился Тирлейф. Владычица кормила его чуть более недели и отдала мне... Пришлось вскармливать его молоком домашнего скота. Сыном она совсем не интересовалась, для неё были важнее дочери от законных мужей – наследницы. Я воспитывал его сам, как умел. Сам обучал наукам, привил любовь к истории и изящной словесности. Тирлейф рос в осознании того, что он для своей матушки мало что значит... Если бы не проступавшее всё сильнее год от года внешнее сходство, она так и не обратила бы на него внимания. Впрочем, даже познакомившись с ним поближе, Великая Госпожа не почувствовала к нему особой привязанности. По её словам, он мало к чему пригоден.

Его губы скривились, в глазах проступил колкий блеск. Видно, он хотел сказать что-то ещё, но зажал готовые вырваться слова за зубами.

– Давай-ка прогуляемся на свежем воздухе, – поднимаясь с дочкой на руках с кресла, шепнула Темань. – Онирис лучше спать будет.

Вскоре они шли под тихим снегопадом по пустым дорожкам городского сада. Укутанная в тёплое одеяло Онирис спала у Кагерда в объятиях.

– Скажи мне, что ты думаешь о Дамрад? – спросила Темань. Глаза Кагерда настороженно блеснули, и она усмехнулась: – Не опасайся. Со мной ты можешь говорить начистоту. Я сама, знаешь ли, не на хорошем счету у Владычицы... Я враг государства.

– Ты – враг? Но почему? – недоумевающе нахмурился Кагерд.

– Да вот довелось мне одну книжку написать... Она не понравилась Дамрад, и с тех пор я считаюсь опасной – способной сеять смуту в умах через своё творчество. Слишком много думаю для безропотного винтика в государственном механизме. – Темань хмыкнула, горько скривив рот.

Некоторое время слышался только скрип шагов по снежному покрывалу. Наконец Кагерд промолвил:

– У Дамрад внутри – пустота. Бездонная дыра, которую ничем нельзя заполнить. Она пожирает всё новые и новые души, подчиняет себе новые земли, играет властью, как своей любимой игрушкой. Она живёт ради власти. Это её единственная страсть... Дамрад была нелюбимой дочерью у своей родительницы. Матушка её ни во что не ставила, считала ни на что не пригодной – такой же, каким Дамрад теперь считает моего сына. Всю свою юность будущая повелительница Длани пыталась доказать матери, что она более достойна её благосклонности, чем прочие дети. Увы, тщетно. А тем временем приближённые Владычицы Брендгильд затеяли государственный переворот. Они хотели уничтожить её и её главных наследниц, чтобы посадить на престол Дамрад. Дамрад же, окончательно отчаявшись завоевать любовь своей матушки, возненавидела её и возжелала занять её место. В ходе смуты Брендгильд и её старших дочерей заточили в темницу и заставили отречься от престола в пользу Дамрад. Бунтовщики полагали, что Дамрад станет их послушной марионеткой и будет выполнять их волю, но жестоко ошиблись. Взойдя на престол, молодая Владычица первым делом уничтожила тех, кто её на этот престол и посадил. Одного за другим она казнила заговорщиков, а взамен их окружила себя верными слугами, которых сама подобрала. Мать и сестёр она тоже велела казнить, но по-тихому, не делая из этого шума. Никто до сих пор не знает, где их могилы – если таковые вообще существуют. Ну а дальше... Дальше Дамрад только увеличивала своё могущество, захватывая земли и покоряя народы. Забавно, но закономерно: сама придя к власти путём переворота, больше всего она боится заговоров против себя, потому-то и держит огромную сыскную службу, призванную вынюхивать малейшие признаки бунта.

Снежинки падали на его плечи, цеплялись за пушистую каёмку из перьев на полях его шляпы, а малышка безмятежно спала, прильнув щёчкой к его сильной груди. Помолчав, он заключил:

– Душа Дамрад не может излучать тепло, свет и любовь, она пуста. Она способна только поглощать – ненасытно и бесконечно. Это бездна, пожирающая новых и новых подданных. Когда я был учителем её дочерей, я пытался не только преподавать им историю. Я старался их как-то изменить, привнести что-то светлое в их сердца, но увы – они уже успели стать такими же, как их мать. Моему сыну повезло, что Владычица не обращала на него внимания: она стремится превратить всех и вся в собственное подобие или заставить жить по её правилам.

– Да уж, – с задумчивой усмешкой проронила Темань. – Как ты до сих пор не стал врагом государства, как и я – остаётся только удивляться. Наша Владычица не любит думающих. Она предпочитает туповатых и исполнительных.

– Приходится быть осторожным, – двинул бровью Кагерд. – Нося маску туповатой исполнительности.

– Соблюдай особую осторожность в стенах дома, – многозначительно молвила Темань, считая своим долгом предостеречь его, как когда-то её саму предупредила Леглит. – У них есть уши.

– Благодарю, госпожа, я знаю, – кивнул тот, и это знание горьковато отразилось в топазовой глубине его глаз.

А между тем вместе с первыми шагами Онирис открыла в себе звериную ипостась. Вернувшись однажды вечером домой, Темань чуть не была сбита с ног пушистым вихрем с мокрым языком. Упав в кресло, она могла лишь со смехом заслоняться от этого всюду достающего, слюнявого недоразумения, стремившегося облизать её с головы до ног. Восторженно сияя щенячьими несмышлёными глазами, тявкая и подпрыгивая на крепеньких мохнатых лапах, волчонок пытался заскочить к Темани на колени.

– Мы научились перекидываться, – добродушно сообщил Кагерд, подхватив юную непоседу под пушистое пузо и отстранив от обалдевшей, задыхавшейся от смеха Темани. – Онирис, детка, ну разве можно запрыгивать на матушку с лапами? Будь почтительнее.

Но Темань сама раскрыла объятия навстречу своему родному зверёнышу, чесала и гладила его густой мех и целовала в смешную, совсем щенячью мордашку.

– Умница, радость моя, – изливала она своё переполненное нежностью сердце на дочку. – Какая ты у нас красавица! Ах вы, ушки-лапоньки-хвостик! – И она покрывала жаркими поцелуями любовно перечисленные части тела, а Онирис-волчонок норовила лизнуть её в ответ в самые губы.

Девочке так понравилось звериное обличье, что она целыми днями скакала в нём по комнатам, добавляя заботливому Кагерду хлопот. Чтобы избежать дома беспорядка и разрушений, он стал брать Онирис за город, чтобы там, на природе, она вволю набегалась и напрыгалась.

Донесения из Яви шли сперва регулярно, и каждую неделю на первой полосе «Обозревателя» печатались новости о ходе войны. Войско Дамрад одерживало победу за победой; Воронецкое княжество сдалось почти без боя, сопротивление оказывали лишь отдельные города. Затем в дело вступило секретное оружие Владычицы – Павшая Рать, поднятая силой волшбы со дна Мёртвых топей. Белые горы, зажатые в тиски с востока и запада, должны были вот-вот пасть... Но внезапно донесения прекратились. Вскоре стало известно, что проход между мирами закрыт.

Это вызвало бурю волнения. Означало ли закрытие прохода, что Дамрад с войском и переселенцами просто бросила остальных своих подданных? Дабы прекратить панику, младшая дочь Владычицы, Свигнева, обратилась к жителям Длани со страниц новостных листков:

– Я прошу вас сохранять спокойствие и не строить догадок. Закрытия прохода потребовали обстоятельства, возникшие в ходе войны. Великая Госпожа не могла нас бросить, об этом и речи не может быть! По всей вероятности, проход был закрыт для предотвращения вторжения иномирных войск в Навь. Не нужно волноваться и бояться за нашу Владычицу и находящуюся вместе с ней дочь Санду: путь для возвращения домой у них есть. Между Явью и Навью имеется ещё один, древний проход, который сейчас запечатан, но может быть открыт в любое время при необходимости. Поэтому я призываю всех просто набраться терпения и ждать. Я более чем уверена, что всё будет хорошо.

Это обращение первым выпустил «Столичный обозреватель», а следом слово в слово перепечатали и другие издания. Слова Свигневы успокоили навиев лишь отчасти, тревожные разговоры всё равно шли, домыслы строились, и отсутствие донесений из Яви лишь нагнетало обстановку тягостного ожидания.

Свигнева оказалась права лишь в одном: именно из второго, древнего прохода потянулось обратно в Навь изрядно потрёпанное и основательно поредевшее воинство Дамрад. Возвращалось оно с вестями о поражении. И поражение это обошлось Длани дорогой ценой: самой правительнице уже не суждено было вернуться домой, она пожертвовала собой, запечатывая следом за войском проход между мирами. Погибла в Яви и Санда. Возвращавшиеся остатки войска несли в столицу всё, что сохранилось от них: парадную саблю и жезл Владычицы, а также белогорскую стрелу с запёкшейся кровью её дочери на наконечнике... Свигнева объявила по всей Длани траур, после которого ей предстояло восшествие на престол. На целый месяц были повсеместно запрещены светские приёмы увеселительного свойства, а всем жителям империи Дамрад предписывалось в течение названного времени носить одежду только чёрного цвета и избегать смеха. Смех в общественном месте до истечения срока траура карался денежным штрафом и публичной поркой плетьми.

«Штраф и порка за смех... Какой бред. Будущая правительница изо всех сил старается не отставать в своих указах от матушки», – подумала Темань про себя, прочтя распоряжение, высланное ей канцелярией Владычицы для обнародования в «Обозревателе». И вздрогнула: не сказала ли она это вслух?.. Нет, стены её рабочего кабинета в редакции не услышали крамолы с её уст.

Ей предстояло целый месяц из номера в номер печатать в память о Дамрад восхваляющие её статьи: так распорядилась убитая горем владелица издания, госпожа Ингмагирд. Первую статью, написанную собственноручно, она уже вручила Темани и распорядилась напечатать. Сильно изменять текст она не велела – так, подправить самую малость. Читая, Темань морщилась: с превознесением Владычицы и скорбным надрывом градоначальница хватила лишнего... Очень лишнего. Но Темань была обязана разместить это на первой полосе.

Она носила маску скорби, но испытывала облегчение. Ни капли не жалея о Дамрад, она вынуждена была поддерживать этот траур и на страницах «Обозревателя», и на своём лице, и в одежде. Всё, чего она ждала сейчас – это возвращение Северги. Призрак потери чёрной птицей раскинулся над ней, своим криком заставляя душу леденеть, но Темань надеялась из последних сил. Ведь она так просила Марушу сохранить супругу, так молилась белой волчице!.. Богиня не могла не внять её мольбам – таким жарким, таким исступлённым, шедшим из глубины её поверженного в прах, сдавшегося на милость недуга сердца...

Вечером вернувшись домой, она была радостно встречена дочкой. Какие запреты, какие штрафы, помилуйте! Если это золотоволосое чудо хотело смеяться, оно смеялось – просто оттого, что матушка пришла домой и сейчас будет с ним играть.

«Поступила почта, госпожа», – объявил дом.

Прижав к себе и расцеловав Онирис, Темань временно передала её в объятия Кагерда.

– Погоди чуточку, радость моя... Матушке надо прочитать почту, выпить чашечку горячего отвара, а потом она с тобой поиграет, – сказала она ласково, устало опускаясь в кресло.

Конверт был мятый, запятнанный, со следами грязных пальцев... От него веяло воздухом другого мира, битвами, кровью и смертью.

«Уважаемая г-жа Темань!

Обращаюсь к тебе по поручению Её Величества Владычицы Дамрад. С прискорбием сообщаю, что твоя супруга, пятисотенный офицер войска Её Величества г-жа Северга, погибла в Яви. Так как смерть её не была связана с выполнением боевой задачи, денежная выплата в данном случае не производится в соответствии с законом «О выплатах членам семьи воина». Однако по личному распоряжению Великой Госпожи тебе будет перечислено единовременное пособие в размере годового жалованья пятисотенного офицера г-жи Северги. Также с сожалением вынуждена уведомить, что её останки возвращению на родину не подлежат. Приношу глубочайшие соболезнования в связи с утратой.

Личный помощник-письмоводитель Её Величества,

г-жа Одилейв».

Листок выпал из помертвевших, скованных могильным холодом пальцев. Только не кричать, не выть, не пугать Онирис. Пусть откричит, отплачет эта боль молча, за стиснутыми зубами, пусть вопьются когти в ладони, пусть в кресле напротив навеки воссядет этот невидимый гость с чёрными провалами глазниц.

– Госпожа Темань, что-то случилось?

Это Кагерд обеспокоенно склонился к ней. С её губ не могло сорваться ни звука, все силы разом вытекли, оставив только хрупкий, словно вытесанный из льда остов.

– Ты позволишь? – Не дождавшись ответа, Кагерд вопросительно дотронулся до письма.

Темань не запрещала ему взять его, и он пробежал глазами по строчкам. Его рука сдержанно и учтиво, но тепло опустилась ей на плечо, и Темань была ему благодарна за то, что он не произносил слов соболезнования – ненужных, нелепых, раздражающих. Если бы он что-то сказал, она бы швырнула в него подносом. На последнем, к слову, лежало ещё одно послание в знакомом узеньком конверте. Бумажка, после предъявления которой Темани должны были выплатить в казначействе деньги... Сколько она получала бумажек в таких конвертиках? По ним можно было сосчитать ранения Северги. За каждое ранение – от месячного до трёхмесячного жалованья, в зависимости от тяжести. Смерть оценили в годовое.

Письмо легло обратно на поднос, бережно сложенное Кагердом. Последний привет от Дамрад... Не личный, через секретаря. Даже будучи раздавленной своим самым страшным поражением, Владычица вспомнила о Темани – наверно, когда отдавала последние распоряжения...

«Смерть её не была связана с выполнением боевой задачи». Теперь уже не узнать, как именно погибла Северга, но сердце Темани и не желало этого знать. Оно уже не кричало, а тихо стонало, замирая.

Полумёртвая, разбитая вдребезги, она ни о чём не думала, едва дышала. Всё остановилось в ней: кровь, мысли, чувства, желания, жизнь. Вдруг – топот маленьких ног, и на колени к ней вскарабкалась Онирис. Сама почувствовала или Кагерд ей подсказал побежать и успокоить матушку? Дочкины пальчики что-то вытирали с холодных щёк Темани, и душа оживала – постепенно, толчками, вместе с глухими рыданиями, вырывавшимися из груди. Мягкие, лёгонькие объятия детских ручек – и тёплые слёзы покатились градом. Тугая, тяжёлая безжизненность под рёбрами отпускала её, уходила, и становилось легче – до мурашек, до исступлённо-сладких судорог. Онирис по-своему, по-детски утешала, что-то лепеча, и Темань, прижав её к себе с отчаянной нежностью, согревалась и таяла... Сердцу было ради кого биться, выдержать, победить эту боль, выжить.

– Всё, родная, я уже не плачу, – шептала Темань, вороша пальцами золотые кудряшки дочки.

Малышка уже видела десятый сон, а Темань, распахнув шкаф, всё перебирала одежду Северги. Хоть дом отстирывал все вещи начисто и перекладывал их мешочками с сухими благовониями, но ей мерещился запах супруги. Больше Северга не наденет эти рубашки, эти жилетки, кафтаны и штаны... Что с ними делать? Избавиться? Или пусть лежат и хранят её дух? Соскользнув по дверце шкафа, Темань осела на ковёр с зажатыми в кулаке кружевами рукава. Северги больше не было, но недуг оставался. Он крепко держал сердце, которое обливалось слезами от одной мысли... Выбросить? Нет, невозможно! Темань сгребла сразу несколько рубашек и прижала к себе комком.

Безумие стучало в висках: нет, этого не могло случиться. Скоро Северга приедет и скажет: «Ну, вот и всё, крошка. Отвоевала я своё. Теперь можно и в отставку». Завтра Темань вернётся домой с работы, а супруга будет сидеть у камина, потягивая хлебную воду и закусывая сыром. Сумасшедшая вера во всё это пружинисто подняла её на ноги, заставив на миг захлебнуться воздухом... Письмо секретаря Дамрад, бумажка на получение денег? Всего лишь очередной сон – один из многих, после которых Темань пробуждалась в слезах, но пасмурный свет нового дня нёс ей надежду, что не случится, не сбудется...

Случилось, сбылось. Дом положил перед Теманью перевязанный чёрной ленточкой свиток.

«Завещание госпожи Северги. Ознакомься, госпожа Темань».

Строчки плыли в пелене слёз.

– Я не могу это читать, домик. – Темань села на край кровати, прижав к себе подушку, которая, как ей казалось, тоже пахла Севергой.

«Госпожа Темань, остались кое-какие условности. Прикажешь исполнить их сейчас или, быть может, позднее?»

– Какие условности, домик? – Да... Даже сквозь чистую, пахнувшую свежестью наволочку Темань улавливала этот запах. Он въелся накрепко.

«Необходимо изменить тебе положение с Жильца на Хозяйку. Это не займёт много времени. Изменение положения необходимо, чтобы ты получила всю полноту управления своим жилищем».

– Хорошо, домик, давай сделаем всё сейчас. – Темань отложила подушку – источник памяти, источник недуга по имени Северга.

«Как скажешь, госпожа. Пожалуйста, приложи свою ладонь к любой стене и не убирай её некоторое время, пока я вношу изменения».

Темань поднялась и положила ладонь на стену спальни.

– Так?

«Совершенно верно. Начинаю внесение изменений. Опознание: госпожа Темань, положение – Жилец. Изменение: повышение положения до Хозяйки. Основание для изменения: завещание госпожи Северги. Внимание, идёт повышение положения. Госпожа, не убирай руку. Идёт повышение положения... Изменения успешно внесены. Опознание: госпожа Темань, положение – Хозяйка. Ограничение прав управления домом снято. Объём прав: полный. Добро пожаловать, госпожа Темань. Повышение положения завершено. Можешь убрать руку».

Ладонь соскользнула с холодной стены, Темань вернулась к подушке и комку рубашек на кровати. «Как это жестоко, Северга, – думала она. – Умереть и оставить меня по-прежнему больной тобою. Пройдёт ли когда-нибудь этот недуг? Разожмётся ли хватка на горле? Или моё сердце до конца жизни будет носить вдовий траур?»

«Ты что-нибудь желаешь, госпожа?»

– Да, пожалуй, я хотела бы прилечь и отдохнуть... Наполни купель и приготовь постель.

Так привычно: купель и постель. Только Северги ни в той, ни в другой уже не будет... Дикость этой мысли прозвенела льдом в жилах, накрыв Темань безысходностью и холодной жутью, от которой ей снова стало трудно дышать. Она зажмурилась, цепляясь за воздух и впиваясь скрюченными пальцами в покрывало на кровати.

«Будет сделано, госпожа. Что-то ещё?»

Темань выдохнула. Она пыталась вытолкнуть с выдохом это невыносимое сиротство из груди. Ничего, утром она встанет и снова прижмёт дочку к себе. Только ручкам Онирис было под силу прогнать эту лишающую дыхания тоску. Нужно только потерпеть ночь, а утро принесёт облегчение.

– Домик, меня всегда занимал вопрос: а чьим голосом ты говоришь?

«Голос принадлежит моей создательнице и первой Хозяйке, госпоже Вороми. Высота его звучания была изменена по мужскому образцу».

– То есть, получается, что ты – женщина? – усмехнулась Темань. – А Северга называла тебя «дружище» и «старик».

«Я одушевлённый, но у меня нет пола, госпожа. Это только голос. Ты можешь называть меня так, как привыкла. У тебя есть ещё какие-то пожелания?»

Привычный озноб окутал Темань своими незримыми объятиями, и она поёжилась.

– Домик, а ты не мог бы стать чуточку теплее? Я почему-то всегда мёрзну здесь, особенно ночью.

«Да, госпожа, это возможно. Уровень теплосохранения напрямую связан с личными особенностями владельца. Госпоже Вороми была важна прохлада, особенно во время сна. Госпожа Северга не сочла нужным ничего менять, поэтому значение уровня теплосохранения оставалось по умолчанию даже при усилении отопления. Сейчас оно будет подогнано под твои особенности, госпожа Темань. Мне жаль, что тебе приходилось мёрзнуть. Теперь всё изменится».

Озноб отступал, рубашки снова ровной стопкой улеглись в шкафу, и дверцы закрылись, пряча отголоски памяти.

– Это хорошо, – кожей чувствуя, как воздух прогревается, вздохнула Темань. – Да, я теплолюбивая.

«Купель готова, госпожа».

– Благодарю, домик.

«Всегда рад служить».

– Да, и ещё, – добавила Темань, уже забираясь в объятия тёплой, душистой пены. – Это унизительное ограничение на выдачу мне хмельных напитков снимается. Я и без этого могу держать себя в руках.

Под сердцем поселилась острая, настойчивая иголочка. Если на работе, при дочке и Кагерде Темань успешно загоняла слёзы вглубь, то наедине с собой не плакать было трудно. Недуг по имени Северга превратился в боль по имени Северга, которая была вечно с ней, как неотступная тень – рядом с сердцем, всегда готовая подбрасывать образы из памяти. По утрам Темань не всегда могла сразу принять новую действительность – без Северги в ней. В первые мгновения после пробуждения неизбежное и свершившееся отступало за дымку сна, а порой сквозь дрёму ей мерещился лёгкий, как прохладный ветерок, поцелуй... Она вздрагивала от звука шагов, сердце вопреки всем правдам и смертям ждало Севергу, но то оказывался Кагерд, и Темань, очнувшись от грёз, погружалась в холодный омут действительности.

Ну, а на работе приходилось работать, задвигая боль в дальний ящик стола. Истинные причины поражения Дамрад всячески замалчивались, у высших военных чинов нельзя было раздобыть никаких сведений. Но двум особо изворотливым и настойчивым сотрудникам «Обозревателя» всё же удалось подкараулить в кабаке одного тысячного. Напившись вдрызг, он разболтал им, что причин поражения было две: рассеивание покрова туч и роковая ошибка с оружием из твёрдой хмари.

– Эта четвёрка... Четверо сильных или как их там! Они закрыли проход между мирами, и после этого тучи рассеялись. Небесное светило Яви слишком яркое для наших глаз, и днём сражаться стало решительно невозможно. Но это ещё полбеды. Самая главная беда – то, что наше новое оружие нас подвело. Оно растаяло, как только проход закрылся! А ведь твёрдая хмарь прошла все испытания, она не должна была себя так повести... Её даже оставляли под лучами Солнца Яви – и ничего подобного не происходило! А вот растаяла и всё... Всё войско было снабжено именно этим новым оружием, старого взяли с собой совсем немного. Вот это-то нас и погубило. Я им кричал... Я всем им талдычил, что надо брать больше! Но разве меня кто-то послушал?! Так и напишите в своей статейке, что я, тысячный офицер Альдор, предупреждал господ главных военачальников! Я им так и говорил: новшества новшествами, но подстраховаться никогда не помешает. Испытания испытаниями, но как себя покажет оружие впоследствии в настоящем деле – этого никто предсказать наверняка не сможет. А мне велели заткнуться и выполнять приказ.

Пьяному до слёз и соплей тысячному было уже всё равно, что с ним сделают за этот рассказ. Он только что подал в отставку и «праздновал» сие событие в кабаке.

Темань решилась выпустить об этом небольшую заметку в рубрике «Мнение»: печатать на основании слов пьяного офицера основательную статью было как-то несерьёзно. Но, как известно, хмель нередко даёт дорогу правде, и вскоре она в этом убедилась. В редакцию пришли два господина в чёрном и вежливо попросили в следующем номере напечатать опровержение и извиниться перед читателями за введение их в заблуждение непроверенными сведениями. Похоже, Свигнева отчаянно старалась заставить всех себя бояться, как боялись её матушки, но у неё это получалось пока не очень хорошо. Её немного опасались, но лишь потому что не знали, чего от неё ожидать: до сих пор она держалась в тени Дамрад. Но, как Темань помнила из рассказа Кагерда, та в юности тоже была никому не известной нелюбимой дочерью своей родительницы. Однако в последующие несколько дней в других новостных листках появились похожие заметки, а «Зеркало событий» пошло дальше всех и разместило довольно большую разоблачительную статью – разумеется, клеймящую недальновидных военачальников, а Дамрад всячески превозносящую и изображающую её жертвой их непростительной ошибки. Эта изворотливость и спасла «Зеркало» от неприятных последствий.